Дик достал из бювара лист бумаги и вывел самым красивым почерком, на какой был способен: «Господин регент!» Немного подумав, зачеркнул. «Герцог!» Слишком фамильярно, он не имеет права обращаться так к Алве. «Эр Рокэ!» – эти слова, Леворукий разберет как слетевшие с пера, Дик вымарал тщательнее всего, превратив в сплошное чернильное пятно.
Он решил, что обязательно должен написать Алве, вскоре после того, как очутился здесь, в Лараке. Но это намерение – можно ли назвать его благим? – не осуществилось.
На Изломе эпох не удалось обойтись без Повелителя Скал. Алва знал, что делал – он всегда всё знал, но считал излишним объяснять свои поступки, особенно Ричарду Окделлу. Обиднее и хуже всего было то, что Дик так и не понял, что же произошло в Гальтаре, в чем заключался ритуал, для которого понадобились все Повелители. Он грезил о древнем величии, о сошествии на землю Четверых – истинных богов Кэртианы, которые встретятся со своими далекими потомками и раскроют им самые сокровенные тайны силы, позволяющей повелевать стихиями. Но ничего этого не было.
Его притащили туда связанным по рукам и ногам, потому что он отказывался идти – он уже никому не верил. Его чем-то напоили, и дальнейшее вспоминалось смутно. Кажется, земля шаталась, и что-то возникало в небе, и еще Дик различал голоса камней, говорящих, что они отдают миру свою твердость, чтобы стена устояла и враг не прошел.
Алва ничего не сказал ему на прощание. Герцог Окделл сделал свое дело и был выслан в собственные владения без права их покидать. Как ему заявили, это предельно мягкое наказание за все те обвинения, которые против него выдвинуты. Ворон опять вышвырнул его вон, с глаз долой, на сей раз уже, по-видимому, навсегда.
Затворничество в Лараке тяготило меньше, чем Дик сперва опасался. Лучше уж быть одному, чем среди людей, которым ты безразличен или ненавистен.
Однажды к нему приехал дядюшка Ангерран – единственный гость за все эти месяцы. В каждом слове старого зануды сквозила гордость тем, до чего мужественно он исполняет свой родственный долг, не побоявшись навестить сосланного племянника, чудом избежавшего тюрьмы, если не чего-нибудь худшего. От этого было и смешно, и противно.
Немногочисленные соседи, земли которых граничили с Лараком, объезжали дом опального герцога шестнадцатой дорогой. Ну и пусть. Дику всё равно не хотелось никого видеть. Почти никого…
Ничего не осталось не только от его родового замка, где он вырос – от самой земли, на которой этот замок стоял. Она превратилась в провалы, трещины, каменные осыпи, нагромождения валунов и огромную пропасть с озером на дне. Ларак, теперь принадлежавший ему, не был домом – на то, чтобы по-настоящему прижиться здесь, уйдет не один год. Тот дом, который он считал своим, вернулся к изначальному владельцу... забывшему о самом существовании Дика.
Прогулки верхом на Соне по окрестностям были одним из немногих доступных развлечений. Во время этих одиноких поездок Дик обдумывал, что и как написать Алве. Он должен высказать Ворону всё, что набралось за эти годы… ну, или хотя бы что-то. Но раздумья, при всей их мучительности и неотвязности, в итоге неизменно оказывались бесплодными. Дику никогда в жизни не доводилось откровенно излагать на бумаге свои подлинные чувства и мысли – до сих пор от него требовались лишь вежливо-пустые тексты с заверениями в сыновней преданности или с благодарностями за соболезнования. Что же удивляться, что ни одно письмо так и не было отправлено.
Некоторые из них были созданы за бутылкой, потому что на трезвую голову таких излияний не придумать. Одно Дик и вовсе написал, когда болел лихорадкой, сильно простудившись зимой. Оно было усеяно кляксами – руки слишком дрожали от жара, а откладывать до выздоровления казалось невозможным. Но кляксы были наименьшим из недостатков этого злосчастного послания, которое Дик засунул поглубже в пачку исписанных листов, желая вообще прогнать из памяти эту мешанину извинений, проклятий, жалоб и оправданий, вываленную на бумагу.
Исчерканные, оборванные на полуслове или середине фразы, испещренные помарками черновики накапливались в потайном ящике бюро, который был не столь уж и велик и скоро перестанет их вмещать. На некоторых не было ничего, кроме всех мыслимых вариантов обращения к адресату. Дик сам не знал, почему не сжигает их, а хранит, спрятав подальше от чужих глаз. Это же возмутительная нелепость – предполагать, что когда-нибудь ему захочется перечитать свои творения.
Поначалу он ждал, что в один прекрасный день прискачет королевский курьер с помилованием и разрешением вернуться в столицу. Конечно, это не означает, что Дик тут же помчался бы туда, чтобы занять полагающееся ему как главе Великого дома место при дворе… Но курьер всё не появлялся; Робер в своих редких письмах не сообщал ничего определенного, а Дик был слишком горд, чтобы спрашивать.
Иногда до их захолустья добирались новости из Олларии, в числе прочего и об Алве.
Последнее, что было слышно, еще весной – Ворон отбыл в Улапп на свадьбу своего внучатого племянника, старшего сына наследной принцессы. Вот и достойный повод написать – краткое, сдержанное письмо на самой дорогой бумаге, в котором будут лишь официальные поздравления, каковые Повелитель Скал обязан принести регенту Талига по случаю бракосочетания близкого родственника. И, уж конечно, туда не просочится ни капли той зависти, которую ощутил Дик к неведомому улаппскому принцу.
Этот ничего из себя не представляющий мальчишка увидится с Алвой только потому, что сподобился жениться на ардорской племяннице Фердинанда! Да разве он может оценить…
Очередное несостоявшееся письмо отправилось в общую стопку.
Голова ныла после бессонной ночи. Ричард взял чистый лист и, оставив придумывание обращения на потом, написал:
«…день Летних Ветров 1 года Круга Ветра». Даже календарь напоминает об Алве – как будто нарочно. Ну да, и будет напоминать ближайшие четыреста лет.
Пора с этим кончать.
Он раздраженно скомкал лист, опустил голову на руки, сложенные на столе, и закрыл глаза.
Сквозь дремоту донесся шум открывающихся ворот, перестук копыт – несколько всадников… значит, это не тот, кого он, как дурак, тщетно дожидался все эти месяцы. Королевский курьер приехал бы один.
- Монсеньор… Эр Ричард, там… тут к вам…
Наверное, опять заявился дядюшка. Или кто-то из соседей-«навозников», не чающий сбыть с рук перезрелую дочку на выданье, решил, что лучше уж такой герцог, чем никакого, и прибыл для переговоров.
Ричард медленно поднял со стола отяжелевшую от сна голову.
- Прошу простить, что вторгаюсь незваным, юноша, но вы так и не удосужились мне написать… |