Оллария 395 г. к.С.
-Немного поверни голову. Да, вот так.
Рыжевато-каштановый, худощавый мальчишка, сидящий в пол оборота на стуле, послушно исполнил, что ему велели.
Огромная, залитая солнечным светом комната была полупустой. Несколько подрамников, с натянутой на них холстиной вдоль стены. Стопка беленого картона. Низкий лежак, почти скрытый накиданными на него угольными и пастельными рисунками. Два табурета, на один был наброшен жутко измятый кусок черного атласа, и стоял глиняный кувшин, с отбитым горлом, черепок от него же, а еще зеленое летнее яблоко, и маленькая недозрелая тыковка. Обеденный стол, большая часть которого была заставлена ступками, банками и баночками с краской, валялись целые и поломанные угольные грифели и сепия. Пара не очень-то чистых тарелок, полупустая бутылка вина, да несколько кружек скромно пристроились почти на самом краю. В углу логова хозяина и главной причины всего этого беспорядка темным монументом громоздился платяной шкаф довольно почтенного вида. На одном из подоконников валялось несколько десятков разнокалиберных кистей, да бликовала на солнце бутыль с «живичной слезой».
-Чуть выше подбородок. Нет! Много! И не вздыхай! Я тоже проголодался, но собираюсь сегодня закончить. А солнце скоро уйдет.
Длинные, словно обсыпанные бронзовой краской, ресницы опустились. Это было все, что выдавало уже немалую усталость парнишки. Сеанс продолжался четвертый час. Но ничего, за такое терпение, он сводит его сегодня вечером в тот трактир на улице Синего петуха, они закажут баранину на косточке и разопьют бутылку кагетского. Жаль, что кэналлийское пока не по карману. Но и это пока… Подумать только! Третий клиент за полтора месяца! Определенно, дела его идут в гору и с каждым днем все бойчее и бойчее. Глядишь, годика через два в его заказчиках окажется какой-нибудь герцог. А может и сам король. Чем Леворукий не шутит!
Мастер Анжело Тотти улыбнулся.
Он снял эту комнату несколько месяцев назад и был очень доволен подвернувшейся удачей. Три больших окна, одно на восток и два на юг. Выпиленные в саду яблони, они померзли минувшей зимой, так что теперь их листва не отберет такой нужный свет. Ну и хозяин запросил почти в два раза меньше, чем он рассчитывал. Удивительно, для такого тихого и вполне респектабельного квартала, но мастер Анжело посчитал это хорошим предзнаменованием.
Из Бордона пришлось уезжать спешно. Он даже не успел заручиться рекомендательными письмами. Но, знаете ли, лучше обойтись без них, чем одним прекрасным утром тебя выловят из канала с перерезанным горлом и выколотыми глазами. А может еще и что похуже. Но, в конце концов, мастер Буффон не зря говорил, что он один из лучших его учеников, если не самый лучший, а настоящий талант всегда пробьет себе дорогу. Главное чтоб была цела голова. Все остальное устроится.
Оно и устроилось. Комендант приграничной Тальи неплохо знал мастера Анжело. Он когда-то расстарался над портретом его младшей дочки и благодарный папаша не задавая лишних вопросов выписал подорожную. Потом вот подвезло с мастерской. А еще с Сэнни…
Хотя поначалу было туговато. Без связей и почти без денег в Олларии, где хватает выпускников Королевской академии изящных искусств, мечтающих стать придворными живописцами, мастер Анжело никого не интересовал. Так что пришлось работать почти за бесценок. Его уже тошнило от портретов надутых купчих и трясущих набитыми мошнами торговцев. А живот частенько подводило от голода. Большая часть заработка уходила на краски, на кисти, на масло и холсты… А еще мастерская… Но Анжело Тотти дал себе слово, что будет сидеть на хлебе и воде, а если придется то и на одной воде, но портить свое зрение в темной тесной комнатенке где-нибудь под самой крышей он не будет. Его глаза и руки – все что у него есть. И этого никто не отнимет.
А потом, в самом начале месяца Весенних Скал, его пригласили в один дом на улице ювелиров. Хозяин, шестидесятилетний, слащавый потаскун, даже не удостоил чести представиться, но пожелал заказать картину. Старикан был преотвратный, но золота у него хватало. Фантазии тоже. Мастер Анжело не раз сталкивался с подобным, когда за приверженностью к древним легендам, такие вот денежные мешки скрывали склонности совсем иного порядка. От юношеской придури, что высокое искусство должно услаждать взгляд и вызывать только светлые, чистые эмоции и восторг мастер Анжело избавился давно. Ничего подобного, людям это нужно в последнюю очередь, если нужно вообще, на самом деле они желают удовлетворить свои амбиции и тщеславие, потешить гордыню. И когда у тебя в брюхе бурчит от голода, тебе уже плевать, что, любуясь на твою картину, какой-нибудь похотливый мерзавец будет мять свой вялый член.
Так что мастер Анжело согласился. С заказчиком они быстро сошлись и в цене, и в сроках, остался только один неучтенный момент: найти подходящий типаж. И все опять уперлось в ту же проблему. Ни друзей, ни хотя бы знакомцев. А в Олларии народ недоверчивый, а уж тем более к чужестранцам. Анжело уже всю голову себе сломал, где бы ему найти подходящего натурщика. А еще эти чопорные северные нравы! Вон, у булочника с соседней улицы сынок вполне подходит и по возрасту, и по сложению. Но только представив, как отнесется и сам мальчишка, а особенно его отец, что какой-то там мазила предложил его сыну позировать обнаженным, мастеру Тотти становилось, мягко говоря, не по себе…
Несколько дней художник мотался по улицам Олларии, заходил в трактиры и в кабачки, заглянул в несколько лавок, но так ничего и не нашел. А потом его занесло в один из веселых кварталов. И он чуть сам не стукнул себя в лоб, какой же он тупица, сразу не додуматься до такого! Конечно, мальчик из заведения соответствующего рода и толка ему не по карману, но вот те, кто работает на улице… Тут тоже был риск нарваться на неприятности и немалый. За честь мальчишки из подворотни никто не вступится, это понятно, только вот они нередко промышляли еще и воровством, особенно если удавалось подпоить клиента, но мастер Тотти решил, что уж кому-кому, но только не ему бояться быть ограбленным.
А Сэнни оказался настоящей находкой. Хороший, терпеливый и послушный натурщик это ведь великая ценность. И у мальчишки было просто потрясающее тело. Академические пропорции. Наметанным глазом мастер Анжело рассмотрел это даже под лохмотьями. А когда Сэнни немного стесняясь, стянул свои обноски, он присвистнул от восхищения. Тощий конечно, как бродячий кот по весне, но чуть подкормить, и будет полный порядок. Как говорится, были бы кости, мясо нарастет. Но худоба Сэнни на данный момент была его плюсом. Как раз то, что надо, для непостоянного и легкомысленного спутника владыки Ветров…
Сэнни от удивления захлопал ресницами, когда странный клиент заявил, что хочет, чтобы он несколько часов просидел в довольно неудобной позе абсолютно неподвижно. Это было тяжело и немного страшно. С таким он еще не сталкивался.
Вот ведь извращенец! Вместо того, чтобы как обычно бывало разложить его на кровати, или не церемонясь прямо на полу, да еще, для затравочки, потрясти перед лицом своими вонючими причиндалами, а потом приказать их облизывать, стоит вон, и чего то царапает угольной палочкой на большом листе бумаги. Смотрит внимательно и строго, но даже пальцем не трогает.
А может он какой-нибудь больной? Ему попадались такие. Сами ничего не могли. Только разве что потискать, да потереться слюнявыми ртами. Заставляли раздеваться, а потом смотрели, как ты ласкаешь себя.
Но вроде не похож он на больного. Молодой, крепкий мужик. В очень темных, чуть волнистых волосах ни единой сединки. И глаза жгуче-черные, дядюшка Мишель называл такие чумазыми.
Ой, мамочки, а вдруг это кэналлиец? Про них всякое болтают! Они ведь не верят в единого Создателя, а поклоняются языческим демонам и все как один страшные развратники. Точно! Кожа – вон, смуглая, не по-здешнему. А еще говорок, показавшийся странным.
Да, Сэнни, попал ты, братец…
-Вот, держи, как договаривались, - широкая, теплая ладонь коснулась легонькой мальчишеской лапки, оставив после себя прохладу нескольких медных кружочков.
Безродный бродяжка, а кость тонкая, да и сам весь такой изящный, отмыть да одеть, как следует, еще и за благородного сойдет. И глазки живые и умненькие. Интересно, кем были его родители? Были, потому как понятно, что вряд ли бы тогда Сэнни оказался на улице. Этот вопрос мастер Анжело, конечно, задавать не стал.
Порядком озябший Сэнни повел обнаженными плечами, а непонятный мужчина удивил его еще раз:
-Замерз? Хочешь горячего вина?
«Вот, сейчас начнется!» довольно злорадно отметила рациональная часть натуры Сэнни, а часть мечтательная и романтическая, вполне естественная для мальчишки его возраста заставила его кивнуть головой в знак согласия. Он так привык к тому, что всегда хотели от него и никогда не спрашивали, чего желал бы он сам. И очень устал во всем видеть подвох и человеческую злобу.
Наверное, для каких-то баловней судьбы кислятина из южного Надора несусветная гадость, которой можно разве что мыть полы, но Сэнни блаженно прищурился, сделав первый маленький глоток. Кружка с горячим вином обжигала руки, и совершенно обворожительно пахло корицей и апельсиновой корочкой. А еще там был мед! Целых две ложки! Может, все-таки кэналлийцы не такие ужасные люди как про них болтают?
То, что он поторопился угощать мальчишку горячим вином мастер Анжело сообразил задним числом. Ведь ясно же, что у парня и корки хлеба во рту с утра не было. На пустой желудок Сэнни развезло в один момент. Он даже чуть не выронил кружку. И что с ним теперь делать? Выпихивать на улицу? Так далеко не уйдет. Не сможет. Хотя, наверное, не будет большой беды, если он сегодня оставит его у себя. Если мальчишка и решит поживиться за его счет, что он у него утащит? Банку свинцовых белил? Не смешите! Невелика потеря по сравнению с теми проблемами, что у него будут, если вдруг назавтра Сэнни не придет. И что, опять бегать, искать нового натурщика? А сроки уже поджимают.
