Глаза у птицы заволокло, серые с золотом глаза у птицы,
Птица дышит хрипло и тяжело, черные перья ее разметались,
Птица заглядывает в меня за миг перед тем, как начать мне сниться,
И, засыпая, берет мою руку незнакомыми призрачными перстами.
Альдо даже предположить не мог, зачем Ричард взял эту птицу.
Ворон был болен. Некогда иссиня-чёрные перья облезли, поседели, словно присыпавшись пылью, глаза заволокло пленкой, надломанное крыло волочилось за несчастным созданием словно обрывок плаща. Иногда птица раскрывала клюв, силясь подать голос, но тут же захлопывала его. Она даже не ела - Ричард поил ее силой, приносил дохлых мышей и куски мяса, взятые у королевских поваров. Ворон отворачивался и комком вжимался в угол деревянной коробки, временно заменившей ему дом.
- Зачем он тебе? – интересовался анакс. – Сломай ему шею, избавь от мучений.
Ричард не отвечал, молча меняя ворону подстилку, воду, даже пытаясь перевязать рану. Когда Окделл касался переломанного крыла, птица снова раскрывала клюв - наверное, от боли, - и через пару секунд бессильно его закрывала.
- Это символ предательства, - сердился Альдо. Его отчего-то раздражала забота Ричарда. – Я подарю тебе лучшую гончую из нашей псарни, если тебе так хочется домашнее животное.
- Просто… жалко, - неуверенно отвечал ему Ричард – в такие моменты он выглядел совсем маленьким и растерянным, как десятилетний ребенок. Только десятилетний ребенок, зло думал Альдо, глядя на своего эория, подбирает с дороги выпавших из гнезда воробьят, искренне веря, что сможет их вырастить.
Ричард молчал; в конце концов, Альдо махнул на его забавы рукой. Но что-то в душе, какой-то маленький червячок, заставлял его нервничать. Однажды Ракан это понял: к дворцу анакса со всех сторон слетались вороны. Не больные, как у Ричарда, а вполне здоровые: они не издавали ни звука, только хлопанье огромных крыльев было слышно от них, не пытались поживиться падалью у сливной ямы, просто сидели рядами на деревьях и козырьках крыш, изредка перелетая с места на место.
- Это символ предательства, - как-то раз снова сказал Альдо.
- Лошадь – тоже символ предательства? – неожиданно огрызнулся Окделл. – Тогда прогони всех коней с королевского двора!
Анакс изумленно взглянул в лицо Повелителя Скал. Ричард смутился и опустил глаза.
В этот же день Ракан приказал перестрелять всех воронов из арбалетов.
Со дня, когда Алва сбежал из Багерлее, прошло две недели. Альдо часто ловил на себе сочувствующие взгляды придворных, до ушей которых слухи донесли подробности побега. Кэналлийца из неприступной тюрьмы вытащил Робер; вытащил в прямом смысле, потому что тюремщикам анакс отдал приказ замучить бывшего маршала если не до смерти, то до потери человеческого облика точно. "Перебросил, значица, бездыханного этого маршала через лошадь, - рассказывал страж, накачанный какой-то парализующей дрянью, - перебросил и увез. И говорил что-то то ли лощади, то ли маршалу". Альдо был в ярости. Всем выжившим после побега тюремщикам было приказано отрубить головы на главной площади бывшей Олларии.
Ричард, узнав новость, сначала смертельно побледнел, потом принялся вяло ругать Робера. И в тот же день подобрал где-то в Нохе больного ворона. Придворные лизоблюды ругались увереннее. "Эти Эпинэ всегда были подозрительными, - презрительно уверяли ракановские графья. - Вот прямо как Алва". Альдо отрубил бы головы и этим, если бы его вовремя не остановила Катарина: она просила помиловать и тюремщиков, но здесь анакс был непоколебим.
- Меня удивило даже не то, что Робер меня… предал, - говорил Альдо Ричарду. - Меня удивило то, что Робер что-то сделал. Что-то такое неожиданное.
Окделл сжимал в побелевших пальцах бокал со "Слезой" и молчал. Он вообще стал молчать удивительно много: Альдо это пугало и изумляло. Он ждал чего угодно: что Ричард сорвется из Раканы в погоню, что он будет кричать и негодовать, что он начнет убеждать Альдо в природной нечестивости Эпинэ. Но Повелитель Скал почти не говорил.
Если бы только узнать, как можно распахнуть ее клетку, вернуть ей воздух,
Если бы только успеть отыскать для нее у аптекаря целебные зерна,
успеть, потому что золотые глаза уже тускнеют. Пока не поздно,
Вернуть ее в небо, не умирать и бить крылами в чертогах горних.
