Робера Эпинэ, уставшего за трудовую неделю, как пес Лита (между выходом очередных книг, он подрабатывал спасателем в МЧС), самым бесцеремонным образом разбудили посередине ночи – и даже не прекрасная Марианна.
Робер с трудом оторвал голову от подушки, разлепил глаза – у кровати топтался Дикон в состоянии крайней степени негодования: вот-вот бросится травить эров или выходить из регентских советов в знак протеста.
- Уйди, противный, – пробурчал Робер, закрываясь от гостя подушкой. - Ни днем, ни ночью нет покоя от тебя.
Вне книги не выспавшейся Иноходец мягкостью не отличался.
Расчет провалился, юный Повелитель Скал не обиделся и не ушел. Верней обиделся, но остался нудить.
- Робер, ты мне нужен, срочно… да просыпайся ты! – Дикон не отставал.
- Что случилось-то? – Эпинэ подумал, что от Дикона поможет только гильотина (ему, Дикону ничего не поможет), и окончательно проснулся.
- Страшная, вопиющая несправедливость! – Дик торопливо проглатывал концы слов, и даже от волненья перешел на Дидериха, - «Злодейство темное замыслил злобный Рок…»
«…и в темный лес мальчонку поволок», – закончил Робер про себя, сел, кутаясь в одеяло, и тяжело вздохнув, посмотрел на гостя.
- Говори ты толком.
Дикон метнулся к окну, вернулся к кровати, сел на краешек, снова вскочил… Было видно, что он напуган, но упрямство родилось раньше Окделлов.
- Мне сказали… то есть я узнал... в общем, мне стало известно, – Дикон перешел на громкий шепот, – Создательница совсем отбилась от рук.
«О-о… – подумал Робер с тоской, – только жалоб на Создательницу мне и не хватало»
- И пускай ее все боятся, и ТЫ ТОЖЕ, - накручивал себя Дикон, - пусть даже сам эр… Ворон с ней не спорит…
- Он просто делает, что хочет, – ввернул Робер.
- …но я Повелитель Скал, я – член Регентского Совета, я орденоносец за храбрость! - под взглядом Эпинэ «братик мой названный, когда же ты наконец заткнешься» Дик осекся, но упрямо продолжил, - Даже дважды, я не потерплю…
- Так что Создательница? – невежливо перебил Робер
- Она убила Альдо! – выпалил Дик, – именно она! Роялем! А я то думал, что это Кэртиана! А еще я узнал, что у нее есть список тех, кто не доживет до конца! Я не дам убить Катари!!!
- Катари? – Робер про «список 16 с половиной» знал с самого начала, но Дику не говорил, не хотел расстраивать ребенка. Но наличие в нем сестры…
- Да, Создательница ее приговорила, я знаю точно! И тебя, и эра Августа, и ее брата, и даже Эмиля! И если я туда не попал, это не значит, что я ей позволю, - задохнулся от чувств Дикон, иногда маленький паршивец был очень трогательным, - Ты знаешь, - трогательный мальчик уставился в пол, – по-моему, она вообще устала от книги и жаждет избавленья…
Тут Робер встревожился не на шутку.
- Дикон, – начал он, стараясь скрыть свой страх за юного балду и злость на него же, – ты, надеюсь, сразу пошел ко мне? Ты ведь не носил Создательнице… кольцо?
- Нет, разве ж ее кольцом возьмешь? Эр Август сказал – бесполе…ой! – Дикон осекся и покраснел до корней волос.
- Передай эру Августу, что я никогда ни о чем не просил Создательницу относительно ее книжных дел, - соврал Робер, вспоминая, как он доставал Создательницу просьбами пожалеть половину героев книги, и сиротку Дикона в том числе, - но ради него сделаю исключение.
- Оставь в покое эра Августа! – взвился Дик. – Главное, что я придумал как быть с Создательницей. Мы обойдемся без нее!
- Это как? – Робер чуть не упал с кровати.
- Мы сами перепишем канон! – заявил Дикон, сжав кулаки. - И она нам будет не нужна.
- Ну и кто этим займется, ты, что ли? – Роберу стало смешно, - Ну, ну… «История о том, как Дик Окделл пытался установить, есть ли жизнь в Этерне - кроме него, любимого» будет пользоваться огромной популярностью.
