Его Высокопреосвященство всегда смотрел в глаза правде, какой бы она ни была, и какого бы цвета эти глаза ни были. Тот, кто сказал, что у смерти синий взгляд ошибался, до нельзя ошибался, синий взгляд был не у смерти, синим взглядом обладала Правда.
Иногда, просто для того, чтобы в очередной раз убедиться, он спрашивал Первого Маршала Талига, спрашивал, получая максимально правдивый ответ. Настолько правдивый, что он казался ложью. Настолько правдивый, что он не был похож на правду вообще. Настолько правдивый, что одна мысль о том, что он говорит всерьёз, казалась безумием.
Первый маршал никогда не уходил от ответа, он отвечал, и никогда не лгал.
- Ну, Рокэ, какого вы мнения о Манрике? – ничего не значащий вопрос.
- О старшем или о младшем? – ничего не значащее уточнение.
- О старшем, - ничего не значащий очевидный ответ.
Рокэ улыбался, щурясь на бьющее по глазам солнце, отворачивался от него в глухую тень комнаты и отвечал, до предела честно.
- Меня сейчас не волнует ни старший, ни младший Манрик.
И в ту же секунду лицо повесы превращалось в лицо повелителя кошек, и зелёные шторы окрашивалили синие глаза зелёным же. Небольшой наклон головою к оппоненту, и вкус шадди исчезал, уступая место вкусу «Чёрной крови».
Сильвестр отступал на шаг, каждый раз, в попытке одержать победу, почти каждый раз проигрывая, потому, что пахнущие «Чёрной кровью» губы настигали снова, и взгляд Правды, синий, как ветреное небо приковывал к месту.
И это было ответом, настолько честным, что казалось безумием спрашивать этого человека о Манриках.
Сильвестр знал, что Рокэ одержим, в любой момент, что бы с ним не происходило, он одержим невозможностью соврать, и умением говорить Правду так, чтобы её мог понять лишь тот, кому она предназначена. Своё неумение лгать раз за разом Первый Маршал превращал в игру, в хитрый лабиринт правды, где нужно докопаться до лжи.
Впрочем, иногда Сильвестр выигрывал раунд и продолжал разговор.
- Меня волнует нынешний комендант, Рокэ…
- Вы не последний человек в Талиге, чей ночной покой он смущает, - Рокэ лениво отставлял шадди в сторону, предлагая кардиналу разгадать загадку, понять, какую правду он сказал сейчас, и кардинал отмечал про себя проследить за Килеаном, и переводил разговор в другое русло.
- Ваш оруженосец хорошо устроился в вашем доме?
Очередная попытка Сильвестра не признаться самому себе, что он ревновал, светская формальность, но Рокэ в это не верил. Ни разу.
- Юноша хорошо устроился, - и снова в глазах мелькала зелень повелителя кошек, - впрочем, я предпочёл бы, чтобы он не столь быстро расслаблялся, иначе он рискует потерять форму, а это будет на моей совести.
- Мы оба знаем, Рокэ, что вы не дадите ему так уж быстро расслабиться, - провоцировал кардинал, каждый раз угадывая, что будет потом. И каждый раз он оказывался в объятиях Первого Маршала уже через несколько минут, чувствуя, что Правда, которой одержим Рокэ, скрывается где-то рядом, в их прикосновениях, в движениях рук и языка.
Рокэ садился на колени у кресла кардинала, водил пальцам по ткани рясы, натянутой на ногах, смотрел в стену, и даже молча можно было понять, что это его действие – Правда.
Этого человека боятся, понимал кардинал, потому, что его нельзя поймать на лжи. Он безупречен. Он скажет правду так, что его поймут неправильно, но почему он, Сильвестр, слышит больше других? И почему, каждый раз одержимость правдой превращается в одержимость кардиналом…
- Кансилльер воздействовал на короля через Катарину Оллар.
Он опасался спрашивать в таких случаях. Если Рокэ захочет говорить правду, он сам скажет. Впрочем, обычно Рокэ молчал. Но иногда он подавал голос, пряча глаза за разглядыванием какой-нибудь мелочи на столе кардинала.
