- Адмирал, что от вас хотят?
- Господин Вальдес, - сощурился Рудольф, - вас сюда не звали.
- И это ошибка! – Марикьяре осуждающе покачал головой. – Будущее господина Кальдмеера мне небезразлично, а он в состоянии постоять за себя только в море.
- Ротгер, вы преувеличиваете, - дриксенский адмирал неожиданно тепло улыбнулся, - иначе быть бы мне до сих пор помощником капитана.
- Будь я не прав, вас бы здесь не было! – огрызнулся марикьяре. Он и в самом деле переживал за пленника. Такое бывает, Жермон знал это по себе. Если ты сохраняешь чью-то жизнь, то будешь защищать ее до последнего, даже от своих. И тебя поймут, если это на самом деле свои.
- Кстати, Вальдес, какая завтра будет погода?
- Сумасшедшая… - рассеянно откликнулся марикьяре и резко повернулся: - Кальдмеер, вам не следует возвращаться! Слышите?
Альмейда выглядел настолько потрясенным, насколько это вообще было возможно. Адмирал бессильно сжимал и разжимал кулаки и тяжело дышал, хватая воздух губами.
Райнштайнер терпеливо подождал, пока Рамон придет в себя, и слегка наклонил голову – просил разрешения продолжить. Альмейда коротко кивнул, скользнул по Ойгену взглядом и уставился в карту, расстеленную на столе. Уставился абсолютно бессмысленным взглядом – видимо, все еще переживал принесенные бергером новости.
- Никому ничего не сказал, - говорил Ранштайнер с абсолютно непроницаемым лицом. – Взял свой корабль, оставил записку и уплыл.
- Один? – только и смог спросить Альмейда.
- Не знаю, - просто ответил Ойген.
Повисла неприятная тишина – тяжелая, липкая. Альмейда, раздумывая о чем-то, барабанил по столешнице пальцами, Ранштайнер стоял навытяжку, напоминая каменное изваяние. Наконец, Рамон, словно вспомнив о чем-то, указал Ойгену на стул. Барон кивнул и сел. Сквозь непроницаемую маску – так адмиралу показалось на пару мгновений – начали проступать нормальные человеческие эмоции: некая смесь удивления и сочувствия. Впрочем, наваждение было коротким.
- Дезертировал, значит, - выдохнул Альмейда. Он встал, вытащил из шкафа бутылку и два стакана, один из которых передал бергеру.
- Дезертировал, - коротко кивнул Ранштайнер. В стакан полилась прозрачная жидкость, остро пахнущая перцем и каким-то травами. Настойка. – Если официально.
- Что с запиской?
Ойген вытащил из внутреннего кармана свернутый вчетверо листок – вытащил быстро, словно ждал, когда адмирал попросит. Прочитать вслух не просил: то ли помнил о субординации, то ли не действительно было неинтересно.
Дальше произошло нечто, заставившее даже непроницаемого бергера изумленно распахнуть глаза. Альмейда отшвырнул в сторону несчастный листок и засмеялся – весело, искренне, далеко запрокинув голову.
- Только взгляни, - пытаясь сдержать смех, сказал адмирал. – Взгляни.
Ранштайнер осторожно поднял записку и быстро пробежал по строчкам взглядом.
Надо сказать, удивляться барон умел весьма талантливо.
Соленый ветер зло трепал парус, небо заволокло свинцовыми тяжелыми тучами – погода не обещала ничего хорошего, но об этом Вальдес знал еще вчера. Он стоял на палубе, где-то внизу возились матросы, в вышине что-то угрожающее выло, смешиваясь с тонкими, плачущими голосами горных ведьм. Девочки беспокоились, и причина этому беспокойству была. Даже, пожалуй, не одна.
- Спокойно! – весело выкрикнул в небо Ротгер. Матрос за его спиной вздрогнул и взглянул на Вальдеса – впрочем, не удивляясь особо. О причудах марикьяре слагались легенды, и Ротгер вовсю заботился о том, чтобы этим легендам следовать. – Я просто заберу его… и сразу домой.