Дик надулся. Робер почувствовал укол совести и немедленно заставил страдалицу замолчать. Хватит и того, что он в книге потворствует бредням юного дурня. Кстати, надо поговорить об этом с Создательницей, может под «рояльное» настроение позволит запереть «братишку» в подвале до конца года. Для его же пользы. Потом он готов терзаться чувством вины, выпрашивать у ребенка прощение и посыпать голову пеплом.
Пока Робер размышлял, как получше провести переговоры, на лице Дикона явно отражалась внутренняя борьба: обида боролась со страхом за Катари, и желанием похвастаться гениальной идеей.
Минут через пять обида сдалась.
- Нет, не я, – заявил Дик, – мы пригласим другого Создателя или Создательницу, они нам все и перепишут. Вот…
Юноша достал из раструба перчатки бумагу, бережно разгладил и с гордостью продемонстрировал.
Объявление:
Недостроенному миру (на консервации) СРОЧНО требуется новый Демиург.
Необходимы опыт, талант и умение обращаться с Архи-типами (и другими типами тоже)
- Ты с ума сошел! – ахнул Робер, в глубине души даже несколько восхищенный тем, что могут изобрести кристально чистые мозги, если вдруг заставить их работать.
- У меня уже и Демиург на примете имеется, настоящий признанный мастер, готов поработать. Сам… - Дикон наклонился и прошептал имя на ухо. Робер снова ахнул.
- И он согласился?! Ему что, своего мира мало?
- Понимаешь, – Дикон вздохнул, – я соврал, что наша Создательница нас бросила.
- Да ты врать не умеешь! Как он мог, глядя в твои гхм… честные глаза...
- А я через Интернет соврал, – признался Дик, – у него ЖЖ имеется.
Робер вздохнул. Мальчишка удивительно быстро освоился в местной блогосфере, но ума это ему не прибавило. Прибавило эров Августов, которым он смотрел в рот.
- Ну а нашей Создательнице мы как в глаза посмотрим? Что, вот прогоним и все, после всего, что она сделала? - возвал к совести юного Окделла Иноходец. Даром он всем рассказывал, что у Дика она имеется. Где-то глубоко в душе. Очень глубоко.
- Вот именно, чего только не сделала, – бурнул Дикон, помялся о чем-то размышляя, потом сменил гнев на милость, – а мы ее потом обратно позовем, только пусть она даст слово, что перебьет только плохих, а хороших наградит, и поженит, и все счастливо умрут в один день.
- Ну а я тебе зачем понадобился? – спросил Робер, прикидывая, чем можно связать паршивца.
- Так я на твой адрес объявленье дал, чтоб подозрений не вызывать! А вот кажется и он…
Комната озарилась одновременно призрачным и холодным голубым и яростно багровым, и в спальне появился симпатичный пожилой эр в очках и с окладистой бородой, под мышкой он держал старенькую пишущую машинку.
Эр улыбнулся и поздаровался. Дик надулся от гордости, Робер выругался про себя и помчался звать на помощь. Ричард фыркнул вслед, всем своим видом показывая, что трусы могут бежать с корабля. Джентльмен водрузил машинку на кровать и не медля приступил к прологу.
Пролог.
Одинокий.
В городе который некогда назывался Кабитэла, а ныне Оллария, цвела сирень. Ее аромат мешался с запахом нечистот и крови, которую выпускали друг - другу из жил таящиеся по углам уличные головорезы. Одинокий в последний раз шел улицами Олларии — этот мир становился опасен. Скоро старая, добрая Кэртиана будет вотчиной Иных, и ее придется уничтожить. Из великого Ожерелья выпадет еще одна бусина — не столь уж и страшная потеря, ведь сама Нить уцелеет, а уж он за этим проследит.
Одинокий понимал, что беда случится не завтра. То, что для него было — «скоро», для смертных означало почти «никогда». Люди, спешащие по своим делам и странным образом не замечающие высокого чужака успеют долюбить, досуетиться, доненавидеть, равно, как и их дети, внуки и правнуки. Люди… Одинокий усмехнулся, — он ведь тоже БЫЛ человеком. Был, пока не прошел Костры Этерны. Он сам выбрал свою судьбу, согласившись умереть, чтоб воскреснуть Стражем Заката, вечным воином и странником, давшим клятву хранить Ожерелье – могучим, бессмертным непобедимым.
Одинокий не знал, как и где начался его путь — Нить длинна, а его память сгорела в вихре лилового огня, огня цвета доцветающей сирени. Нет, он ни в чем не раскаивался и ни о чем не жалел, — бесконечный бой, в котором не может быть победы, стал его прошлым, настоящим и будущим, не оставив места для сомнений и тоски, но в некоторых мирах страннику хотелось задержаться, и он задержался в Кэртиане.
