Дик-из-фика одиноко торчал на площади Святого Фабиана, купаясь в волнах несправедливости и обиды. Уже и Карла с Луитджи пожалели и взяли в оруженосцы какие-то доброхоты, а наследника Эгмонта Олларианский Талиг – спасибо Черному Аспиду – попросту вышвыривал из столицы, причем вышвыривал с позором. Люди Чести во главе с эром Августом не смели перечить настоящему правителю прогнившего королевства, и чем дольше и горячее Дик-из-фика в мыслях своих оправдывал осторожных и мудрых старших товарищей, тем паршивее становилось на душе.
Дик с бессильной ненавистью смотрел на фигуру в черной сутане, устроившуюся в кресле рядом с королем и из всех сил старался не разревется от горя. К тому же словно огнем горела укушенная рука, а голова время от времени начинала кружиться. Аспид, маячивший на галерее, обернулся назад и заговорил с кем-то, кого Дик видеть не мог. Налетевший ветерок, донес обрывки разговора:
- А вы, простите, забыл как вас там, не желаете взять оруженосца?
- Ваше Высокопреосвященство, а я должен?
- Нет, но как вы думаете?
- Я не уверен, как скажите…
- Но вам нужен оруженосец?
- Мне? Я человек занятой, зачем он мне? Мало ли что может случиться?
- Что может случиться?
- Ну, мало ли… мне работать надо, а с этими юнцами могут возникнуть проблемы… вдруг он влипнет во что-нибудь?
- То есть вы отказываетесь?
- Я этого не говорил.
- Как?
- Я хотел сказать, что мальчик неблагонадежен, и из плохой семьи, вы же сами говорили. Вдруг он плохо воспитан?
-Что же, как хотите… - протянул кардинал многозначительно.
-Нет, я всегда, я… я согласен… - печально вздохнул аспидов собеседник.
Мановение правящей длани, и к кардиналу подбежал чиновник, получил указания, и заорал на всю площадь:
- Ричард, герцог Окделл! Сорок первый маршал Талига… сорок первый маршал Талига… - чинуша хмурился пытаясь вспомнить, ему на помощь бросился еще один чернильный крысенок, который подбежал к герольду и прошептал ему в ухо – маршал Талига, достопочтенный Джон Смит, принимает тебя на службу! Согласен ли ты принести ему присягу?
«Сорок первый маршал? Джон Смит? Никогда о нем не слышал…» - вихрем пронеслось в голове юноши. Несколько секунд Дик колебался, решая что позорнее, убраться с площади ни с чем или служить неизвестно кому, да еще с титулованием «достопочтенный». В результате победила «любовь» к родным пенатам, в том смысле, что Дик, категорически не желая возвращаться к матушке, потащился на Галерею клясться…
Его будущий эр сидел в самом заднем ряду. Дик протащился мимо сановников и вельмож, пытаясь разглядеть своего господина, но никак не мог, тот совершенно сливался с креслом. «Наверно из-за руки у меня плохо с глазами» - Дик поборол желание разлепить горячие и сухие глаза пальцами, всматриваясь в предмет мебели изо всех сил. И точно, наконец, он заметил сидящего в кресле человека. Росту он был не высокого, но и не маленького, хотя и средним его рост назвать было бы трудно. Он не был ни худым ни толстым, вряд ли его фигура была изящной или угловатой, волосы у него были не длинные и не короткие, неопределенного серо-бурого цвета, жидкие и редкие. Черты лица – не мужественные, но и не женственные - совершенно не запоминались, возраст - все что угодно от двадцати до пятидесяти. Одет человечек был опрятно, хотя и не броско – в сюртучок мышиного цвета и такие же панталоны, коричневые сапожки с галошами, а в руках у него был большой зонтик. Дикон удержал в себе вызванный разочарованием всхлип и пробубнил слова присяги. Человечек кажется, огорчился и протянул юноше руку для поцелуя. Дикон покосился на кардинала. Аспид стоял с непроницаемым выражением лица, но в глазищах полыхало закатное пламя триумфа. Даже Дику стало ясно, что кардинал очень доволен. Захотелось заорать дурным голосом и убежать прочь, но, к несчастью невезучего отрока, его предки никогда не бегали, поэтому юноша зажмурился и чмокнул протянутую маршальскую кисть. Рука у эра оказалась сухая и горячая, Дик вдруг почувствовал себя нехорошо, сухие губы обожгло странным, неприятным ощущением. Действо кончалось, все расходились с площади. Эр встал, пробормотал: «Будьте так любезны, проследуйте за мной, молодой человек» и отправился к грумам, следившим за лошадьми. Дикон на секунду отвернулся и понял, что забыл, как выглядит его новый господин. Он начал лихорадочно метаться между слугами, слишком гордый чтобы просить помощи – увы, эр совершенно растворился в толпе. В отчаянии Дик начал спрашивать нагло ухмылявшихся мальчишек. Увы, никто из конюхов знать не знал, или делал вид, что не знал маршала по имени Смит Джон. Наконец какой-то сопливый конюшонок в ливрее с гербом Фукиано сжалился над ним и ткнул грязным пальцем в боковую улицу. Ричард увидел знакомый зонтик, мысленно отложил себе найти и одарить слугу, когда у него будут деньги и кинулся за Баловником.