Что творится в голове Вальдеса, не знал, пожалуй, и сам Вальдес. Если бы его спросили, зачем он сорвался среди ночи, вывел из форта корабль, разбудил шестерку матросов, Луиджи и бросился прочь, прекрасно зная, что завтра будет шторм, он бы просто пожал плечами. И рассмеялся. Или сначала рассмеялся, а потом ответил бы что-то неопределенное.
- Нас признают дезертирами, - печально заметил Джильди. – И повесят.
- Скорее застрелят, - не согласился Вальдес. – Памятуя о наших прошлых заслугах.
Джильди вздохнул, всем своим видом показывая, что хрен редьки не слаще.
- Теперь, когда у нас время, - после недолгого молчания заговорил Луиджи, - может, объяснишь, какого Леворукого мы тащимся… куда мы тащимся, кстати?
- В Дриксен, - просто ответил Вальдес, глядя куда-то вдаль, выше паруса, который рвал на части озверевший ветер. Матросы позади начинали шевелиться – ждать, пока тряпку раздерет на части, они не собирались.
Джильди снова замолк, о чем-то судорожно размышляя.
- По морю? – уточнил он.
- Как видишь, - отозвался Ротгер.
- А не проще…
- Не проще, - покачал головой марикьяре, поворачиваясь к другу. – Ни один дриксенец в здравом уме не пустил бы нас через границу. И ни один дриксенец в здравом уме не станет выпускать корабль в шторм.
На лице Вальдеса плутовато сияла шалая улыбка. Джильди страстно захотелось выругаться – даже не выругаться, собственно, а кричать на Ротгера, топая ногами, круша все на своем пути и размахивая рапирой. Луиджи подозревал, что Бешеный абсолютно, безвозвратно безумен, но упрямо надеялся на лучшее. До этой минуты.
- Ну и зачем? – вместо этого поинтересовался Джильди.
- Кто как не мы, - воодушевленно отозвался Ротгер, снова отворачиваясь к морю, - спасет адмирала цур зее от злодейских талигойских разбойников?
Капитан Лемейн пришпорил коня и обернулся. Они шли к морскому побережью, как и было запланировано; Рудольф фок Фельсенбург и адмирал Кальдмеер ехали в экипаже с прикрытыми темными занавесками окнами. Все это объяснялось мерами предосторожности, хотя ни Ледяной, ни знатный отпрыск этим не интересовались – адмирал вообще хранил молчание, как на похоронах, а молодой фок Фельсенбург, видимо, пытался ему подражать. Лемейн неприятно хмыкнул: черты узкого лица заострились, сделав его похожим на поседевшую лисицу.
Небо стремительно темнело, наливаясь свинцовой тяжестью. Тучи норовили прорваться ливнем в любую минуту: Лемейн взглянул вверх, пытаясь прикинуть, сколько времени осталось до бури. Хорошо бы управиться до того, как разверзнутся небесные хляби, - промокший и жалкий вид сопровождающих только добавит им очков перед кесарем.
- Хельмут. – Капитан взмахнул рукой. От отряда отделился высокий широкоплечий мужчина со светлой щетиной на щеках. – Скажи, Хельмут, когда начнется буря?
Подошедший растерянно моргнул.
- Я не умею предсказывать погоду, - только и сказал Хельмут. Лемейн раздосадовано отвернулся, пуская коня шагом – офицер осторожно двинулся за ним, немного отставая.
- Я хочу услышать предположения, лейтенант.
Хельмут обреченно уставился в небо, которое ответило дриксенцу раскатистым рыком.
- Часа через три-четыре, - наконец, сказал лейтенант.
Хищное лицо Лемейна расплылось в благодушной улыбке.
- Поворачиваем к морю, - приказал капитан, переходя на рысь.
Ветер гнал корабль к видневшемуся вдали скалистому берегу. Вальдес куда-то пропал, оставив Луиджи общаться с горными ведьмами в гордом одиночестве. Если не считать, конечно, вымокшего матроса, таскавшего какие-то канаты.
