Тема №1 – страх.
Веру она потеряла чуть позже надежды. Так, где-то между алтарем и первой брачной. Потом лежала, смотрела в окно, занавешенное пеленой душной ночи, и боялась. Ничего не было ни позади, до щелчка обручального браслета, ни впереди. Чистые листы: садись, пиши, что вздумается. Рисуй на полях, сворачивай из бумаги невесомых журавлей и отправляй в полет. Можешь даже кляксу поставить, а потом смять лист и небрежно выбросить на пол… Тогда она еще не знала этого. Было страшно. После этого все мелкие опасения, встречавшиеся на пути, казались просто игрушечными. Стоило чему-то предательски затрястись внутри, разрываясь криком, что… «вот точно сейчас кто-то заметит, что это вовсе не обморок», «вот сейчас этот баран вскочит и заявит, что не намерен больше слушать», «вот сейчас…», как всплывала в памяти та гигантская пропасть неизвестности без конца и края. Становилось чуточку смешно, и она с ювелирной точностью оседала на руки стоящего рядом рыцаря. Иногда прекрасного, иногда не очень, какая, по сути, разница.
Она могла бы быть маршалом и вести войска в атаку. Весело и без оглядки. Она могла бы не закрывая глаз ходить по канату, натянутому между самыми высокими шпилями дворца, гасить руками огонь и целовать на спор ядовитых змей… Между тугих струн арфы виднелся кусочек яркого летнего неба, она устало прикрывала глаза и думала, что новой фрейлине надо приказать носить фисташково-зеленое, больно уж хороша. За спиной по начищенному паркету стучали чьи-то сапоги, она смотрела на руку, небрежно опущенную на эфес шпаги, и думала, что человек, держащийся подобным образом, просто не может не приносить неприятностей. Она, как всегда, была права, но как всегда, это раскрывалось куда позже. Много позже, почти катастрофически.
Под ногами была пропасть, куда больше, куда шире той, первой. Она шла по самому краю, зачарованно глядя, как скатываются в неизвестность камушки из-под туфель. Он всегда быстро одевался и уходил в ночь… прочь, дочь, плачь… Стоит записать, может выйти прелестный сонет. Он всегда возвращался, но никогда ни словом, ни делом, ни даже мельчайшим намеком не давал возможности перестать до одури бояться, что этого не произойдет. Это была блестящая партия. Игра… хотя скорее нет, танец. Шаг вперед, разворот и опять по кругу. Главное – не забывать улыбаться партнеру, таков этикет.
Она могла бы выполнять древние пророчества, слушать стихи своих фрейлин, жить в нищете и пройти все круги тюремного заключения. Не склонив головы и не переставая улыбаться… Легкий полупрозрачный пеньюар скользнул по еще влажноватой и разгоряченной коже. Она отвернулась, плавно присаживаясь к зеркалу и проводя рукой по безупречно гладкой щеке. Любуясь.
– Я буду молиться чтобы вас не убили, милорд. – Мелодичное заверение. Взгляд прикован к отражению, где милорд Первый маршал надевает мундир. Мимолетное выверенное раздумье, и она усмехнулась краешками губ, слегка двинув плечом. – Или убили…
Возможно, в этот раз он уйдет навсегда, плотно прикрыв за собой створки дверей. Тихо шелохнутся от сквозняка тяжелые кисти полога над кроватью, и она наконец-то сможет вздохнуть свободней. Без страха не удержать. Или потерять… или стать ненужной. Она не знает точно, рассматривая свои аккуратные ногти и слегка покачивая ножкой. Но точно знает, что стоит ей хоть раз сорваться, хоть намекнуть или случайно обмолвиться – это исполнится, раз и навсегда принося облегчение.
И молчит.
Тема №2 – неуместность.
Темно, только медленно колышутся кусты роз. В воздухе разлит их дурманящий тяжелый запах, от него путаются мысли, увязая в густом мареве, как мухи в меду. Прямо напротив скамейки негромко журчит фонтан, искрящаяся вода переливается через бортики и неаккуратными лужами расплывается по камням. Но прохлады от нее совсем никакой. Он подходит к самой воде, переступая через лужи и ручьи, и зачерпывает полные ладони. Умывается, рассыпая веером брызги. Жадно пьет, тяжело сглатывая. Капли текут по лицу, рукам, шее, груди… мокрая рубашка прилипает к разгоряченной коже.
– Мне попытаться намекнуть на неуместность ваших действий, герцог? – Она поднимается со скамейки, вертя в руках шипастую розу. Длинное платье скрадывает шаги, кажется, что тонкая фигура плывет над землей.
– Попытайтесь.
– Знаете, я теперь одна и одна. И не королева, и не дворянка. «Госпожа Оллар» – кажется и не человек.
– У меня, можете себе представить, тоже не особо разнообразная компания. Правда, господин в белых штанах регулярно пытается сгладить эту ситуацию, впрочем, у него это дурно выходит.
Вода плещется, мелко рябит в глубокой каменной чаше, от чего резные узоры на дне искажаются. Может, просто чудится в мелком журчании неровный стук копыт, плач младенцев, набатный перезвон колоколов, тихое пение, исступленный шепот. Может, они приходят из спутанных зарослей роз, или вовсе рождаются в тяжелом, замутненном запахом сознании.
– Мне кажется, что поменяйся мы местами, было бы уместнее. Все не на своих местах. Вас это не раздражает? – Светская беседа неспешно льется.
– Прошу. – Он галантно отступает, освобождая место у бортика.
– Мне всегда казался сомнительным принцип меньшего зла. Хотя что взять с глупой женщины?..
– Определитесь, миледи, вы все же туда или сюда.
– Позвольте остаться на месте.
– Не на своем? Мне показалось, или вам оно не по душе?
– Тюрьма сильно подорвала ваши силы, герцог. Вам стало казаться.
Роза в тонких пальцах, алое на белом. Можно было бы нарисовать картину, на которую бы молились бедняги, сраженные первым взглядом. Ныне и присно, и во веки веков. Даже в чем-то жаль, что сейчас на них никто не смотрит. Подол платья намокает и темнеет, но вода уже повсюду, деваться некуда. Она берет тяжелый серебряный кувшин, стоящий на краю бортика, и погружает в искрящуюся рябь… да не вода это вовсе, в ней нет ни утоления жажды, ни такой необходимой прохлады. Но руки оттягивает почти неподъемной тяжестью. Впрочем, она не из слабеньких.
– Лучше бы у вас не было выбора. – Голова под тяжестью идеально уложенных волос склоняется на бок, будто ее хозяйка к чему-то прислушивается.
– Вы думаете, был?
– Я знаю, что был.
– Лучше бы вы знали, что меньшего зла не бывает. Существует большое зло, за ним прячется очень большое зло, а следом – самое огромное. Хотя, что взять с глупой женщины? – Он жадно зачерпывает воду, разбивая идеальную рябь, и опять пьет.
– Я молюсь за то, что где-то существует еще и добро.
– Вы, несомненно, много молитесь.
Она неопределенно усмехается уголками губ, уверенной ладонью заставляя его наклонить голову к чаше, и льет. Льет прозрачные струи на темную волну волос, намокающих и змеями облепляющих голову, сильную шею и плечи.
– Мне приходится делать это за двоих.
И все встает на места.
ТВС |