- Доброе утро, - журчит голос, томно так, как… как кошка, и у Ричарда сразу возникает нехорошее предчувствие.
Вокруг него лес, и птички еще поют – словно ничего не случилось из ряда вон, и это неприятно как-то бьет по нервам, и без того расстроенным давно.
- Кто вы? – он старается, очень старается достойно и расстановкой говорить, но голос смеется, а потом Ричард видит.
Она стоит на поляне смирно и смотрит на него пристально, а кажется, что горит большой костер, что танцует девушка непрерывно, и волосы цвета червонного золота еще по плечам вьются, и сама она вся такая… Ну вот поэты древности смогли бы ее описать – а Ричард не может, поэтому просто растерянно глазами хлопает, изо всех сил стараясь сохранить важный вид.
А она смеется.
То есть, не смеется, но Ричард слышит ее смех, он журчит, как и «доброе утро», и ему кажется, что он сошел с ума.
- Я – ада, - улыбается девушка и делает шаг к нему.
- Это имя? – Дикон злится на себя за то, что краснеет и нервничает, и от этого начинает говорить резко и грубо.
- Можешь звать меня так, как тебе угодно, - у нее одеяние ей под стать – широкие легкие рукава порхают, глаза еще такие, глаза… непонятные. – Я пришла, чтобы ты узнал правду. Ты же хочешь знать правду, мальчик?
Вот теперь она смеется, и Ричард в этом смехе почему-то слышит голос Ворона – «Юноша, вы…», продолжение там может разниться, но вот интонации! Эта ада смеется так же, как говорит Рокэ Алва, и от этого закипает кровь.
- Хочу! – глаза сверкают, юноша бледен, волосы растрепанные… Герой, конечно, герой. Героям всегда нужно знать правду.
- Я знала, - ада танцует по поляне, стоя на месте. Голова идет кругом, Дикону очень хочется заснуть и проснуться в нормальном мире. Пускай там еще хуже, но там все привычное, а тут…
А вдруг это один из его снов? – вдруг приходит мысль, и от нее становится тепло и спокойно.
Сон рано или поздно закончится, он проснется и все будет хорошо, в той степени, в какой может все быть, когда там… такое.
- Пойдем, - ада протягивает руку, Ричард боязливо берет ее, удивляясь еще тому, какая она холодная, ведь девушка так похожа на пламя, и картина мира вокруг вдруг резко изменяется. – Узнаешь?
Голос девушки журчит быстро и весело, а Дикон крутит головой по сторонам. Они же… да это же Оллария!
Только вот не совсем Оллария, и что это за войска на горизонте?.. Штандарты – черно-белые, олларовские, что случилось? Ведь государь погиб, и у трона теперь сын этой… ладно, сейчас это не так важно, как вид вокруг.
- Удивлен? – ада смеется.
- Где мы? – вопросом на вопрос отвечает Ричард.
- На смотровой площадке. Пока еще в Кабитэле.
И пока картина мира рушиться, меняется вид вокруг. Беспорядочно, в бешенном темпе, но каким-то чудом Ричард все понимает и знает, что это правда.
Знание идет откуда-то сверху, наверное, из честных глаз Алана Окделла, который и вправду очень похож на его отца.
Теперь он знает правду о падении Великой Талигойи.
- Стало тебе лучше, Ричард Окделл? – смеется ада.
И правда, тебе стало лучше, Ричард Окделл, герцог Скал? Оттого, что ты знаешь, какова эта правда, и уже нельзя обмануть себя надеждами, судорожными соображениями и подстраиванием фактов под свой мирок?
Тебе стало лучше, оттого, что картина мира рухнула, и теперь надо собирать новую?
- Тебе не стало лучше, как я посмотрю.
Наверное, он все-таки сошел с ума.
Мужчина высок, и волосы у него золотые, и глаза – два темных изумруда, все по канонам. Только вот правой рукой он держит меч, и кошек нет.
А так – все как положено.
- Ну, здравствуй, - голос у него красивый, и сам он весь красив. Если бы не золотые волосы да глаза зеленые – можно подумать было бы, что это Рокэ Алва, но нет.
Леворукий, который оказался правшой, здравствуйте, я еще одна ваша разбитая вера.
- Вы… - хрипит сдавленно Ричард, затравленно озираясь по сторонам. – Вы же!..
