1. Рокэ/Дикон. Заявка Хот-феста 1.3
- Убирайтесь к кошкам, - донеслось из-за двери, когда Дикон осторожно постучал. Ничего иного он и не ждал, поэтому вздохнул, нахмурился и осторожно толкнул дверь. На подносе что-то звякнуло, и Дик затаил дыхание, но все обошлось.
- Очаровательно, - мрачно сообщил его эр, наблюдая за тем, как оруженосец неловко закрывает дверь. - Что, Кончита уже не хочет иметь со мной дело?
- Она занята, - пробормотал Ричард, полностью сосредоточившись на том, чтобы держать поднос ровно. - Варит вам что-то... - он замялся.
- Что-то? - язвительно повторил Ворон, прищурившись. - Это что-то ужасное? Или что-то удивительное? Или что-то загадочное?
- Что-то дурнопахнущее, - честно сообщил Ричард и с облегчением опустил поднос на столик возле постели Первого маршала. - Говорит, должно помочь.
- Закатные твари! - Алва с трагическим видом посмотрел вверх, будто балдахин над кроватью должен был осознать всю меру его раздражения, но совершенно некстати чихнул. Ричард отвел глаза, чтобы не улыбнуться.
- Герцог Окделл, - Ворон повернулся на бок и подпер голову рукой. Посмотрел на оруженосца с невинным видом. - А где ваш кружевной фартук?
- Фартук? - переспросил Ричард, занятый наливанием шадди из кувшинчика в тонкостенную чашку. - Зачем?
- Вы ведь выполняете обязанности, эээ... - Алва задумался, героически удержался, чтобы не чихнуть снова, и злобно закончил, - служанки. Значит, вам нужен фартук. И чепчик. Вам наверняка пойдет чепчик с лентами.
- Эр Рокэ! - Дикон выпрямился, бросил на эра возмущенный взгляд, но увидев, как тот морщится при попытке сглотнуть, сразу же позабыл про возмущение. - То есть... монсеньор, я просто...
- Проще некуда, - согласился Ворон, перевернулся на спину, закинул руки за голову и уставился в балдахин. - Так что вы "просто", герцог Окделл?
- Просто слуги расстраиваются, - решительно сказал Ричард. - Они заботятся, а вы ругаетесь. А я все равно привык.
Алва медленно повернул голову и посмотрел на Дикона. Тот выдержал прямой взгляд и подошел к краю постели с чашечкой шадди на полупрозрачном блюдце.
Осторожно присел на край.
- Вот, - неловко сказал он, протягивая чашечку. - Кончита сказала, нужно выпить... Перед отваром.
- Значит, вы привыкли, - неторопливо повторил Ворон, как будто не обращая никакого внимания на шадди. - Поставьте чашку, герцог Окделл.
- Но... - начал было Ричард.
- Поставьте, я сказал, - Алва оттолкнулся и сел в постели. - Я не имею никакого желания валяться в луже горячего шадди.
Дикон прикусил губу, ловя улыбку, и вернул чашечку на столик.
- Но вы же, - пробормотал он, подчиняясь рукам, тянущим его к себе, - ...вы, - он потерял возможность разговаривать, но не расстроился, - ...вы же больны! - все-таки выдохнул он чуть позже.
- Не до такой степени, - пояснил Алва, расстегивая его колет. - В самом крайнем случае вам тоже придется пить этот дурнопахнущий отвар. Вы готовы на такие жертвы, герцог Окделл?
- Смотря кто будет его носить, - храбро сообщил Ричард, заставив своего эра негромко рассмеяться.
2. Ричард/Валентин. Заявка Хот-феста 1.5
Валентин Придд всегда полагал, что на сильные чувства он не способен - и не будет способен никогда. Фамильное ледяное спокойствие, которое для отца было такой же деталью образа, как герцогская цепь, для матери - драгоценным украшением, а для Юстиниана - пыточным приспособлением, доспехом с шипами внутри, Валентину казалось домом - и домом куда более уютным, чем особняк в столице или дворец в Васспарде.
О стены этого дома разбивались косые взгляды, горе растекалось лужей у порога, радость оседала пылью, не проникая внутрь. Чужая зависть, злоба, жалость, любопытство не находили пути за стены.
Этот путь почти нашла искренность.
