Тема № 1 - страх.
Марианна ещё несколько раз назвала про себя Марселя «пьяной безответственной свиньёй» и в ужасе поняла, что это перестало помогать. Возможно, потому, что свиньями в Талиге испокон веков были Окделлы, а Валме, таким образом, был «пьяной безответственной сукой». В любом случае, как бы он не назывался, это утешало несильно.
Баронесса улыбнулась очередному избитому комплименту и бросила быстрый, немного нервный взгляд на нетронутый бокал. Нельзя. Потому что если начнёт, то не остановиться, напившись, как… Как напиваются порою женщины низшего сословия. Как птичница.
Страх тошнотой подкатывал к горлу, ударял в голову как плохие «Слёзы», давно позабытые в тех временах, когда «должна» было единственным, что существовало и ни о каком «можно» или «хочу» и речи не шло даже.
Безумные картонки, которые решали судьбу её и так призрачной свободы, легли на сукно. Марсель пьяно и удивлённо икнул, и драгоценное кэнналийское чуть не было выплеснуто ему в лицо в качестве отрезвляющего. Только вот страх опьянял сильнее. Страх и отвращение. Ей, почему-то, казалось, что от неё ещё что-то зависит, и это рождало надежду, а надежда и трепыхания в паутинке – страх и ужас.
Страх, ужас – те же птицы, даже не успеваешь заметить, когда они прилетели, и их не так-то просто спугнуть. Страх и ужас витали вокруг, вместе с липкими улыбками Ломбаха и виноватым иканием Марселя. Марианна улыбалась. Как, зачем… это было что-то уже не подвластное затуманенному страхом разуму.
Птичница, что у неё есть? Страх, ужас… И ещё. Ещё одна птица. Она не заметила, когда он пришёл, только одного взгляда, хватило, чтобы понять, одного слова. И безумные картинки мастей заплясали в обратном хороводе, ушло назад пьяное икание Марселя, испарилась довольная ухмылка Ломбаха, улетел ужас, оставив страх, и трудно было понять, чего, или кого в этой комнате действительно стоит бояться.
А после, вместе с выпитой «Кровью» и притворной дурнотой ушёл и страх, отдав исходу ночи усталость, что читалась в глазах любого, кто видел эту войну. Войну за что? За перстень и лошадь, не так ли?
Усталость… В удивлённо выпученных глазах Окделла, в пьяном бормотании Марселя, в тонких улыбках прощающегося с гостями Ворона, в её собственных движениях, в ленивых взмахах танцующего в темноте веера… Алва подошёл попрощаться, что уже само по себе было паршиво, потому что сказать ему ей было нечего. А того, что он ей скажет, воистину, лучше не слышать ни живым, ни мёртвым. Марианна знала Первого Маршала таким, каким его, пожалуй, не стоит знать никому, и ей в том числе.
- Надежда ещё хуже отчаяния, - она сделала вид, что удивлённо повторяет, приподняла тонкие брови и наклонилась к маршалу. – И вера, и любовь… А вашему оруженосцу, герцог, любовь к лошади и кольцу не показалась глупой.
Когда страх отступил, она наконец-то поняла, что это её задело. Алва никому не сказал об истинной причине, по которой он сел за карточный стол. И глупо было обижаться, ведь Алва знал, что такое безопасность - и её, и его собственная – и, в конце концов, он ей помог, но его молчание оставило место сомнению.
- Эреа, - и зачем он так её называет? – в вашем случае отчаяние и страх – действительно глупые чувства. Как и надежда…
Тема № 2 - неуместность.
Приглашение пришло накануне, вместе с молодым, непонятно где успевшим поздней осенью загореть, кэнналийцем. Она была немного не готова к такому повороту событий, возблагодарив Создателя, что в своё время ей хватило ума научиться худо-бедно танцевать.
Коко, когда они получили приглашение, прыгал по комнате, ещё больше до отвращения напоминая морискиллу, даже Эвро подала признаки жизни, Ваннина распиналась о том, что, де, госпожа будет завтра самой красивой…
Будет, будет. И сама знает. Ну, будет, и что? Вон, напротив стоит – ну, будет она тут королевой, и бала в том числе, и что ей с этого, много счастья перепадёт?