- Король и королева подходят друг другу. Она одна имеет над ним полноценную власть, он один ей подчиняется.
И у кардинала падал камень с души, потому, что он сам давно понимал, что так же одержим Первым маршалом, как и Первый маршал одержим им самим. Круг замыкался, но он замыкался прочно и навеки, потому, что его скрепляла не ложь.
Если бы двадцать пять лет назад кто-нибудь сказал Сильвестру, что он будет управлять Талигом только ради того, чтобы оказаться под властью младшего сына Алваро, он бы засмеялся ему в лицо. Если бы ему сказали об этом двадцать лет назад, он пожал бы плечами. Скажи ему об этом пятнадцать лет назад, он бы удивился, но уже десять лет назад он вздыхал обречённо, зная, что от синего взгляда этой Правды ему не скрыться.
- Чего же вы ждали?
- Послания от вас.
Рокэ всегда говорил правду, но одному лишь Создателю было известно, где в его словах скрывалась эта правда.
- Мне не хотелось бы превращать вас в чудовище.
- Так не превращайте меня в безумца.
- Вы знаете, что вы делаете?
- Что я делаю, знает лишь Леворукий, а консультироваться с ним не в моих правилах.
- Вы отлично справляетесь и без него.
- Вам, как лицу сановному было бы сподручнее расспросить его об этом.
- Вы хотите сказать, что я служу Леворукому?
- Как и любой священнослужитель.
Правда в том, что Леворукий заправляет всеми соблазнами в этом мире, а Сильвестр служил Леворукому, которому род Алва принадлежит уже много веков. От этой Правды Рокэ не спастись.
- Вы когда-нибудь лгали?
- Отцу.
Сильвестр удивлённо вскидывал брови, глядя на усмехающегося красавца в кресле напротив, искушаясь спросить, зная, что спрашивать нельзя, и спрашивая.
- А мне?
И в голосе не звучало ничего кроме той интонации, что сам Сильвестр называл «игрой».
- Лгать вам не имеет смысла.
Потому, что он поймёт, где ложь? Потому, что ему стоит знать правду?
- Потому, - продолжал Рокэ, - что я хочу, чтобы вы знали правду, ваше Высокопреосвященство.
Он издевался, называя его так, раз за разом, после того, как, подчиняясь ему, склонял голову, удовлетворяя страсть Сильвестра к главенству и просто страсть.
Сильвестр всегда был сверху, но побеждал всегда Рокэ. И никогда кардинал не мог спросить, почему. Не мог, зная, что получит в ответ правду, и зная, что не сможет её ни понять, ни пережить.
И зная, где-то в глубине души, что ответ на этот вопрос очевиден.
- Если бы вас спросили о наших отношениях…
- Я ответил бы правду, как вы уже, наверное, догадались, - он не дожидался окончания вопроса, ибо знал, что Сильвестр одержим его честностью так же, как он сам одержим Сильвестром.
- Я не знаю правды, - строго замечал Сильвестр, попивая шадди, из алатского хрусталя, спрашивая без вопроса.
- Я никогда не говорил правды, это скучнее пьяных ызаргов. Я говорил об истине. Вы поняли?
Сильвестр понимал. Каждый раз понимал, что если бы двадцать пять лет назад ещё знал, что младший сын Алваро одержим им, сделал бы всё, чтобы больше никогда его не встретить. Возможно тогда, Рокэ научился бы лгать.
- И что же для вас истина?
Минута за минутой в молчании, а после ответ, краткий, как любая правда, сказанная без купюр.
- Вы.
Сильвестр знал это. Сильвестр знал это всегда, он знал это ещё двадцать пять лет назад. Правда, о которой говорил Рокэ – это он сам. Синеглазая Правда Первого Маршала Талига – Кардинал Сильвестр.
Он поднимал голову, глядя в глаза, цвета ветреного неба и клял себя за неосторожность проявленную им самим двадцать пять лет назад.
Тот, кто сказал, что у смерти синий взгляд ошибался. Синим взглядом на жизнь смотрит истина.
|