Герцог Алва был давним и очень почитаемым клиентом галантерейщика Жанно Котэ с улицы Перчаточников, и поэтому только его посыльным дозволялось тревожить хозяина большой и процветающей лавки в самый, казалось, неурочный час. Любых других выставили бы, даже не выслушав. Так что, когда слуга растолкал его посреди ночи и вытащил из под теплого бока молодой супружницы, мэтр Жанно даже и не подумал возмущаться. Правда, спросонья ему показалось, что на протянутом листке бумаги слишком уж много ноликов.
- Вы уверены, что монсеньор не ошибся?
- Монсеньор никогда не ошибается, - твердо ответил молодой чернявый парень и шкодливо сверкнул темными, как переспелая черешня, глазами. Мэтр Жанно согласно кивнул, увидев толстенький кошель с золотом, и велел будить своего помощника. Странный каприз известного своим непростым норовом герцога следовало исполнить как можно скорее, а ему в одиночку с таким объемом работы явно быстро не управиться…
Все началось с того, что щепетильный Рамон Альмейда, вдоволь намурчавшись над вожделенными лоциями проливов и мелей, в очередной раз вспомнил о главном виновнике сей нечаянной радости. Премия в тысячу таллов за счет Адмиралтейства, это вам не бакранский козел чихнул, конечно, но все же такая сумма для наследника Дораков не была выдающейся. Денег он что ли не видел?
- Тааак… - задумчиво протянул вице-адмирал и почесал кончик носа, - Целовать, значит, нельзя.
- Нельзя, - покладисто кивнул головой Эмиль Савиньяк, развалившийся в кресле и приканчивающий очередную бутылку «Слезы». А «слез» этих было за вечер выпито уже немало. Как, впрочем, и «крови». Так что компания из одного маршала, одного генерала и одного адмирала, символизирующая крепкую и нерушимую дружбу всех родов войск государства Талиг, вплотную подошла к тому градусу, после которого люди либо падают замертво спать, либо их тянет совершать поступки, иногда совершенно странные и необъяснимые с точки зрения нормальной человеческой логики. Судя по всему, спать никто из блестящей троицы не собирался, а значит…
- А круиз? На адмиральском флагмане? Вдоль побережья Кэналлоа, с заходом на Марикьяру, купание в открытом море?
- А с тазиком ты за ним сам будешь прыгать, Рамон? Или Салину приставишь? – насмешливо пресек полет фантазии размечтавшегося моряка Первый Маршал.
- Почему с тазиком?
- Он же, как ты чудесно выразился - сухопутная кошка. А сам знаешь, что бывает, когда такая кошка попадает на корабль.
- Дааа… Я помню… Каммориста… Хорошее было время…- мечтательно вздохнул Альмейда, - Хоть и говорят, что подлецу все к лицу, но тебе совсем не идет зеленый цвет, Росио.
- Ох, лучше не напоминай, – болезненно поморщился Ворон, - А я ведь, прошу заметить, хоть и кошка, но лапы намочить в воде успел. Не думаю, что парню для счастья не хватает только морской болезни. Придумай что-нибудь другое, Рамон.
- А, может, ему подарить чистокровного мориска? – адмирал сдаваться не желал.
- Он ездит на чистокровном мориске, - вставил свое слово Эмиль, и взялся за новую бутылку.
- Какой ужас, - совершенно искренне возмутился Рамон Альмейда и с явным осуждением посмотрел на своего соберано, словно это он был виноват в том, что наследник Дораков не нуждался ни в чем, - Совсем немного, и я подумаю, что на самом деле Анри Дарзье внебрачный сын твоего батюшки. Еще один человек в Талиге, у которого все есть!
- Ошибаешься, Рамон. У меня далеко не все есть, чего бы мне хотелось.
- И чего же?
- Войны, вина и женщин. Хотя… Вина на сегодня достаточно. Королеву я навещал не далее как прошлой ночью. Остается только война. Ну, да она когда-нибудь обязательно будет… - меланхолично протянул Алва и закинул ноги на стол.
- Надеюсь, у корнета Дарзье, другие предпочтения, - пробормотал Альмейда.
- О да, именно так! Ты не представляешь, насколько близок к истине! – непонятно с чего вдруг развеселился Ворон, чем вызвал очередной недоуменный взгляд от своего друга детства и почему-то осуждающий от Эмиля, - Кстати, с завтрашнего дня - теньента Дарзье. Как только Лионель прочухается, я скажу ему, чтобы занялся представлением к повышению в чине.
Упоминание имени старшего Савиньяка вызвало новый приступ оживления у Альмейды. Адмирал аж подскочил.
- Слушай! А может у Лионеля и спросить? Он все-таки его начальник. Вдруг, знает?
- Вот как раз у Лионеля и не надо, - твердо, как отрезал, произнес Эмиль.