Удивительное дело, но талигойцы всегда казались мастеру Тотти, привыкшему к яркой южной красоте довольно невзрачным народом. Хотя Сэнни он бы, пожалуй, признал хорошеньким. Правильные черты лица, аккуратный прямой носик, еле заметная ямочка на подбородке. И разрез глаз то, что надо. А уж раскрасневшийся и совсем осоловелый от вина мальчишка был прелестен как картинка. Да и соблазнителен. Но от последней мысли мастер Анджело предпочел отмахнуться.
-Горе мое, давай сюда чашку, - проворчал художник и вытащил из шкафа плащ.
Сначала он постелил его на пол, а потом, бросив еще один взгляд на клюющего носом Сэнни передумал. Все-таки это человек, а не собака. А на кровати вполне хватит места для двоих. В конце-концов, не придушит же мальчишка его ночью!
Если бы утром мастер Тотти проснулся один, и в итоге не досчитался все той же пресловутой банки белил или же единственной пары сапог, он и то удивился бы меньше, увидев, что Сэнни, поднявшийся раньше его притащил ведро воды и почти закончил отдраивать пол в мастерской. Пылищи и грязи накопилось прилично. Какую неделю подряд Анжело давал себе слово устроить большую уборку, но вот, руки все не доходили. Уличный бродяжка видимо решил вот таким способом отблагодарить его за бесплатный ночлег и, увидев, что хозяин наконец-то соизволил продрать глаза, застенчиво улыбнулся.
Такой незатейливый, но явно идущий от чистого сердца жест растрогал мастера Тотти. Он поблагодарил своего гостя за помощь. Скудных запасов хватило приготовить завтрак на двоих, а потом Сэнни честно отсидел еще один сеанс. И даже ни разу ни пискнул, что ему неудобно или он устал, или замерз. Хотя в мастерской было довольно прохладно.
Заканчивая очередной набросок, мастер Анжело внезапно поймал себя на мысли, что ему будет очень жаль, если мальчишка, получив свои честно заработанные медяки, уйдет. Он пытался объяснить себе это вполне естественным беспокойством, что ему надо сделать еще серию рисунков, чтобы остановится на окончательном варианте, а уличная работа Сэнни может помешать ему прийти еще раз. Малодушно пытаясь придумать еще какую-нибудь связную отговорку, он уже понимал - причина на самом деле была иной. Смутной, еще не оформившейся в конкретный образ, но казалось, что Сэнни, всего сутки назад переступивший порог его дома был здесь всегда.
Противный весенний дождь пополам со снегом зарядил на улице очень кстати. В центр мастерской была водружена большая бадья, и Анжело велел мальчишке как следует вымыться.
Сэнни опять было насторожился, но соблазн понежится в горячей воде перевесил все его страхи. Этот мастер Тотти, как он представился, конечно, еще тот чудак, но парень уже понял, что ничего плохого с ним здесь не случится.
-Между прочим, я рисую эврота, а не какого-нибудь замарашку! – притворно ворчал художник, закатав по локоть рукава рубахи и поливая мальчишке на голову из ковша.
-А кто такой эврот? - забавно отфыркивался Сэнни. Мыло лезло в глаза и он тер их руками.
-Так называли спутников Абвениев. Вернее самого Анэма. Еще скажешь, что не знаешь кто такой Анэм?
-Нет.
Мастер Тотти, не выдержав, расхохотался. Мальчишка был очарователен в своей непосредственности и искренности. И любопытен, как белка. Удивительное дело, Анжело всегда предпочитал одиночество и не испытывал потребности долго находится в чьем-то обществе. А уж когда работал, любой посторонний раздражал просто безмерно. А вот Сэнни нет, скорее наоборот.
Подходящий предлог оставить у себя мальчишку нашелся и на следующий день. И потом. А через пару недель, это стало уже не нужным. Мастер Тотти залез в свой неприкасаемый запас на совсем уж черный день, и купил Сэнни поношенные, но еще вполне добротные ботинки, штаны и рубаху. А тот освоился и окончательно понял, что у неожиданного благодетеля в отношении его персоны нет никаких дурных намерений.
Впрочем, гордость Сэнни, а она у него была и не маленькая, Анжело обижать не стал и предложил мальчишке остаться не совсем за просто так. Несколько таллов в месяц за подай-принеси-убери может и не слишком выгодное предложение, по сравнению с тем, сколько Сэнни зарабатывал на улице, но парнишка так устал от бесконечных унижений, что согласился бы и на меньшее.
Не зря говорят, от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Теперь мастер Анжело Тотти знал и понимал это очень хорошо. Не родился Сэнни под забором, это ясно. Но о своем прошлом не рассказывал. Да и имя, которым он представился, скорее всего было не тем, что он получил при рождении. Но на любые попытки хоть что-нибудь узнать парень тут же замыкался и только недовольно хмурился. Хотя было очевидно, что на улицу он попал не так уж давно. Не успел еще пообтаскаться и дойти до состояния отупевшего животного, смирившегося с собственной участью. Впрочем, Анжело тоже был с ним не очень-то откровенен. Вполне достаточно с мальчишки знать, что родился он в Фельпе, в Бордоне учился живописи и классическому рисунку у самого мастера Андреаса Буффона. А в Олларию приехал попытать собственное счастье, ну и подзаработать, конечно. Эти дожи - ничего не понимают в искусстве, да и скупердяи почище гоганов и совсем не ценят труд настоящих художников.
Любитель хрупких мальчиков был очень доволен, когда получил свой заказ. Хотя в чудесном создании с легкими полупрозрачными крыльями и удивительными огромными фиалковыми глазами, с шальной, распутной раскосинкой, узнать вчерашнего уличного побирушку мог разве что какой-нибудь очень наметанный взгляд. И то, только по тоненькой и изящной фигурке. Но старик, пустивший от радости слюни, надбавил сверх аж целых двадцать таллов. Мастер Анжело признавая, что в его успехе есть и заслуга самого Сэнни, попробуй, посиди вот так застывшей статуэткой по несколько часов, тем же вечером отвел мальчишку в давно приглянувшийся трактир на Улице Оружейников, они отлично поужинали знаменитыми надорскими подкопченными колбасками и запили все это бергерским темным пивом.
С того дня жизнь определенно стала налаживаться. Заказчики потянулись сами и среди них попадались уже не только купцы и мещане. С временами, когда мастер Тотти трясся над каждым суаном, было покончено. Теперь он сам мог назначать цену и выбирать. А уж если работа совсем не лежала к душе, так и отказаться.
Казалось бы, живи да радуйся. Даже его неприятности в Бордоне и страх, что про них кто-нибудь узнает, стали потихоньку забываться. Но никогда так не бывает, что все хорошо. Появилась новая проблема – Сэнни.
Мальчишка просто расцвел за два с небольшим месяца, что провел у мастера Тотти. Похорошел, вытянулся, исчезла болезненная бледность и синяки под глазами от вечного недосыпа и недоедания.
А Анжело в сотый раз думал о том, какую же селяночку, лет семнадцать назад, осчастливил своим вниманием проезжающий мимо знатный господин. Или родовитая красотка неосмотрительно пошалила с конюхом. Парень этого, конечно, не понимал, да и его счастье, но многоопытный взгляд художника совершенно безошибочно отмечал, что в жилах Сэнни никак не меньше четверти благородной крови. Если не половина. Иначе откуда взялись эти тонкие и правильные аристократические черты, природная грациозность и ловкость движений? Даже в том, как Сэнни двумя пальцами, пока не приучился к ножу и вилке, вытаскивал из своей тарелки приглянувшиеся лакомые кусочки была какая-то удивительная и изысканная утонченность.
А еще мастер Анжело напоминал себе, что надо все-таки озаботиться и купить вторую кровать, потому как сдерживаться становилось все сложнее и сложнее. Особенно, когда под утро, сквозь щели в стене выдувало все тепло от небольшой жаровни, и, спасаясь от холода, расслабленный, сонный мальчишка тесно прижимался к его спине и тихонько дышал в затылок.
Похоже, Сэнни сам не знал, как действуют на художника его немного грустноватая улыбка, ясные, темно-серые глаза, с четкой зеленой каемочкой по краю радужки, привычка покусывать кончик отросшей каштановой прядки в момент глубокой задумчивости, его способность уловить, когда надо и можно смеяться и приставать с вопросами, а когда лучше сидеть тихо, как мышь под метлой, потому что мастер Тотти так увлекся работой, что ничего вокруг не замечает и не надо ему мешать.
А вот сам Анжело все это знал и понимал отлично. С самой юности жесткие и отточенные линии мужского тела его привлекали куда больше женской плавности и округлости. Во всех отношениях. Правда, в Бордоне на такие вещи смотрели куда как проще, чем в Талиге, где и светская, и церковная мораль в один голос признавали даже мысли о чем-то подобном омерзительнейшим и ничем не искупаемым грехом.. И сколько раз его учитель со смехом говорил, что Анжело не нужно никому признаваться в своих склонностях. Достаточно посмотреть на портреты его кисти. Женские – идеальная классическая работа мастера. Но не больше. А мужские – сама жизнь. Еще немного, и кажется, что они задвигаются и заговорят.
И вот на тебе! Такое искушение прямо под боком! И ведь сам же себе его и устроил.
Нет, он ни на мгновение не усомнился в правильности решения оставить Сэнни при себе.
И дело было здесь не в жалости, хотя и в ней тоже. Год назад, у мастера Анжело и мыслей бы таких не появилось. Выставил мальчишку и вся недолга, а на следующий день и не вспомнил бы о нем. Просто, примерив на себя шкуру изгоя, он сам изменился и очень сильно. И хорошо теперь знал, что это такое, когда ты один против всего мира и никто не протянет тебе руки…
Именно поэтому он относился к Сэнни скорее как к компаньону, а не слуге. И сам предложил называть его по имени, хотя при посторонних мальчик никогда не обращался к нему иначе, чем мастер Тотти. Впрочем, это правильно. Итак, вон, хозяин дома, где он снимает мастерскую, в последнее время косится на него как-то странно, как раз с тех пор как появился мальчишка…
Поместье Лаик 391 г. к.С
-Все размеры человеческого тела подчиняются математическому соотношению. Они основаны на одной простой пропорции, и она определяет остальные измерения идеальной человеческой формы. Унар Герберт, я понимаю, что Вам не интересны законы классического рисунка, но урок Вы прослушать обязаны.
- Прошу прощения, мэтр Пирло, - молодой человек тут же прекратил перешептываться с соседом.