...Далеко эр уехать не успел, благо его аккуратный полный мерин двигался медленным шагом, так что Дик-из-фика пристроился следом. Самым трудным было не терять эра из виду, Баловник все время норовил свернуть куда-то в сторону, а эр так и норовил растаять, словно в тумане, в спешащей по своим делам толпе. Через полчаса они добрались до маленького аккуратного домика на маленькой аккуратной улице полной маленьких аккуратных домиков, похожих друг на друга как две капли воды и Дик неожиданно подумал, что самостоятельно никогда не найдет его среди остальных. Эр, кряхтя и опасливо косясь на землю, сполз с мерина и весьма довольный собой проследовал к двери, которую услужливо распахнул какой-то невзрачный малый. Другой, очень похожий на первого, приготовился увести лошадей. Дик спешился, передал слуге поводья, дождался, пока эр зайдет в дом, а конюх уведет лошадей за угол, после чего, воровато озираясь, выковырял из земли кусочек кирпича ,которым были выложены чахлые клумбочки и изобразил на побеленной стене рядом с дверью небольшой рыжий крест. Теперь, по крайней мере, если что, он не заблудится.
В доме его встретили похожие друг на друга – и, кажется, на хозяина (Дик снова забыл внешность своего эра) слуги, один из них провел его в маленькую, аккуратную, но ничем не примечательную комнатку, которая должна стать его домом на три года. Оставшись один, Дик уныло осмотрел свои новые владения, и разбросал там и сям свои немногочисленные вещи. Комната стала хоть чуточку походить на жилую. Дик сел на кровать. На душе было тоскливо, как не бывало даже в Надоре, рука болела, на губах осталось ощущение какой-то дряни. Пока юноша думал, что делать дальше, в дверь постучал тот самый (или другой?) лакей и сообщил, что оруженосца ожидает господин маршал и Дик послушно отправился в хозяйский кабинет. Юноша вошел, эр, переодевшийся в толстый махровый халат (это был эр, потому что Дик узнал стоящие в углу колоши и зонтик) приветливо кивнул, не покидая уютного кресла и предложил отведать пресных не сладких кексов, листьев салата, вареного мяса без соли и воды из минеральных источников, обозвав это вкусной и здоровой пищей. В то время как Дик уныло ковырял вилкой салат, эр рассказал о том, что юношу ожидают хорошие перспективы, и если тот приложит должное усердие и трудолюбие, то не пройдет и пятнадцати двадцати лет как он окажется на очень хорошем счету. Чуть не уснув под монотонное невыразительное жужжание, юноша проглотил последний кусок невкусной но безусловно здоровой пищи, посмотрел на господина маршала и вдруг подумал, что по эру и не скажешь, мужчина он или женщина. «Наверно, все-таки мужчина, - думал Дик – его ведь зовут Джон… или Джоан? Нет!» – мысли в голове тянулись и путались – «женщинам оруженосцы не полагаются, так что мужчина… хотя по нему и не скажешь» Сделав этот выдающийся логический вывод, и чувствуя себя неловко от мыслей об эровой половой принадлежности, Дик промокнул откликнувшиеся неприятным зудом губы салфеткой, поблагодарил, и отправился восвояси. Вот он, забывшись, взялся больной рукой за ручку двери… в глазах все поплыло, он чуть не закричал от боли.