- Мне кажется, вы от меня оба что-то скрываете. Сначала с этим покушением. А теперь с предпочтениями корнета Дорака, - неожиданно надулся вообще-то совершенно необидчивый Рамон и уселся обратно в кресло. Савиньяк-средний выжидающе уставился на Алву, напустившего на себя самый что ни на есть безразличный вид, тяжело вздохнул, поняв, что от Ворона поддержки не дождешься и действовать надо на свой страх и риск, почесал в затылке и, наконец, довольно нерешительно проговорил:
- Видишь ли, Рамон… Тут такое дело…
Эмиль отлично понимал, что с братом надо что-то решать, и как можно скорее, потому как то, что происходило с ним в последнее время, совсем уж никуда не годилось. О, нет! Внешне Лионель Савиньяк выглядел как всегда. Галантный придворный, блистательный офицер, самодовольный и уверенный в себе светский щеголь. Но вот то, что скрывалось под этим напускным глянцем, Эмилю не нравилось совсем. Хотя бы по контрасту с тем, что он чувствовал.
А чувствовал он очень много. Иметь брата-близнеца, это, скажу я вам… Хотя в детстве казалось забавным, когда Лионель рассаживал себе ладонь, взобравшись на старую яблоню в саду, а у тебя самого начинала ныть рука. У них даже зубы мудрости начали резаться в один день, хотя они и находились за не одну сотню хорн друг от дружки.
Всегда так было. Расстраивался Лионель, начинал кукситься и Эмиль, хорошо было Эмилю, веселился и Лионель. Даже когда они и не были рядом, один очень точно и четко улавливал настроение другого. И пусть их считали разными по характеру, даже здесь они на самом деле оказались очень похожи. Просто Эмиль в отличие от старшего брата свои тайны хранил куда лучше. Конечно! Разве кто мог бы подумать, какие омуты прячутся за казалось бы открытым и беспечным нравом Савиньяка –среднего. Никто! Ему удавалось дурачить даже Рокэ. И он собирался делать это и дальше.
Но именно поэтому Эмиль раньше Лионеля догадался, что происходит между ним и Алвой. Старший близнец сам не отдавал себе отчета, почему его так тянет к синеглазому родичу, а Эмиль уже знал и понимал, в чем истинная причина. Но он просто молчал. Молчал тогда, молчал год за годом, упорно и долго. Его прорвало лишь один раз, и он уже пожалел об этом, потому как Лионель не стал его слушать. Что, впрочем, оказалось вполне ожидаемым. Упертость была из тех фамильных черт, что его брат перенял в полной мере. Все-таки не зря их дальние предки избрали геральдическим животным оленя. «Вот скотина рогатая!» - сколько раз приговаривал Эмиль, про себя естественно, а не вслух, когда старшенький своим упрямством выводил его из себя.
Впрочем, отношение Неля к Алве он понимал. И сам испытывал к нему безмерное уважение и восхищение с тех самых сопливых пяти лет, ничуть не меньшее, чем брат. Вполне возможно, сложись все иначе, он тоже мог бы попасться на ту же удочку, что и Нель. В этом Эмиль очень хорошо отдавал себе отчет и не раз благодарил собственную судьбу, везение, а может и мозги, хотя какие там были мозги в юношестве, в этом возрасте думаешь чем угодно, только не головой. Даже нарочитое демонстрирование пристрастий, резко отличное от влечений, что испытывал брат, было тоже своего рода защитой. Они же близнецы, не так ли? Так что желания, свойственные Лионелю, ему были совсем не чужды. Но он им ходу не давал. Особенно глядя, к чему это привело брата. Он все бы отдал Лионелю, сделал бы что угодно, но вот оказаться на его месте не желал ни себе, ни самому злейшему врагу.
Крутить роман с Алвой было тем же самым, что любиться с пороховой бочкой. У которой подожжен запал.
Но было бы полбеды, если все это оказалось лишь именно что романом, связью, отношениями удобными для обоих. Но нет. Это была любовь. А любовь – штука крайне опасная и неудобная. Она всегда мешает. Она всегда ярмо, пусть иногда и кажется, что ты не чуешь его настоящего веса, но просто так с себя не скинешь. Это всегда риск, и риск вдвойне, когда она взаимна. А она была таковой, по крайней мере, в самом ее начале. Что уж потом случилось с Алвой, и какие кошки его покусали, Эмиль не знал, да в общем-то и не хотел. Лезть в личную жизнь родного брата и близкого друга – последнее дело. Но Ворона он не осуждал. За годы общения с Рокэ одну вещь Эмиль усвоил совершенно четко – что бы о нем ни болтали, Алва всегда знал, что делал. Он мог быть жесток, мог быть беспощаден, но уж чего-чего, а зла Лионелю не желал никогда. Наоборот. Правда, наверное, лучше для собственного душевного спокойствия и не вдаваться, что же на самом деле Рокэ вкладывает в понятие «добро».