Это только Ворон мог собрать на устраиваемом королём в честь дня рождения Первого Маршала балу столько женщин, обладающих тем, что им не нужно и пребывающих от этого в самом несчастнейшем состоянии.
Марианна была, действительно, самой красивой. А ещё, она здесь была. И то, и другое, было теми самыми факторами, что делали её абсолютно несчастной.
Та, что напротив неё – та была королевой. Она была хозяйкой праздника, и у неё в гостях была самая красивая женщина Талига. И то, и другое делало её абсолютно несчастной.
Расслабиться, если она находиться там, где ей находиться не положено – это как минимум не безопасно. Потому, вместо того, чтобы, подобно королеве, рвать шёлковый платок на сотню неровных лепестков, Марианна улыбалась, кивала знакомым отнюдь не по беседам кавалерам, и старалась не видеть того, как на неё смотрят их жёны. Они не понимали, что она тут делает, она сама не понимала, зачем Рокэ выставлять её на посмешище, и, что самое страшное, кажется, это понимала Катарина.
Марианне очень не нравилось, что есть что-то, чего она понять не может, но что понимает Катарина. Это было плохим признаком. Это, вообще, было паршиво.
Она лениво разрывала душный воздух веером, оранжевым золотом струящимся и закрывающим на мгновения ненужное ей вовсе зрелище. Радуйся, дочь птичницы, ты на королевском приёме. Только вокруг женщины, которые тебя с большим удовольствием изуродовали бы.
И ещё Катарина. Что с Марианной сделала бы Катарина – этого лучше не знать. Хотя бы потому, что она могла её простить, или, ещё хуже, пожалеть. Им, вообще, было за что друг друга жалеть, просто кроме них самих это понимал ещё только Рокэ. А Рокэ никогда никого не жалел.
Кстати, о Рокэ, вот и он: за окном промелькнула небольшая кавалькада, во главе с первым маршалом и женское население, только что подозревавшее своих мужей в измене, тут же бросилось прихорашиваться. Марианна, как рассудительная женщина скрылась подальше. Во-первых, ей было противно от всего этого фарса и ещё от того, что она чувствует себя ученическим экспонатом ужасов варастийской эпидемии. А во-вторых, потому что женщинам лучше прихорашиваться не на её фоне.
Она выскользнула в коридор, спрятав ненавистный уже и ненужный в стылом помещении веер в складках платья и хотела уже было прислониться к стенке и сделать то, чего не делала давненько: хорошенько выплакаться. Не потому, что отчаяние, не потому, что унижение, а потому, что безысходность. Это всё никуда не ведёт.
Только вот поплакать ей не дали, потому что из потайной дверки в противоположной стенке появилась госпожа Оллар собственной персоной. Несколько секунд они смотрели друг на друга, совсем немного, но за эти несколько секунд успели так хорошо понять, узнать и взвесить друг друга, что в конце концов уже обе прекрасно знали, за что, почему, и по какому праву они борются.
Катарина, вместо того, чтобы прошествовать по коридору в зал, скрылась всё за той же потайной дверью, и как только она исчезла, из того угла комнаты, где сгустился мрак, словно выходец из тьмы, вышел Рокэ.
- Сравнил? – горько сорвалось с губ, упав и запутавшись в бесконечно мягких дворцовых коврах, главное слово.
И… По глазам видела, что хотел соврать. Очень хотел. Как всегда. Сказать что-нибудь настолько скользкое и непонятное, чтобы все поскользнулись и не поняли. Хотел уйти от ответа, выдав правду в таком мутированном виде, что один Леворукий бы её за этим признал. Хотел. Но не смог. Нет, конечно, не стал, но так хотелось бы верить, что на самом деле не смог…
- Сравнил.