- Итак, вы должны запомнить, что живописцы и скульпторы Золотых земель пользуются двумя правилами. Первое – это закон Диамни Коро, что высота человека в семь с половиной раз превышает его голову. И введенное Альбрехтом Рихтером немного иное соотношение, один к восьми. При изображении героев и полубогов эта же величина еще больше. Достаточно вспомнить известную статую Марциала Пенья, где высота превышает голову почти в восемь с половиной раз, из-за чего тело прославленного полководца кажется более стройным. Кстати, на знаменитой картине «Пир» мастера Коро вы можете увидеть то же самое.
Девятнадцать одинаково коротко подстриженных мальчишек. Девятнадцать пар глаз. Некоторые внимательно следят за ним, как он неспешно прохаживается по кафедре, заложив руки за спину. Большая же часть смотрит кто в потолок, а кто в окно. Им безразлично, что говорит сейчас мэтр Пирло, но сидеть все равно надо тихо, за плохое поведение на его уроке полагается такое же взыскание, как и за неуспеваемость по любым другим дисциплинам. А на улице весна понемногу набирает силу. Белощекая синица скачет по подоконнику, и пытается что-то выковырять из щелей в двойной зимней раме.
Здоровенный, светловолосый парень на заднем ряду зевает, прикрыв рот ладонью.
Да уж, все эти пропорции и построения для молодого барона из Торки, что для кошки пятая нога. Правда, невысокого и коренастого, чуть седоватого мужчину такое отношение к его предмету задевало мало. С его слушателей было достаточно, чтобы в конце зачитанного курса они могли видеть разницу между старогальтарской, позднегальтарской и олларианской школами. Да поддержать светскую беседу на соответствующую тему, давая понять, что разбираются в предмете. Большего ожидать от сыновей Лучших Людей Талига было просто глупо. Хотя конечно, попадались ученики и не без способностей. Про парочку мастер Пирло мог бы даже сказать, что у них есть талант. Только вот к чему он будущим генералам, маршалам, тессориям или кансильерам?
-Если вы еще не окончательно заснули над теорией, молодые люди, переходим к практике. Закрепите листы бумаги и приготовьте грифели.
Завозились и зашуршали.
-Ну, кто у нас сегодня готов пострадать во имя искусства? Доброволец есть?
Опять затихли и переглядываются. Смельчаков, похоже, не будет. Конечно! Это вам не яблоки с кувшинами и гипсовые головы. Сегодня они рисуют обнаженную натуру. Вон, тот вихрастый, рыжий паренек даже покраснел, так, что его обычно ярких веснушек не видно. Пару минут мэтр Пирло, естественно, подождет. А потом, видимо, придется выбирать самому.
Ах, нет, не пришлось.
Жаль только, что вызвался именно этот. Хотя, если уж признавать по совести, он ближе всех к идеальному образцу канонов классического сложения из всех его учеников. Но мастеру Пирло было бы интересней посмотреть, что у него получится. У юноши есть задатки и неплохие.
-О! Откуда у тебя это?
На гладкой светлой коже бедра, высоко, почти у самого паха, кривоватая полоска старого шрама. Довольно большая. Длиною почти в ладонь.
-Багряноземельский крокодил покусал.
-А они у вас разве водятся? – сыночек барона из Торки недоверчиво хмыкает и подходит ближе. У этих северян частенько проблемы с чувством юмора и им кажется, что все вокруг так же удручающе серьезны, как и они сами.
-Что? Не веришь? Чуть ногу мне не отъел, паршивец!
-Ногу ли? – начинает хихикать тот самый веснушчатый, стеснительный мальчик.
Черноволосый и темноглазый то ли кэналлиец, то ли марикьяре, поди их разбери, готов поддержать шутку. Подмигивает хитро:
-А ты его убил или убежал?
-Убил, конечно! Голыми руками!
А вот теперь дружный хохот. Какие же они все еще дети! Синица бросает тянуть клочок пакли из прорехи в раме и испуганно вспархивает.
-Какой же ты болтун, Джастин!
-А дуэль не желаете, сударь? – а сам уже тоже смеется.
-А все-таки откуда у Вас такой шрам? – воспитанники разошлись и мастер Пирло неспешно перебирал работы своих учеников. Весьма посредственно. Неплохо. Ужас какой! А вот это, пожалуй, уже, хорошо. Можно даже честно признать, намного лучше, чем получалось у него самого в его далекие семнадцать.
Сероглазый победитель багряноземельского монстра застегнул последнюю петлю на своем колете.
-Дома, нырял в реке. Напоролся на какую-то дрянь… Мэтр Пирло, я могу идти?
- Да, унар. Можете быть свободны. И впредь будьте осторожней. В воде, особенно такой мутной как речная, частенько попадается всякая… хм, как вы выразились, дрянь. И иногда довольно ядовитая...
Оллария 395 г. к.С.
Родившись в Фельпе и прожив большую часть жизни в Бордоне, про снег мастеру Анжело было известно только, что есть такое чудо на свете. Но, столкнувшись с самим явлением, уже чудом его не считал. Пакость какая! Сыплет с неба, за шиворот, в лицо, налипает на сапоги. Но вот в эту его вторую зиму в Олларии все было по другому. И как он раньше не замечал, как здорово он поскрипывает под ногами, как искрится под солнцем, как прекрасны одевшиеся в царственно-белое ветви деревьев. А небо! То жемчуг, то сталь, то морской перламутр!
Родители его давно умерли, больше родственников не было, а если и были, то он про них ничего не знал, и поэтому как-то так вышло, что Зимний излом Анжело Тотти встречал обычно один. Пару раз, правда, другие ученики мастера Буффона пытались его затянуть на дружеские пирушки, но он никогда не числил себя в любителях шумных сборищ. А раз так, то и подарками не заморачивал себе голову.
Приметив в книжной лавке, куда он довольно частенько заглядывал, томик
Иссэрциала, Анжело сразу подумал о Сэнни. Мальчишка, как выяснилось, худо-бедно умел читать. К тому же иллюстрации - гравюры самого Альбрехта Рихтера! Отличное издание 362 года, точно такая же книга была у его учителя, и он помнил, как подолгу рассматривал изображения великих героев прошлого и думал, какими же на самом деле были те люди.
Стоила сия радость, правда, прилично. Ну, да, Леворукий с этими деньгами! Он может себе это позволить. И мастер Анжело понял, что ничуть не прогадал, когда увидел, как вспыхнули радостью глаза Сэнни, когда он вручил ему довольно увесистый сверток. Мальчишка нетерпеливо разорвал серую, простую бумагу и восторженно выдохнул. Подарки приятно получать, кто спорит, но в тысячу раз приятнее их дарить и видеть, как дрожат пальцы, с осторожной лаской касающиеся тисненой кожи, как Сэнни неосознанно облизывает губы, волнуется, значит, как он почему-то вдруг всхлипывает и в следующий миг уже виснет на твоей шее. И теплое дыхание в ухо. И тихое, такое благодарное «спасибо».
Ох, маленький, вот только не надо этого делать! А у самого, острая, томительно-болезненная дрожь по спине. И в глазах почему-то все расплывается. Да это же слезы! Откуда?
Отцепить его от себя, шутливо взъерошить волосы и быстро отойти к столу, вываливая на него остальные свои покупки, не потому, что это обязательно вот так срочно нужно, а потому, что не хочется, чтобы мальчик сейчас увидел твое лицо.
Впрочем, Сэнни было уже не до него. Он с ногами забрался на их лежанку и раскрыл книгу, попав как раз на какую-то гравюру. Ну да, ты сам тоже всегда начинал с картинок. Сначала насмотришься вдоволь, придумаешь себе историй и уже потом начинаешь читать. Так почему-то казалось намного интересней.
Мастер Тотти невольно улыбнулся, поняв, что прислушивается к шелесту страниц, к тому, как Сэнни то восторженно вздохнет, то ахнет, то зашепчет что-то, ага, уже читает.
-А это кто?
Анжело присел рядом и заглянул в книгу через плечо мальчишки:
-Это Лаконий и Марк.
-Они братья? - старик Альбрехт изобразил прославленного воина и его возлюбленного стоящими рядом. Старший приобнимает младшего за плечи. На обоих доспехи, у Лакония шлем с султаном. Черные линии на белой бумаге, но удивительно, цвет ощущается совершенно четко. Алый. Голова Марка непокрыта, но кажется, что в его волосах должна быть такая же легкая рыжина тронутых морозом кленовых листьев, как и у мальчишки рядом, разглядывающего гравюру.
-Лаконий был женат на сестре Марка. Некоторые считают, что они действительно испытывали друг к другу привязанность как кровные братья. Иссэрциал же видел эту историю несколько иначе.
-А как?
-Они были любовниками…
Быстрый взгляд из под длинных ресниц. На светлой тонкой коже румянец кажется особенно ярким. Смущение, стыдливость, как он только умудрился ее не растерять, или что-то еще?
Художник вполне мог представить, какого лиха мальчишка натерпелся на улице. Таких, как Сэнни, за людей не считали. Первое время он спал очень беспокойно. То вскрикивал, то стонал, то ругался, то от кого-то отмахивался, а несколько раз даже плакал. Анжело будил его, а мальчик в первый момент не понимал где он и кто с ним, и начинал отбрыкиваться еще сильнее. Иногда, бывало дело, художнику, тоже спросонья не слишком хорошо владевшему собственным телом, от него довольно чувствительно попадало. Он сильный был, не подумаешь даже. А Сэнни, стряхнув с себя морок дурных видений, пугался теперь уже наяву и начинал просить прощения. Мастер Тотти отлично понимал, глядя на раскаяние на худеньком тонком личике, что все равно, не смотря на то, что бы он ни делал, чтобы показать мальчишке свое доброе расположение, он боится, и, наверное, подсознательно ждет, что непонятный и странный каприз художника рано или поздно закончится, и его все же выкинут. И как переломить этот страх Анжело не знал.
Но именно поэтому старался как можно меньше напоминать Сэнни о его недавнем прошлом, да и свое тоже стоило пореже вытаскивать на белый свет. Даже если единственный свидетель этих отступлений назад – ты сам. Что было - то было, и ничего теперь не воротишь. Но это же не повод предаваться глупым и никчемным сожалениям.
