Название: Лесной царь |
Ричард проснулся — словно выплыл из тяжелой маслянистой воды на поверхность, но веки не размыкались, и не было сил пошевелить даже пальцем. Руки были тяжелыми и неподъемными, словно напитанные водой бревна, воздух врывался в легкие с хрипом и бульканьем, и где-то на темечке медленно разгоралось противное бледное солнце, посылало короткие яркие вспышки в глаза. Тело пошевелилось само, тело пыталось перевернуться, облегчить отлеженную спину, но сил не было, и Дикон со стоном обрушился обратно на влажные простыни, в черную плотную воду, в темноту, на дно... Что-то прохладное коснулось лба, запахло резко и кисло; захолонули сгибы локтей, стопы, кисти рук. Непрошенное видение ворвалось в затуманенный разум; светлый морозный день, чистый белесый свет из окна, саднящее горло, сухая ладонь няньки на лбу. «Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?.. Ездок запоздалый, с ним сын молодой. К отцу, весь издрогнув, малютка приник; обняв, его держит и греет старик...» Ричард разлепил сухие губы; соленый привкус крови наполнил рот, но вместо слов вырвался только мучительный стон, да Ричард уже и сам не знал, что хочет сказать. Видение тошнотвортно накатывало и отступало, нарастал, загорался во всем теле болезненный жар. «— Дитя, что ко мне ты так робко прильнул? — Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул: он в темной короне, с густой бородой. — О нет, то белеет туман над водой...» Далекие резонирующие под потолком голоса разбили цепенящий речитатив; лоб снова накрыло прохладным, нежным, и Ричард из последнил сил потянулся, накрывая чужую ладонь рукой. Пальцы, отвечая на настойчивое движение, скользнули вниз, к щеке, а затем исчезли, и снова нахлынул белесый противный свет. «— Дитя, оглянися; младенец, ко мне; веселого много в моей стороне: цветы бирюзовы, жемчужны струи; из золота слиты чертоги мои...» Надреснутый голос няньки плывет, то удаляясь, то приближаясь; оглушительно шелестят, переворачиваясь, страницы. Ричард тянется, хочет выдернуть страшную книгу из рук, но тело не слушается, тело немеет, тело молчит... «— Родимый, лесной царь со мной говорит: он золото, перлы и радость сулит. — О нет, мой младенец, ослышался ты: то ветер, проснувшись, колыхнул листы...» Кто-то приподнимает Ричарду голову, тыкается в губы шершавый фарфор, и Дик жадно пьет. Потом питье исчезает, но рука все еще держит под спину, и от этого почему-то становится легче и одновременно — страшнее, как будто Дикон снова маленький, как будто, если рука исчезнет, исчезнет и мир. Ричард всхлипывает и бессильно утыкается лицом в чью-то грудь, стискивает на плечах руки. Сквозь заново наплывающий безумный звон он чувствует, как кто-то мягко гладит его по спине. «— Ко мне, мой младенец; в дубраве моей узнаешь прекрасных моих дочерей: при месяце будут играть и летать, играя, летая, тебя усыплять...» Сон накатывает тяжелыми волнами; Ричард чувствует, как его снова укладывают на подушки, и слепо шарит рукой, а потом будто издалека слышит собственный хриплый, проваливающийся в невидимые ямы голос: — Не уходите... Мон... сеньор... Слова бессмысленны, слова шершавы и серы, они раздирают горло, как маленькие изъеденные волнами камни. Зима за окнами сыплет снег, он холодно и кисло тает на языке. «— Родимый, лесной царь созвал дочерей: мне, вижу, кивают из темных ветвей. — О нет, все спокойно в ночной глубине: то ветлы седые стоят в стороне...» Картинка сворачивается, рассыпается, словно в сломанном калейдоскопе. Холодные стеклышки, белые, красные, синие; холодные, ледяные. Жар сползает с тела, как рассыпающаяся на глазах ткань; накатывает прохладная, мягкая, пахнущая кэналлийскими благовониями темнота. *** Рокэ осторожно поправил прядь, упавшую Дикону на лоб. Лицо юноши осунулось, побледнело, но теперь на нем хотя бы не плясал лихорадочный огонь, а дыхание стало ровнее, и чудовищные хрипы поутихли. Алва чему-то улыбнулся — чему-то, ведомому только ему одному, и хотел было встать, но прозрачные пальцы Ричарда зашарили по простыне, а по покрытому испариной лбу пролегла тоненькая страдальческая складка. — Эр... Ро... кэ... — не просыпаясь, выдохнул юноша, и Алва на секунду прикрыл ладонями глаза; а затем опустился обратно на край кровати и накрыл горячую узкую ладонь своей. Лицо Ричарда стало спокойным. Он глубоко вздохнул, и прежде чем Рокэ снова успел встать, перевернулся набок, подтягивая колени к животу, всем своим телом обвивая сидящего маршала — словно змейка или маленькая ящерка. Уже куда более прохладный лоб уткнулся Ворону в колени. Рокэ посмотрел на Дика долгим взглядом; а потом положил на чужую влажную макушку ладонь. Ричард, не просыпаясь, счастливо улыбнулся и тихо, но вполне отчетливо пробормотал: «Дитя... я пленился... твоей красотой... неволей иль волей... а будешь ты...»* Губы Первого маршала дрогнули. --- |