- Что с вами? – похоже, человечек в кресле слегка испугался.
- Ни…че…го… - пробормотал Дик, отчаянно стараясь не упасть.
-Вот и славно, а я уж подумал – неприятности – выдохнул человечек и Дик потерял сознание.
...Три недели Дик-из-фика провалялся в постели пластом, в жару и бреду, ему то являлись странные морские создания, мирно лежащие на дне и качавшие через себя воду, то мерещился он сам, он уговаривал себя же немедленно бежать из этого дома, и это при том, что в перерывах между кошмарами едва мог оторвать голову от подушки. Эр позаботился о нем, приставив к нему лекаря, сам он в комнате юноши не появлялся – похоже, боялся заразы. К счастью, здоровый молодой организм справился и с болезнью и с лечением изувера-врача. Ему даже не отрезали руку - хотя резали трижды (спасибо эру, который каждый раз предлагал доктору остановиться и подождать пока «все само собой рассосется») и располосовали так, что Дик боялся никогда более не взять в правую руку шпагу. К тому же у него постоянно болели губы, хотя врач уверял, что с ними все в порядке и никаких симптомов болезней, внутренних или внешних, он не наблюдает. Врач врал. Прейдя в себя, Дик посмотрелся в зеркало и не увидел своих родных, привычных губ, пускай даже все еще, чуточку, по детски припухлых. Вместо них – две серые вялые черточки вдоль рта – словно у эра или его неотличимых друг от друга слуг. Да и глаза какие-то тусклые…
Дик кое-как стянул с себя ночную рубаху, оделся в новую, серо-коричневую одежду и отправился к эру, который давно намекал, что ждет не дождется, когда оруженосец выздоровеет, и начнет приносить пользу обществу. Приносить пользу обществу не хотелось, но три недели безделья так сильно его вымотали, что Дик был согласен и на это.
Эр занимался важной и ответственной работой. Каждый день, кроме воскресенья, он изучал реляции , которые приходили ему из всех армий, и которые утром привозил в мешке унылый курьер. Они касались самых разных вещей: количеству осечек, случившихся в каждом полку за прошедший месяц, и числу использованных пыжей, соотношению необходимого числа пуговиц на квадратный локоть сукна, а также многочисленные просьбы, прошения и запросы многочисленных каптенармусов и комендантов. Правильно составленные реляции эр складывал в левую стопку, а реляции с ошибками, кляксами или заполненные не по форме – в правую. Реляции из левой стопки надлежало разместить по конвертам и послать Сороковому маршалу Талига, а реляции из правой стопки – разложить по конвертам и отправить обратно адресатам. Именно этим эр и занимался шесть дней в неделю, с девяти утра и до семи вечера, с перерывом на обед , - и сразу подключил к работе Дика, доверив тому заклеивать конверты. При этом эр с удовольствием зачитывал реляции в слух. Чем эр занимался в свободное время, Дик не знал, впрочем эр безвылазно сидел дома, в гости не ездил, гостей не любил , женщинами не интересовался (впрочем, мужчинами тоже) боялся сырости и сквозняков, питался исключительно манной кашей, вареной телятиной и разнообразной зеленью с варенными овощами, своего мнения не имел. Зато любил романы с ясной моралью на последних страницах, называя их «высокой литературой». Спустя еще две недели каждодневного заклеиванья, и чтения реляций с выражением, юноша начал всерьез гнать от себя мысли о самоубийстве, тем более что выходить из дому ему запрещалось – эр панически боялся «как бы чего не вышло…» Что бы он дал за верховую прогулку, встречу с друзьями или хотя бы ссору с Эстебаном, о котором он вспоминал почти с нежностью... Дик вздыхал, заклеивал очередной конверт, шлепал сверху сургучевую печать и старался не думать отом, что будет завтра.