Но Эмилю было очень жаль брата, никак не желающего избавиться от собственных иллюзий, и, как ни малодушно это признавать, себя тоже. Он не просто видел, как мечется Нель, как его корежит и выкручивает в агонии чувства, что он не хотел отпускать. Порой Эмиль ощущал это так остро и явственно, как будто все происходило с ним самим. И в эти мгновения хотелось просто и банально настучать по голове обоим. Ладно – эти два болвана тянут жилы друг другу, но он то в чем виноват?
Собственно, Эмиль хотел лишь одного – чтобы Лионеля, наконец, отпустило.
Иногда ему казалось, что этот момент вот-вот наступит. Иногда наоборот, спираль диких, мучительных страстей закручивалась еще туже. Но так погано, как в последнее время, не было никогда. Словно Лионель провалился в глубокую, черную яму и выбираться из нее не хотел. А, может, и просто не понимал, что надо как можно скорее карабкаться наверх, пока тебя не затянет окончательно. И вместо этого метался по ее дну, наматывая круг за кругом и надеясь, что так убегает от самого себя, на самом деле только загоняя все больше.
Сначала Эмиль думал, что опять все дело в Алве. Но когда герцог вернулся в столицу, глядя на то, как они с Лионелем держатся друг с другом он понял, что на этот раз Рокэ ни причем.
Ответ оказался неожиданным, но вполне закономерным. О да, его дорогой братец опять показал себя во всей красе. Расставшись, наконец, с одной проблемой, он тут же отыскал себе на задницу новую. Но кто бы мог подумать! Племянник кардинала, тихий и незаметный бывший оруженосец бывшего же Первого Маршала. Впрочем, мальчик был не так прост, как казалось. Эмиль тоже неплохо разбирался в людях и успел это заметить во время краткой беседы с неудачливым претендентом на должность порученца при штабе Первого Маршала нынешнего. И уже тогда насторожился, почувствовав напряжение между ним и братом. Впрочем, когда они успели и при каких обстоятельствах, Эмиля интересовало мало. Ясно было одно.
Братец умудрился не только втрескаться по уши, но и еще как следует наломать дров. А уж как Лионель может обидеть – Эмиль знал не понаслышке. И как умеет признавать собственные ошибки тоже. Хотя тут правильнее было бы сказать - не умеет. Во всех их конфликтах первый шаг всегда делал Эмиль.
Нет, одно явственное различие между близнецами все-таки было. В достижении целей Лионель предпочитал обходные маневры и интриги, надеясь ловкачеством свести возможные потери к минимуму, а Эмиль полагал, что, как правило, проще и честнее идти прямым путем. Только как втолковать это Нелю? Привычка и способности к придворным выкрутасам у брата в крови, и уж тем более, сейчас не тот момент, когда он станет его слушать. Нарычит, нафырчит и посоветует не лезть, куда не просят. Не надо быть провидцем, чтобы знать, что все будет именно так. А виконт Дарзье… Что-то подсказывало Эмилю, что там он встретит нечто подобное. А уж пытаться отыскать то место, где благополучно дрыхнет совесть Рокэ Алвы – так вообще гиблое дело. А вот Рамон - человек понимающий. И знает как облупленных и его, и Лионеля. И болтать не будет лишнего. И брат его очень уважает и всегда прислушивается. А еще, у него трезвый взгляд, ну ладно, глядя на батарею красующихся на полу бутылок, совсем не трезвый, но все равно не зашоренный, как у других, на те вещи, от которых большинство предпочтет стыдливо отгородится. Хотя впутывать его в эту историю…
Если бы они вот так мило сидели еще вчера – Эмиль и не подумал бы просвещать Альмейду на счет перипетий личной жизни своего старшего брата. Но это было вчера. А сегодня, осознав реальность перспективы скоропостижно принять графский титул, о котором он никогда не мечтал, да и не хотел, Эмиль понял, что тянуть дальше и надеяться, что братец сам во всем разберется уже нельзя. Итак, все слишком далеко зашло…
- Вот… олень-то! – возмущенно выдохнул Рамон и погрозил кулаком в сторону дверного проема, - Уши бы ему надрать, как следует.
- Так надери. Может он тебя послушает, - великодушно разрешил Эмиль. В этом с Альмейдой он был совершенно солидарен. Брат слишком заигрался. И с собственными чувствами и что куда важнее с чувствами других. И нет обид страшнее и непростительнее.