Ей хотелось сказать что-то такое, чтобы он понял, что она поняла. Если он не ушёл от ответа, то сравнение было не в пользу Катарины. Она и сказала бы, только он таким усталым взглядом смотрел на неё, что не оставалось другого выбора, кроме как выпрямиться, извлечь веер на свет божий, взмахнуть им и, раз уж он снял маску, одеть свою собственную и пойти, пойти к этим людям, которым так хочется потыкать в неё пальцем и сказать пару гадостей в лицо. У них есть право так делать, потому что у неё есть задача отвлекать на себя внимание. Отвлекать от виновника торжества, хотя бы потому, что у неё ещё есть силы на это, а у него уже, похоже, нет…
Тема № 3 - гитара.
Душный вечер за окном сменялся промозглой ночью. Душный вечер был одной из тех немногих вещей, что способны были напрочь испортить романтически-благодушное настроение Марселя. К счастью самого Марселя, окружающих его… людей и лебезящей перед ним за кусок Варастийской колбасы Эвро, промозглые ночи к таковым не относились.
И, подобно тому, как только что духота сменилась промозглостью, сидящий перед виконтом Ломбах сменился взявшимся, буквально, из ниоткуда Рокэ. Кто-то достаточно пьяный для риска тут же, видимо, наконец-то, подобно Марселю, заметивший господина Первого Маршала, завопил над самым ухом виконта:
- Рокэ, спойте!
Непонятно откуда взявшийся Рокэ на секунду поглядел куда-то в пространство над плечом Марселя, видимо туда, где стоял вопящий, и после секундного раздумья, если, конечно, пауза не была показной, коротко кивнул.
Один из любезных слуг не менее любезного барона тут же притащил гитару, и уже через минуту большая часть находившихся в зале заворожено вслушивалась в напевы на незнакомом кэналлийском. И сам Марсель, говоря по совести, тоже.
Рокэ закончил, изящно сорвав последний аккорд, и Марсель завистливо вздохнул – зная пару романсов и балуя ими иногда прекрасных дам, он не мог не понимать, что до мастерства Рокэ ему ещё далеко.
Рокэ тем временем замолк, не обращая внимания на жаждущих продолжения слушателей, и с неким недовольством глядел на предложенную гитару.
- Знаете, - сказал он, вместо того, чтобы продолжить петь, - многие мужчины сравнивают гитару с женщиной…
Марианна за спиною засмеялась и, увы, на удивление красиво. У Марселя появилось почти неконтролируемое желание обидеться на прекрасную баронессу за то, что он, Марсель, ныне не был способен думать о том, что же собирается поведать гостям Рокэ. Герцог же, тем временем, продолжал:
- А они в свою очередь обладают множеством достоинств. Звучание… голос. Можно сравнить со столь любимыми бароном морискиллами, - Рокэ дотронулся до струн, что тут же отреагировали, наполнив комнату звонким пением, и посмотрел куда-то сквозь гостей, за спину Марселя. Посмотрел так, что у Марселя появилась навязчивая идея о том, что он лишний.
- Формы… - продолжал Рокэ, бросив этот непонятный для большинства присутствующих взгляд , - бывают столь разнообразны, - герцог провёл по изгибу гитары, но не всей ладонью, а лишь указательным пальцем, - бывают столь разнообразны, что господа полагающие себя ценителями, полагают же, что они бывают как прекрасными, так и ужасными.
- А вы? – Не то, чтобы Марсель не знал, но так хотелось помочь обладательнице руки, сжавшей его плечо.
- Я полагаю, что их форма редко соотносится с их содержанием.
Марселю показалось, что кости его сейчас захрустят. Спасло его, буквально, то, что в этот момент «драгоценный» Людвиг подхватил баронессу под руку и увёл куда-то в дальний угол комнаты, всё время что-то нашёптывая.
- Если у ценителя отобрать объект его гм… скажем так страсти, - заметил Рокэ, и Марселю на миг показалось, что глаза у него зеленее, чем у повелителя кошек, - он может не на шутку разозлиться. Ей всегда нужно давать выбор, с кем из ценителей остаться.