...В тот оказавшийся последним вечер, Дик-из-фика ложился спать, ощущая ломоту и странный, неприятный зуд во всем теле. Употребив в качестве снотворного рекомендованный эром роман, Дик заснул, и погрузился в кошмар. Сначала он видел эра, лежащего на дне пруда и с хищным причмокиванием качающего через себя воду, потом он снова приснился сам себе. Дикон-из-конона устроился в ногах кровати и рассказывал себе, как ему повезло с мерзким несносным и невозможным человеком, его эром, бойцом и полководцем. И даже имя у него было удивительно приятное для уха, хоть и чужое – Рокэ Алва, и прозвище имелось – зловещее и грозное – Ворон! Дикон-из-канона сидел, и болтал, болтал и болтал без умолку о похождениях своего великого и ужасного, он то старательно хмурил брови, вспоминая, что как человек чести непременно сразится с эром через три года и наверняка умрет, но не посрамит, то снова расплывался в улыбке, вспоминая драки, войны, морисков, дуэли…возмутительно! Дику стало завидно, и одновременно настолько жаль себя, что он не выдержал и нахамил в ответ.
- Зато ты своего отравишь, а мой -не Мэри-Сью! - выпалил он, сам не понимая смысла того, что несет, и отчаянно ненавидя себя обоих.
В ответ Дикон поднял бровь, заявил: "бежать тебе надо, юноша, к Роберу Эпинэ ,пока не поздно…" и исчез. Дик проснулся, сердце трепыхалось где-то в пятках, по спине тек липкий противный пот, словно опять вернулась болезнь. Юноша утер пот со лба, по привычке попробовал пригладить пятерней непослушные вихры… и подскочил как ужаленный – в руке остался огромный клок волос. Дик сел, покосился на подушку – его русые волосы валялись на подушке, словно он оказался жертвой злой шутки Сузы-Музы. Дик бросился к зеркалу – на голове произрастала жиденькая поросль, похожая на плесень, а лицо… лицо все еще молодое, но уже не его –бесцветные глазенки, курносый носик, безвольный подбородок…из зеркала на него пялился его эр!!! В панике Дик шарахнул кулаком по стеклу, разбив предательское зеркало и рассадив руку в кровь, юноша начал бегать по комнате, заламывая руки и невнятно бормоча невесть что. Вдруг он замер на месте, почувствовав в себе некую новую странность. Вторично облившись ледяным потом, Дик задрал ночную рубаху и сунул руку в промежность. Не обнаружив и следа некой очень важной своей части, бывший юноша (впрочем, и не девушка) коротко вскрикнул и рухнул замертво.
Серое существо, в которое превращался Дик, пришло в себя от того, что сбежавшиеся на крик собратья-слуги колотили в запертую дверь. Аккуратно так колотили, чтобы не попортить. Дик ошалело осмотрелся по сторонам, еще раз удостоверился, что все происходящие с ним не кошмар, всхлипнул, закусил губу, лихорадочно быстро выволок из шкафа свою старую одежду, оделся, отчаянно пытаясь вспомнить, кто он, откуда, и как выглядел раньше. Жалкая, пока еще уцелевшая часть его души отчаянно не хотела такого конца. Нет, он не хочет быть существом, которое не замечают даже когда оно входит в комнату, и забывают прежде, чем оно уберется откуда пришло! Лучше умереть всеми презираемым предателем, чем жить вот так!!! Нееет! Дик заорал и выпрыгнул в окно. У него оставалась надежда на помощь.
…Две недели спустя, серая невзрачная личность, кутавшаяся в тяжелый дорожный плащ, совершенно не замечаемая прохожими, долго стучалась в дверь приюта Его Святейшества Эсперадора. Открывший монашек удивленно уставился на пришлого человека, из-под капюшона умоляюще смотрели бесцветные глазенки, невзрачное, самое заурядное лицо, было искажено отчаянием. Человек был явно не в себе и нес бессвязный бред про некую Мэри и всемирный заговор морских огурцов. Наконец монах разобрал в его бормотании имя «Робер Эпинэ» и успокоился, поняв, кого ему напоминает странный визитер. Он как две капли воды походил на их постояльца, большого ценителя вареной моркови. |