Анри Дорак руку себе отгрызет, но не протянет ее первым. У мальчика достанет и гордости, и воли. Не зря, догадавшись, с чего так переколодило Лионеля, он за ним столько наблюдал. Может, для других и было незаметно то, что происходило между братом и виконтом Дарзье, они оба с поразительным артистизмом держались на людях, но Эмиля им было не провести. Он не знал, конечно, нюансов и подробностей, да этого было и не надо, но то, что мальчишка оскорблен почти смертельно, он понял. Да и к тому же упрям, почти так же как сам Лионель. А что было причиной, слово, дело, или же всего лишь эгоистичное бездумное пренебрежение уже никакой роли не играло.
- Я могу подержать, если что, - внес свою лепту до сего момента безмолвствующий Алва. Эмиль догадывался, что в этой истории, пусть и косвенно, Рокэ тоже замешан, но все же предпочел деликатно опустить свои догадки и предположения. Впрочем, Рамон был не дурак и кузена своего тоже знал очень хорошо, так что Алва в свою очередь получил от него обещание, что следующим пунктом он доберется и до его ушей.
- Развели тут игры. Олухи! – Альмейда казался настроенным решительно. Все-таки он был истинным сыном Марикьяры, а темпераментные и любвеобильные южане относятся к нежным чувствам совсем не так, как в пропитанном цинизмом и холодным расчетом Талиге. В Олларии давно верность не в почете, а количество измен в высшем свете приравнивается к воинским подвигам. А вот на острове бесстрашных мореходов до сих пор вздыхают над балладами о бессмертной любви. К тому же Рамон был исключительно порядочным человеком, а высокий чин не избавил его от склонности к романтизму. Так что слова Эмиля нашли в его душе и сердце живейший отклик. Он негодовал по поводу Лионеля и сочувствовал Анри Дарзье.
Последовавшие затем полчаса разговор завертелся вокруг вправления мозгов старшему Савиньяку. Способов было предложено довольно много, но ни один не годился. Алва скептически хмыкал всякий раз и качал головой, и Рамон с Эмилем, признавая его бесспорные тактические таланты, опять начинали поиск новых обходных путей. Тема действительно была непростой, и для облегчения мыслительных процессов Хуану пришлось совершить еще один рейд в винные погреба особняка кэналлийского соберано. Все, что было припасено до того, они как-то незаметно уже опустошили. Дополнительные вливания помогли, но немного. Алва тер своими изящными, музыкальными пальцами лоб. Рамон взволновано мерял шагами кабинет. Эмиль наблюдал за всем, заняв стратегически верную позицию в кресле у камина, и отчетливо понимал, что их начинает заносить куда-то ни туда. Еще бы вот знать куда.
- Между прочим, у нас на обсуждении - два вопроса. Если вы, конечно, не забыли, господа, - Алва прищурил глаза, а Эмиль внезапно сообразил, что за всю свою довольно богатую событиями жизнь, настолько хорошо поддавшего Рокэ он еще не видел. В демонстрации беспробудного пьянства на военных советах было куда больше игры, в том числе и на нервах всей этой армейской самодовольной шушеры, а сейчас Алва уже не притворялся. По привычке поставив на подлокотник опустевший бокал, он неловко махнул рукой и если бы не пушистый ковер, смягчивший падение, осколки алатского хрусталя брызнули бы в разные стороны. Рокэ недоуменно уставился на пол, словно не понимал, как бокал там оказался, вздохнул, и, потянувшись за новой бутылкой, открыл ее, перелил содержимое в кувшин и, чуть взболтнув, отхлебнул прямо с острого носика.
А Рамон внезапно прекратил изображать из себя маятник, и замер четко в центре кабинета воздев руку вверх. Указующий перст был направлен на дубовую потолочную балку.
- Росио! Ты гений! – возопил вице-адмирал талигойского флота, а Алва церемонно кивнул.
- Спасибо, Рамэ, я знаю. Но это ты к чему?
- Как к чему? – Рамон, кажется, был поражен бестолковостью обычно такого сметливого друга детства, - Ты же сам сказал, у нас два вопроса. А мы решаем только один. Надо решать их вместе.
- Угу, - согласился Алва и выжидательно уставившись на него, и был прав. Умственная деятельность Альмейды подогретая винными парами, наконец, получила толчок в нужном направлении.
- Так вот. От Адмиралтейства премируем виконта Дарзье одним из Савиньяков.
- Только не мной! И не Арно! Он еще маленький! – не на шутку напуганный неожиданной новаторской идеей Рамона поспешил подать голос Эмиль, но тот от него лишь отмахнулся. Все его внимание было приковано к Алве.