А Сэнни уже добрался до следующей гравюры. Альбрехт Рихтер воистину был велик. Уметь так передать настроение! Белый мрамор гробницы. Мужчина в черном хитоне сидящий на ступенях. Чуть откинулся назад, головой прислонившись к колонне. В который раз сердце кольнуло чужой болью и отчаянием.
-Он погиб в бою? – тихо спросил мальчик. Его, видимо, тоже проняло.
-Нет. Марка убила родная сестра, надеясь вернуть любовь мужа. Её подговорила пленная царица.
-Вот сссука, - прошипел мальчик, а Анжело отвесил ему подзатыльник.
-Не ругайся.
Сэнни недовольно засопел.
-Но это же ужасно! Что с ней за это сделали?
-Честно говоря, не знаю. У Иссеэрциала нет ни слова о возмездии, настигшем ревнивую супругу и ее коварную сообщницу. А Лаконий не отходил от могилы возлюбленного ни днем, ни ночью. А тем временем опять началась война. Враг брал город за городом, но ему было все равно. Для него жизнь кончилась, и он ждал только собственной смерти…
Анжело замолчал. Эта легенда давно поразила его воображение. Он был младше Сэнни когда впервые ее услышал, а потом прочитал известную драму и с тех пор она его не отпускала. Была в ней какая-то безысходность, рок, перст судьбы, назовите, как хотите, но эта история не позволяла забываться, напоминая, кем бы ты ни был, как бы ни велико было твое счастье, оно быстротечно. И бери от него все, пока можешь взять.
-Когда-нибудь, я их обязательно нарисую, - задумчиво произнес художник. Как же не вовремя вышла вся эта канитель с его поспешным отъездом, а честнее признать бегством. Кто знает, может быть уже сейчас те Лаконий и Марк, как он представлял их себе, уже ожили бы на его холсте.
- А что было дальше, - негромко напомнил о себе тоже немного замечтавшийся Сэнни. Нетерпение на его мордочке было столь явственным, что Анжело не смог удержаться, чтобы немного не поддразнить:
-Ты же можешь прочитать все сам. Давай, не ленись.
- Я не ленюсь. Я прочитаю, потом. Но ты расскажи мне сейчас. Пожалуйста… - умильно запросил мальчишка. Ну, разве ему откажешь?
-Ладно, слушай. Потом вмешался сам Астрап…
Сэнни, затаив дыхание, внимал каждому слову и больше не перебивал. Мастер Анжело рассказал обе известные ему версии. И ту, что звучала у Иссэрциала, и ту, что он слышал раньше. Про настоящего Марка, ожившего волей вмешавшегося в людские судьбы божества и про лукавого спутника Повелителя Молний, принявшего облик погибшего юноши.
Под конец этой грустной истории Сэнни так расчувствовался, что захлюпал носом.
-Это нечестно…
-Нечестно что?
-Что Лакония так обманули.
-Но зато он был счастлив.
-Но это же не настоящее счастье! – с неожиданным негодованием воскликнул Сэнни. Он опять раскраснелся, в серых глазищах гнев и обида.
- Боги мыслят иными категориями, чем люди. Астрап видимо считал, что облагодетельствовал своего любимца. А что считал Лаконий, понял ли он или до своей смерти так и оставался в неведении, мы все равно не узнаем... - Анжело не удержался и погладил ершистого мальчишку по голове, а тот вдруг сам потянулся за его ладонью, не желая прерывать случайную ласку. Мастер Тотти шумно выдохнул и убрал руку. Нет, это никуда не годилось. С каждым днем все хуже и хуже. И самым ужасным было то, что Анжело понимал, позволь он себе что-то большее Сэнни ему не откажет. Из чувства признательности. В конце концов, он не невинный младенец и даже, скорее всего, об этой стороне жизни знает побольше самого художника. Но ставить себя на один уровень с теми грубыми скотами, что пользовались мальчишкой, было неуважением и к себе, и к нему. Анжело не нужна была всего лишь признательность за кров и хорошее отношение, по крайней мере - не такая. Пока мальчик с ним, никто и никогда не будет его принуждать. И ставить перед подобным выбором тоже не станет. Сэнни сам себе хозяин и решать только ему.
Сэнни и решил все сам. Той же ночью. Убаюканный мерным дыханием мальчишки мастер Анжело уже начал проваливаться в дрему, как из блаженного сонного оцепенения его вырвали горячие и неожиданно уверенные в том, что делают руки. Сэнни прижался к нему. Сухие, немного обветренные губы сначала ткнулись в щеку, а потом нашли рот. Шершавый влажный язык толкнулся глубже и несколько упоительно долгих мгновений Анжело отвечал на поцелуй. А потом, все же попробовал отодвинуть от себя мальчишку.
-Ты же хочешь! Ты давно хочешь, я знаю! – пусть в темноте не разобрать выражения лица Сэнни, не увидеть его глаз, но обиженные и недоуменные нотки в его голосе слышались совершенно ясно. И Анжело внезапно сообразил, что играть в собственное благородство дальше уже не стоит. Кого он пытается обмануть? Себя или Сэнни? Что тут скроешь, когда мальчик прижимается бедрами к его паху. Не приведи Создатель, он сейчас решит, что им брезгуют, считают грязным и недостойным, и что тогда делать? Более страшное оскорбление сложно себе представить. И мастер Анжело плюнул на все. С собственной совестью он разберется позже. Сэнни давно не ребенок и знает чего ему нужно. Анжело притянул к себе мальчишку. Негодник уже успел раздеться и прильнул к нему всем телом. Ладони сами легли на выступающие острые лопатки, пальцы с нажимом прошлись по позвонкам и мальчик весь выгнулся, коротко и беспомощно застонав. Его уже немного потрясывало от нетерпения. Анжело тоже. И если и оставались какие-то сомнения, что Сэнни, после всего что с ним было, должен бы был испытывать отвращения к мужским объятым, то сейчас все они летели в тартарары. Чужой! Ну, как же самому-то тяжело сдерживаться! Больше года вынужденного монашества давали себя знать. У Анжело уже стояло так, что было почти больно. И он облегченно выдохнул, когда узкая ладошка наконец обхватила его плоть. И сам, дрожащими пальцами, в ответ погладил пах мальчика. Сэнни тоже был сильно возбужден. Анжело большим пальцем обвел повлажневшую головку, и мальчишка приглушенно вскрикнул ему в рот.
Но какая же разница, когда тебя ласкают за деньги и когда по велению сердца. Земля и небо! И небо именно сейчас. Анжело почти совсем потерял голову, когда Сэнни заставил его лечь на спину, короткими, жадными поцелуями прошелся по его груди, по животу и приспустив пояс штанов обнял губами возбужденную плоть. Пальцы сами вплелись в волосы на затылке. Художник шумно вздохнул и в нетерпении качнул бедрами, стараясь войти еще глубже в этот томительно сладкий жар. Ох, Леворукий и все его кошки! Анжело считал себя, может и самонадеянно, неплохим любовником. По крайней мере все его прежние партнеры в один голос твердили какой он потрясающий. Врали, наверное, потому как то, что вытворял с ним сейчас мальчишка заставило мастера Тотти усомнится во всех своих талантах на альковном поприще. Мелкий паршивец подводил его почти к самому пику, а потом прекращал ласки, выпускал член изо рта, терся щекой, губами, дул на головку и сам чуть ли не мурлыкал от удовольствия. Он наслаждался тем, что делал, а мастеру Анжело казалось, что еще немного и он точно сойдет с ума. Но придется терпеть, сколько сможет, как бы не хотелось оторвать от себя мальчишку и засадить ему со всей дури. До криков, до сладких стонов, до такой же нетерпеливой дрожи, что сжигает сейчас собственное тело. Но не позволит он себе этого, пока мальчик сам не захочет. Сегодня все по его воле и он не станет его ни к чему принуждать.
Чем хорош опытный партнер, он знает, когда надо отступить. Сэнни по новому заходу чуть не доведя его до белых искр перед глазами, вдруг прекратил свое сладкое мучительство, отстранился и лег на живот. Анжело, чуть переведя дух, склонился к нему. Провел руками по спине, огладил бока. Сердце у мальчишки колотилось как у загнанного зайца.
Плечи подрагивают и дышит прерывисто. Анжело просунул руку ему под живот и понял, что хотя у самого уже темно в глазах от вожделения, Сэнни отнюдь не возбужден так же сильно. Создатель! Так он же боится! Понятно же все, а ты сам дурак, что забыл об этом. Вряд ли кто раньше церемонился с уличным мальчишкой и Сэнни теперь ждет неизбежной боли. Только ее больше не будет.
Вот уж чего у любого художника всегда в избытке, так это льняного масла. Дотянуться в темноте до бутылки, плеснуть себе на ладонь. И пусть теперь Сэнни всхлипывает под ним, крутит задницей, пытаясь насадить себя на его пальцы сильнее. Он узенький такой, если бы Анжело самолично не вытащил мальчика из той грязи, то бы и не подумал, а сказали бы, не поверил, что он у Сэнни не первый мужчина. Вот так, надавить там где надо, и мальчишка заходится криком, выгибаясь еще сильнее.
-Ну, что? Распробовал? Нравится? - вжаться лицом в теплый затылок, чувствуя, как под пальцами расслабляются напряженные мышцы. Погладить заветное местечко еще раз и у Сэнни подламываются руки. Он утыкается лицом в постель, а самому терпеть нет уже никаких сил. Сжав зубы, осторожно втиснутся в жаркую, сладкую тесноту. Чуть подождать, вслушиваясь в рваное тяжелое дыхание мальчишки, потом толкнуться еще дальше. Мальчик всхлипывает и бормочет что-то. Разобрать можно только настойчивую просьбу «Еще!». Он такой нетерпеливый, такой жадный, тут же подхватывает ритм и сам подается навстречу. Если боль и была, то ее уже не осталось. Сэнни подмахивал ему с таким воодушевлением и азартом, вскрикивая на каждом толчке, что Анжело плюнул на всякую деликатность, все резче и жестче вколачивая себя в покорившееся ему тело. Но как же хорошо, как же восхитительно и запредельно хорошо, и ему самому, и мальчишке, вон как он мотает головой, а его член под ладонью опять истекает влагой. А с собственных губ слетает какое-то животное рычание пополам со стоном, пот струйками бежит по вискам, по груди. Удовольствие раскручивалось как огненная спираль, с каждым витком все ярче и горячее. И вот уже все. Мальчишка под тобой первым закричал и забился, обжигающе жаркие тиски сжали плоть, а в следующий миг уже ты сам захлебываешься последним глухим стоном. Кровь шумит в висках, перед глазами темнотища. Слабость, облегчение, такое ошеломительное, что ты не можешь понять сам, на каком сейчас свете, и лишь одурело трясешь головой.