Когда взъерошенный, похожий на потерявшегося щенка ровесник Валентина назвал свое имя, и граф Васспард явственно услышал, сколько усилий унар Ричард прикладывает к тому, чтобы его голос не дрожал, ледяные стены дрогнули, покрываясь тонкой сеткой трещин - к счастью, совсем неглубоких.
Граф Васспард принял все необходимые меры: он избегал ненужных разговоров, лишних взглядов и неуместных мыслей.
Сперва это было сложно, потом все привычнее и привычнее - трещины сгладились, ледяные стены вновь стали неприступны.
Граф Васспард не был заинтересован в дружбе. Особенно в невыгодной. Особенно в искренней.
Он пообещал себе, что никогда больше не испытает по отношению к герцогу Окделлу ничего, на что стоило бы обращать внимание.
"Не следовало говорить "никогда", - думал герцог Придд, когда ледяные стены плавились изнутри от сжигавшей его ненависти, - вышло довольно глупо."
3. Рокэ/Эстебан. Заявка Хот-феста 1.23
Он тренируется.
Тренируется упорно и настойчиво, так, что начинают болеть пальцы, так, что гладкие листы выскальзывают, рассыпаясь по столу яркими пятнами.
От них рябит в глазах, хочется сгрести их и выбросить, сжечь в камине или разорвать.
Но он вновь берет их в руки.
Из левой в правую, едва придерживая кончиками пальцев, пустить скользкую непрерывную ленту, так, будто она течет сама - а потом обратно, точно так же, небрежно и легко, еле заметно шевельнув ладонью, из правой в левую.
Нет.
Не получается.
Карты рассыпаются на стол, на колени, на пол.
Он чувствует себя неловким, неумелым, бесполезным.
Он даже карты перетасовать не может так, как тасует их Рокэ Алва.
Эстебан криво усмехается и снова собирает плотные скользкие прямоугольники.
Он научится.
Он уже не замечает того, что пьян, не помнит, что сидит в углу маленькой таверны, безуспешно перебрасывая из ладони в ладонь колоду и заказывая еще и еще вина.
Только смеющиеся картинки.
Только скользящая в пальцах бумага.
Из левой в правую, плотной лентой...
...Всё опять рассыпается, валится из рук, прямо перед Эстебаном падает Рыцарь Скал.
Он морщится, стискивает оставшиеся в руках карты, тянется к выпавшей - это все из-за нее, разорвать ее, и дело с концом, и все обязательно получится.
Из-за его плеча протягивается рука - тонкие пальцы, узкая кисть, сапфиры в серебре, белое кружево манжета.
Подбирает выпавшую карту, собирает остальные, мягко забирает из стиснутых пальцев колоду.
Эстебан поворачивается, медленно, очень медленно, дольше, чем до этого прожил на свете.
- Юноша, - усмехается Алва, пока блестящая лента лениво перетекает из одной ладони в другую, - это же просто колода карт.
4. Вальдес/Альмейда. Заявка Хот-феста 1.50
Солнце пляшет на волнах, рассыпая ворохи искр. На пристани полно народу, мундиры моряков мешаются с рыбацкими куртками, смеются женщины в ярких юбках, кто-то кричит "Дорогу! Дорогу!" Полдень погружает гавань Алвасете в томительную жару, но жара не в силах замедлить движение хоть на минуту - люди привыкли к ней, как привыкли к ровному шуму волн, как привыкли к парусам на горизонте.
В маленькой таверне полутемно, но прохлады в ней не найти, здесь тоже душно и шумно.
- Нечего тянуть, - кружка со стуком опускается на деревянную столешницу. - Вино кончилось, и время уже тоже.
- Середина дня, Росио, - капитан Альмейда щурится в усмешке, - хочешь сказать, мы даже до вечера ждать не будем?
Маркиз Алвасете, уже успевший вскочить с места, ставит одну ногу в высоком сапоге на плохо оструганную скамью, опирается на нее локтем и изрекает с величественным видом:
- Соберано Алваро считает, что самые темные дела творятся при свете дня, - юное лицо освещает широкая улыбка. - Не будем его разочаровывать, Рамон.
- Ну что ж, - Альмейда бросает на стол несколько монет и тоже поднимается. - Вы правы, теньент Аррохадо. Почему бы нам просто не сняться с якоря и не выйти из гавани. Когда нас хватятся...