На пятнадцатый день после побега Алвы к Окделлу пришел кардинал Левий.
- До меня дошли слухи, - с порога начал кардинал, не обращая внимания на удивленное лицо Ричарда, - что у тебя живет больная птица. Я немного знаю медицину и мог бы помочь.
Окделл молча посторонился, пропуская духовное лицо в особняк, некогда принадлежавший Первому маршалу Талига.
С собой у Левия были какие-то травы. Он растирал их в глиняной миске, заливая теплой водой, а Ричард почти заворожено следил за его руками.
При виде кардинала ворон вскинулся. Ему было ни лучше, ни хуже, и Окделла иногда удивляло, что птица еще жива.
- Крыло почти срослось, - сказал Левий, ощупывая облезлые перья. - Вряд ли он снова сможет взлететь… Но я сделаю все возможное.
Они вместе поили птицу настойкой, вместе пытались накормить ее мясом, вместе меняли подстилку и воду.
- Может, ты согласишься отдать его мне… на время? - поинтересовался Левий.
- Нет! - выкрикнул Ричард и осекся. Кардинал смотрел на Повелителя Скал с едва заметной насмешкой.
- Ты хорошо за ним ухаживаешь, - усмехнулся Левий. - Думаю, он поправится.
Ричард молча кивнул.
- Зачем ты его подобрал?
- Мне стало жаль, - с вызовом ответил Окделл. Губы кардинала растянулись в улыбке - не издевательской, как минутой ранее, а какой-то даже сочувствующей. И понимающей.
- Я вернусь завтра, - пообещал Левий.
Ричард проводил его до двери.
Альдо злился. Он злился почти постоянно: на слуг, на придворных, на стражников, которые никак не могли перестрелять оккупировавших дворец птиц, на соседние страны, которые вежливо, но твердо отказывали анаксу в союзничестве.
- Какого ызарга у тебя забыл Левий? - спросил Альдо. Ричард вздрогнул, словно его выдернули из размышлений.
- Он помогает мне лечить ворона, - ответил Окделл.
- Дик. - Альдо оперся руками на стол, наклонившись к Повелителю Скал совсем близко. - Он нам не друг.
- Я… я знаю, - запнулся Ричард. - Но он просто… помогает.
- Запрети ему приходить, - бросил Ракан, отворачиваясь к камину. Вино в бокале, который он держал, казалось почти чёрным. - Мы не можем знать, что у него на уме. Но явно что-то нехорошее.
- Но…
- Герцог Окделл! - выкрикнул анакс, резко оборачиваясь. Ричард сжался в комок, почти как его больная птица. - Это приказ. Извольте ему следовать.
Ричард сдавил бокал с такой силой, что хрусталь треснул, рассыпавшись серебристым дождем. Вино обожгло порезанную руку – пришлось до боли стиснуть зубы, чтобы не закричать. Альдо бросился к нему, говорил что-то, предлагал вызвать лекаря, но Ричард упрямо мотал головой, повторяя раз за разом одно слово:
- Слушаюсь.
Анафеме предан тот, кто не верит,что кроме земли есть что-то еще.
Веры не будет тому, кто скажет, что у птиц и у ангелов нет души.
Я умоляю ее — держись!
Я целую ей полупрозрачные руки и заклинаю — дыши!
На семнадцатый день кардинал Левий попросил у Альдо аудиенции. Ракан согласился, разбив предварительно целый хрустальный сервиз – анакс никак не мог отойти от бессильной ярости.
- Вы верите в предзнаменования? – поинтересовался “голубь”, отодвигая штору и выглядывая в окно. Воронов, казалось, стало больше – и откуда только брались в таком количестве редкие птицы?
- Я верю в дело Раканов, - сухо отозвался Альдо, разливая по бокалам вино. Кардинал остановил его движением руки.
- Прикажите подать шадди. В моем возрасте пить вино вредно.
- Квентин Дорак тоже любил шадди, - зло сказал Альдо. – Ни к чему хорошему это не привело.
- Вы же будете только рады, если я закончу жизнь, как кардинал Сильвестр, - добродушно рассмеялся Левий.
- Дорак дожил до преклонных лет, - заметил Альдо. Левий снова рассмеялся.
День стремительно заканчивался – темнело теперь быстро, лето исходило, уступая свое место осени. Двор заволокло красноватым закатным пламенем: краски плясали на перьях воронов, делая их тёмно-бордовыми.
- В некоторые предзнаменования стоит верить, - проговорил, наконец, Левий.