Дождь уже начался – крупные капли противно холодили спину, сваливаясь за шиворот. Джильди обреченно оглядел грязно-серое небо, ощерившийся дриксенский горизонт и исходившее пенными валунами море. Какая-то романтика в этом определенно была, но Луиджи все это продолжало напоминать Поликсену, а не думать о девочке без боли он не мог. Чтобы убраться подальше от тяжких мыслей, Джильди спустился к одинокому матросу и попытался с ним заговорить, силясь перекричать завывания ветра.
- Куда движемся? – поинтересовался фельпец. Матрос вздрогнул, выронил канат и уставился на Луиджи с изумлением.
- Ась?
- Движемся, спрашиваю, куда?
- Дык к Дриксе, - махнул рукой матрос.
- А потом что? – Если не удалось узнать подробностей у Ротгера, может, моряк что-то пояснит.
- А потом велено стоять у берега на полной изготовности. Словно сами не знаете, - фыркнул матрос и наклонился, продолжая истязать канат. Фельпец некоторое время изучал покрасневшие и обветренные руки мужчины, потом вздохнул, понимая, что существовать в неведении больше не может, и двинулся вниз – к Вальдесу.
Ротгер сидел у карты, что-то рассеянно отмечая на видавшей виды бумаге. Стрелки и кляксы располагались хаотично, напоминая издалека стайку пауков-сенокосцев, облитых смолой.
- Долго будешь отмалчиваться? – сердито спросил фельпец с порога. Марикьяре медленно поднял глаза, удивительно пустые и холодные, и снова уткнулся в карту. С кончика пера слетела еще одна жирная клякса, от которой сейчас же расползлись тонкие линии-ножки.
- Кальдмеер и фок Фельсенбург до Эйнрехта не доедут, - сказал Вальдес.
- Это тебе ведьмы рассказали? – скептически осведомился Луиджи. Бешеный неопределенно пожал плечами.
- А пусть даже ведьмы.
- И что еще рассказали тебе твои ведьмы? – продолжал издеваться фельпец.
- Что адмирал цур зее и Руперт едут в карете с занавешенными окнами, - нараспев, словно сказку, начал рассказывать Вальдес. – И вокруг них бегает хитрый лис, которому почтенный Ледяной ну очень сильно не нравится. Лис везет карету к берегу, чтобы утопить, а кесарю потом рассказать длинную и печальную историю о том, как талигойские разбойники подло, в спину, убили Олафа Кальдмеера и Руперта фок Фельсенбурга.
Джильди нащупал за свой спиной стул и присел.
- Талиг, который весь, включая женщин, детей и собак, состоит из разбойников и негодяев, ужасно не хочет жить с Дриксен в мире. Вот такая перчатка в лицо господину кесарю, - закончил марикьяре.
- Почему ты не сказал Альмейде?
Вальдес поднял глаза на Луиджи, пытаясь взглядом выразить все снисхождение, с которым он воспринял слова фельпца.
- Причалим минут через двадцать, - вместо ответа сообщил Луиджи Ротгер. – Захвати с собой рапиру. Надеюсь, до драки не дойдет, но мало ли.
Джильди слабо представлял себе, как в этой ситуации можно выкрутиться без применения холодного оружия. Разве что жахнуть из пушки, но дриксенского адмирала и его помощника пришибет вместе с подлецами, а этого Вальдес уж никак не может допустить.
Фельпец всегда считал себя человеком непрозорливым и простым, как чурбан. Но в этом случае он, кажется, начинал кое-что понимать. И про спасенного Ледяного, и про то дом, где постоянно находилась куча людей, каждого из которых Вальдес считал своим гостем. Луиджи понимал и ту ответственность, которая, предположительно, лежит на спасителе. И что Джильди понимал лучше всего – так это попранные гордость и чувство справедливости. Спастись у чужих, чтобы потом прихлопнули свои? Да еще так подло – ножом промеж лопаток?
Фельпец досадливо поморщился. Из каюты до него донесся голос Вальдеса – марикьяре самозабвенно распевал что-то бодрое на кэналлийском.
