Еженощное бдение с чтением молитв и отдавливанием преклонённых коленей явно не являлось тем самым Великим Служением, о котором столько говорил отец-настоятель. Как и угодный одному лишь келарю пост, во время которого пустой желудок недавно постриженного в монахи послушника, ещё не привыкшего к новому звучному имени, разъедал самоё себя и недовольно бурчал, как бы туго оный монах ни затягивал пояс.
Колени, почти двое суток болевшие от постоянного соприкосновения с холодным каменным полом, отказывались нормально сгибаться и разгибаться, строки Писания сливались в неровную серую ряднину, а в ушах гулким эхом отдавалось бурчание желудка. Именно из-за голодных воплей собственной утробы монах не расслышал, как скрипнула дверь кельи, впуская постороннего.
- И огради меня, Создатель, от встречи со слугами и прихвостнями Врага твоего, - он более бормотал по памяти, нежели озвучивая тёмно-ржавые буквы, едва освещаемые неровным пламенем единственной свечи. - А буде встретится, убереги от...
- Мяу!
Монах медленно обернулся, осеняя себя святым знаком и надеясь, что ему почудилось. За спиной, на краешке чересчур скромного ложа примостился чёрный кот с рыжими подпалинами на боках.
- Мяу, - повторил зверь и зевнул, обнажая клыки.
- Сгинь, нечисть!
- Сам нечисть, - ответил кот, недовольно дёрнув ухом.
- Мамочка... ой. Создатель, Всеблагий и Всеведающий, огради слугу своего от ...
- Он не слышит, - отозвался кот, нагло вытягиваясь на жёсткой кровати. - Или, если точнее, того, к кому ты обращаешься, просто не существует.
- У меня видения. Говорящих котов, утвеждающих, что Создателя нет, не бывает. У меня галлюцинации от голода.
- Значит, говорящие коты, утверждающие, что твой "Создатель" есть, бывают? - спросила галлюцинация.
Монах запустил в кота свечкой, но нахальное видение лишь чуть дрогнуло, когда единственный источник света пролетел между чёрными ушами, а потом келья погрузилась в темноту.
- Что-то ты больно нервный, - промяукала темнота. - Тебе надо больше есть.
В насильно постящемся животе предательски забурчало.
- Начать стоит с куриного бульона и сильно разбавленного вина, дабы не перенапрягать отвыкший от еды желудок, - с каждым словом голос всё меньше походил на кошачье мяуканье, приобретая вполне человеческие оттенки и глубину. - Через день стоит добавить куриную грудку и ломоть белого хлеба из муки тончайшего помола. А там и до жаркого с овощами недалеко.
Монах сглотнул слюну, будто наяву почуяв сначала запах нежнего бульона, приправленного петрушкой, кисловатый аромат вина, смешавшийся с запахом свежего хлеба, и сытный дух домашнего жаркого с пряными травами и острым перцем.
- Создатель наш, Всеблагий и Всевидящий, укрепи дух твоего слуги супротив соблазнов плоти, навеваемых Леворуким и прихвостня....
- Эй, никаких соблазнов плоти на тебя не навевают. Ты просто голодный. От этого хорошо помогает пятиразовое питание и хорошее вино.
- .. и прихвостнями его. Одари силой противостоять нечисти поганой и ...
- Жирная морская рыба без костей тоже пошла бы на пользу истощённому организму, - в голосе пришельца не осталось ни намёка на кошачесть, разве что некоторая тягучесть, с которой слова липли к ушам и просачивались в самую душу. - Для ума, опять же, полезно. Чуть сбрызнутая кислым соком или томлённая в молоке. С бокалом белого кэнналийского не более, чем пятилетней выдержки. Очень даже неплохо.
- Замолчи, чудовище! - вскричал монах, ощупью шагая к ложу и замахиваясь тяжёлой книгой. - Изыди, проклятый прихвостень Леворукого!
- Ну почему прихвостень? - что-то щёлкнуло, вспыхнул свет, и монах застыл, не в силах двинуться под взглядом развалившегося на его кровати мужчины. - Хотя леворуким меня называть тоже не вполне верно. Я одинаково хорошо владею обеими руками, как на поле боя, так и за столом.
Ночной гость утвердил зажжённую свечу на законное место и вынул из-за спины холщовый мешок.
- Так Вы составите мне компанию, добрый монах, - вежливая улыбка сопроводила извлечённую из мешка объёмистую флягу, в которой заманчиво булькнуло. - Или мне придётся разделить трапезу с дворовыми котами?
Стойкость упомянутого монаха длилась ровно до того момента, пока не показался копчёный свиной окорок, обтянутый золотистой сеткой.
***
Епископ Варасты опрокинул в себя далеко не последний на этот вечер кубок и отрезал большой ломоть мяса от возлежащей перед ним зажаренной целиком индейки.
- Иди сюда, закатная тварь, - ласково позвал епископ.
Не менее толстый, чем его хозяин, рыжий котяра с громким стуком спрыгнул с каминной полки на устеленный ковром пол и неспеша затрусил к креслу.
- Мяу!
- Жри, нечисть.
Кот вцепился в мясо зубами и лапами и довольно заурчал.
Епископ вздохнул о чём-то своём и придвинул к себе следующую бутылку. |