Толпившиеся на улице горожане, расступились, пропуская красивого всадника в черном и синем на породистой вороной кобыле, и Одинокий невольно залюбовался. Человек был счастлив, как может быть счастлив лишь… человек, живущий единым, сверкающим мигом. Он любил и был любим — Одинокий понял это сразу. Захваченный волной чужой радости, странник не сразу почуял приглушенную ненависть. За влюбленным следили. Кто? Соперник? Муж? Или эта злоба не имеет ничего общего с чужим счастьем? Похоже на то, уж больно она холодна и расчетлива.
Страж Заката пожал плечами, мысленно пожелав неведомому всаднику избежать удара в спину, и сразу же забыл и о нем, и о его враге. Этот вечер принадлежал ему, и он хотел провести его так, словно сам был плотью от плоти этого мира.
…Крик был неожиданным и страшным. Неподалеку начался неравный бой — кто то в одиночку отбивался от множества убийц. Страж Заката чувствовал их ярость, удивление и, наконец, страх. Тот, на кого напали, был обречен, но он дрался и как дрался! Одинокий словно бы вживую увидел большую, тускло освещенную комнату, опрокинутую, разбитую мебель, мечущиеся силуэты, чьи то глаза, белые от ярости… Странно, он ведь отгородился от чужих мыслей и чувств и отгородился надежно, в чем же дело? Иные? Нет, тут они ни причем.
Страж Заката, по прежнему никем не примеченный, направился в периулок. Город спал или делал вид что спит, было тихо, но Одинокий не сомневался, — рядом убивают. Более того, он знал, кого именно — всадника, встреченного им на площади. Те, кто за ним следил, времени зря не теряли.
Где то завыла собака, хлопнула дверь, в окне напротив задули свечу. Воин пожал плечами и быстро пошел по пустынному переулку. Зачем ему это? Люди вечно враждуют, а если не могут справиться с противником в открытом бою, бьют в спину. Кэртиана не исключение, скоро здесь и вовсе начнется война всех со всеми. Война, в которой не будет победителей, кроме Иных.
Жалобно зазвенело разбитое окно, сквозь которое пролетел какой то обломок, раздался крик, и ответом ему был наглухо захлопнувшийся ставень в доме напротив. Эта хата явно была с краю. Снова звон, злобный вопль, глухие удары и возня внутри и мертвая тишина снаружи. Как похоже на людей…
Остатки здравого смысла шептали, уговаривали, требовали оставить все, как есть. Одинокие не вмешиваются в дела смертных, Кэртиана захвачена Иными, он не должен оставлять следов… Он их и не оставит! Зачем тратить Силу, ведь он может драться, как человек! Он это умеет, всегда умел, и будь трижды прокляты все Иных всех миров и все запреты! Одинокий выхватил меч, пинком вышиб жалобно вскрикнувшую дверь, и рухнул мертвым получив в грудь четыре смертоносных арбалетных болта, сотворенных из черного льда. Иные, заманившие его в засаду действительно не теряли времени…
- За что вы его так? – поежился Дикон. С таинственным Одиноким он никогда не пересекался, но его было жаль. Так глупо и страшно…
- Так надо, молодой человек, – улыбнулся Демиург, – а вы случайно не северянин?
- Да, – ответил Дик, все еще думая об Одиноком.
- Вот и хорошо, теперь займемся тобой, – улыбнулся старик, почесав бороду, – тебе пора…
- Куда? – не понял Дик озираясь. С ним что-то происходило, что-то странное. Мир стал увеличиваться и расти, одежда стала тяжелой и неудобной, сапоги стали велики, потом с него самым постыдным и предательским образом упали штаны…Дик испугался. Да и кто не испугался бы на его месте?
- Что со мной? – возопил член Регентского Совета тоненьеим голоском.
- Ничего, я отправляю тебя в начало, – сказал Демиург и склонился над своей машинкой. Герцог Окделл исчез, на ковре осталась только куча одежды. – К сожалению, не обещаю, что тебе понравится, – добавил Демиург задумчиво.
– Ты останешься здесь, – сказал Дикон Карасу, – Ложись, вот так, и жди меня.
