Вина. У этого слова есть вкус, цвет и звук. Оно солёное, как кровь, до которой Ричард прокусил губу, узнав о том, что случилось в день захвата Кэбитэлы. Оно чёрно-синее, как цвета Рамиро Алвы, убитого его отцом, и вымазано бурым. Оно режет уши, как вороний грай или мерзкий крысиный писк.
Вина. Ричард Окделл, граф Горик знает об этом слове всё. Кроме одного. Он не знает, как сделать так, чтобы оно исчезло из его жизни. Потому что это невозможно.
Вина. Похоже на «вино», не так ли?
Ричард наливает себе полный бокал «Слёз» и пьёт почти залпом, стараясь вытеснить дурнотный привкус последних дней, наполненных боями, кровью, усталостью, пороховым дымом и трупами. Трупами, висящими на городских воротах. Рамиро безжалостен, и остановить его некому: кто боится, кто поддерживает. А Ричард Окделл не считает себя вправе вмешиваться, потому что виновен. При чём, перед всеми. Перед Людьми Чести, которые продолжали рассчитывать на него до сегодняшнего дня, не смотря ни на что. Перед теми, кто верен Олларам, и кому он так и не смог до конца стать своим. Перед Алвой.
Самое главное, перед Алвой.
Отец, зачем ты это сделал, ну зачем?
Бессмысленный вопрос.
Ричард наполняет бокал заново и заново пьёт, не отрываясь и до дна. Вино слабее, чем вина. По крайней мере, сегодня.
Перед глазами снова встаёт лицо Повелителя Ветра и злая, дерзкая улыбка, и взгляд синих глаз, будто вызов «Что ты скажешь на это, Окделл?». Ничего. Ничего он не сказал. Как всегда. Да и что было говорить, восставшим не приходилось ждать пощады. Слишком мало прошло времени, для того, чтобы сын узурпатора мог позволить себе излишнее милосердие. И отчего бы ему этого милосердия желать? А уж Рамиро Алве и подавно не отчего.
В коридоре раздаются торопливые шаги, нервный стук, и дверь открывается, хотя Ричард ещё не успел разрешить войти. Странно, раньше слуги себе такого не позволяли.
- Монсеньор, - Рут выглядит растерянным и немного испуганным. – Герцог Алва прибыл с визитом.
Ричард давится воздухом и несколько секунд тупо смотрит на слугу, не понимая, действительно ли он услышал то, что услышал. Что Повелитель Ветра забыл в его доме?!
- Проводи герцога сюда, - наконец выдавливает он из себя, поднимаясь с пола и отставляя бокал.
Рут исчезает за дверью, но не проходит и пары мгновений, как она снова распахивается, впуская незваного гостя.
Ричард чувствует, как у него перехватывает дыхание, и чуть отводит глаза. Он всегда смотрит на Рамиро так – немного искоса, чтобы лишний раз не встречаться взглядами.
- Добрый вечер, герцог. Чем могу служить?
Ненависть. У этого слова есть вкус, цвет и звук. Оно горькое, как яды, к которым Рамиро приучали с детства на всякий случай, и не зря. Оно золотое, как блеск герба Раканов, которых жаждут, или говорят, что жаждут вернуть все эти крысы чести, затаившиеся по углам и готовые укусить в любой момент. Оно шелестит, как сотни голосов, шипящих в спину «отродье предателя».
Ненависть. Рамиро Алва знает об этом слове всё. Кроме одного. Он не знает, как сделать так, чтобы оно исчезло из его жизни. Потому что это невозможно.
Ненависть. Одну из граней которой зовут Ричард Окделл.
Ричарда Рамиро ненавидел всегда.
До их встречи, заранее, как сына убийцы отца, воплощение старой Талигойи и всех врагов рода Алва. Странно, но даже сбежавшие Раканы не вызывали в нём такого неистового чувства.
