Автор: Eva Schwarzstrahl |
Марианна задерживалась, а Эмиль был пьян. Впрочем, пьян он был не столько вином, сколько неловкостью — этот улыбающийся змей, а попросту, его брат, в очередной раз выкинул номер, и притащил к собственной любовнице собственного близнеца. Эмиль бросил осторожный взгляд в сторону — Лионель лежал на золотистых покрывалах и вертел над собой виноградную гроздь. «Надо бежать», — подумал Эмиль и попытался подняться, но под ноги подвернулась атласная подушка, и он снова обрушился на кровать. — Ты решил проверить, что выдержат здешние перины? — лениво спросил Лионель. — О, они выдержат многое. Эмиль обернулся — собственное отражение обреченно заглянуло ему в лицо. Золотистые драпировки, подрагивающие огоньки свечей, и зеркала, зеркала повсюду; странно, что их нет на потолке, подумал Милле, задирая голову, и, конечно же, наткнулся на собственный тоскливый взгляд. В жизни у младшего старшего Савиньяка было три табу: дипломатия, плохое обращение с лошадьми и женщины брата. Кажется, последнее любезный брат сегодня решил взломать. Нет, ну а почему бы и нет, подумал Эмиль с неожиданной злобой. Граф Савиньяк обожает загонять людей в ловушки и смотреть, как они будут выкручиваться. А эта ловушка еще и приятная. Что ж... Больше не раздумывая, Милле злорадно ухмыльнулся и придвинулся к брату. — Марианна не торопится, а я уже весь горю, — низко мурлыкнул он, забирая из руки Ли виноград и укладывая его обратно в вазу. Лионель посмотрел на него с интересом, а Эмиль, изобразив на лице самую развратную из когда-либо виденных им улыбок, положил ладони брату на грудь. — Почему бы нам не начать без нее? — пальцы скользнули по шелку рубашки, намеренно задев соски, и плотно прижавшись, прошлись по бокам брата, а потом дразняще замерли на животе над самым поясом штанов. Вообще-то Эмиль собирался пошутить, немного выбив брата из колеи — уж в чем–в чем, а в гайифских пристрастиях тот, вроде бы, никогда не был замечен. Но когда его ладони замерли на тесном сукне штанов, Ли вдруг резко приподнялся на локте; его губа была закушена, а в глазах что-то плавилось и таяло, словно свечной воск. Мимолетная пауза — и Эмиль чувствует, как сердце вдруг замирает, а потом начинает колотиться как сумасшедшее; отливает от щек кровь и дыхание становится вдруг частым и горячим, будто внутри разгорается пожар. Ли смотрит не отрываясь, не произнося ни слова, и лишь по его лицу видно, как медленно, но верно пересыхают его губы, и проступает едва заметный румянец на щеках, а грудь вдруг начинает ходить ходуном в с трудом удерживаемом вдохе... «Ли...» «Заткнись». Они ничего этого не произносят, конечно, просто Эмиль вдруг чувствует, как его ладонь накрывают чужие пальцы и тянут вниз, и прижимают плотно, а Ли выгибается, со свистом втягивая в себя воздух, и Милле чувствует, как пульсирует его возбужденный член под плотно прижатой к нему рукой. Золото и тени вокруг делают все похожим на сон, или это вино горячит кровь, но Эмилю вдруг кажется, что он касается самого себя, и все перестает иметь значение. Он яростно расправляется с завязками на чужих штанах, высвобождает и обхватывает горячую нежную плоть; Ли вцепляется в покрывало, комкая золотистый шелк, его напряженное тело отражается сразу во всех зеркалах, и в них же отражается Эмиль, склонившийся над братом, резкие и яростные движения его руки. А потом он думает — наверное, это было бы красиво, если бы он... Медленно, словно не веря самому себе, опуститься ниже, нависнуть над чужим возбуждением, мимоходом посмотреть в собственное затуманенное лицо — и лизнуть. Еще и еще, внимательно глядя, как брат заходится стоном; обхватить губами, вобрать в себя так глубоко, насколько это только возможно — для того лишь, чтобы увидеть, как Ли содрогается, распахивая невидящие глаза. Он никогда не хотел этого, но теперь вдруг почувствовал непреодолимое желание ощутить, как этот горячий, огромный член упрется ему в зад, а Лионель будет обнимать его поперек груди и смотреть прямо ему в глаза — в зеркало, и Эмиль увидит, как изгибается его собственное тело в болезненной сладкой муке, как упирается затылок в чужое плечо, как белые зубы брата прихватывают кожу на шее, а руки притягивают все ближе и ближе к себе, пока Ли, наконец, не войдет до конца... Уже слабо отдавая себе отчет в том, что делает, Эмиль запустил руку в собственные штаны и ускорил движения губ. Лионель мертвой хваткой вцепился ему в волосы, золото зеркал, свеч, драпировок закачалось вокруг тяжелой волной, с каждым разом вознося все выше и выше; мигнул под веками, на секунду становясь красным, свет, и Ли выгнулся дугой, а его горьковатое семя наполнило рот, и тут же по позвоночнику прокатилась яркая, сметающая все на своем пути волна. Смотреть в зеркало дальше было невыносимо, и Милле закрыл глаза, успев, впрочем, увидеть собственные алые и влажные губы, и расширенные зрачки хватающего воздух ртом Ли. — Кхм-кхм, — раздалось деликатное покашливание от двери. Ли прикрыл глаза ладонью и принялся изо всех сил давить в себе смех, а Эмиль, чувствуя, что краснеет как последний девственник, обернулся. Марианна стояла в дверях будуара со странным выражением на лице; спустя секунду Эмиль понял, что она тщетно старается не расхохотаться. Эмилю захотелось забиться под покрывало и не вылезать оттуда больше никогда. — Я вижу, вы тут совсем не скучали, — кривя губы, нарочито обиженно проговорила Марианна, приближаясь и распуская шнуровку корсета. — Зато изрядно скучала я. |