Камин, пушистая шкура у камина, жаркий огонь, красноватые отблески на чёрной решётке.
Всё как обычно.
Вино, гитара, прислонённая к креслу, и широкая, насмешливая улыбка эра Рокэ.
Всё как обычно.
Плотные бумажные прямоугольники, цветные картинки, мелькают в ловких бледных пальцах, унизанных перстнями.
А вот это уже необычно. Совсем.
- Ну что же вы, юноша, не заставляйте меня считать, что вечер прошёл зря, и вы совсем ничему не научились. Неужели ни разу не выиграете? Смотрите, у вас уже нечем расплачиваться. - Эр Рокэ смеётся.
Эр Рокэ всегда смеётся, Дик к этому привык. Вот и сегодня монсеньор придумал новую шутку – научить непутёвого оруженосца играть в карты, а то «что же это вы, юноша, так жестоко лишили себя подобного удовольствия! Проигрыш – не причина отказываться от дела, а причина стать лучшим». Правда, пока до «лучшего» далеко. Дик передёргивает голыми плечами, смотрит на горку своей одежды, сваленной рядом с эром Рокэ и пытается понять, как же позволил втянуть себя в такую неблагородную партию. Одна радость: камин горит ярко, в комнате ничуть не холодно, совсем наоборот – от огня нестерпимо жарко, Дик чувствует, как по спине, вдоль позвоночника, бежит капля пота. Впрочем, может и не от огня. Юноша поднимает свой бокал и залпом допивает. Сколько их уже было сегодня, этих бокалов? Дурная Кровь, горькая и тяжёлая, заставляет мир вокруг вращаться цветной ярмарочной каруселью. Ничего не разобрать, предметы сплавливаются в жаре огня ли, вина ли, теряют привычные очертания. Всё плывёт. Всё, кроме эра Рокэ, который сидит напротив, привалившись спиной к креслу, и смеётся.
- Ну что, юноша, хватит на сегодня? Или всё же хотите отыграться? Правда, у вас больше нечего ставить…
Белые зубы ярко блестят, делая улыбку похожей на оскал.
Дик молча кивает, не в силах отвести взгляда от лица монсеньора. Тот словно бы удивлённо вздёргивает бровь.
- Вот как? Отважно. Вполне в вашем стиле, - длинные пальцы ловко смешивают карты, тасуют их, быстро-быстро, так что бумажные картинки сливаются в одну пёструю ленту. – Хотя и неумно. Боюсь, сейчас вам остаётся поставить на кон только самого себя, а это, юноша, немалый риск. Не боитесь? Учитывая ваш опыт…
Дик знает, о чём говорит эр Рокэ. Но это неправда. Потому что сегодня всё совсем не так, как в прошлый раз. Сейчас его дурманит не азарт, вкус которого был бесповоротно другим. Нет безумной дрожи ожидания удачи, нет хватающего за горло упрямства и нет никакой, совсем никакой надежды на выигрыш.
Зачем вступать в бой, если победы нет и быть не может? Чего надо хотеть, затевая битву, обречённую на поражение? Ясно, не правда ли?
Дик знает, совершенно точно, что проиграет. Дик знает, безо всякой тени сомнений, что потребует в качестве платы монсеньор. Дик знает, со всей ясностью непреложной истины, что завтра это станет для него трагедией, возможно, до того, чтобы сунуться в петлю. Дик знает. И ему всё равно. Сегодня, когда под кожей бежит жидким огнём Дурная Кровь, заставляя сердце колотиться как бешеное и пробуждая где-то в глубине груди ответное пламя. Незнакомый и потому страшный жар, о котором Дик раньше даже не подозревал.
Кто сказал, что скалы холодны и незыблемы? Это ложь. Там, под коркой неподвижного камня, течёт лава и чёрная кровь земли, готовая вспыхнуть от малейшей искры.
Дик бездумно смотрит, как мелькают пальцы эра Рокэ, раскидывая карты, как ложатся узорчатыми рубашками вверх аккуратные прямоугольники, а сам слушает, как в нём что-то медленно просыпается, что-то, впервые всколыхнувшееся ещё в Варасте, когда рука монсеньора растрепала его волосы после удачного выстрела.