Чуть отдышавшись Анжело осторожно перевернул Сэнни на спину. В первый момент ему показалось, что он загнал мальчишку до беспамятства, но нет, маленький хитрец вскинул руки, обхватил его за шею, крепко и настойчиво, и потянул на себя. Художник невольно усмехнулся. Он хорошо понимал нетерпение Сэнни. Искусанные губы нашли его рот, и возбуждение, утолившее свой первый, самый острый голод опять дало себя знать. Мастер с удовольствием погладил плечи, влажную грудь, чуть впалый живот мальчика. Не удержавшись, слегка пощекотал под ребрами и Сэнни хихикнул. Святой Адриан! Какой же он нежный и чувствительный! И какой отзывчивый на каждую ласку.
А еще благодарный. Но в этой благодарности не было ни капли того унизительного оттенка, что человек считает себя обязанным ответить на сделанное добро. Расплатиться тем, чем он может. Нет, Сэнни его не благодарил в этом смысле, он просто дарил, щедро и без всякой оглядки свою теплоту и доверчивость, свою жажду, свой жар, все то, что как понял только сейчас Анжело, ему так не хватало в жизни. Всегда не хватало и никогда толком и не было, а вот теперь он все это получил.
-Ну что, продолжим, или ты хочешь отдохнуть?
-Продолжим, - пылко зашептал в ответ его мальчик…
Поместье Лаик 394 г. к.С
-Вы, уважаемый мэтр Шабли, слишком болезненно реагируете на отношение наших учеников к вашему предмету. Не стоит. Право, не стоит. Я преподаю в Лаик уже четырнадцатый год, а Вам пока это внове, но послушайте моего совета…
Тот, кого назвали мэтром Шабли, был невысоким, тщедушным и довольно невзрачным человечком, одетым в темную преподавательскую мантию. Лицо учителя словесности и землеописания не смотря на заурядность, можно бы было пусть и с некоторой натяжкой признать даже приятным, если бы не странный изгиб тонких, все время поджатых губ. Казалось, что он их постоянно презрительно кривит. Мэтр Шабли близоруко щурил глаза, слушая мастера Пирло, и неспешно отхлебывал шадди из своей чашки.
До начала занятий оставалось несколько дней, будущие унары еще не съехались, а их учителя пока могли наслаждаться тишиной и относительным спокойствием. Скоро будет не до того. Нескучной жизни им давали и капитан школы оруженосцев, Арнольд Арамона, и юные воспитанники. Среди них иногда попадались такие оторвы!
Прежде чем сесть, мастер Пирло оперся о спинку стула и немного его покачал, словно проверяя на прочность, что выдавало выработанную за много лет постоянную готовность к подвоху.
-Если уж кому и жаловаться, так это нашему учителю фехтования. Ему достается больше остальных. Среди наших учеников встречаются настоящие мастера клинка, в свое время младший Ворон попортил много кровушки уважаемому капитану Арамоне, - художник усмехнулся с явным удовольствием, видимо это воспоминание, его развеселило. Хотя, если признаться, любая неудача ставленника Черного аспида, как про себя называл мэтр Шабли нынешнего кардинала Талига, была в радость всем.
-Так что я не вижу никакой беды, что наши ученики не имеют понятия, чем анапест отличается от амфибрахия, а уж куда впадает Росанна за пол года запомнит даже самая последняя бестолочь.
-Но неужели Вам, мастер Пирло не обидно и не жалко тратить столько сил впустую. Вы ведь художник. Неужели Вам никогда не хотелось заниматься чистым искусством, а не вколачивать в головы этих недорослей прописные истины?
-Почему не хотелось. Хотелось. Только, знаете ли, чистого искусства во имя прекрасного не существует. У всех свои мотивы и цели. И иногда довольно грязные. И именно они являются определяющими. И когда к тридцати годам понимаешь, что вторым Диамни Коро тебе не стать, на многие вещи начинаешь смотреть проще. Признаюсь честно. Я иногда завидую своим ученикам. Мне бы подобные способности и возможности в их годы. Кстати, хотите посмотреть?
-Не откажусь.
Художник поднялся, подошел к шкафу и вытащил оттуда несколько папок.
-Я собираю и храню все работы своих учеников. Даже откровенно никчемные. Всегда найдется что вспомнить…
Папка с натюрмортами и опостылевшими пейзажами Лаик метра Шабли интересовала мало. Но при любой, самой плохой игре, нужно делать хорошую мину. А у него была очень важная цель. Знакомство с мэтром Пирло Жерар Шабли свел и поддерживал не просто так. Хотя иногда излишне болтливый художник его утомлял.
Безродный подкидыш, выросший в доме торговца шерстью не оставлял попыток когда-нибудь все же узнать, кем были его настоящие родители. Тонкая кость и достаточно хрупкое сложение наводили на мысль, что вряд ли они были крестьянами или ремесленниками. А родимое пятно, необычной формы чуть ниже плеча давало ему некоторую, пусть и довольно иллюзорную, надежду. Весь прошлый год он старался не пропустить ни одного занятия мэтра Пирло из тех, где унары позировали друг другу. Кто знает, вдруг, в ком-нибудь из этих богатеньких недорослей в один прекрасный день он узнает своего брата или племянника? Но ведь они могли учиться в Лаик и раньше. Как кстати была приверженность художника иногда предаваться ностальгическим воспоминаниям!
С крайне заинтересованным видом мэтр Шабли просмотрел все композиции из фруктов и овощей, графинов и кубков. Потом подошла очередь папки с портретными набросками. И вот, наконец, они добрались до натурных эскизов. На многих лица были прорисованы плохо, да и ожидаемых подробностей с родинками тоже не оказалось. Немного разочарованно учитель словесности перебирал рисунок за рисунком. Не то. Не то. Все не то…
Но кое в чем мастер Пирло был прав. Некоторые работы были на очень высоком уровне. Мэтр Шабли, не сильно-то разбирающийся в живописи не просто это признавал, если бы он не знал, что это ученические потуги, он бы решил что это наброски настоящих художников. Как вот, например, это изображение сидящего юноши. Но вот ведь досада! Именно на нем неизвестный рисовальщик решил вдаться в детали. Не забыл даже большой шрам, уродующий чистоту кожи на бедре. Только вот заветной родинки не было и у него.
-А вот, посмотрите какая замечательная работа, - мастер Пирло протянул следующий рисунок. В голосе художника явно чувствовалась гордость.
Неизвестный молодой человек оседлал стул как лошадь, и сидел развернувшись спиной. Четкий рельеф мышц напоминал о великолепных мраморных статуях на фронтоне Академии искусств.
-Да, действительно очень хорошо. Но какое великолепное тело! – последнюю фразу мэтр Шабли произнес только из вежливости, потому как в сердце в очередной раз болезненным уколом впилась черная зависть. Этот рисунок опять напомнил ему о том, что мало того, что у этих безмозглых бездельников было и есть все, так еще и природа одаривает их столь щедро.
-Вы правы, мэтр Шабли, - произнес художник и протянул еще один лист, где видимо тот же самый молодой человек был изображен уже в профиль, - герцог Алва очень красив.
-Это герцог Алва? - упоминание имени губителя свободы и мечты о восстановлении справедливости было неприятным.
-Тогда еще, правда, он носил титул маркиза Алвасете. И единственным способом заставить его хоть как-то высиживать на моих занятиях, было как раз вот это… Но позировал он с большим удовольствием и никогда не отказывался. Что, впрочем, неудивительно с его-то данными.
-А его работы у вас есть? – немного нетерпеливо спросил мэтр Шабли и в следующий миг понял, что хотя бы в такой малости может чувствовать себя отомщенным.
-Нет, - вздохнул мэтр Пирло, - работ герцога Алва у меня нет. На первом же занятии я понял, что иногда усилия в достижение цели настолько превышают возможный результат, что лучше всего даже и не пытаться, - видя недоумение на лице своего собеседника художник продолжил:
-Вот вы знаете, про людей, у которых нет слуха, говорят, что им медведь ухо отдавил. Не знаю, как уж у нашего уважаемого Первого Маршала с музыкальными талантами, но что касается склонности к рисованию… Медведь оттоптал ему все пальцы. Никогда не встречал большей бездарности. Ровные значки редутов на карте – это большее на что он способен, - художник неожиданно добродушно рассмеялся, - При том, что зрительная память, пространственное мышление и чувство перспективы у него превосходные. Но вот не дано… Кстати, не желаете еще шадди?
Оллария 395 г. к.С.
Человек существо странное. Иногда он находит и счастье, и забвение в собственных заблуждениях, но тем удивительнее и волшебнее оказывается наступившее, наконец, прозрение.
Два года назад, в тот черный день, когда приземленные и недалекие жители Олларии ликовали и возносили чуть ли не до небес заслуги подлеца и негодяя, растоптавшего надежду на возрождение и свободу, мэтру Шабли казалось, что он единственный в Талиге, кто не разделяет всеобщей радости. Глупцы! Они не понимали, чего лишились. Они не видели, как в страшных муках, залитая потоками невинной крови умирала мечта о справедливости. А всесильный мерзавец, наверное, хохотал в тот миг, когда от его шпаги пал несчастный Эгмонт Окделл.
И что мог сделать безвестный и безродный преподаватель словесности и землеописания, запертый в мрачных стенах Лаик. Совсем ничего? Или все-таки очень много.
Судьба не дала Жерару Шабли ни силы, ни должной решимости. Все его оружие – это слово. Но слово тоже может обличать. Оно может и убивать. И оно может подсказать путь. Раскрыть глаза и указать вчерашним слепцам на дорогу к правде.
Подумать только, два года назад его книга, главная цель всей его жизни была написана едва ли на четверть. А вот теперь его труд близок к завершению. Те, у кого еще остались мозги в голове, кто готов внимать слову, прекрасно поймут, что, обличая эсператизм, мэтр Шабли на самом деле вывел талигойскую деспотию. Во всей ее неприкрытой мерзости и подлости. Пусть справедливость и умерла, но надежда на ее возрождение все же осталась.