- Вы пришли сюда, чтобы рассказать мне о суевериях? – сердито вскинулся Ракан. Кардинал тепло улыбнулся.
- В том числе. Я хотел спросить, почему вы запретили мне посещать герцога Окделла?
Альдо залпом допил вино и зло рассмеялся.
- Я понятия не имею, что у вас на уме, кардинал. И я не желаю, чтобы вы причинили зло последнему подданному, в верности которого я не сомневаюсь.
- Его птица поправляется, - рассеянно проговорил Левий, продолжая смотреть в окно. Небо на западе расцветало сиреневым, предвещая ясный и ветреный день. – Думаю, завтра-послезавтра она будет совсем здорова.
- Мне это неинтересно, - жестко прервал кардинала анакс.
- Я бы посоветовал вам обращать внимание на… всякое, - снова улыбнулся Левий.
Нетронутая чашка с шадди стыла на столе.
Птица действительно шла на поправку. Ричард распахнул окно, впуская в комнату прохладный ветер, и ворон, словно почуяв что-то, встрепенулся, выбрался из коробки, нелепо растопырив крылья. Сквозняк распушил почерневшие перья; птица первый раз за все время подала голос: глухое, похожее на лай “карр”.
Ричард не знал, что ему помогло: время, залечившее раны, или странные настойки Левия. Но Окделл искренне радовался, глядя, как птица неловко, нелепо, но упрямо пытается взмахнуть огромным крыльями, чтобы взлететь хотя бы на подоконник. Когда ей это удалось, Окделл подошел к окну и выглянул наружу.
Над королевским дворцом тучей вились вороны, как будто их что-то резко вспугнуло. Повелитель Скал, словно завороженный, наблюдал за странной картиной, пока его не потревожил стук в дверь.
- Герцог Окделл, вас срочно вызывают!
И обезумевшее лицо Альдо чуть позже:
- Дик, на нас наступают Савиньяки!
Анакс кричал, размахивал руками, грозился казнить всех вокруг. Подданные, которых ветер перемен носил, как золотые осенние листья по аллее, мгновенно переметнулись к захватившим Ракану Савиньякам.
На стороне Альдо оставался только Дик – молчаливый, задумчивый, с какими-то совершенно потухшими глазами.
- А судьбу Вашего Высочества, - хмыкнул Эмиль, расслабленно опершись спиной о дверной косяк, - будем решать не мы.
Альдо вспыхнул и попытался подняться, но стражники, еще позавчера оберегавшие его покои, меланхолично удержали Ракана за плечи.
- Судьбу Вашего Высочества, - знакомый голос заставил Дика вздрогнуть, - буду решать я.
Алва сильно похудел и осунулся. Лицо казалось еще бледнее, чем обычно, зато глаза горели необыкновенно ярко. И необыкновенно недобро.
- Эр Рокэ… - пробормотал Ричард. Альдо отшатнулся, словно его ударили по щеке, и пораженно взглянул на Окделла.
За спиной Алвы стоял Робер. Седая прядь, казалось, стала толще на несколько сантиметров, да и общий вид у герцога Эпинэ был в разы более потрепанный, чем у Повелителя Ветра.
Рокэ скользнул глазами по бывшему анаксу бывшей Раканы, хмыкнул и перевел взгляд на Дика.
- Ума не приложу, что мне делать с таким мудрым правителем, - медленно проговорил Алва, не отводя глаз.
- Не убивайте его, эр Рокэ, - неожиданно севшим голосом попросил Ричард.
Он сам не мог понять, что с ним происходит, почему он не пытается выхватить шпагу и биться на стороне Раканов. Ему показалось на долю мгновения, что все, чему он верил, пошатнулось давно – примерно тогда, когда Робер вывез из Багерлее Алву. Или когда он нашел в Нохе покалеченного ворона.
Альдо что-то заговорил – высоко, громко, зло, ему насмешливо отвечал Эмиль. Алва молчал.
На подоконник распахнутого окна, обрывая поток речи, взлетел ворон. Рокэ и Ричард одновременно повернулись в его сторону.
- В Багерлее, - отрывисто сказал Алва. Ричард почувствовал на своих предплечьях стальные пальцы стражников. Рокэ как-то досадливо взмахнул рукой. – Анакса в Багерлее. А герцога Окделла доставьте… к себе домой. Я имею в виду его новый особняк в… Ракане.
Альдо еще что-то выкрикнул; Ричард, пораженный, проводил взглядом уходящего Повелителя Ветра.
Робер несмело улыбнулся.
Ворон каркнул, сорвался с подоконника и, нелепо взмахнув пару раз крыльями, взмыл в темнеющее небо
|