Мужчина кивает – не то своим мыслям, не то ему, но Дикону все равно. Невозможно долго находится в таком состоянии, когда мир рушится, и осколки равномерно так бьют тебя по затылку. Раньше это было изощренной пыткой, и люди исходили с ума.
Ричард давно идет от него.
Мужчина щурится, смотрит оценивающе и даже как будто сквозь самого Дикона, это неприятно и такое мерзкое чувство, как будто тебя вовсе не существует в этот момент.
- Ты все еще хочешь знать правду?
Страшный вопрос.
Первый раз это был сон, и он еще ничего не знал, а сейчас тошнит и мутит, в голове тесно от обрушившихся знаний.
Повелители Скал честны и держат свое слово.
Он свое сказал.
- Хочу, - шепчет Ричард, а потом его выворачивает наизнанку от той правды, которую он уже знает.
Картина привычно даже как-то изменяется, и на этот раз вокруг темно, только какие-то огонечки выхватывают изредка странную резьбу на стенах. Дикон сперва не обращает на нее никакого внимания, но потом понимает, что пропал.
Эта бешеная пляска в голове, когда знание туда входит и пытается усвоиться, она уже знакома, но ему и без того плохо с предыдущего раза.
Мир гаснет, а когда снова появляется – они уже на берегу реки, и Леворукий задумчиво кидает камешки в воду. В нем что-то изменилось, вдруг думает Ричард, только вот что не понятно.
- Ну, как ты себя чувствуешь? – Леворукий поворачивается и смотрит пристально, но на этот раз – прямо ему в глаза.
Станет ли тебе когда-нибудь лучше, Ричард Окделл?
- Не знаю, - отвечает он разом на два вопроса, хотя второй ему никто и не задавал.
Он и правда не знает, его снова тошнит, и все это… Вся ложь, которая длилась много столетий, вся ересь, которой их пичкали – выходит из него мутной желчью с кровью.
Ринальди не виноват, Ринальди стоит и смотрит на него, а Рокэ Алва – истинный анакс Талигойи, по крови же анакс выходит!
Нужна ли тебе правдивая Талигойя, Ричард Окделл?
Мне надо во что-то верить, - слабо трепыхается мысль. Почему бы не верить в Талигойю, ведь он поверил когда-то в Ворона.
Теперь Талигойя – это Алва.
- Решай, - говорит Ринальди-Леворукий и исчезает в огненном вихре сверкающих одежд. Слышен вдали журчащий смех и успевают мелькнуть рыжие кудри.
- Ты сошел с ума, - шепчет ему на ухо нежный голосок. – Дикон, ты сошел с ума, - повторяет уже другой, и он открывает глаза.
Рядом – бледная тень, гиацинт с непропорционально большим животом, и эта тень говорит голосом Августа Штанцлера.
- Ты хочешь знать, что будет, Дикон? – спрашивает она ласково.
Ужасная карикатура, мертвая Катари говорит голосом эра Штанцлера и качает откуда-то взявшееся дитя.
- Это мой сын, Дикон, ты хотел убить его, помнишь? – ласково шипит эта белокурая тень и делает шаг к окну. – Но спасибо тебе, все стало даже лучше. Видишь? – тонкая рука отдергивает занавеску, и Ричард и правда видит.
Мир в руинах.
Очень пафосно, а на верхушке черной башни сидит бледная тень с кудрями и без лица, она смотрит вниз и смеется, а вдалеке в закате исчезает Рокэ Алва с рыжей красавицей-адой, и еще он сам там лежит – лицо белое, и… метрв он в этом будущем.
- Нравится? – доброжелательно спрашивает тень (ну никак не получается назвать эту тень Катариной, никак, да и не хочется!), укачивая подозрительно тихого малыша.
Как тебе такой мир, Ричард Окделл?
Мир той королевы, которой ты присягнул.
Мир, который ты начал строить до того, как узнал правду.
- Нет, - твердо говорит Дикон и, морщась встает.
Тень недовольно шипит, а герцог думает. Прошлое невозможно изменить. Увидеть – да, а изменить нет.
- Это не единственный вариант, - продолжает Ричард, упрямо сжимая губы.
И тень исчезает, все снова исчезает, а когда возвращается – ему мокро и противно, и он чувствует себя живым.
Он знает правду.
Он живой.
А будущее можно изменить, он изменит, он обязательно изменит! Ведь он только снова нашел то, во что можно верить.
Герцогам Скал нужно во что-то верить, чтобы идти до конца. Он дойдет, обязательно. |