Сразу после знакомства, когда, радостный от предвкушения смертельного поединка, он налетел на врага и… встретил подставленное для удара горло. Ричард не собирался воевать с ним, и это не было обманной уловкой, но было жестоким обманом всех ожиданий.
Сейчас, спустя несколько лет знакомства, когда смог оценить сына Окделла по достоинству, вопреки себе же смог. А вот подступиться к нему уже не может, то есть совсем. Хоть убейся от злости.
- Добрый вечер, герцог. Чем могу служить?
Граф Горик, как всегда, предельно вежлив. Граф Горик, как всегда, готов выслушать всё, что угодно. Граф Горик, как всегда, смотрит чуть-чуть в сторону, так, чтобы не встретиться взглядом. Впрочем, Рамиро не надо смотреть. Он и так знает, какое выражение увидел бы в серых глазах.
Вину. Проклятую вину, которая отрезает от этого человека, такого же одинокого, такого же не принятого с обоих сторон, такого же безудержно гордого, как он сам, и одного из немногих, в ком нет затаенной злобы. Отрезает вернее, чем вся ненависть этого мира.
Рамиро разбил бы ему лицо в кровь, если бы не знал безо всяких сомнений, что это не поможет.
- Ничем. Я просто решил завернуть на огонёк.
На краткий миг Ричард не выдерживает и смотрит прямо, во взгляде читается только удивление и больше ничего, но спустя краткий миг, снова отводит глаза. Краткий миг, стоящий подороже иной вечности.
- Присаживайтесь, герцог. Вина?
- Благодарю, - Рамиро смотрит на крепкое, незагорелое даже летом запястье.
Под кожей бьётся голубая жилка. Он давно не обманывает себя, он знает, чего хочет. Ему легко быть честным, отродью предателя не шибко нужно заботиться о своей репутации, хуже, чем есть, уже не сделаешь.
- Хороший был денёк, граф, верно? Как вам новые украшения нашей славной столицы?
Ричард чуть вздрагивает, Рамиро невольно подаётся вперёд, но чуда не происходит. Полный бокал, взгляд в сторону, застывшее лицо, невыразительный голос.
- Боюсь, не смогу оценить их по достоинству. Вам следует найти более благодарного зрителя.
Проклятье!
- Не хочу.
Рамиро широко улыбается и опрокидывает в себя вино. Не самое лучшее, ну да, здесь не Кэнналоа. Сойдёт.
Некоторое время они молчат. Рамиро смотрит на Ричарда, а Ричард… Чужой его разберёт, куда он смотрит. Может, и на Рамиро. Интересно, что высматривает.
Пауза тянется, звенит безмолвным напряжением. Рамиро продолжает смотреть. На тёмно-русые волосы. На чёткую линию скулы. На бледную щёку, перечерченную свежей царапиной. На губы, которые кажутся очень яркими. Смотрит, чувствуя, как всё сильнее взвывает в груди бешенство.
- Герцог, чего вы хотели? – наконец, спрашивает Ричард, продолжая глядеть куда-то поверх его плеча.
- Хороший вопрос граф, хотя сформулирован несколько неверно, - Рамиро почти отстранённо наблюдает за собственным стремительно разрастающимся безумием. – Не «чего», а «кого».
Ричард удивлённо вскидывает голову, Рамиро почти счастлив от возможности смотреть ему прямо в глаза, а потом впивается в его губы, зло, больно и жадно.
Ричард несколько мгновений никак не реагирует, а потом резко отшвыривает Алву от себя. Он охвачен гневом, и Рамиро с упоением смеётся.
Если бы Ричард не воспротивился, опять покорно склонившись, он бы просто убил его на месте.
Предел есть всему. Оказывается, предел есть даже вине. Может быть, Ричард просто слишком, слишком от неё устал. Может быть, Алва позволил себе то, что не позволяется даже виной. Может быть, ещё что-то. Ричарду это неважно. Ему важно только то, что вина вдруг вспыхивает, разлетается ошмётками и сгорает, сменившись яростью. Чистой, незамутнённой яростью, какой он в жизни за собой не помнил.