Когда один из слуг, живущих в Лаик, некто Харви Фейлс, передал ему небольшой конверт, мэтр Шабли подумал, что вот, наконец, пришел долгожданный ответ от издателя. Оказалось, что нет. Это было приглашение от некого мэтра Карбэта, проживавшего на улице Ювелиров и желавшего встретиться с ним лично, причем как можно скорее. Жерар Шабли терялся в догадках, что от него могло понадобиться алчному торговцу брильянтами и золотом, но на встречу все же решил пойти.
Мэтр Карбэт принял его очень радушно и провел в свой кабинет, где как выяснилось, его поджидал еще один господин. Некрасивое, немного отечное, усталое лицо, глубоко посаженные умные глаза. Густые брови и аккуратная бородка. Человек был не то чтобы совсем незнаком. На Фабианов день Жерар Шабли мог лицезреть его издалека. Ментор Лаик в почтении склонил голову. Что ж, у трона потомка узурпатора были не только мерзавцы и рвачи, но и честные люди, радеющие за благополучие и счастливое будущее родной страны. И мэтр Шабли был рад от всего сердца наконец-то познакомиться с одним из них лично.
Август Штанцлер оказался необыкновенно приятным человеком. Радушным и открытым, с ненавязчивым и тонким чувством юмора и твердой уверенностью, что рано или поздно справедливость должна восторжествовать. Мэтр Шабли был им просто очарован.
Они долго говорили о его романе, и кансильер Талига чистосердечно признал, что это очень важный и нужный труд, особенно в такое смутное время, когда любые ростки свободомыслия подавлялись с исключительной жестокостью. Он восхитился его прозорливостью и похвалил за стойкость, что он не променял свои идеалы на сытую кормушку. Впервые за очень долгое время мэтр Шабли чувствовал, что с ним разговаривают как с равным, тем более такой известный и крайне занятой человек, и он смог найти для него время, и это было как признание его собственной правоты. Иногда, сидя ночами над своей будущей книгой, обдумывая каждое слово, он задавался вопросом, а не зря ли все это. А нужно ли хоть кому-то? Теперь мэтр Шабли с немалой гордостью понимал, что не зря.
Эра Августа, как он просил его называть, занимала не только книга. Он с большим интересом слушал рассказы о порядках, царящих в Лаик и посетовал, что к сожалению, не имеет никакого доступа, ни влияния на то, что происходит за мрачными стенами бывшего монастыря танкредианцев. К сожалению, это вотчина Первого Маршала, но поскольку потомка предателя интересует только война, все, что там творится в воле истинного правителя Талига – Квентина Дорака. Эр Август, кстати, оценил иронию мэтра Шабли и разглядел под личиной выведенного им кардинала Гонория преподобного Сильвестра. И похвалил за удивительную точность образа.
- Я очень сочувствую сыновьям Лучших Людей Талига, вынужденных быть заложниками и терпеть унижения от ставленников Дорака, но с другой стороны, я очень был рад узнать, что среди менторов Лаик есть хотя бы один достойный человек, - честность и непредвзятость Августа Штанцлера подкупала. И мэтр Шабли дал себе слово, что следующий свой роман он обязательно посвятит ему. Одинокий Герой, не думающий ни о славе, ни о признании, не жалеющий никаких сил, отдающий их все лишь во благо своей страны… Забыв о себе…
-Вы понимаете, господин Шабли, мы не можем пока ничего изменить, но иногда вовремя оказанная поддержка, верное и доброе слово тоже немало значат.
-Да, я понимаю, и постараюсь сделать все возможное, - польщенный признанием собственной важности младший ментор описательных наук готов был пообещать кансильеру Талига все что угодно. И он выполнит это обещание, что бы ему это не стоило.
-Время летит быстро. Года через три, вполне вероятно, в этих стенах окажется сын несчастного Эгмонта. И я с ужасом представляю, что его ждет. Бедный мальчик… - глаза эра Августа увлажнились, а мэтр Шабли, почувствовал, что у него самого в горле встает комок от непрошенных слез,
-Вы всегда можете рассчитывать на меня…
-Да, я очень на вас рассчитываю. И, я надеюсь, что вы и впредь будете помогать мне. Может и не в наших силах прекратить беззакония, творящиеся в Лаик, но Вы можете хотя бы пролить на них свет…Поверьте, честных людей намного больше, чем кажется на первый взгляд. И вы отнюдь не одиноки…
В последовавшие затем полчаса, эр Август пожелал узнать от мэтра Шабли, все, что ему было известно об остальных менторах школы оруженосцев. Причем больше всего его интересовали именно личные наблюдения и впечатления их коллеги. О! У Жерара Шабли было очень много чего и о ком порассказать. Начиная с заносчивого отца Супре и заканчивая мастером Пирло. Не так давно художник позволил себе фривольно намекнуть, что такой непреходящий интерес учителя словесности к урокам рисования обнаженной натуры все же несколько странен. И навевает определенные мысли. Мэтр Шабли чуть не задохнулся от возмущения, когда до него дошло, что имел в виду заносчивый мазила. Подумать только! Он решил, что мэтр Шабли приверженец гайифской любви! Какая мерзость! Какая грязь! Его вообще больше не интересует плотская сторона жизни, ни бабские юбки, ни уж тем более мужские штаны. Все, что по настоящему важно, это только наука и будущие книги. Но подобную наглость он просто так не оставит. Не зря говорят, что каждый человек судит о других в первую очередь по себе. И раз у мастера Пирло возникли такие мысли, то это значит лишь одно.
Эр Август был искренне возмущен, когда узнал об этих уроках и был полностью согласен с мэтром Шабли, что это ничто иное, как развращение невинности, прикрытое якобы благопристойной целью. Не зря этот художник собирает работы своих учеников. Ох, не зря…
-Мэтр Шабли. Я понимаю, что моя просьба несколько необычна. Но вы не могли бы помочь мне и дать возможность взглянуть на подобные образчики падения нравов. Я обещаю вам, что сделаю все возможное, чтобы это прекратилось…
И, кстати, на счет вашей книги. Я думаю, вам стоит воспользоваться услугами другого издателя. Мэтр Карбэт вам все подскажет и поможет. Не стесняйтесь обратиться к нему лишний раз. Ваша труд воистину великолепен, и чем скорее он дойдет до читателя, тем лучше, – пожилой и уставший человек тепло улыбнулся, - Я был уверен, что подобную честность и смелость уже не встретишь в наше время и я очень рад знать теперь, что ошибался…
Оллария 396 г. к.С.
Своего посетителя мастер Тотти узнал сразу. Тот самый гадкий старикан! Видимо захотелось новую картинку. Ну, надо же, его соизволили осчастливить личным визитом. Никаких посыльных, никакой беготни по ночам. Да уж, есть прямые доказательства собственного успеха, а есть косвенные. Вот это как раз из таких. Почему же ты не гордишься, а, мастер Анжело?
Ну и кто будет на этот раз? Спутник Унда или Лита? А может ему нужен фульгат? Послать бы мерзавца туда, где и сам Леворукий не бывает. Только выслушать видимо придется. Клиентов, какие бы они не были, надо все-таки уважать.
Масляные глазки скользнули по тоненькой фигурке привставшего Сэнни.
-Иди, погуляй, - негромко приказал Анжело. Секретов между ними давно не было. Он даже рассказал своему мальчику про то, из-за чего ему пришлось уехать из Бордона. Но все равно, видеть как твое самое бесценное сокровище, самую большую радость беззастенчиво лапает взглядом старый развратник было невыносимо.
Сэнни бесшумно скользнул в дверь, даже не прихватив плаща. Понятно, обиделся. Никуда не пойдет, будет сидеть на черной лестнице и дуться. Ну, ничего, мастер Анжело знает, как выпросить у него прощение. Но какой же характер у мальчишки!
-Прошу меня извинить за беспокойство… - не поймешь чего больше в голосе, меда или яда, - Я прошлый раз не представился. Меня зовут мэтр Карбэт. Я к Вам по поручению и просьбе одного своего очень хорошего знакомого… Он видел написанную Вами картину в моем доме. Это очень влиятельный и известный человек. Поэтому, Вы понимаете, он не мог лично засвидетельствовать Вам свое восхищение такой изумительной работой…
Ох, как стелет-то мягко! Прямо перина из гагачьего пуха да черноземельские соболя.
Ну что ж, мастер Анжело отлично знает, что герцоги и графы тоже люди. И частенько не из приятных. И слабости у них бывают весьма и весьма своеобразные. От некоторых не откупишься ни исповедью, ни покаянием. А он всего лишь художник, не моралист. Но тем, что в деле замешана птичка высокого полета, от речей старого шаркуна несло за сотню хорн. А значит и немалыми деньгами. И вполне возможно неизбежным риском. Он может, конечно, покапризничать, но здесь все зависит от суммы. Мастер Анжело тоже неплохо умеет изображать из себя разомлевшего от льстивых речей простачка. Но только на пятой минуте словесных расшаркиваний и поклонов наконец-то прозвучало слово «заказ».
-Он хочет сделать приятный сюрприз для одного своего близкого друга. Тоже очень известный человек. Не мне Вам говорить, что работу надо сохранить в тайне. Ваш слуга…
-Не переживайте, - мастер Анжело как можно беззаботнее махнул рукой, - парень очень послушный и исполнительный. Да и неразговорчивый, но главное его достоинство - он немного слабоумный. Так что ничего не поймет.
Эх, Сэнни, прости меня за ложь. Сегодня вечером и ночью, я буду очень нежно и не спеша извиняться перед тобой и за это. Только вот с сильными мира сего любые шутки плохи. И я не хочу подставить тебя ненароком.
-Я уверяю Вас, с этой стороны Вам совершенно нечего опасаться. У меня уже были подобные клиенты…
- Да, я знаю. Именно поэтому к Вам и обращаются. Вы умеете хранить тайны. И Вы - непревзойденный мастер.
Последний пассаж художник пропустил мимо ушей.
-Так что от меня хотят? И какие условия? Сроки?
- Будет еще несколько ограничений. Но думаю, все искупит сумма, которую Вы получите за свою работу. Если Вы согласны, то уже сегодня Вам доставят задаток…
-Ты представляешь! Восемь тысяч таллов! Восемь тысяч! Сэнни! – в порыве чувств мастер Анжело подхватил своего любовника и закружил по комнате. Сэнни сначала недоуменно нахмурился, а потом, заразившись его настроением, звонко рассмеялся. Он, конечно, не понимал. Да и откуда? Разве мог, уличный мальчишка представить себе такую сказочную сумму. Сам мастер Тотти и то представлял с трудом. Таких впечатляющих гонораров не получал даже его учитель.