- Вопрошаю тебя как Первого Маршала Талига, согласен ли ты передать во временное, эмм… распоряжение флота оного же Талига капитана королевской охраны Лионеля Савиньяка для премирования особо отличившегося… - Рамон был не в том состоянии, что способствует построению длинных и сложных словесных конструкций и поэтому на мгновение прервался, но Алва уже понял ход его мысли:
- Хмм… - протянул Ворон, - С юридической точки зрения, конечно, непосредственный начальник Лионеля - Его Величество, но учитывая сложность ситуации… Я не против. К тому же Его Величество можно и не вводить в суть проблемы, он все равно ничего не узнает. Так же как и Его Высокопреосвященство, по причине как раз обратной. Он и так все узнает, - Алва перевел дух, долгие речи тоже на данный момент были не его коньком.
– А тебе нужен письменный рескрипт или моего слова будет достаточно?
- Ненавижу все эти бумажки! – брезгливо поморщился Рамон.
- Тогда забирай под мое слово и ответственность! – решительно провозгласил Рокэ, - Я завтра напишу Его Величеству, что Нель неважно себя чувствует и ему требуется отпуск по ранению. Думаю, Фердинанд переживет без него несколько дней.
- Ох, - Рамон неожиданно вспомнил о том, что предшествовало их такому во всех отношениях удачному вечеру, и забеспокоился, – А вдруг и правда ему плохо? А мы тут… Все так чудесно распланировали…
- Не волнуйся. Кончита знает толк в морисских снадобьях, так что когда завтра Нель проснется, он будет свеж и просветлен, как морской огурец. Но предлагаю доставку премии осуществить сегодня же. Завтра могут возникнуть осложнения.
- Ага, - хохотнул Эмиль, представив себе какие будут «осложнения», когда брат вернется в состояние дееспособное, и отсалютовал Рамону ополовиненной и уже не упомнишь какой по счету бутылкой, - Осталось только ленточкой перевязать.
- А, между прочим, это удачная мысль. Только ленточек понадобится много, - совершенно серьезным и неожиданно трезвым голосом вместо Рамона отозвался Алва и, отставив кувшин, потянул со стола чистый листок бумаги. А Эмиль вдруг подумал, что кажется только вот что, он сболтнул лишнего…
Кончита хорошо знала свое дело. Лионель Савиньяк после лечебной настойки доброй женщины спал так крепко, что у него над ухом можно было хоть бить в полковой барабан, хоть палить из пушек. На выбор. Все равно не разбудишь. Для верности, правда, Алва все равно крепко встряхнул его за здоровое плечо, но капитан королевской охраны даже не пошевелился.
В приемную ввалился Рамон. В его широких лапищах все эти свертки, в срочном порядке доставленные от мэтра Жанно, казались крохотными. Впрочем, как и все вокруг. Эмиль, отнюдь не считал себя обделенным в росте, но рядом с Альмейдой он сам себе казался мальчишкой-подростком, едва достающим рослому марикьяре до плеча макушкой. Уж слишком внушительной была его персона, практически такой же, как и кормовая фигура на адмиральском флагмане. Однако, не смотря на количество принятого на грудь, двигался Рамон абсолютно бесшумно и с удивительным изяществом большого человека, опасающегося ненароком кого-нибудь задеть, либо что-то сломать.
Алва ножичком для зачистки перьев ловко вспорол хрусткую упаковку и на пол полился настоящий водопад из алых кружевных, шелковых и атласных лент.
- Вы только посмотрите, какая прелесть! – восхитился герцог, сноровисто наворачивая пышный бант и примеривая его к растрепанной шевелюре Лионеля Савиньяка, по-прежнему дрыхнувшего с беззаботностью невинного младенца.
- Ты абсолютно прав с родовыми цветами, - деловито подтвердил Рамон Альмейда, вскрывая следующий сверток, где оказались тоже ленты и тоже алые, с единственным отличием - у всех был золотой кант. А Эмиль, не удержавшись, прыснул от смеха: - Он нас по одному будет отстреливать или все-таки вызовет на дуэль? – вопрос был риторический, но довольно важный. Однако Алва, как всегда, видя перед собой поставленную цель, в первую очередь думал о ней, а не о возможных трудностях и последствиях. Первый Маршал сердито зашипел на своего генерала:
- Разговорчики в строю! У нас мало времени и много дел. За работу, господа! Кто кого будет отстреливать и вызывать выясним позже.
В три пары рук управились они довольно быстро. Но когда их взглядам предстала, наконец, вся картина целиком, от хохота скрутило даже Алву.
Впрочем, Рамон с Эмилем от него не отстали. Все трое обессилено сползли на пол. Савиньяк-средний не мог поручиться за остальных, но лично у него самого от судорог неудержимого смеха уже болело в груди и кололо где-то под ребрами.