- Что вы себе позволяете, герцог?!
- Я позволяю себе всё, что захочу, вы могли бы не задавать столь глупых вопросов, граф! - взгляд Алвы горит непонятным торжеством.
А ещё в нём нет ненависти, которую Ричард ожидал. Совсем нет. Только эта буйная радость.
- Не слишком много берёте на себя, герцог?
Оказывается, без вины так легко и бездумно. Не надо оглядываться, не надо считать чужую боль, которую может вызвать любой твой жест, не надо мучительно напоминать самому себе, что правильно, а что – нет. Ничего не надо.
- Можете попробовать меня остановить, но я всегда беру столько, сколько сочту нужным, - а Алва всё так же смеётся.
Ричард сам не замечает, как сшибает его с ног, опрокидывая на пол, и сам падает на четвереньки, не удержав равновесия. И замирает над ним, не зная, что делать дальше. Не бить же его, тем более, лежачего. Бешенство отступает так же стремительно, как разгорелось. Остаётся только растерянность. В самом деле, не бить же!
О том, что даже из такого положения Повелитель Ветра может ответить так, что мало не покажется, приходит Ричарду в голову через полминуты, не раньше. Полминуты, за которые он ничего не делал, только рассматривал лежащего Рамиро, словно впервые. Прямо, не отворачиваясь, внезапно увидев слишком много нового, того, что обычно не замечают в человеке одного с тобой пола.
- Интересно, о чём вы задумались, граф? – Рамиро сгибает колено, касаясь паха Ричарда, и тот с внезапным испугом понимает, что возбуждён.
Так, как будто перед ним женщина.
Отскочить он не успевает, Алва быстрее, и спустя мгновение уже Ричард лежит спиной на ковре, растерянно глядя в красивое, слишком красивое для мужчины лицо. Ему страшно, он не понимает, что происходит, ясно только, что что-то неправильное, а Рамиро улыбается, довольно, можно сказать счастливо, неожиданно незло. Слишком неожиданно, может, именно из-за удивления Ричард и не сопротивляется. По крайней мере, ему самому хочется думать так.
А без привычного высокомерно-презрительного выражения лицо Рамиро намного приятней.
- За один этот взгляд я отдал бы полмира… - первая строка известной песни, которую не спеть считается дурным тоном для любого кавалера в нынешний сезон.
Если бы Ричард не глядел Рамиро прямо в глаза, он решил бы, что это издевательство. Но ответный взгляд слишком тёмен и слишком серьёзен.
Алва смотрит ещё какое-то время. Потом наклоняется и снова целует. На этот раз коротко и нежно, безумно нежно, в жизни бы Ричард не поверил, что этот человек так умеет. Затем Рамиро резко отстраняется и встаёт.
- Полагаю, этот разговор мы продолжим позже, граф, - коротко бросает он и быстро выходит.
Ричард несколько секунд непонимающе смотрит в потолок, после чего медленно садится и прижимает пальцы к губам.
Дыхание срывается от десятков самых разных чувств. Растерянность, недоумение, возмущение, паника, стыд, любопытство, темное предвкушение запретного…
Только вины нет. Она вернётся, Ричард уверен, слишком долго её здесь прикармливали, чтобы так легко исчезнуть, но…
- Мы продолжим, герцог, - шепчет он в пустоту и снова прикасается к губам.
***
Граф Горик по-прежнему не смотрит прямо, отворачивается, старается не встретиться взглядом даже ненарочно. Граф Горик по-прежнему предельно вежлив и неизменно спокоен, скала, да и только. Граф Горик по-прежнему не спорит на заседаниях Совета, даже когда его брови сдвигаются из-за сдерживаемого неудовольствия.
