Письмо от Заля принесли рано утром. …С искренним сожалением я должен Вам сообщить… Среди убитых не нашли, но шансов практически нет… Я глубоко соболезную Вашей потере, граф Лэкдеми был…
Лионель весь день шатается, словно пьяный, у него дрожат руки, и туман плывет перед глазами.
Дом пустой, и это еще непривычно, хотя теперь графу Савиньяку придется к этому привыкать.
Раньше, когда был жив отец, здесь было тепло и шумно, и даже мать, которая никогда не любила столицу, месяцами оставалась здесь.
Когда был жив Эмиль…
Дом теперь одинок и мрачен, и Лионель чувствует их странное невеселое родство. Глупое сердце хочет верить – бывают же ошибки, среди убитых ведь не нашли – но Лионель слишком хорошо понимает, что в таких случаях есть один шанс из тысячи. Брат мертв, и не надо строить пустых надежд – Лионель знает, как больно, когда они рушатся. Он еще очень хорошо помнит, как надеялся, когда пришло известие о гибели отца.
Ему пока еще даже не больно, просто пусто, и ощущение неправильности, нереальности не оставляет. Своих мертвых надо оплакать и отпустить, говорила маленькому графу Лэкдеми старая Магда много лет назад.
Но он не может. Дом пахнет Эмилем, и Лионель поминутно вспоминает – здесь брат разбил вазу, датированную позапрошлым Кругом, здесь – читал, сидя на полу, а вон там – пил Вдовью Слезу прямо из бутылки и ел виноград.
Дом напоминает ему о любимых, и Лионель сдается, зная, что эта борьба безнадежна, и он все равно проиграет. Он вытаскивает письма из ящика стола и садится на кровать.
У маршала Савиньяка везде идеальный порядок – и в корреспонденции тоже. Даже в личной. Особенно в личной.
Письма педантично перетянуты разноцветными лентами.
Тонкая стопка под серой лентой – от отца.
Ярко-изумрудной перетянуты плотные конверты от матери.
Васильково-синей – от Росио.
Черная – на смешливых и длинных посланиях Ротгера.
Золотистая лента обвивает письма Арно. Если ты хочешь хоронить Эмиля раньше времени – пожалуйста, - зло сказал Арно сегодня утром, прежде чем хлопнуть дверью, - а я не хочу и не буду!
Тревожно-алая лента охватывает стопку писем, которая уже никогда не увеличится. И ему пора учиться с этим жить.
Лионель глубоко вздыхает и тянет за конец красной ленты.
Почерк у Эмиля крупный и размашистый, от писем пахнет то вином, то порохом, то дамскими духами. Лионель читает, не обращая внимания на то, как трудно становится дышать, долго и вдумчиво читает отрывки из жизни близнеца.
… поспорили, кто больше Крови выпьет. Ну и не мог же я опозорить фамилию…
… жуткая жара в этом Урготе. Зато какие здесь горожаночки, Ли, ты не представляешь…
…а Барсовы ворота, как выяснилось, не так уж и неприступны…
…линарцы хороши только для парадов, сам ведь знаешь, в бою нужен мориск…
…Леворукий с ней, со шляпой, но подружиться с дриксенским офицером, Ли! Ох, и надеру я ему уши…
… Алва окончательно сошел с ума, я тебе серьезно говорю…
Лионель откладывает письма, задувает свечу и долго смотрит в темноту. Он не замечает, как проваливается в сон.
Осеннее солнце мягко золотит чуть смуглую кожу, белая рубашка распахнута, и безумно, упоительно пахнет травами. Эмиль валяется прямо на земле, левая рука под головой, в правой – гроздь темного сладкого винограда. Негромко поют птицы, небо чистое и высокое, а Эмиль подносит гроздь к лицу и губами отрывает ягоду за ягодой. А потом вдруг смотрит прямо на близнеца и говорит чуть укоризненно:
- Надо верить сердцу, Ли. Всегда надо верить сердцу.
Лионель просыпается и недовольно морщится – все тело затекло от неудобной позы, а кто-то щекотно сопит ему в шею. Он резко поворачивается – и замирает полусидя-полулежа.
Эмиль спит безмятежно и беззаботно, чему-то улыбается во сне. У него рубашка разорвана, и спутаны волосы, руки на груди, а в ладонях – темный, крупный виноград.
Лионель смотрит на него и не может насмотреться, смотрит как истинно верующий смотрел бы внезапно явившуюся ему Святую Октавию.
Эмиль, почувствовав чужой взгляд, смешно причмокивает губами и просыпается. Жмурится, ловит взгляд брата и подмигивает ему – будто они только вчера расстались. Лионелю столько всего хочется сказать, но язык не слушается, и руки снова позорно дрожат.
- С добрым утром, Ли, - Эмиль улыбается ему, таким знакомым движением отрывает виноградину и кладет в рот, а Лионеля только трясет еще сильнее.
- Я видел письмо Заля, - старший-младший кивает в сторону письменного стола. – Любят же в нашей армии хоронить почем зря.
Лионель кусает губы и тяжело дышит.
- Лииии! Ты дар речи от радости потерял, что ли? – и Лионеля вдруг отпускает. Он притягивает брата к себе, утыкается лицом в его теплое плечо и начинает ругаться. Грубо, в истинно кавалерийских выражениях ругает Заля, письма, армию, бордонцев, дриксов, самого себя, войну, Алву и виноград.
- Эй, - протестует Эмиль, - ты святое-то не трогай. Ишь, виноград ему не угодил!
Лионель смеется и обещает закормить брата виноградом. |