- Не могу… Не могу больше… Олень в бантиках… - борясь за каждый новый вдох, простонал Эмиль. Каждое утро он с немалым удовольствием гляделся в зеркало и то, что он там видел, наполняло сердце гордостью, а так же благодарностью маме с папой. Конечно, с Рокэ никто не сравнится, но все же Эмиль самодовольно считал, что они с братом входят в тройку самых красивых мужчин Талига, так что отдавать первенство Алве было совсем не обидно. Но при этом эпитеты «хорошенький» и «прелестный» для них не годились совершенно. Но вот сейчас, изукрашенный различными по размеру и фактуре бантиками и бантами, Лионель Савиньяк был именно что хорошеньким и прелестным. Даже неизбежная бледность от потери крови необыкновенно ему шла, делая моложе лет на десять. Черты его лица разгладились, осталась только маленькая страдальческая морщинка между бровями. Густые и темные, с легким золотистым оттенком ресницы отбрасывали на щеки синеватые тени. Брат преспокойно спал и не чуял, какую каверзу затеяли его лучшие друзья, и одна его рука безвольно свесилась с подлокотника. На запястье тоже красовался бант и почему-то наводил на мысли о венчальном браслете.
- Какая красота! – умиленно вздохнул Алва, глядя на дело рук своих и сотоварищей, - А, вот, Рамэ, посмотри! Он шутливо ткнул Альмейду под ребра, привлекая его внимание, - Ты не находишь, что этот абстрактный рисунок очень похож на райос?
Расшитая золотистыми зигзагами широкая алая лента обвивала талию Лионеля, а потом струилась через правое плечо на манер первомаршальской перевязи.
- Ты намекаешь на кровную месть?
- Да уж, какие тут намеки. Все сказано прямым текстом.
Рамон супротив ожиданиям широко ухмыльнулся. И крепко хлопнул Алву по плечу.
Остался только один неучтенный момент – доставка ценного груза до адресата. Впрочем, здесь быстрее всех сориентировался марикьяре:
- Верхом не получится. Рокэ! Вели заложить экипаж.
- Фи! – презрительно фыркнул Ворон, но правота в словах вице-адмирала была. Тащить через пол-Олларии капитана королевской охраны в таком виде означало оставить город без сплетников, потому как от подобных новостей их всех ожидал припадок родимчика на утро.
О том, что виконт Дарзье вообще-то в такое время должен быть дома и видеть десятый сон, а еще неизвестно, как он отреагирует на нечаянно свалившуюся на него радость от Адмиралтейства, они сообразили уже подъезжая к особняку Дораков. Экипаж потряхивало на булыжной мостовой столицы, а Лионель все так же беспробудно спал, привалившись головой на плечо Эмиля. Отступать было поздно по любому, да и потом все трое отступать не привыкли. Так что основной стратегический план пришлось быстро подкорректировать, и на разведку пошел Рамон. В общем-то, предосудительного в том, что вице-адмирал решил нанести визит человеку, оказавшему столь неоценимую услугу флоту Талига, и мало того, если учитывать возможные перспективы и последствия так самому королю, было только одно – глубокая ночь.
Однако все их опасения оказались напрасны. Дворецкий сообщил, что виконт Дарзье еще не вернулся со службы.
Рамон наплел про то, что ему срочно необходимо приступать к непосредственным обязанностям, и рано утром он уезжает на свою родную Марикьяру, и какая досада, что ему, видимо, не удастся лично пожать руку молодому человеку, столь блестяще проявившему себя. Но премию от Адмиралтейства он вручит прямо сейчас. Немного растерявшийся дворецкий не смог выдать достойный аргумент против. А в заявлении вице-адмирала, что груз для виконта Дарзье очень ценный, но крупногабаритный, подвоха не уловил.
Глаза дворецкого на лоб поползли чуть позже, когда под безумным переплетением алых лент и бантов он разглядел, а главное узнал в лицо, что это за груз. Но большим потрясением для пожилого верного слуги семьи Дораков оказались, пожалуй, носильщики. Эмиль, заметив, как старик щиплет себя за запястье, явно надеясь, что подобное явление посреди ночи всего лишь приснившийся ему кошмар, чуть не рассмеялся и чуть не выпустил ноги брата. Алва поддерживал Лионеля подмышками. И, как оказалось, ориентировался Ворон в особняке неплохо, сразу завернув к лестнице. - Куда несете? – поинтересовался Рамон, оказывающий в данный момент содействие чисто морального свойства.
- В спальню, - уверенно ответил Алва.
- Что, сразу в спальню?
- Ну не в столовую же!
Эмиль не выдержал и все-таки заржал, однако ноги брата так и не выпустил.
Алый бархат тяжелого полога над родовым лежбищем Дораков был один в один с цветом лент. На резных деревянных столбиках по углам кровати застыли в вечной погоне неутомимые борзые. Эмиль с Алвой осторожно уложили Лионеля прямо на покрывало, поближе к левому краю постели и Рокэ навел последние штрихи, расправив несколько помявшихся бантов. Еще раз критическим взором окинул результат их совместных стараний и заявил, что пора убираться. Однако, спустившись вниз, подозвал к себе дворецкого, сунул ему в руку конверт, и начал что-то втолковывать.