А ещё граф Горик время от времени краснеет, слабо, едва заметно, и задерживает руку при прикосновении, чтобы потом поспешно её отдёрнуть, и смотрит, неотрывно смотрит, стоит отвернуться. Рамиро затылком чувствует этот взгляд, особенно веселясь в компании придворных дам.
О, дамы – это просто замечательно, особенно, когда хочется расслабиться, но раздражённый взгляд графа Горика заставляет кровь кипеть куда сильнее.
Рамиро доволен. Рамиро счастлив. Рамиро ведёт охоту по всем правилам, хотя и старательно делает вид, что никакой охоты нет. Он ждал этого так давно, иногда ему кажется, что с самой первой встречи. Правда, тогда целью была голова врага, а сейчас… сейчас куда больше интересует сердце. Звучит не менее кровожадно, не так ли?
Рамиро беспечно смеётся и пьёт вино. Чужой взгляд сверлит спину.
Октавий смотрит удивлённо. Он хорошо знает названного брата, и видит, что тот действительно весел и счастлив на приёмах, которые раньше ненавидел. Однако Его Величество ни о чём не спрашивает, во-первых, потому что бесполезно, во-вторых, потому что хочет разгадать эту загадку сам. Пока ответа не видно. Пока.
Рамиро лукаво улыбается Его Величеству, разворачивается и направляется прямо к графу Горику. Тот не сразу успевает отвернуться, и в его взгляде... это ведь ревность? Не смущайтесь, граф, так со всеми бывает, даже с сильнейшими мира сего. А впрочем, нет. Смущайтесь. Вам идёт.
- Добрый вечер. Как вам сегодняшний бал?
- Благодарю, не хуже, чем обычно.
Ричард почти существующим весом ощущает чужие взгляды. Любопытные, завистливые, откровенно злые и презрительные. В последнее время злых и презрительных становится больше, спасибо герцогу Алве. Как будто и без него было мало! Но если отступничество Ричарду худо-бедно прощали, то внезапное благожелательное внимание отродья предателя не простят уж точно.
Впрочем, чужая зависть и ненависть тревожат Ричарда в последнюю очередь. Почему-то куда больше его занимает то, что это самое внимание такое… зыбкое, неверное. То, вроде бы, вспыхнет, то опять пригаснет, то поманит, то безразлично исчезнет.
Он не хочет думать, почему это раздражает. А как же это раздражает! Ричард хочет ясности, но одновременно не хочет. Почти-почти задаёт прямой вопрос, а потом вспоминает прикосновение к своим губам и замолкает. Он – не невинный мальчик, и знает, что ему ответят. И неуверен, готов ли к такому ответу от мужчины. Пока неуверен.
- Так не говорят о хорошем бале, - герцог Алва улыбается, чуть склонив голову на бок, и рассматривает его со всей допустимой в «приличном обществе» откровенностью.
Со стороны, скорее всего, незаметно, но Ричард знает, куда и как он смотрит. Наверное, надо быть благодарным за то, что Рамиро не позволяет себе большего, ограничившись теми самыми рамками «приличных» людей. Обычно он так себя не утруждает.
Ричард невольно сглатывает и яростно глядит на Алву. Тот доволен, как гадюка, проглотившая большую мышь. Только граф Горик – не безобидный грызун и в чужую пасть пока не попал.
- Вы считаете, что у нас бывает так мало хороших балов? – Ричард берёт вино, наконец, заставляя себя оторваться от разглядывания Рамиро.
В последнее время он и без того уделяет такому разглядыванию недопустимо много времени, и это не оправдать тем, что Рамиро – достаточно интересный человек, чтобы наблюдать за ним неотрывно.
Алва смеётся, тоже протягивая руку за бокалом. Изящные пальцы скользят по ножке… Известный жест, Ричарда не раз так звали, и откликался он нередко, только пальчики раньше были исключительно женскими. Он опять сглатывает и про себя тихо радуется, что находится уже не в том возрасте, когда заливался румянцем от любого намёка.
Проклятый Рамиро!