- Играем, юноша!
Дик молча берёт карты, не видя ни масть, ни достоинство, молча выкидывает их, почти не глядя, молча берёт новые из прикупа, не думая, нужны они ему или нет.
Он почти изумлён, когда оказывается, что партия окончена. Окончена так, как должна была.
Монсеньор медленно и плавно поднимается на ноги, нависает тёмным силуэтом.
- Вы проиграли, юноша. Будете расплачиваться? – Эр Рокэ делает шаг вперёд, на ходу скидывая камзол.
Дик продолжает молчать, зачем-то разглядывая кружево его сорочки, которое в неровном свете кажется ярко-оранжевым.
- Что же вы? Откажитесь уплатить свою ставку? – монсеньор смеётся зло и издевательски, в прищуренных глазах сверкают синие искры.
Знакомый взгляд. Так эр Рокэ смотрит, когда собирается снова ударить, оттолкнуть от себя, вышвырнуть за невидимую черту, которую случайно удалось перейти. Сильная рука почти грубо сгребает волосы Дика в кулак, заставляя ещё сильнее запрокинуть голову. Больно.
Дик знает, совершенно точно, что должен вырваться из этой хватки. Дик знает, безо всякой тени сомнений, что обязан вскочить, ударить, вызвать на дуэль, в конце концов. Дик знает, со всей ясностью непреложной истины, что иначе утром не сможет не то, что поднять глаз, но и вообще видеть этот мир. Дик знает. И ему всё равно. Дурная Кровь играет в венах.
- Не откажусь, эр Рокэ.
Совершенно шалый от огненных отсветов и выпитого вина взгляд снизу вверх и дерзкий, совершенно несвойственный мальчишке ответ. Ворон едва не рычит от бессильной ярости, чувствуя, как выскальзывают из рук поводья привычного самоконтроля.
Окделл не должен вести себя так. Не должен брать в руки карты, не должен сидеть напротив почти голый, не должен смотреть с упрямой незнакомой бесшабашностью. Не должен. Проклятый Окделл, чем он только думает?! Безмозглый сопляк, который играет с огнём, сам того не понимая. Ну ещё бы, куда ему. Он же не видит себя со стороны. Не видит, как блестит от пота светлая кожа, по которой хочется провести рукой, как рыжие отблески огня скользят по чуть влажным, встрёпанным волосам, в которые оказалось так приятно запускать пальцы. Не понимает, что весь этот вечер, да и не только этот вечер, на самом-то деле, издевается над своим эром, заставляя того стискивать кулаки и презрительно кривить губы, чтобы удержать, из последних сил удержать себя в узде.
А удержать – необходимо, нельзя дать слабину, нельзя сорваться. Потому что где-то далеко-далеко и в то же время леденяще рядом гудит, готовясь к удару несуществующий колокол старого проклятья. Рокэ слишком близко подпустил к себе несносного мальчишку, понадеявшись на силу его ненависти, и слишком хорошо слышит низкий угрожающий гул, которого на самом деле нет.
- Ах, не откажетесь, юноша? Тогда чего же вы ждёте?
Он притягивает русоволосую голову к себе, нарочито зло, наверняка болезненно, ожидая, что дурной Окделл наконец-то опомнится, вырвется из его хватки и сбежит, далеко, в безопасность отвращения и отчуждения.
В глазах Ричарда мелькают яростные огоньки, но вместо того, чтобы отпрянуть, он опускает ресницы и подаётся вперёд.
Ворон только скрипит зубами, понимая, что больше не может сдерживать себя, и бессильно хватается за волосы оруженосца второй рукой. Желание так остро, что сводит с ума, а неловкие движения пальцев, неуверенные губы на его плоти распаляют ещё сильнее, не давая желанного удовлетворения. Рокэ уже ничего не слышит и ни о чём не думает.
Проклятый мальчишка, он же издевается, разве так можно! Сильнее!
Чуть не взревев, Рокэ вздёргивает Ричарда на ноги, впиваясь в мягкие губы, на которых сохраняется едва уловимый горьковатый привкус. Судорожно, жадно шарит руками по горячему телу, которое будто превратилось в мягкую глину, будто плавится и течёт под его ладонями, послушно принимая нужную форму.