- Вальдес заговорит им зубы, - Рокэ поворачивается к младшему приятелю. - Ты все запомнил, Ротгер?
Ротгер хмуро кивает. Он предпочел бы составить компанию друзьям на "Каммористе", а не прикрывать их побег - но Рамон с Рокэ придумали свой план, не спросив его. На самом деле Вальдес подозревает, что все придумал Рокэ, а Рамон просто не нашел возражений. На самом деле Вальдес думает, что если бы Альмейда решал сам, то он бы не оставил друга на берегу - но с Рокэ не поспоришь, и Альмейда наверняка просто вынужден был согласиться...
- Еще успеешь поохотиться, - маркиз Алвасете хлопает Вальдеса по плечу и тот невольно улыбается в ответ на очередную неотразимую улыбку, но отказать себе в желании поворчать все же не может.
- Смотрите не утопите флагман, - бурчит он, обращаясь в основном к Альмейде. Тот секунду смотрит на Ротгера, а потом серьезно кивает:
- Не утопим. Обещаю.
5. Рокэ/Ричард. Заявка Хот-феста 2.2
Ричард Окделл ненавидит своего эра.
Ненависть заполняет его легкие, заставляя дышать медленно и размеренно.
Ненависть застилает глаза, заставляя открывать их шире и всматриваться в темноту внимательнее.
Ненависть скрипит на зубах песком, сушит и без того обветренные губы, делая нежную кожу на них колючей и неровной.
Ричарду Окделлу иногда кажется, что он однажды не выдержит и... Он не придумал пока, что должно идти после "и": Алва и так знает, что оруженосец его ненавидит, поэтому сообщать об этом толку нет; Алва не согласится на дуэль раньше срока, так что можно о ней не напоминать; порой, когда насмешки становятся особенно колкими, а советы - невыносимо язвительными, Ричард думает, что еще одно слово, и он слепо кинется на эра, выхватывая кинжал - но об этом страшно даже подумать, Алву ведь нельзя застать врасплох, он наверняка поймает Ричарда, даже не переставая усмехаться, потом сожмет запястье, заставив выронить оружие, и посмотрит так, как он смотрит иногда - непонятно, необъяснимо, так, что по шее под волосами будто пробегает ледяной сквозняк, - и будет так смотреть до тех пор, пока Ричард сможет выдерживать этот взгляд. А потом... потом...
Мысли становятся смутными, неуловимыми и рассеянными, и Ричард Окделл наконец засыпает - но даже во сне он продолжает ненавидеть своего эра.
6. Лионель/Эмиль. Заявка Хот-феста 2.7
- Ты вовремя, - Лионель Савиньяк поднял голову от документов и взглянул на вошедшего в кабинет брата. - Полюбуйся.
Он двинул подбородком в сторону кучи бумаг, оккупировавшей половину стола.
- Это что?! - с комическим ужасом вопросил Эмиль, окидывая кучу нарочито испуганным взглядом. - Фрейлины Её Величества написали тебе столько любовных писем?!
- К счастью, нет, - Лионель снова уткнулся в документ. - Это всё тебе. Рапорты, отчеты, приказы на подпись. Доносы.
- О нет, - Эмиль закатил глаза и сделал вид, что падает в обморок. Плюхнулся на ковер перед ярко пылающим камином, скрестил ноги и с сомнением посмотрел на Лионеля. - Я точно должен это читать? Я не супрем, чтобы читать бумажки.
- Ты маршал Юга, - пожал плечами Лионель. - Приступай, быстрее закончишь.
Он размашисто написал что-то на прочитанном листе, присыпал песком и отодвинул, ожидая, пока чернила высохнут. Потянул к себе следующий лист.
- Такой был прекрасный вечер, - тоскливо сообщил с пола Эмиль, - и у меня были такие планы!.. Я собирался как следует надраться с собственным братом, которого сто лет не видел. С прошлой недели. И что теперь?
- Теперь будешь заниматься бумагами, - сообщил Лионель, поднимаясь из-за стола. - А я закончил.
- Чтооо?! - Эмиль чуть не подскочил. - Ты уходишь?
- Нет, - Лионель дошел до столика с вином, налил себе "Слез", а брату "Крови", и вернулся. Протянул бокал. - Надраться тебе и сейчас никто не мешает.
- Почитай мне, - решительно предложил Эмиль, ополовинив бокал. - А я скажу, что там написать. Ты же можешь писать моим почерком.