Щенок поступил как приказано. Дикон почесал его за ушами, сбросил башмаки, подпрыгнул, уцепился за невысокий сук ближайшего дерева и подтянулся. Крыши Надора была для Дикона родным домом. Матушка-герцогиня приходила в ярость, когда он начинал лазить по крышам, словно какой-нибудь трубочист. Дикон был послушным ребенком, но не лазить он не мог, тайны высоких каменных башен влекли его неудержимо. Поднявшись к небу, Дикон мог охватить глазом сразу весь Надор. Ему нравился замок, распростертый под ним. Пока птицы кружили над его головой, а внизу жила своей жизнью крепость, Дикон мог целые часы проводить между источенных дождями горгулий, в задумчивости приглядывавших за Первой Твердыней: правильно ли люди обрабатывают дерево и сталь во дворах, следят ли садовники за овощами в стеклянном саду, снуют ли без отдыха псы взад и вперед.
Насколько он себя помнил, первый раз он залез на старую иву, да так высоко, что не смог спустится обратно, его снял оттуда Лорд-отец, это была их тайна от матушки. Герцогиня Мирабелла считала, что юный нраф Горик ведет себя недостойно. Однажды она заставила его обещать, что он всегда будет оставаться на земле, и заперла в комнате на восемь дней, велев слугам приносить только хлеб и воду. Дикон сумел держать слово меньше недели, день ото дня ощущая себя все более несчастным, и наконец удрал прямо из окна детской, считая, что матушка может и не узнать правды, и тогда граф Горик останется достойным и правильным. Однако, помучившись совестью, на следующий день, в порыве раскаяния он исповедовался в преступлении отцу . При всем гневе отцу оставалось только расхохотаться.
– Ты не мой сын, – сказал он Дикону, – ты какая-то белка. Лазай, если не можешь не лазать. Только пусть матушка этого не видит.
Дикон старался, хотя знал, что ее трудно провести. Некоторое время, заметив его на крыше, стража гонялась за ним, пытаясь поймать. Это была самая веселая пора. Все равно что играть с другими детьми, что ему запрещалось, но здесь Дикон побеждал всегда. Никто из стражников не умел лазать, как Дикон, и никто из них не докладывал герцогине. А в основном его вообще не замечали. Люди никогда не смотрят вверх. Он любил крыши еще и по этой причине. Там, наверху, он становился как бы невидимым.
Ему нравилось и просто перебираться с камня на камень, впиваясь пальцами рук и ног в узкие щели. Он всегда снимал башмаки и лез вверх босым. И тогда ему казалось, что у него четыре руки вместо двух. Дикон любил глубокую сладкую боль, которая потом ощущалась в мышцах. Он любил сам воздух наверху – плотный и сладкий, как зимняя груша. Любил птиц: ворон в разбитой башне, крохотных воробьев, гнездившихся в трещинах между камнями, древнюю сову, которая спала в пыльной расщелине на вершине старого арсенала. Дикон знал их всех.
Но больше всего он любил посещать места, где никто не мог бывать, и смотреть сверху на Надор. Таким его не видел никто. Так целый замок сделался секретным уголком Дикона. Любимым местом своим он считал разбитую башню. Некогда она была сторожевой, самой высокой в Надоре. Давным-давно, за сотню лет до рождения отца, удар молнии воспламенил ее. Вершина третьего этажа рухнула вниз, башню забросили и никогда не перестраивали. Иногда отец посылал крысоловов к основанию башни, чтобы убрать гнезда, которые всегда обнаруживались среди обуглившихся и сгнивших брусьев и битых камней. Но кроме Дикона и ворон, никто не поднимался к зубчатой вершине сооружения. Он знал способ забраться туда. надо было подняться по высокому дереву и перебраться через арсенал и зал караульной башни, перепрыгивая с крыши на крышу босыми ногами, так, чтобы стражники не услышали. Тогда он оказывался со слепой стороны Первой Твердыни, стариннейшей части замка, круглой крепости, более высокой, чем она казалась. Лишь крысы да пауки жили там, но по старым камням было удобно лезть. Дальше можно было подняться наверх, к слепо глядящим в пустоту горгульям, перебраться от фигуры к фигуре на северную сторону, а оттуда, если как следует потянуться, можно было перелезть на разбитую башню. Последнюю часть пути к вершине, к гнездам, к площадке не более десяти футов шириной приходилось подниматься по почерневшим камням. Тут-то к нему и прилетали вороны посмотреть, не принес ли он зерна.