Ричард тихо стонет ему в рот и неуклюже обнимает в ответ. Трётся о бедро, похоже, сам этого не замечая, требовательно и в то же время беспомощно. Ворон на секунду отрывается от сладкого рта, облизывается и вновь наклоняется вперёд, на этот раз целуя выступающие ключицы. Скользит ладонями вниз, с раздражением натыкаясь на преграду из ткани. Ах да, панталоны юноша так и не успел уплатить.
Коротко взрыкнув, Рокэ опрокидывает Ричарда на пол, сдёргивает мешающие остатки одежды и вновь припадает к чужим губам, чувствуя, как под ним бьётся и выгибается дугой распалённое страстью тело. Ричард протяжно вскрикивает, когда рука Ворона сжимает его член, откидывается назад, упираясь теменем в пол. Рокэ продолжает целовать подставленное горло, плечи, грудь, чувствуя, что не может оторваться от солёной от пота кожи даже для того, чтобы встать и найти хоть какое-нибудь масло, без которого наверняка просто порвёт мальчишку.
Да к чёрту это масло, можно ведь и так, не внутрь, телом по телу, короткими рваными толчками в бешеном ритме. Мало кто из женщин заставлял Ворона так захлёбываться страстью, и уж точно никто из мужчин. Раньше.
Ричард снова кричит и обмякает. Рокэ чувствует, как по животу течёт липкое, невольно ускоряет темп, и через несколько мгновений тоже кончает, зарывшись лицом в мокрые волосы оруженосца. Над ними повисает тишина, в которой сумасшедший Ворон отчётливо слышит гневное гудение несуществующего колокола, готовое взорваться в роковой удар.
Дик медленно поворачивает голову, утыкаясь носом куда-то под ухо эру Рокэ. Ему тяжело и немного неудобно. Разбросанные по полу карты липнут к мокрой спине, впиваются острыми, смятыми краями. Жёсткий волос шкуры царапает кожу. А ещё Дик очень устал и хочет спать. Такого страшного утомления, он готов поклясться, не было ни после боёв в Варасте, ни даже с великолепной Марианной.
Ещё бы. Ведь тогда в нём не взрывался бешеный огненный вулкан, ломая и сминая незыблемый покой скал. Дик чувствует себя горой, пережившей землетрясение. Пережившей, но изменившейся под потоками лавы до неузнаваемости.
Какие странные мысли лезут в голову, наверное, это остатки отгремевшего безумия. Оно окончательно схлынет к утру, ничего не оставив после себя. Ничего, кроме перевёрнутого в новую форму настоящего и, наверное, будущего…
Дик почти проваливается в сон, когда внезапно ему в голову приходит одна мысль. Ведь эр Рокэ, наверное, не знает о том, что всё изменилось. Надо ему сказать. На всякий случай. А то потом обязательно забудется. Дик вздыхает и что-то бормочет на ухо монсеньору, сам наполовину не понимая, что именно. И уже окончательно проваливаясь в сон, чувствует, как вздрогнул всем телом его эр.
Ворон некоторое время лежит неподвижно и вслушивается в тишину. В абсолютную тишину, в которой есть только потрескивание догорающих поленьев, слабый скрип половиц большого дома и сонное дыхание Ричарда Окделла прямо в ухо. И ничего больше. Совсем ничего.
Кажется? Или действительно нет? Или просто отступило, чтобы вернуться?
Рокэ не хочет проверять. Надо будет завтра возвратить всё на свои места… Ворон поворачивает голову и смотрит на спящего Окделла, на прилипшие к мокрому лбу пряди, на приоткрытые, искусанные губы.
А может, и не надо.
Тихо хмыкнув, Рокэ поднимается на ноги и приводит себя в пристойный вид. Потом заворачивает оруженосца в камзол. Кабанчик успел вырасти и весьма тяжёл, но до ближайшей спальни дотащить можно. Ворон усмехается, представляя их со стороны, поднимает Ричарда на руки и выходит.
Помятые, разбросанные карты остаются лежать на полу. |