Эмиль с Рамоном как ни старались, расслышали только последнюю фразу:
- Сболтнешь лишнего, отрежу язык.
Все-таки Рокэ немало поработал над своей репутацией, и сей кропотливый многолетний труд теперь приносил вполне ожидаемые плоды. Дворецкий Дораков побледнел и схватился рукой за сердце, но с готовностью закивал. Собственный язык был ему очень дорог.
Алва предложил вернуться к нему в дом и отметить столь блестяще проведенную кампанию, но Эмиль отказался. Он чувствовал, что с возлияниями, хотя бы на время, надо себя попридержать, ну и потом, количество выпитого уже давало себя знать и больше всего хотелось приклонить хоть куда-нибудь голову. Ворон не стал настаивать. Но поставив ногу на ступеньку кареты неожиданно обернулся и окликнул Савиньяка:
- Эмиль!
- Что, Рокэ?
- Я думаю, Лионель нас вызывать не будет.
- Это почему?
- Потому что нас вызовет Анри Дарзье.
- Эммм? – замялся Эмиль не понимая к чему клонит Алва. Но тот с разгадками тянуть не стал.
- Рамон? – обратился он к уже усевшемуся в карету Алмейде, - Ты узлы какие вязал?
- Как какие? Морские. Двойные.
- Да, я вот тоже… - тяжко вздохнул Алва, а Эмиля согнуло пополам в новом приступе смеха.
В том, что случилось, виноват только он сам и никто иной. Анри Дарзье был в этом уверен.
Когда до дворца дошло известие о покушения на капитана королевской охраны, Анри не понял, как он смог дождаться, когда его, наконец, сменят, и со всех ног помчался в особняк Савиньяков. Ему плевать было и на собственные обещания, что он больше не подойдет к Лионелю, и даже не посмотрит в его сторону, и на гордость, и на обиду, которая теперь казалась такой мелочной и глупой, что он бы над ней посмеялся, если бы мог. Внутри все замирало от ужаса и ощущения непоправимой беды, что он сам накликал. Не смотря на то, что его родной дядя избрал карьеру священнослужителя, в семье Дораков не очень то верили во всеблагого Создателя. Но слова кардинала Сильвестра о том, что с просьбами и молитвами к богу следует быть осторожнее, он ведь может и ответить, Анри почему-то запомнил хорошо. И в который раз проклинал себя за недостойные мысли, но он и правда, за прошедшие полгода не раз и не два думал о том, что может быть лучше, если бы он в своей жизни вообще никогда не знал Лионеля Савиньяка. И ничего бы не было. Ни безумных ночей. Ни колдовских темных глаз. Ни этого ничем неукротимого жара внутри, что зарождался сразу, стоило только услышать негромкое и властное «Подойди ко мне». И не было бы этой дикой боли, когда кажется, что грудную клетку по живому вскрыли тупым ножом и вырвали сердце.
Но сейчас для него основным чувством стал страх. Страх неизвестности и страх простых, но беспощадных слов, говорящих о том, что он опоздал.
В срочной депеше Первого Маршала было только то, что капитан королевской охраны ранен, и больше ни строчки о том, ни на сколько тяжело, ни в каком он состоянии, но офицеры в кордегардии болтали, что убийца стрелял практически в упор. Так что одно то, что Лионель остался жив, уже можно было считать чудом. С таких расстояний не промахиваются.
Анри был уверен, что конечно к смертельно раненому какого-то там корнета не пустят, но все же надеялся прорваться. Хоть раз посмотреть на безумно дорогое и любимое лицо. Хоть теперь попросить прощения и сказать то, что должен. Действительно должен, по велению души, а не от обиды и злости, такой глупой, такой никчемной теперь…
Однако, увидев вполне спокойное лицо дворецкого Лионеля, Анри немного воспарял духом. Он услышал от него совсем не то, чего ожидал и к чему приготовился, хотя это его немало озадачило. Дворецкий не знал, где граф Савиньяк, а вернее всего, конечно, знал, но распоряжений на распространение конфиденциальной информации не получал, а по сему… Прошу меня извинить, господин виконт, но ничем не могу Вам помочь… Господина графа дома нет…
Тогда Анри поспешил в Дору, надеясь, что там он найдет ответ хоть на один из своих вопросов, но комендант тюремного замка рассеял и эту иллюзию. Покушавшийся на жизнь Лионеля Савиньяка якобы ревнивый муж неизвестной красотки растерзан толпой негодующих честных жителей Олларии прямо на месте.
Анри, подчиняясь накатившему на него злому упрямству, отправился на то самое место и долго смотрел на уже присыпанный опилками снег. Кое-где все же проступали пятна свежей крови и он гадал, чья она? Лионеля или его несостоявшегося убийцы? А может приставку «не» уже стоит отбросить?