Дикон передвигался от горгульи к горгулье с легкостью, достигнутой долгими тренировками, когда услыхал голоса. Он испугался настолько, что едва не сорвался: в Первой Твердыне никогда не обнаруживалось признаков жизни.
– Мне это не нравится, – проговорила женщина. Под Диконом был рядок окон, голос доносился из последнего. – Тебе следовало бы стать Проэмперадором.
– И будет не нравиться дальше, – отвечал ленивый мужской голос. – Этой чести я не добиваюсь.
Дикон застыл, прислушиваясь, с внезапным испугом. Если он попытается двинуться, они могут заметить его ноги.
– Разве ты не видишь грозящей нам опасности? – сказала женщина. – Фердинанд – тряпка, а Дорак строит козни.
– Ему по должности положено. Я не виню его. Одного твоего Штанцлера довольно, чтобы вызвать несварение желудка.
– Не валяй дурака! Одно дело – Штанцлер и мои братья, другое дело – Эгмонт Окделл. Надор прислушивается к Окделлу. Чужой бы побрал бы их всех!
– Следует считать, что нам повезло, – проговорил мужчина, – лучше иметь дело с Эгмонтом, чем с твоими братьями, или, прими меня Рассвет, Штанцлером. Лучше иметь врагов честных, чем честолюбивых, и сегодня ночью я усну спокойно.
Они говорят об отце, понял Дикон. И захотел услышать больше. Еще несколько футов… но что, если они заметят его перед окном?
– Нам придется приглядывать за ними повнимательнее, – проговорила женщина.
– Я лучше понаблюдаю за тобой, – отвечал мужчина со скукой. – Иди-ка сюда. Надо меньше думать о будущих неприятностях и побольше о будущих удовольствиях.
– Ах, прекрати! – сказала женщина. Дикон услышал внезапный шлепок по голому телу, потом мужчина расхохотался. Дикон подтянулся, сел верхом на горгулью, обхватил ее ногами и перегнулся вниз. Он повис на ногах, медленно опуская голову к окну. Мир казался перевернутым, перед глазами проплыл двор в головокружительном повороте, камни его беспокойно заворчали. Дикон заглянул в окно. Внутри комнаты боролись мужчина и женщина, оба они были нагими. Дикон не различал, кто это. Мужчина находился спиной к нему, и тело его закрывало женщину, которую он прижимал к стене. Раздались мягкие влажные звуки. Дикон понял, что они целуются. Он смотрел круглыми глазами, в испуге дыхание застыло и его горле. Мужчина должно быть делал женщине больно, потому что она застонала низким горловым голосом.
– Прекрати это, – сказала она, – прекрати, ну пожалуйста… – Но голос ее был низок и слаб, и она не отталкивала его. Руки ее утопали в его волосах, в иссиня-черной всклоченной гриве, припавшей к ее груди. Тут Дикон увидел лицо… закрытые глаза, раскрывшийся рот. Светлые волосы метались из стороны в сторону, голова раскачивалась взад и вперед, но он узнал королеву.
Должно быть, он издал какой-то звук; глаза вдруг открылись, женщина поглядела прямо на него и закричала.
Тогда все и случилось. Женщина с криком оттолкнула мужчину и показала рукой на окно. Дикон попытался подтянуться, перегибаясь к горгулье, но чересчур поспешил. Рука его беспомощно коснулась гладкого камня, в панике ноги соскользнули, и он вдруг почувствовал, что летит. Мгновенное головокружение, тошнота, когда мимо промелькнуло окно… Дикон протянул руку, ухватился за карниз, потерял его, ухватил другой рукой, тяжело ударившись о камень. Столкновение выбило из него дух. Тяжело дыша, Дикон качался на одной руке. Вверху над ним появились лица. Королева. Теперь Дикон узнал и мужчину: кэнналиец-Ворон, Первый Маршал Талига.
– Он видел нас, – пронзительным голосом сказала женщина.
– Видел, – подтвердил мужчина.
Пальцы Дикона начали разгибаться. Он ухватился за карниз другой рукой. Пальцы впивались в неподатливый камень. Мужчина перегнулся вниз и сказал:
– Держи мою руку, а то упадешь!
Дикон уцепился за руку со всей своей силой. Мужчина легко поднял его на карниз.
– Что ты делаешь? – спросила женщина. Мужчина не обратил внимания на ее слова. Поставив Дикона на подоконник, он спросил:
– Сколько тебе лет, мальчик?