- Да, признаться, считаю. Лично я предпочёл бы коротать вечера в одиночестве, чем тратить время на эту толпу, - Алва небрежно обводит рукой зал. – А вы, граф? Не хотели бы сократить вечернюю компанию? До одного человека, скажем.
- Благодарю, не хотел бы, - хотел, хотел, ещё как.
Это, верно, сумасшествие, коварный шёпот Леворукого, который нельзя слушать, греховное наваждение, но… Проклятье, как хотел бы!
- А я б с удовольствием ограничил своё общество только лишь дамой-другой!
Рамиро смеётся, и тогда Ричард замечает, что бокал в его руке треснул.
- Но можно и не дамой, - добавляет Алва после паузы.
- Что ж, вряд ли что-то может помешать всесильному герцогу исполнить своё желание, - цедит Ричард сквозь зубы, едва сдерживаясь, а потом разворачивается на каблуках и стремительно уходит.
Бежит. Он признаёт, что бежит, пусть даже шаги его размеренны и с виду неторопливы. К закатным тварям этот бал, домой. Напиться и уснуть, надеясь не увидеть снов. Никаких.
Проклятый Рамиро!
Октавий удивлённо смотрит на уходящего графа Горика и смеющегося взахлёб названного брата. Ему показалось, или?..
Наверняка показалось. Он почти уверен.
Но проверить никогда не помешает. Просто из любопытства. А ещё, потому что влюблённый Рамиро Алва это, оказывается, необычайно забавное зрелище. Необычайно!
***
- Монсеньор, к вам герцог Алва, - снова растерянный голос слуги, снова вино, снова ночь за окном.
Ричард поспешно ставит бокал на стол и встаёт.
- Проси.
Снова Алва появляется мгновенно, не задержавшись ни на секунду. То ли ждал сразу за дверью, то ли догнал лакея и влетел, не интересуясь позволением войти.
- Добрый вечер, граф! – он радостно смеётся, встряхивает тёмными волосами.
Ричард выучил эти жесты наизусть. Они означают, что Рамиро действительно в приподнятом настроении, а не издевается над всем окружающим миром по своему обыкновению.
- Добрый вечер, герцог. Вина? – Ричард старается говорить спокойно, но почему-то сердце бьётся почти как у мальчишки. – Что привело вас ко мне?
- Приятные новости, - Алва небрежно падает в кресло, и принимает у Ричарда бокал.
Их пальцы мимолётно касаются. Руки у Рамиро горячие, как уголь, даром, что только что с улицы, из-под холодного дождя. Он и вообще весь как тёмное пламя, странно, что пар над плечами не вьётся. Ричард старается убедить себя, что не испытывает от прикосновения ничего, и сам понимает, что это звучит жалко.
Ещё как испытывает.
Проклятье, почему напротив него сидит не женщина?!
Хотя, никакая женщина не сравнится с Рамиро Алвой, Рамиро-вешателем, безжалостным Рамиро.
Воистину, безжалостным. Ричард, не отрываясь, словно завороженный, смотрит, как он пьёт, как ходит кадык под кожей, как язык быстрым движением облизывает влажные губы, как блестят в огне камина и свечей чёрные волосы и синие глаза...
Рамиро смотрит в упор, и во взгляде его насмешка. Он знает, какие чувства вызывает одним своим присутствием, и ему это нравится.
- Так что у вас за новости? – Ричард отворачивается и смотрит на свой полный бокал, а потом залпом выпивает.
В горле пересохло, как жарким летом в степи. От вина по телу будто растекается огонь, и это не приносит облегчения. Нельзя пить. В присутствие Алвы – тем более нельзя.
- На завтрашнем Совете вам вручат жезл Первого Маршала Талига, - Рамиро довольно улыбается.
Ричард кивает. Нельзя сказать, что он был совершенно уверен, но такая возможность существовала. Правда, он ожидал этого события несколько позже.
- Благодарю, герцог.