-Придется писать ночами. Всего двадцать дней для такой работы! Эх, мало! Но я успею. Завтра я тебе дам денег. Сбегаешь в лавку на Складской площади, купишь побольше свечей! И не сальных, а восковых! Ох, Сэнни! Мы будем богаты. А станем еще богаче! Эта картина принесет мне славу! Попомни мое слово!
-А что он хочет? - немного настороженные, не смотря на прыгающие в них искорки смеха, внимательные серые глаза чуть охладили его пыл. Анжело выпустил мальчишку из своих объятий. Но самому на месте не стоялось. Широкими шагами он пробежал от одной стены мастерской, до другой, вернулся обратно. Чужой! Его состояние с полным правом можно бы было назвать сейчас – чешутся руки. Если бы не такое невероятное совпадение желаний таинственного заказчика и того, что он сам так давно мечтал сделать, мастер Тотти отказал бы мэтру Карбэту без всяких сожалений. Только тем, что он ему предложил ни один нормальный человек в здравом уме разбрасываться не станет.
-Он хочет, чтобы я нарисовал Марка с Лаконием! - торжествующе возвестил художник.
А вот Сэнни похоже его радости больше не разделял. Мальчишка вдруг помрачнел и как-то невразумительно хмыкнул:
-Ты лучше знаешь, что делаешь…
Работа заладилась сразу. Мастер Анжело так много думал над этим сюжетом, так долго собирался перенести его на холст, что он уже давным-давно сложился в голове в единую, цельную картину. И она прямо стояла перед глазами. Он знал, как пойдет каждая линия, как лягут складки ткани и свет от свечей, какой узор будет на доспехах Лакония, брошенных на пол, какого цвета глаза Марка. Капельки пота на висках младшего, яркая отметина на шее. Днем была страшная битва, а сейчас ночь. Их первая ночь и они только что любили друг друга. Он видел все, в таких пугающе ярких подробностях, словно сам невольно оказался свидетелем той сцены.
А вот эйфория от прозвучавшей из уст посредника суммы проходила быстро. Это было похоже на подступающее похмелье. Во рту как нагадили кошки, да и в голове гудит. И вспоминая, что делал и говорил вчера стыдно и не верится, неужели это был ты сам.
Эх, не зря говорят, что гордыня, зависть и жадность - вот те ловушки, в которые Леворукий заманивает тщеславных дураков. А ты дурак трижды. И попался во все разом.
А еще стала сниться всякая гадость. То он провалится в мутную тухлую лужу, то топит котят, то почему-то попадает в мясную лавку, и вокруг висят окровавленные туши, засиженные разъевшимися зелеными мухами.
Но даже без этого мастер Анжело Тотти постепенно начал понимать, что подписался на что-то очень грязное. Если бы неизвестный заказчик, способный запросто расстаться с восьмью тысячами, пожелал просто полюбоваться на сюжет, воспетый величайшими поэтами и драматургами прошлого, вряд ли бы мэтр Карбэт приезжал через день, посмотреть, как идут дела. А он не просто смотрел, он еще и указывал. И приходилось слушаться. Условия сделки, будь они не ладны!
Работать с чужих набросков всегда считалось дурным тоном. Тем более с явно ученических. Пусть и довольно удачных. Но мастер Анжело признавал, что типажи были подобраны очень верно. Он был категорически не согласен с Альбрехтом Рихтером и Анри Тонелером, изображавшими Лакония каким-то просто несусветным громилой. Марикьяре и сейчас не крупный народ, и вряд ли они измельчали со временем. И тот неизвестный натурщик, кто должен был стать прототипом старшего сына марикьярского царя, вписался в образ, что он уже давно видел своим внутренним взором просто идеально. Рост, если чуть выше среднего, довольно худощавое сложение человека привыкшего двигаться очень много, отлично развитые мышцы в которых чувствуется сила, но не гора мускулов. Не медведь, а скорее уж леопард. Если бы ему самому пришлось подыскивать подходящую кандидатуру, он выбрал бы что-нибудь очень похожее.
Да и надорэйский царевич тоже был почти в яблочко.
И это немного примиряло мастера Анжело с теми придирками, без которых не обходилось ни одного визита мэтра Карбэта.
Вот бордовый и алый на пологе кровати - цвета страсти. Ведь так естественно, что и в золотом перстне на среднем пальце любимца Астрапа будет рубин или гранат. Но нет, серебро и сапфиры. И только они и никак не иначе.
Очень светлая кожа Лакония, но он же южанин и, наоборот, должен быть смуглым. Хотя с волосами все верно. А вот с родинками Марка тоже странность. Тут, похоже, мэтр Карбэт сомневался, сказав только, что у юноши на лобке с разворотом влево и вверх к пупку должны быть четыре приметных пятнышка, напоминавшие созвездие Малой Кошки.
А еще эти шрамы… Конечно мэтр Карбэт в чем-то прав, оба воины и, должны быть и шрамы. Только вот какая же непонятная детальность. Рваная отметина на бедре у Марка. Точно, как на ученическом этюде. Неизвестный рисовальщик почему-то зацепился за нее и изобразил очень подробно, не просто парой штрихов, и мэтр Карбэт сказал, что она должна быть обязательно. Но вот зачем именно такая? От мечей и кинжалов подобных следов не бывает. И эти полосы на спине и плечах Лакония. Их так много, что просто живого места нет.
-Мэтр Карбэт. Поверьте мне. С чисто эстетической точки зрения вполне достаточно вот этого на плече, и вот здесь, под ребрами…
-Нет.
-Прошу прощения, но я не хочу грешить против исторической достоверности. Лаконий - великий полководец, но те, кто командует армиями, вряд ли лезут в самую мясорубку. А то, что вы требуете, иначе не назовешь. Послушайте моего совета… Я никак не могу понять, почему…
А сколько же злости в масляных глазках. И рот кривится в раздражении.
-Вам платят за работу, а не за советы и лишние вопросы, мастер Анжело. Если вы настолько любопытны, то уверяю Вас, найдутся люди, не менее интересующиеся. Только уже Вами…
Чужой! Что он имеет в виду!? Показалось, или старик испугался, словно в сердцах сказанул что-то лишнее? Вон как забегали его глазки. Есть в них что-то … крысиное. Да и сам он мерзок, как толстая, наглая крыса. Сэнни он тоже неприятен, ему даже не надо говорить, чтобы пошел прогуляться, пока мэтр Карбэт тут стоит и указывает. А Анжело слушает его как бестолковый школяр. Мальчишка сам всегда встает и уходит.
-Ты его раньше знал? - наконец, решившись, спрашивает Анжело. Он по-прежнему старается как можно меньше напоминать Сэнни о его прошлом, отлично понимая, что некоторые вещи не забываются никогда.
-Нет, - мальчик хмурится, но, похоже, не лжет, - Я его никогда не видел. Иначе бы запомнил. Но он такой… такой… подлый и скользкий. Он тебя ненавидит.
Ненавидит. Это не новость. Такие люди как мэтр Карбэт ненавидят всех, а любят только себя, ну еще и деньги. Но почему же всегда, как только он переступает порог мастерской у мастера Анжело холодок где-то под сердцем? Это не неприязнь, не омерзение, не ответная ненависть – это страх. Безотчетный и липкий, и с каждым днем он сильнее и сильнее.
Так уже было однажды. Говорят, есть люди способные предвидеть будущее. А может и выдумки все это. Но талант художника не только в твердой руке и выверенных линиях. Увидеть в обыденном и простом скрытое, и показать его другим, вот в чем истинное умение. И совершенно четкое ощущение надвигающейся беды за несколько дней, до того, как все рухнуло он запомнил очень хорошо. И все не понимал, откуда оно взялось в его безмятежной и вполне устроенной жизни.
Но, откуда он мог знать, что тот парень с блудливыми глазами не портовая проблядушка, а сынок дожа. Между ними и не было ничего серьезного, он терпеть не мог столь навязчивых и наглых. Но вот оказался последним, в чьем обществе его видели живым. Могущественный родитель не стал искать того, кто проломил черепушку его беспутному чаду и отдал весьма однозначный приказ своим ищейкам. А мастер Анжело в один день лишился всего. И таких радужных планов на будущее, и учителя, и друзей, и дома, который он уже почти считал родным…
А вот сейчас все словно повторяется. Не так и в то же время очень похоже. И, наверное, не стоит себя успокаивать, что это всего лишь обычное волнение, как всегда бывало, когда он заканчивал важную работу и думал, понравится ли заказчику, сделал ли он то, что от него хотели, сделал ли он сам, все что мог, потому как дешевая халтура в любом случае была недопустима. Его уже не радовали и обещанные деньги. Он даже к полученному задатку не прикоснулся. Замшевый мешочек с пятью сотнями был небрежно заброшен на шкаф, словно там не вполне приличная сумма, которую некоторые люди и за десять лет не могут заработать, а старые и замусоленные игральные кости.
И картину он уже почти ненавидел. Ненавидел и в то же время любил. Без всякой ложной скромности он понимал, что это его лучшая работа. Непревзойденная, потому как повторить подобное он не сможет.
Если бы только было можно повернуть время назад. Ну, зачем он подвязался на все это? Ему что, было мало денег? Не хватало славы? Признания? Так он все равно не получит ни того, ни другого.
Может и зря все, но своему внутреннему чутью мастер Тотти теперь доверял. В конце-концов, если это просто дурная шутка какого-нибудь сластолюбца, кому какое дело, что мастера Анжело не будет в столице. А если это не шутка... То лучше всего, что его здесь не будет.
-Мне завтра вечером, надо будет уехать по делам. Месяца на два. Может на три. Вот вам плата за мастерскую на пол года вперед, - помрачневший было хозяин, как же, терять такого постояльца, спокойный, баб не водит, да и расплачивается всегда вовремя, при виде денег закивал с готовностью. И заверил, что, конечно, никому не сдаст комнату мастера Тотти и никто туда не войдет.
-Нет-нет, одно исключение, вы все-таки сделаете. Вы видели мэтра Карбэта, не так ли?
Он заказал мне картину, но сможет забрать её только через день. А я не могу задерживаться. Вы пустите его. Он все знает. Деньги за работу попросите оставить у хозяина оружейной лавки в конце нашей улицы. Я с ним договорился.
А хозяин все мотал головой как балаганный болванчик...
-Ты же сказал завтра? - удивился Сэнни.