Лионель уставился на маршала Юга с искренним возмущением, но сказать ничего не успел.
- А помнишь, - мечтательно начал Эмиль, укладываясь на ковер и закидывая руки за голову, - как в детстве мы сидели зимой дома, у такого же камина, как здесь, и ты читал мне сказки? ...И тогда путник взмолился - Лэйе Астрапэ, сохрани мне жизнь! И молнии били вкруг него, превращая землю в опаленную пустыню, и деревья - в пылающие факелы, но ни одна не коснулась путника... Помнишь?
Лионель усмехнулся и пошел к столу. Сгреб гору бумаг на пол и уселся рядом с Эмилем.
- Ну что ж, - он вытянул из горы случайно подвернувшийся лист, пробежал глазами. - Жил-был на белом свете корнет Эрве из второго кавалерийского, и взмолился он однажды к господину маршалу Юга...
Эмиль захохотал, мотая головой по ковру. Лионель посмотрел на него и улыбнулся. Пламя в камине заплясало еще веселее.
7. Эстебан/Дик. Заявка Хот-феста 2.16
- Если вы хотите почитать еще что-нибудь о делах давно минувших дней, унар Ричард, - тихий голос мэтра Шабли еле различим на таком расстоянии, и чтобы его расслышать, приходится стоять в коридоре неподвижно, прижимаясь затылком к холодной стене, стараясь не шелохнуться, не зашуршать по камням рукавом унарской куртки, - вам нужно спуститься в библиотеку, она в подвале. Держите ключ.
- В подвале? - а вот Окделл говорит громко и удивленно. Одного произнесенного с такой интонацией слова уже достаточно, чтобы представить, как он таращит глаза и недоуменно поднимает брови.
- Да, как это ни печально, - Шабли, кажется, вот-вот уснет или скончается, не договорив, так призрачно шелестит его голос. - Книги и свитки хранятся там в ужасных условиях, но увы... - он не заканчивает. Ну конечно, главный недостаток Лаик - то, что тут плохо обращаются с книжками, кто бы сомневался.
- Спасибо! - о, унар Ричард уже отвлекся от трагической судьбы старых бумажек. Звук быстрых шагов заставляет глубже вжаться в нишу и возблагодарить Свина за экономию на всем, даже на факелах, которые должны освещать коридоры, но на самом деле едва-едва разгоняют сумрак.
Конечно же, Ричард Окделл не слышит, что за ним кто-то идет.
Если бы за ним шли все унары Лаик, переговариваясь и посмеиваясь, он бы, наверное, и то не услышал, он ведь блаженный. Он либо витает в облаках, либо считает свои несчастья - это два основных занятия Окделла, и для каждого у него есть специальное выражение лица. Если наблюдать внимательно, можно увидеть, как одно из них сменяется другим, и наоборот.
Вопрос, зачем нужно внимательно наблюдать за Ричардом Окделлом, никого не касается.
На выщербленной пологой лестнице, ведущей в подвал, тоже почти темно, так что легкая бесшумная тень, скользящая вслед за унаром Ричардом, не привлекает его внимания. Ключ со скрежетом проворачивается в замке, тяжелая дверь неохотно поддается - и конечно же, как и следовало ожидать, Ричард не закрывает ее за собой. Если бы все Люди Чести были так же внимательны и предусмотрительны, проблем от них было бы куда меньше.
Окделл подхватывает подсвечник, который оставлял на полу, чтобы открыть дверь, шипит сквозь зубы, когда горячий воск капает на руку - от этого еле слышного свиста почему-то пробегает дрожь по позвоночнику, а на тыльной стороне ладони почти явственно ощущается ожог, что за неожиданная впечатлительность! - и скрывается во мраке подвала.
Нужно выждать пару минут, а потом можно идти следом, передвигаясь почти вслепую, следя за пляшущим огоньком свечи впереди. В подвале сыро, пахнет влажной бумагой, плесенью, крысами и чем-то еще, неузнаваемым, но от того не менее неприятным. Впрочем, Окделла это беспокоить не должно, вряд ли в Надоре уютнее.
Вот он остановился, поставил свечу и шуршит старыми свитками и листами тяжелых книг - они, наверное, влажные даже на ощупь, неужели к ним не противно прикасаться?.. Тусклый дрожащий свет выхватывает из мрака склоненное над книгами лицо: приоткрытые губы, линия скулы, темные провалы глаз; потом свет путается в растрепанных русых волосах, делая их неуловимо золотистыми.