Ледяной полностью оправдывал свое прозвище: когда экипаж неожиданно встал, дверь распахнулась и в проеме замаячила недобрая физиономия Хельмута, адмирал даже не моргнул. Зато фок Фельсенбург ощерился, как волчонок.
- Мы уже приехали? – поинтересовался Руперт. Хельмут молча схватил наследника за отворот камзола и вышвырнул из экипажа. Кальдмеер удостоил дриксенского лейтенанта презрительным взглядом. Хельмут, так и не решившись, отступил в сторону, позволяя Ледяному выбраться самостоятельно.
Лемейн сидел верхом на своем мориске – так он, не удавшийся особо в высоту, мог смотреть на адмирала сверху вниз. Под копытами лошади завозился Руперт, гневно крича; Олаф негромко сказал ему что-то, и фок Фельсенбург мгновенно замолчал.
- Ожидаемо, - бросил Кальдмеер, взглянув на Лемейна. Серый лис улыбнулся, разглаживая многочисленные морщинки на лице.
- Адмирал, вы понимаете, что на этом ваше путешествие закончено?
Олаф промолчал, тронув кончиками пальцев свой шрам. Жест вышел несколько резким – Хельмут дернулся в сторону, вытаскивая рапиру, но Лемейн остановил его небрежным движением руки.
- Увы, - проговорил капитан, продолжая улыбаться. – Вам не повезло. Талигойские негодяи подло убили вас. Война неизбежна.
- Мне казалось, война не заканчивалась, - спокойно ответил Кальдмеер.
Улыбка исчезла с лица Лемейна. Его безмерно злило равнодушие Ледяного: капитан ожидал, что адмирал начнет просить пощады, но тот молчал. Молчал и фок Фельсенбург, только мелко трясся – то ли он ярости, то от холода, то ли от страха.
Буря набирала обороты. Волны жадно облизывали берег – их не было видно отсюда, но пенистое рычание, вторящее раскатам грома, сложно было не услышать. С неба срывался косой дождь, вода заливалась за воротник, заставляя Лемейна раздражаться еще сильнее.
- Дайте мне мой пистолет, лейтенант.
Хельмут услужливо протянул капитану оружие.
- Неужели, чтобы убить из пистолета двоих безоружных, - неожиданно заговорил Олаф, - вам нужна поддержка всего отряда?
- Ты прав, - фамильярно ответил Лемейн. – Отойдем в сторону. Оставаться на месте, - это уже Хельмуту, который, гордый вниманием командира, мгновенно посерьезнел.
Лемейн спешился, передав поводья лейтенанту. Под низким грозовым небом три человека двинулись в сторону утеса, словно отрезавшего стоянку от места казни.
Руперт продолжал дрожать. Олаф рассеянно взглянул на своего помощника и двинулся к утесу, подгоняемый ставшим очень громким голосом Лемейна.
- Руппи.
Шепот донесся откуда-то издалека, смешался с шумом прибоя, разметался по ветру, как пыль.
- Я отвлеку его. Беги.
Дуло пистолета ткнулось в спину. Лис не слышал – он не мог слышать, что говорил Кальдмеер, но он видел, как шевелились губы.
- Я дам вам время на последнее слово, - пообещал Лемейн. – А сейчас – заткнитесь.
- Как великодушно, - негромко, но отчетливо выдохнул Ледяной. Лемейн скрипнул зубами и сильнее прижал оружие к прямой, как палка, спине адмирала.
Скала надежно прикрывала поляну от ветра. Здесь был только дождь – холодный, пробирающий до костей. Взглянув вниз, можно было увидеть грязные воды Устричного моря, бросавшиеся на камни, как хищник на прутья клетки. Не самое приятное место для упокоения; впрочем, какой может быть покой в такой бушующей стихии?
Руперт и Олаф стали спиной к своей будущей могиле. Лемейн отошел на десять шагов и замер.
- Последнее слово, адмирал?
И сразу, сливаясь с последними звуками речи капитана, заговорил кто-то посторонний – заговорил на непонятном языке. Лемейн не успел повернуться – на его губы легла чья-то рука, не позволяя ему сказать ни слова.