- Вы не выглядите счастливым, - Рамиро смотрит внимательно, пристально, в кои-то веки без своей обычной усмешки.
Ричард улыбается и пожимает плечами. Пост Первого Маршала – это не только регалии и блеск наград, это ответственность. Он горд тем, что смог добиться такой вершины, да ещё молодым, правда, горд, но… чего ожидал Рамиро? Что он начнёт прыгать от радости, как ребёнок?
- Вы иногда бываете таким скучным, граф, - Алва явно недоволен. – Такие вещи принято отмечать!
- Отмечу после официального назначения, - соглашается Ричард. – Пригласил бы вас почётным гостем, но вот только не знаю, придёте ли.
Слова вырываются сами собой, поперёд всякого соображения.
- Вы сама любезность, граф, - тянет Рамиро с непонятным выражением, которое, не иди речь о самом страшном человеке Талига, можно было бы принять за капризную детскую обиду.
- Герцог, что вы от меня хотите? - Ричард вздыхает и отставляет пустой бокал. – Я должен запеть от радости? Сплясать? Воздать хвалы вам, как светлому вестнику?
- Хорошая идея, - Рамиро снова улыбается, чуть подаваясь вперёд.
В неровном свете огня он выглядит совсем мальчишкой, дерзким, юным, безбашенным… одуряющее соблазнительным, куда там девицам. А ещё Ричард внезапно вспоминает, что Алва моложе его на семь с чем-то лет.
- Какая идея? – уточняет он, снова облизывая пересохшие губы и неотрывно глядя на Рамиро.
В голове шумит, хотя вина сегодня вечером было совсем мало.
- Воздать хвалы, - Алва почти мурлычет, будто большой чёрный леопард, которого граф Горик видел когда-то в детстве, когда ещё был наследником герцога Окделла. – Можно в чём-нибудь более материальном, чем пустые суесловия. Или вы не за этим приглашали меня в гости не далее, как сегодня днём?
Ричард судорожно вздыхает. Приглашал. Не именно на этот вечер, просто дал понять, что двери его дома всегда будут открыты. Да… да, за этим. Просто не ожидал, что приглашением воспользуются незамедлительно.
Во взгляде Рамиро плещет смех.
- Но, если я неправильно понял ваше предложение, то пойду, пожалуй, - лениво бросает он и неторопливо поднимается. – Правда, мне казалось, Окделлы более ответственно относятся к своим словам.
И Ричард, наконец, решается. Действительно, глупо колебаться, когда уже сказал «да». Раньше надо было думать, а теперь поздно.
- Достаточно серьёзно, не сомневайтесь, герцог, - заявляет он, преграждая Алве путь и обнимая его.
Жар чужого тела прожигает даже сквозь одежду, пряди чёрных волос щекочут пальцы, губы под губами – влажные, с привкусом вина и ещё чего-то непонятного, горького и чуть терпкого. А Рамиро ещё и ниже его. Этого совсем незаметно обычно, с манерой Алвы держать себя на рост не смотришь, но в подобном положении это сразу становится явным.
- Весьма неплохо… Ричард, - Рамиро выдыхает его имя так, что оно звучит непристойней любых слов.
А руки герцога уже пробираются ему под одежду, сдирают ненужные, мешающие тряпки. Ричард не возражает, наоборот. Наконец-то спущенная с короткого поводка страсть заставляет его отвечать с не меньшим пылом.
Тело Рамиро совсем не похоже на тело женщины, оно жёсткое, сильное, и худое, как кожаный ремень. На груди и спине – старые шрамы, у какого же воина их нет, а Алва – не из тех, кто отсиживается в тылу. Ричард касается этих шрамов, словно нет ничего более прекрасного. Впрочем, в тот момент для него и нет. Ничего, кроме загорелого, мужского тела, которое горячо и с охотой отзывается на его прикосновения. Потом что-то происходит, и Ричард внезапно оказывается прижатым к полу, а Рамиро склоняется над ним, сверкая белозубой улыбкой. Тени от волос скрывают лицо, только глаза горят полубезумно. Он снова выглядит совсем юношей и одновременно – зрелым мужчиной, кем и является на самом деле. Руки Ричарда оказываются крепко прижатыми к полу, из хватки Алвы не вырваться, да и не сильно хочется.