Сейчас можно шагнуть вперед, поздороваться, сделав вежливость насмешкой, и поинтересоваться, что унар Ричард тут забыл. Окделл наверняка подскочит от неожиданности, или, как приятнее думать, от испуга, глянет непонимающе и загнанно, соберется огрызнуться, удержит себя, промямлит какую-нибудь глупость и будет смотреть угрюмо и обреченно, ожидая, когда его оставят в покое.
Это третье выражение лица герцога Окделла, и забавно сознавать, что оно по большей части - твоя личная заслуга. О том, что тут старается еще и Свин, вспоминать необязательно - это не та компания, в которой хотелось бы оказаться.
Самое время сделать этот шаг и в очередной раз получить удовольствие от растерянности и старательно, но неумело скрываемой обиды Повелителя Скал - но Эстебан Колиньяр почему-то медлит.
8. Лионель/Давенпорт. Заявка Хот-феста 3.24
- Господин маршал, разрешите доложить.
- Докладывайте, капитан Давенпорт.
Капитан Давенпорт докладывает: полки, разъезды, караулы, донесения разведчиков... Маршал Савиньяк кивает, щурится, устало смотрит сквозь капитана, ерошит светлые волосы. Кругом зима, темень, Излом, дурные сны и еще более дурные вести - а здесь, в ставке маршала Севера, Лионель Савиньяк постукивает кончиком пера по бумаге, не замечая, что оставляет черные точки на белом листе, и кивает в такт словам Давенпорта.
- Какие будут указания, господин маршал? - спрашивает капитан, закончив доклад. Маршал отталкивает кресло, встает, потягивается - Давенпорту кажется, что он сам ощущает облегчение затекшего от неподвижности тела - и рассеянно расстегивает ворот мундира. Давенпорт отводит взгляд, хотя смущаться, казалось бы, нечего.
- Приказы на столе, - Лионель расстегивает мундир, стягивает его, оставаясь в белой рубашке, такой же ослепительной, как лист бумаги, который он украшал чернильными точками. - Караулы удвоить... Вы думаете, у нас много времени, Чарльз? Вы ошибаетесь.
- Прошу прощения, - Давенпорт дергает ворот с такой силой, что отлетает крючок. Лионель смотрит на него, покачиваясь на каблуках, и вдруг улыбается.
- Полевые условия, капитан. Вечный холод и вечная нехватка времени. Вы уже должны были привыкнуть.
От взгляда маршала бросает в жар.
- Холода я пока не замечал, - бормочет Давенпорт, путаясь в рукавах мундира.
В ближайшие полчаса замерзнуть ему действительно не грозит.
9. Алва Дик. Заявка Хот-феста 3.45
В спальне темно и тепло, последние отблески огня в камине делают сумрак багровым, воздух кажется тяжелым и густым, и когда он заполняет легкие, им можно захлебнуться. Дикон выдыхает, цепляется за смятую простыню, запрокидывает голову, приоткрывает рот, чтобы снова вдохнуть, кривится в улыбке, жмурится и стонет, медленно, с какими-то странными, неизвестными ему самому нотами в голосе.
Движение воздуха вдоль влажной, измученной бесконечными прикосновениями кожи заставляет его вздрогнуть, а потом над ухом раздается шепот - мягкий, обволакивающий:
- Юноша, в том, что произойдет с вами дальше, будете виноваты вы сами. Нельзя вести себя так вызывающе.
Ричард морщит лоб, не открывая глаз, пытаясь понять, что говорит ему этот шепот, щекочущий висок, вызывающий дрожь и ощущение бесконечного и безопасного падения в небо.
Ричард не понимает.
Ричард не понимает, как произошло и то, что творится сейчас - его ведь предупреждал... кто-то... о чем-то... Кажется, не о том, что Ворон может сотворить с ним такое, отчего тело запоет, как гитарные струны, отчего звон в ушах превратится в мелодию, то резкую и тревожную, как короткие, жадные поцелуи, от которых опухают губы и саднит шею и ключицы, то медленную, спокойную и отчего-то чуть-чуть грустную, как неторопливые, еле ощутимые прикосновения - вдоль позвоночника, по плечам, по рукам, по животу и ниже, тут мелодия набирает темп и силу, оглушает, завладевает вниманием всецело, наполняет бескрайним восторгом... Нет, об этом его определенно никто не предупреждал.