– Семь, – прошептал Дикон, трясясь от пережитого. Пальцы его впились в руку мужчины. Осознав это, он выпустил ее. Мужчина поглядел на женщину, приподняв бровь.
– На что только не пойдешь ради любви, - сказал Ворон королеве - но подглядывающие мальчики? По моему, на сегодня хватит.
Женщина рассерженной кошкой кинулась одеваться. Дикон не успел подумать, что будет дальше, как в комнате возник неизвестный ему красивый полный старик с окладистой бородой.
- Пршу прощения, - сказал он, глядя на Дикона с ласковой улыбкой, но обращаясь к мужчине - но вы должны его сбросить с башни. Дикону стало жутко, ему захотелось спрятаться за Ворона, хоть матушка всегда говорила, что кэнналиец – безбожник и вообще – нехороший.
- Не хочу, – заявил Ворон. Королева Катари подхватила платье и скрылась на лестнеце.
- Я вам приказываю, я – Создатель. Это что, Бог?
- Да хоть Леворукий, - зевнул Ворон, - я не швыряюсь чем попало без повода.
- Ну, если вы его не сбросите – все узнают ,что дети королевы не от короля а от вас, - как глупому ребенку объяснил старичок.
- И так все знают, что дети королевы не от короля, и что? – кэнналиец натянул штаны и взялся за сапоги.
- Король у вас теперь – свирепое чудовище. И очень ревнив. Так что, бросай, молодой человек! - рявкнул создатель
- Это Фердинанд - чудовище? - хмыкнул Ворон Алва.
- Да, да, Фердинанд!
- Королей нужно держать в строгости, - протянул Алва, - как и Создателей.
- Отрублю руку, - заявил старичок, рассердившись, - или нос.
В ответ кэнналиец сказал нечто по-кэнналийски, активно помогая себе жестами. Дикон сразу решил, что когда вырастет, не будет учить древнегальтарский, как того требует эсператия, а выучит кэнналийский.
- Ну смотри… - погрозил старик и исчез так же как и появился. Ворон повернулся к Дикону, наклонился, заглянул в лицо своими страшными синими глазищами.
- Ты понял, почему я тебя не сбросил? – спросил он грозно.
Дикон промямлил нечто неопределенное. Надежда на то, что Ворон – хороший, подло бежала.
- Потому что я не бросаю любопытных мальчишек с башен, – снизошел Ворон, - Я вырезаю им сердца и ем на завтрак! Но сегодня четверг, а в четверг в Кэнналоа рыбный день, так что я тебя не съем. Тебе повезло.
- Я никому не скажу… - заверил Дикон.
- Про то что я ем детей, или про то, что ты видел?
- Про все… клянусь
- Лучше не обещай того, чего не сможешь исполнить, - Ворон уже потерял к нему интерес, – беги, давай.
Дикон кивнул, и со всех ног припустил к лестнице. И тут вдруг в голову пришла странная мысль: ...Аннушка уже разлила подсолнечное масло. «Какая Аннушка? Какое…» - успел подумать Дикон, босые ноги разъехались на масленом пятне и он вывалился в окно.
Ну и страху он натерпелся, прежде чем шмякнуться о летящие на встречу плиты мощенного двора! Камни протестующее взвыли, вдруг спружинили и подбросили Дикона вверх, словно он упал на старый матрас. Уцелевший и ничего не понимающий Дикон рискнул открыть глаза. Сначала он оглядел себя – целого и невредимого. Потом уставился на башню – кэнналийца не было видно, зато на крыше страшный старичок с пыхтением двигал огромный черный трехногий предмет, явно намереваясь спихнуть его на Дикову голову. Дикон попытался позвать на помощь, - в горле пересохло так, что не удалось издать ни звука. Страшный предмет уже навис над его вихрастой головой, когда на крыше появился Ворон, и начал пихать придмет в другую сторону. Не дожидаясь результатов его борьбы со старым злодеем, мальчишка, сидя и задом на перед. словно рак начал отползать от башни и сумасшедшего, пока не уткнулся спиной в чьи-то ноги. Он оглянулся, и увидел младшего из братьев Эпинэ, который успел отпустить густые усы и поседеть. А также смутно знакомую эреа.
И тут Дикон понял, что все будет хорошо. То есть, его конечно накажут, но это совсем не так страшно. Зато теперь у него есть мечта: когда он подрастет, он пойдет служить оруженосцем к одному кэнналийскому безбожнику. На всякий случай, в четверг. |