Снова особняк Савиньяков. Недовольно поджатые губы камердинера Шарло. Нет-нет, господин виконт. От господина графа по прежнему никаких известий. Нет, я не знаю, где он может быть. Не волнуйтесь, как станет что-нибудь известно, Вам сообщат…
А потом ноги сами вынесли его на улицу, где чернеющей громадой высился особняк с летящими воронами на фронтоне. Анри, не чувствуя холода, замер в узком проулке не в силах оторвать взгляда от единственного освещенного окна. Через некоторое время там показался темный силуэт. Анри его узнал сразу и невольно прикусил губу. Иначе бы из глаз против воли покатились слезы.
Мужчина подошел к окну, видимо поглядел на улицу, хотя, что там можно было разобрать в начинающейся метели, и разнежено потянулся, заложив руки за голову. Анри не хотел этого, запрещал себе, но все равно, раз за разом представлял их с Лионелем. И становилось так больно, тошно, обидно, что хоть впору пойти и утопиться в Данаре. Неудачник! Пустышка! Возомнил себе, что может сравниться с Вороном. Так вот тебе! Получай!
А дальше был какой-то трактир, куда Анри заглянул, потому что совсем замерз и у него уже зуб на зуб не попадал, и стало опасно клонить в сон. Кружка горячего вина, но не чувствовал ни вкуса, ни запаха. И опять улицы Олларии.
В свой особняк Анри Дарзье вернулся когда на горизонте забрезжил поздний зимний рассвет. На лице встретившего его дворецкого было такое смятение чувств, словно по дому всю ночь топтались стада закатных тварей, но как выяснилось волнение пожилого слуги вызвано всего лишь пусть и очень поздним, но вполне предсказуемым визитом вице-адмирал Талига Рамона Альмейды. Что ж, блистательный флотоводец, и как Анри слышал, довольно близкий друг Рокэ Алвы, ну что ты будешь делать, куда ни плюнь, всюду Ворон, получил свои лоции и был очень рад, но Анри до чужих радостей дела не было. Дворецкий семенил сзади и бормотал, что господин адмирал был очень расстроен, не застав господина Анри дома, но он оставил ему письмо и премию от Адмиралтейства. И что очень ценная и как выразился господин адмирал крупногабаритная премия дожидается его… Но может быть господин сначала желает поужинать, а вернее позавтракать, и только потом…
Анри отмахнулся от назойливого старика и кинул нераспечатанный конверт на низенький столик в гостиной. Скинул мокрый насквозь и заледенелый плащ и поднялся по лестнице. Промелькнула мысль о горячей ванне, но сил уже ни на что не осталось. Анри провернул дверную ручку и переступил порог собственной спальни…
Осчастливить родные пенаты своим присутствием Эмиль Савиньяк не спешил. Во-первых у него были вполне приличные и уютные комнаты при казармах, куда он отправился сразу после доставки адресату причитающейся «премии», а во вторых, он понимал, что братцу сейчас попадаться на глаза не стоит. Мало ли что. Хотя все говорило о том, что дело сладилось. И по тому, что вечером Лионель не принесся в казармы в справедливом негодовании и не высказал ему все, что думает об их выходке. Протрезвев, Эмиль оценил их совместный подвиг в полной мере и дал себе зарок впредь быть осторожнее, особенно участвуя в попойках, где твои собутыльники – кэналлиец и марикьяре.
А еще, что было куда как более верным признаком, ночью его внезапно разобрало одно весьма конкретное желание, требующее безотлагательного исполнения. Пришлось навестить Эльзу Эфлор. Красавица с пониманием отнеслась к возникшим у Эмиля сложностям и по мере своих возможностей помогла их преодолеть, однако угомонился Савиньяк-средний уже только под утро. И то, лишь после того, как залюбленная уже чуть ли не вусмерть женщина категорично заявила, что на сегодня довольно и ее не таким уж большим, как можно было бы подумать силам, не смотря на весь опыт и обширную практику, тоже есть предел. Потому как ни один, даже самый темпераментный мужчина на ее памяти не был в состоянии столько раз за ночь… Мда…
Эмиль самодовольно усмехнулся, радуясь тому, что ему удалось произвести должное впечатление и не посрамить, так сказать, честь мундира, а так же поддержать на должном уровне репутацию первых юбочников Талига. Что поделать? Но видимо ближайшие годы, пока не подрастет малыш Арно, отдуваться ему на этом поприще одному, но за весь свой почтенный род. А еще, именно в данный момент, ему было очень любопытно, как же все-таки Анри Дарзье расправился с тем количеством морских узлов, что наплели Рокэ с Рамоном . Однако, не смотря ни на что, жизнь была хороша… |