Ричард почти не помнит, с чего все началось - кажется, эр Рокэ играл, кажется, Ричард наливал вино, кажется, потом Ворон спросил что-то - неужели, - спросил Ворон, усмехаясь, - вы перестали ждать от меня немедленных преступлений против морали и нравственности? ни за что не поверю, - заметил он, - что вас об этом не предупреждали доброжелатели, - а Ричард ответил, или это вино ответило за него, что вряд ли Ворону нужен он, герцог Окделл, когда кругом столько... - Ричард не помнит, успел ли он договорить, потому что потом эр Рокэ сказал - ну вот, юноша, вы вновь заблуждаетесь, - и Ричард не успел спросить, на что намекает Ворон, потому что тот встал, отставил гитару и подошел, а потом...
- Ричард, - шепот возвращает его от попыток вспомнить к попытке понять, - вы меня слышите? Я бы предпочел, чтобы вы отдавали себе отчет в том, что происходит.
Дикон еще раз жмурится и широко открывает глаза, синие искры в глазах эра почти ослепляют его, но он пытается сосредоточиться, пытается собраться и понять, чего хочет от него Ворон, о чем он говорит.
- Эр Рокэ, - опухшие губы покалывает, будто мелкими иголками, тело ноет, ожидая прикосновений, в ушах опять звенит, и хочется только прижаться, уткнуться лицом в шею, притиснуться так крепко, как только возможно, и замереть, ожидая, что все когда-нибудь успокоится и пройдет само, но Ричард все-таки берет себя в руки и хрипло выдыхает вопрос, ответ на который должен все ему объяснить.
- Эр Рокэ, - выдыхает Ричард, - на что вы намекаете?
10. Алва/Дик. Заявка Хот-феста 3.10
- Монсеньор, - Ричард медлит несколько секунд, но, не дождавшись ответа, откидывает полог и шагает в маршальскую палатку, сонно потирая лицо. - Монсеньор, вернулись разведчики и говорят, что...
Он замирает на полуслове. Под откинутым полотнищем входа в палатку пробираются лучи утреннего солнца, едва показавшегося из-за горизонта - и в этом бледном дрожащем свете видно, что Кэналлийский Ворон спит. Рука свесилась с походной кровати, стоящей в глубине палатки, голова откинута, и черные волосы растекаются по подушке ручьями.
- Монсеньор, - еле слышно зовет Ричард, как будто надеясь, что эр не проснется. И делает несколько шагов. Полог с шорохом падает, свет становится глуше и еще бледнее, его еле хватает, чтобы разглядеть находящиеся в палатке предметы... и эра Рокэ.
Ричард подходит к кровати и замирает. Смотрит на прядь, перечеркнувшую лоб и щекочущую теперь Первому маршалу кончик носа.
Алва хмурится во сне, качает головой - но прядка остается на прежнем месте.
Ричард сам не замечает, что растерянно улыбается.
После сражения на Дарамском поле уже прошло несколько дней, но до сих пор, когда ветер треплет волосы, Дик вспоминает, как эр взъерошил ему челку, помогая наводить пушку на вражеский штандарт. Вспоминает - и чувствует, как от чего-то непонятного сжимается сердце, и хочется отвернуться или спрятать лицо, чтобы несколько секунд его точно никто не видел.
- Эр Рокэ, - совсем шепотом говорит Дик и опускается возле постели на одно колено. Ворон не слышит, не просыпается, только снова сводит брови, будто пытаясь таким образом избавиться от щекочущей нос прядки.
Дикон стоит в неудобной позе, постепенно слыша, как в ушах начинает дребезжать тишина, невозможная в просыпающемся лагере, чувствуя, как от того, что он собирается сделать, сердце как будто обваливается в желудок, оставляя в груди тянущую и завораживающую пустоту.
Потом он протягивает руку и отводит тёмную прядь со лба эра Рокэ.
Несколько секунд ничего не происходит, и Дикон осторожно убирает руку.
Эр Рокэ, не открывая глаз, улыбается - спокойно и как будто с облегчением.
