Название: Кое-что про усы |
У Ойгена Райнштайнера водянистые голубые глаза, жёсткие складки у губ и длинные пальцы с крупными ногтями, уверенно владеющие как шпагой, так и пером. К любому делу бергер подходит со всей основательностью и обязательно доводит до конца. И ещё Ойген Райнштайнер никогда не выходит из себя. Поэтому Жермон Ариго, несмотря на переполняющее его возмущение, тоже старательно загоняет эмоции глубоко вовнутрь. Глупо ведь искрить от злости, если перед тобой скала? - Ойген, я прошу тебя прекратить это, - совсем скрыть раздражение не получается и вместо спокойного уверенного тона, которому невозможно отказать, получается какое-то шипение. Райнштайнер откладывает перо в сторону, аккуратно присыпает написанное песком и только после этого поднимает голову на друга. - Что именно прекратить, Герман? - барон спокоен, словно Жермон только что не ворвался в его кабинет, небрежно отодвинув плечом растерянного адъютанта. Раненая нога ноет - видимо, к перемене погоды - и мучительно хочется сесть, но Жермон продолжает нависать над столом Райнштайнера. Несколько месяцев назад барон пообещал найти ему невесту. А поскольку Ойген никогда не берёт свои слова назад, жизнь графа Ариго превратилась в ад. Жермон понятия не имеет, как Райнштайнеру это удаётся, но не проходит и недели, чтобы "абсолютно случайно" в городе не оказалась проездом какая-нибудь очередная родственница или знакомая бергера. И, разумеется, Ойген не упускает возможности представить ей "дорогого Германа". - Я не понимаю, чем ты недоволен, - Райнштайнер поднимается из-за стола и подходит к окну. - Разве вчерашний вечер с кузиной Гертрудой был так плох? Жермон смотрит в узкую бесстрастную спину, чувствует, что заводится от невозмутимости бергера, и от этого злится ещё больше. Спокойное лицо Ойгена наводит на мысль, что какие-то дела у Райнштайнера, действительно, были: барон не из тех, кто лжёт по пустякам. Но Ариго почему-то уверен, что и возникли эти дела в то время, когда они наносили визит "кузине Гертруде", совсем не случайно. - Я ещё вчера принёс свои извинения кузине и тебе, - без тени раскаяния в голосе произносит Райнштайнер и тут же по-бергерски прямо переходит к сути: Райнштайнер поворачивается и смотрит на друга долгим изучающим взглядом. Голубые глаза недовольно щурятся, а Жермон почему-то совсем некстати отмечает, что в лучах холодного утреннего солнца мягкие светлые волосы Ойгена превращаются в сияющий нимб. - На тебя не угодишь, Герман, - наконец произносит бергер. - Предположим, насчёт кузины Гертруды я с тобой соглашусь. Но до этого была баронесса Глаубер... Жермон знает, что, вопреки всеобщему мнению, Райнштайнер всё же умеет шутить, но даже он теряется, услышав последнюю фразу - так серьёзен тон бергера. - Но мне же придётся с ней целоваться! Целоваться с усами! Фу! Барон качает головой и возвращается к письменному столу: - Герман, ты слишком легкомысленный. Тебе пора обзавестись семьёй. Будь у меня хоть одна незамужняя сестра, я бы немедленно выдал её за тебя замуж! Последнее слово ещё отдаётся эхом по комнате, а Жермон уже готов отрезать себе язык за эту непрошенную откровенность. Разве можно о таком вслух, если даже наедине с собой не признаёшься, что высокий худощавый бергер никогда не покидает твоих мыслей? Когда, в какой момент Ойген Райнштайнер перестал быть просто другом? Жермон и сам не знает, но он никогда, никогда бы не позволил себе оскорбить бергера своим назойливым вниманием. Слава Создателю, что Райнштайнер умён! Он поймёт - конечно, поймёт! - что это просто оговорка, что граф Ариго не имел в виду ничего непристойного или порочащего их дружбу. Поймёт и сделает вид, что ничего не заметил, что... …Леворукий! Раненая нога не позволяет шустро двигаться, а бергер быстр. Очень быстр. Узкое длинное лицо внезапно оказывается совсем близко. Ариго машинально делает шаг назад и упирается в столешницу - дальше отступать некуда. Пристальный взгляд ледяных голубых глаз словно ощупывает лицо Жермона, изучает, ищет подтверждение услышанному, и, очевидно, находит, потому что в нём что-то неуловимо меняется. Меняется так, что вопреки всякой логике и здравому смыслу, у генерала Ариго где-то под ложечкой рождается что-то бесстыдно-сладкое и волнующее, превращающее такой простой и естественный процесс, как дыхание, в сбивчивую мешанину, где на десяток вдохов приходится один выдох… А чужая прохладная ладонь уже властно скользит по щеке, зарывается в чёрные с сединой волосы и тонкие холодные губы накрывают полуоткрытый от изумления рот. И когда у ошеломлённого таким - совсем не райнштайнеровским! - натиском Жермона предательски подкашиваются ослабевшие ноги, бергер слегка отстраняется, продолжая крепко держать графа Ариго в своих руках, и тихо-тихо произносит в покрасневшие от поцелуя губы: - Ты не прав, Герман. Целоваться с усами - это прекрасно! |