Марсель сидел у камина в спальне прекрасной птичницы, вздыхая и мучая вышеупомянутую гитару, и, глядя на полыхающий огонь, печально проговорил:
- Хоть кто-нибудь, интересно, понял, что Рокэ говорил о женщине?
- Он мог хотя бы раз соврать! – всплеснула руками Марианна.
Тема № 4 - смущение.
Ричард Окделл зашёл в эту комнатку, говоря по совести, совершенно случайно. Ему, вообще, здесь ничего не нужно было, просто завело любопытство. Завело и оставило, приковав внимание к некоторым научным трудам по военному искусство. Нет, эр Рокэ, конечно, может считать, что Ричарду их изучать бессмысленно, но Ричард может не согласиться.
В конечном итоге в этом запылённом полу склепе Ричард проторчал добрых часа три. Проторчал бы и дольше, если бы не услышал в коридоре шаги. Шаги и шаги, казалось бы, чего Ричарду прятаться? Ричард сам бы не смог объяснить, как он не мог объяснить очень многое, почему же он всё-таки забрался за диван и придиванный столик – кстати, крайне миниатюрный, и попробовал там спрятаться. Во всяком случае, он был уверен, что предчувствие его не обмануло.
В комнату ворвалось шуршание юбок, поступь уверенных шагов, ветер от распахнутых дверей и запах роз. Женский голос, столь знакомый не только Ричарду, но и вообще светской Олларии (не совсем, конечно, понятно, какое отношение к светской Олларии имел Ричард) воскликнул громким шёпотом:
- Рокэ!
Ричарду очень хотелось бы знать, что же делает в доме господина первого маршала баронесса Капуль-Гизайль, он даже надеялся это узнать, желательно, прямо сейчас, но увы, его любопытство удовлетворено не было, ибо баронесса и Рокэ, а это были именно они, с громкого шёпота перешли на тихий, а Ричарду было не до того, чтобы вслушиваться. Сейчас Ричард готов был разнести своим чиханием всё вокруг, но, краем того, что заменяло ему сознание, понимал, что быть пойманным за подсматриванием всё-таки не стоит.
Сдерживался он по мере сил, но в конце концов не выдержал и чихнул. Еле-еле слышно. Похоже, его даже не заметили, во всяком случае, шепоток не прекратился, лишь спустя пару мгновений Марианна ещё раз воскликнула «Рокэ!», после чего они зашептались с новой силой.
Ричард начал скучать и подумал было уже о том, что его нахождение здесь не имеет смысла, но Марианна наконец-то перешла на более громкий шёпот, чтобы не сказать, что она начала разговаривать вслух.
- Рокэ… - в её голосе появились медовые нотки, от который Ричард вспомнил своё довольно близкое с нею знакомство, смутился и покраснел, - Рокэ… Вы же сделаете это?
К ужасу молодого Окделла, баронесса перешла на низкий голос, тот самый, которым сводила с ума не только юнцов вроде Окделла, но и вполне взрослых, зрелых и контролирующих себя мужчин, вроде Людвига Килеана-ур-Ломбаха.
В ответ Рокэ хмыкнул, это было отчётливо слышно. Ричард не был уверен, но хмыкнул Рокэ крайне удовлетворённо.
- И вы сделаете это… Прямо сейчас. Для меня… М?
Ричард в ужасе осознал, что ещё чуть-чуть и он станет свидетелем того, как Марианна и его эр…
Вот об этом ему лучше было бы не думать.
- Пожааалуйста, Рокэ… - от одного только голоса у Ричарда мурашки бежали по самым неожиданным местам, а от того, каким голосом ответил Рокэ – по ещё более неожиданным.
- Гм… Разве я могу отказать прекрасной даме? Баронесса, специально для вас… Ричард Окделл, вы прекрасно знаете, что подслушивать нехорошо, к тому же, смею заверить, ваша шляпа торчит из-за дивана на протяжении всего нашего разговора, а последние минуты две мы ждём не дождёмся, когда же появится её владелец…
ТВС. |