Это потому, что помеха исчезла, успокаивает себя Ричард, и очень медленно, очень аккуратно выпрямляется. Делает несколько шагов назад и громко говорит:
- Монсеньор!
- Доброе утро, юноша, - Алва открывает глаза и рывком садится. Смотрит на оруженосца, прищурившись, и знакомо усмехается. - Надеюсь, вы пришли рассказать мне что-нибудь интересное, потому что сон, которого вы меня так громогласно лишили, был на редкость увлекательным.
Ричард смотрит себе под ноги и старается думать только о том, что его сапоги уже снова запылились.
11. Лионель/Катарина. Заявка Хот-феста 4.12
Ночью во дворце тихо, так тихо, что слышен мышиный писк откуда-то из угла, слышно, как умирает под потолком попавшая в паутину муха, кажется, что слышно даже, как дрожит пламя свечей в канделябрах.
Лионель Савиньяк стоит на часах у покоев Её Величества.
Капитан королевской охраны не обязан нести караул лично, но иногда Савиньяк отправляет тех, кого сам же и назначил в караул, пить за здоровье королевы Талига, а сам встает на пост у дверей в покои королевы. Ему так спокойнее.
Перед ним гулкие темные коридоры, за его спиной резные двери в гостиную, тоже темную и пустую. Тяжелые, толстые двери, прячущие любой звук.
За пустой гостиной - дверь в будуар, она тоже наверняка закрыта. Если даже в будуаре смеются или плачут - но вряд ли плачут - если там звенит хрусталь и льется вино, если там происходит еще что-то, что не касается капитана королевской охраны - ничего этого не слышно. Только мыши, только умирающие мухи, только сквозняк шевелит портьеры и хлопает где-то далеко неплотно прикрытая ставня.
Ночь лежит на хранимом Создателем Талиге и на его столице, ночь окутывает королевский дворец, тихая, спокойная ночь, ничем не отличающаяся от других ночей.
В покоях королевы тихо-тихо скрипит дверь.
Лионель Савиньяк машинально распрямляет плечи и замирает.
Он слышит тихие голоса - невозможно понять, что говорят там, за его спиной, видимо на пороге будуара - потом слышит растерянный женский возглас, короткий смешок... Потом он слышит легкие, почти неуловимые шаги.
Тяжелая створка дверей в покои медленно отворяется. В глубине темной гостиной прямоугольник теплого света обозначает распахнутую дверь в будуар.
Её Величество Катарина Оллар в одной руке сжимает тяжелый подсвечник, другой комкает на груди кружева и шелк шали. Во вскинутых на капитана больших глазах плещется растерянность.
- Как хорошо, что вы здесь, - шепчет Катари еле слышно, глядя куда-то мимо Лионеля.
Капитан Савиньяк сводит брови, смотрит на Ёе Величество, ожидая продолжения. Вряд ли произошло что-то из ряда вон выходящее, королева не выглядит ни испуганной, ни встревоженной - да и что, собственно говоря, могло произойти так, чтобы Лионель этого не услышал?..
Королева тяжело вздыхает.
- Капитан, - ее голос становится тверже и увереннее, - прошу прощения, но... Нет ли у вас касеры?
Лионель удерживает брови, желающие поползти на лоб. Еще он удерживает вопрос, с какой стати господин маршал посылает за касерой Ёе Величество. Судя по всему, хотя с бровями ему справиться и удается, сам вопрос оказывается написан на его лице - потому что Ёе Величество качает головой.
- Нет, это не... Это мне.
Капитан королевской охраны достает фляжку и с поклоном подает Её Величеству. Забирает у королевы подсвечник и смотрит, оторопев, как она открывает фляжку, отпустив шаль - шаль разъезжается на груди, из-под нее призрачно светится кружево - и делает большой уверенный глоток. Едва заметно морщится, облизывает губы.
- Что-то случилось? - с беспокойством, несвойственным ему и для него самого неожиданным, спрашивает Лионель.
Катари приоткрывает рот, собираясь ответить, но прямоугольник света в гостиной вдруг рассекает черная узкая тень.
- Разумеется, случилось, - насмешливо сообщает маршал Алва, прислоняясь плечом к косяку двери, ведущей в будуар, и скрестив руки на груди. - Кто же блефует с такими картами.
Её Величество прикусывает губу и улыбается, маршал Талига смеется, и капитан королевской охраны тоже позволяет себе улыбнуться. |