- Ну нет, мой дорогой граф, - Рамиро наклоняется к нему и медленно проводит языком по шее, вниз, по груди к соску. – Вы так долго заставляли меня ждать. Теперь вам придётся за это расплачиваться по всей строгости, - зубы чуть сжимают сосок, Ричард вздрагивает от неожиданности.
Он не привык к такому положению, не знает, как это – быть тем, кого берут, а не тем, кто берёт, но Рамиро явно не сбирается предоставлять ему иного шанса.
- Мой дорогой граф, - снова шепчет Алва в самое ухо, и от этого шёпота бежит огонь по всему телу, а руки Рамиро уверены, словно он заранее узнал, что, и как, и где сделать правильно. – Не стоит так беспокоиться.
Ричард вздыхает и прикрывает глаза, окончательно сдаваясь. Пусть делает, что хочет, только делает уже, наконец! Рамиро смеётся в ответ, внезапно переходя от дразнящей нежности к почти яростной страсти. Видимо, не соврал, и долгое ожидание изрядно подорвало его умение владеть собой.
Ричард в голос стонет под ним и кусает губы, чтобы не сорваться на крики. Откуда-то в нужный момент появляется масло, проклятый Алва, не просто явился сюда, а приготовил всё, чтобы разделаться с добычей, в поимке которой не сомневался. Ричард не сразу понимает, что это, а, поняв, почему-то начинает от этого смеяться, искренне, безудержно, задыхаясь и всхлипывая.
- Ты демон, - стонет он сквозь смех. – Закатная тварь. Леворукий!
Рамиро смеётся в ответ и продолжает делать с Ричардом что-то невообразимое, но мучительно восхитительное.
- Мой дорогой граф, тогда вы должны помнить, что Леворукий не отпускает души, которые заполучил, - с этими словами Рамиро, наконец, входит в него и начинает двигаться, чётко, размеренно, с каждым движением заставляя любовника выгибаться дугой от незнакомого, неизвестного раньше наслаждения.
Ричард не знает, как долго это продолжается, минуту, несколько минут, полчаса, час, пока, наконец, его не накрывает безудержным, звеняще-ослепительным до звёзд перед глазами наслаждением, сквозь которое он смутно чувствует, как дрожит и обмякает на нём Рамиро.
- Мой дорогой граф, - голос Алвы вырывает Ричарда из тишины и спокойствия, сменивших недавнее безумие. – Я понимаю, что вам сейчас хочется только спать, но здесь для этого не место. Где спальня?
Ричард бормочет в ответ что-то сердито-неразборчивое, однако подчиняется безжалостному монстру, который заставляет его натянуть хотя бы минимум одежды, а потом вытаскивает в коридор. Мучитель. Какой там Леворукий, Леворукому такое зверство и не снилось.
Как они добираются до спальни, Ричард помнит смутно, но они туда добираются и падают на холодную постель. Отвратительно. Хорошо хоть, камин здесь топится всегда! Ричард снова недовольно ворчит, прижимает к себе горячего Алву и, наконец, засыпает.
Рамиро лежит, глядя на тёмный полог кровати, и перебирает тёмно-русые пряди волос.
Ричард. Ричард-Ричард-Ричард.
Сын убийцы отца, отпрыск ненавистного Окделла. Теперь наконец-то заполученный в руки, делай, что хочешь.
Ричард.
- Вы должны помнить, что Леворукий не отпускает души, которые заполучил, мой дорогой граф, - шепчет Рамиро в пустоту и тихо смеётся.
Леворукому далеко до чувства собственничества Рамиро Алвы. Отменно далеко! |