-Да, завтра, но уедем мы сегодня. Нам надо спешить.
-Что-то случилось? Плохое?
-Может да. Может – нет. Но я тебе все потом расскажу.
Зачем лишний раз пугать мальчишку. Он и так встревожен. И что-то совсем притих в последнее время. Может тоже, чувствует что-то?
-Это все из-за картины… - не спрашивает, а утверждает Сэнни. Что ж, он большая умница и все понимает. И только остается согласно кивнуть головой.
-Анжи, - он так мягко это произносит, что сразу теплеет на сердце. А вот то, что звучит дальше, окатывает ледяной водой.
-За нашим домом следят. У нас не получится уйти просто так.
А ведь ты совсем забыл, что твой такой ласковый ночами мальчик – уличный волчонок. И чтобы выжить, ему приходилось постоянно быть начеку. Слишком много охотников, слишком много ловушек. А волк всегда чует опасность раньше собаки.
-Ты уверен?
-Да, уверен. Я еще это заметил на следующий день, после того как первый раз к тебе приходил мэтр Карбэт. Один стоял в том проулке, у дома перчаточника. Другой на углу улицы. А еще один долго расспрашивал про тебя у булочника напротив. Мне повезло случайно подслушать. Он интересовался, кто к тебе ходит. А еще упоминал про Бордон…
Вот как! Последние стеклышки пугающей его уже почти месяц мозаики сложились в картину, от которой впору хвататься за голову. Его не просто так выбрали! Им, оказывается, интересовались! И можно быть уверенным, что они вытащили и растрясли все его грязное белье! И он подошел отнюдь не потому, что был лучший. А потому, что его можно прижать. И знать, что беглец из Бордона даже не рыпнется и не кинется ни к кому искать справедливости. И никто его не защитит. Но он сам тоже не пустое место! Разрубленный Змей! А что будет с Сэнни?
-С черной лестницы можно пройти на чердак. И через слуховое окно пробраться по крышам на другую улицу. Пока этот старый боров толкался у тебя, я проверил. Не думаю, что и там кто-то есть, - нет, его Сэнни действительно бесценная находка. А голова у парня варит почище чем у супрема Талига.
Что ж, он уже проходил через это один раз, пройдет и второй. Теплые плащи. Кинжал под рубашкой. А оставленный задаток он все-таки не возьмет. Эти деньги жгут руки и не принесут ему счастья и удачи. А они им с Сэнни теперь, ох, как понадобится…
Напряжение понемногу стало отпускать после Барсины. Торговец сукном и шерстью хоть и был родом откуда-то из под Аконы, мотался со своим обозом по всему Талигу и ничего не имел против, что к нему прибилась парочка путешественников. Мало ли куда людям понадобилось. Одеты вроде прилично, один может и чужестранец, говорит на талиге с небольшим акцентом, а вот мальчишка с ним - точно свой. Да и две пары дармовых рабочих рук не помешают. В обмен за безопасность. Все же кое-где на дорогах пошаливают, а пешие одинокие путники - лакомый кусочек для разбойников.
Мастер Анжело распрощался с торговцем в небольшой деревушке со смешным названием Блошиный овраг. Несколько домиков, да трактир. Понятно, что местные жили за счет проезжающих. В основном все таких же купцов. С хозяином удалось договориться на счет лошадей. Анжело не рискнул покупать их в Олларии, хотя там, скорее всего вышло бы дешевле, но время терять было нельзя, да и лучше всего прятаться на самом виду. Двое верховых всегда будут заметнее толпы народа в купеческом обозе.
В дороге было время как следует обдумать случившееся, и теперь мастеру Тотти казалось, что последний месяц он провел как в бреду. И, наверное, если бы не Сэнни, вся история с картиной и неведомым заказчиком вряд ли закончилась по-хорошему. Да она и не закончилась. Мастер Тотти был уверен лишь в одном: рисовать он пока не будет. Может год, может два, а может и лет пять. Ну, если только священник какой-нибудь сельской церквушки пожелает подновить повыцветшие фрески. Но и это потом. Позже. Сейчас даже мысль прикоснуться к кистям и краскам была отвратительной. А еще отвратительней было понимание – что ты сам подлец и почти ничем не отличаешься от тех негодяев, что втянули тебя в свою игру. И неважно, что было в ней ставкой. Все равно теперь не узнаешь. Шантаж или подкуп, какая разница. Анжело знал только то, что кого он рисовал под видом Лакония и Марка, на самом деле были живыми людьми. И вряд ли скажут ему спасибо за все его последние художества. И теперь мастер Тотти жалел лишь об одном. Надо вовремя было плеснуть маслом, чиркнуть огнивом и насколько бы все стало проще.
В дальнейший путь решено было трогаться после обеда. Анжело решил не скупиться и заказал хорошо прожаренное седло барашка. Не известно когда их теперь ждут нормальные стол и кров. Так что можно немножко гульнуть напоследок. Сэнни уплетал истекающее соком мясо за обе щеки. И только довольно жмурился. Анжело следил за ним и ковырял ножом так и не тронутый кусок в тарелке перед собой.
Сэнни, наконец, это заметил и с удивлением спросил:
-А ты чего не ешь?
-Да так. Думаю. На что бы ты хотел полюбоваться больше. На море, или цветение яблоневых и вишневых садов в Эпинэ?
-А просто меня спросить?
-Ну, считай, что я спросил.
-Тогда море, - уверенно ответил Сэнни и обернулся к подошедшему к ним трактирщику.
-Это что? Я не заказывал, - изумился Анжело, увидев в руках хозяина заведения кувшин с вином.
-Простите, добрые господа. Но купец, с которым вы сюда приехали, просил вас угостить. Не волнуйтесь, за все уже заплачено, - услужливо забубнил здоровенный детина, с внешностью типичного уроженца северной Придды.
-Не хотелось бы напиваться в дорогу, но раз так… Сэнни, давай сюда кружки.
Мальчишка вскочил и как-то неловко покачнулся, задев рукой по кувшину, а в следующий момент трактирщик обескуражено хлопал глазами, глядя на груду черепков и расплывающуюся на полу, отмытом почти до белизны, кроваво-красную лужу.
-Ох, какой же неуклюжий! – покаянно воскликнул его всегда такой грациозный мальчик, а Анжело вдруг почувствовал, как туго натянутая, болезненная струна, которая появилась у него прямо где-то в сердце в тот день, как их «осчастливил» своим визитом мэтр Карбэт лопнула и ему стало легко и беззаботно, как, наверное, никогда раньше в жизни и не было. Художник довольно расхохотался, и, гладя на трактирщика, озадаченного такой странной реакцией, махнул рукой:
-Ерунда Сэнни. Это нам с тобой на счастье!
***
Обычные люди не ездят на закатных тварях. А этот гнедой жеребец был явно закатной тварью, злющей и очень сильно себе на уме. Косил глазом и сердито грыз удила.
Хозяин дома на Хлебной улице опасливо попятился, стараясь держаться подальше от грозной зверюги и стянул с головы шляпу.
А вот всадник, на первый взгляд полнейшая безмятежность.
-Любезный, не подскажите, не в этом ли доме живет мастер Анжело Тотти?
-Да, в этом. Только он уехал, благородный господин.
-Давно?
-Да уж третий месяц как…Должен вот-вот вернутся.
-Мне бы хотелось заглянуть в его комнату.
Вроде вежливые, чуть насмешливые интонации. Но за ними такое… Сразу понимаешь, что отказать будет себе дороже. Он, конечно, обещал мастеру Анжело, и все сделал, как тот просил, но ведь нет же его сейчас, и ничего он не узнает. Да уж и какие там великие тайны! А потом это не первый человек, кто интересуется его постояльцем, после его отъезда еще заходили люди, всякие, спрашивали…
Толстяк для виду тяжело вздохнул, чуть помялся, но подкинутая золотая монета тут же прибавила решимости, и он приоткрыл дверь, приглашая незнакомца идти за ним.
В комнате художника ничего не изменилось. На мольберте незаконченный портрет какой-то горожанки во вдовьем чепце. Еще несколько картин у стены. Банки и баночки, бутылки и кисти. И пылищи вокруг! Словно в этой комнате никто не бывал не каких-то три месяца, а лет пять, никак не меньше.
Незнакомец чуть постоял в центре мастерской и заинтересовался несколькими рисунками на бумаге, приколотыми к стене. Один даже снял. А потом, словно рассердившись на что-то, скомкал, бросил на пол и быстро вышел вон, не забыв, правда, одарить хозяина еще одной родной сестренкой той первой золотой монетки.
Толстяк опять вздохнул и поднял измятую бумажку. Расправил. Это был… Как там его постоялец называл? Набросок, вот! Юноша лет семнадцати, сидящий на стуле, совершенно обнаженный. Странные картины рисовал мастер Тотти, ну да кто их разберет этих художников! А парень красивый, свободная, расслабленная поза, и лишь кусок наброшенной на бедра ткани прикрывает самый срам. Похож чем-то на того мальчонку, что прислуживал его постояльцу, но не он. Толстяк аккуратно пришпилил рисунок туда же где он и висел.
Когда хозяин опять вышел на улицу, его визитера уже и след простыл. Зато со всех ног спешил сосед. И лицо у него было.. То ли пожар в доме, то ли потоп, то ли воры забрались.
-Что он у тебя забыл?
-Кто?
-Ну, этот…
-А ты его знаешь?
-А ты разве нет?
-Первый раз вижу!
-Вот дурья башка! Это ж Ворон!
-Ворон!? И чего ж ему от моего постояльца понадобилось?
Сосед в задумчивости поскреб затылок. Пожал плечами.
- Вот уж воистину, чудной день, - вздохнул толстяк, - И чего-то звонят сегодня странно.
-А чего странного? Поминальная. В Святой Октавии.
-Это ж по кому?
-Да, слышал я, наследник Приддов теперь прогуливается по Рассветным садам.
-Он же молодой совсем был! Болел или опять своими пырялками благородные господа мерялись?
- Да нет, вроде. Толстая Марти сегодня на рынке болтала, что на охоте погиб.
-Эххх, жизнь человеческая. Коротка и бессмысленна. Кому шелк и бархат, кому навозная куча. Но начинается во мраке и страдании, да и уходит в страдание и мрак.
-Ишь ты! Философ!
-Сам ты - силософ! Лучше б стаканчик налил соседу.
-Так отчего ж не налить. Пойдем… |