- Позвольте, - зашептал незнакомец уже на талиге, - последнее слово будет за мной?
Лемейн свирепо замычал, но его голос ветер развеивал уже на расстоянии пары шагов. Пришелец держал крепко; и пистолет, к ужасу капитана, был уже в чужой руке.
- Талигойские негодяи убили не только почтенного адмирала и высокородного дриксенца, - нараспев заговорил незнакомец, - но и храброго капитана. Бах!
Пистолетный выстрел прорезал бурю, заставив ту всколыхнуться с еще большей яростью.
К ужасу и удивлению Лемейна, убийца выстрелил в воздух. В следующее мгновение ледяное дело коснулось капитанского виска – не сильно, даже нежно. Насколько слово «нежно» совместимо со словом «дуло».
- Увы, капитан, свое последнее слово вы уже сказали. Бах!
В последние секунды своей жизни, прежде, чем рухнуть под ноги незнакомцу, Лемейн увидел изумленные глаза Ледяного – и неистовую радость, которой засветилось лицо Руперта.
Вальдес самозабвенно пил, закинув ноги на стол. Несчастный корабль швыряло по волнам, как щепку, но это, казалось, совершенно не волновало марикьяре. Размалеванная карта, как заметил Луиджи, покрылась еще и бордовыми винными пятнами.
Ледяной взирал на своего спасителя со смесью удивления и непонимания. Руперт сидел рядом, под страхом смерти не желая разлучаться с Кальдмеером, словно, стоит фок Фельсенбургу выйти, как здесь появится живой Лемейн и начнет размахивать пистолетом.
- И что это было? – наконец, спросил Олаф. Ротгер взглянул на адмирала поверх бутылки.
- Акт спасения, - пояснил марикьяре. Тучи над каютой стремительно сгущались – фельпец чувствовал это почти физически. И ненастье за окном казалось Луиджи детским лепетом.
- Какого… - Ледяной усилием воли сдержался. – Зачем?
- Я подумал. – Вальдес сделал паузу, словно ожидая, что кто-нибудь пошутит. – Что нет никакой разницы, убьет вас Лемейн и похоронит в Устричном море, или же вы снова отправитесь ко мне в гости. В любом случае виноваты талигойские разбойники.
Руперт снова затрясся. Ротгер молча протянул ему бутылку, в которую дриксенец вцепился, как жаждущий в чашу с живительной водой.
- Абсолютно бессмысленно и глупо, - прокомментировал Ледяной. Марикьяре хрипло рассмеялся, откидываясь на спинку стула.
- Вы, адмирал цур зее, в состоянии постоять за себя только в море, - сказал Ротгер. – Я вам уже это говорил.
В каюте повисла тишина – слышно было только, как шумно глотает вино перепуганный до невозможность Руппи.
- А я в вас, может быть, успел влюбиться, - продолжал ухмыляться Вальдес. – Как же я могу допустить вашу смерть?
Альмейда негодовал. Альмейда был в ярости и больше всего на свете хотел врезать зазнавшемуся вице-адмиралу в челюсть. Но пока держал себя в руках.
О возвращении марикьяре доложил невозмутимый Ранштайнер. Пришел и сказал, словно из вылазки вернулся обыкновенный дозорный корабль. Ойгена Рамон тоже очень сильно хотел ударить по лицу.
- Он пока поживет у меня, - сообщил озверевшему Альмейде Вальдес. Марикьяре выглядел промокшим, бледным и чудовищно веселым.
- Ротгер, - взвыл адмирал, стуча кулаком по столу. – Ты не щенка подобрал на улице!
- Да, - оскалился Бешеный. – Щенки милые. Руппи, кстати, тоже поживет у меня.
Альмейде оставалось только махнуть рукой.
- Вальдес, - устало позвал адмирал, когда марикьяре развернулся, собираясь выйти.
- Да, альмиранте?
- Чтобы отчет о твоем разведывательном рейде завтра же лежал на моем столе.
|