Где же ты теперь, воля вольная?
С кем же ты сейчас
Ласковый рассвет встречаешь? Ответь.
Хорошо с тобой, да плохо без тебя,
Голову да плечи терпеливые под плеть,
Под плеть. (с)
Цой.
Я дважды пробуждался этой ночью
и брел к окну, и фонари в окне,
обрывок фразы, сказанной во сне,
сводя на нет, подобно многоточью
не приносили утешенья мне.(с)
Бродский.
ПРОЛОГ.
Ветер пронзительно взвыл, в исступлении терзая паруса дриксенских кораблей. Кэцхен пришел неожиданно и вовремя – впору и впрямь было поверить в хексбергское суеверие; шквал ныл надрывно и печально, как женщина у постели умирающего супруга. Стонал, рыдал, но не забывал разворачивать носы вражеских линеалов прочь от берега.
Где-то совсем рядом натужно ухнула пушка, ядро рухнуло в воду, не коснувшись “Астэры”, но обдав вице-адмирала ледяной водой. Вальдес тряхнул мокрыми волосами и выкрикнул, на ходу стаскивая истрепанный мундир:
- Зажечь фитили!
- Горят! – невнятно донеслось в ответ.
- Огонь! – рявкнул Кэналлиэц и взлетел на капитанский мостик. Вгляделся.
Выстрелы прозвучали ровно и почти синхронно – одно из ядер достигло цели, сминая мачты дриксенского корабля. В неожиданном просвете мелькнул гладкий бок до одури знакомого судна. “Звезда веры” упорно рвалась вперед, невзирая на встречный ветер и чудом не попадая под обстрел.
Вражеский флот стремительно отступал, сдаваясь неожиданному натиску моряков под расколотыми молнией флагами, но это… Поведение Бермессера казалось Вальдесу странным – уж господин БеМе вряд ли упустил бы возможность сбежать вовремя. Хочет отыграться? Потопить на прощание хотя бы одно судно, чтобы не было так обидно?
“Астэру”, например.
- Курс на “Звезду веры”, - отдал приказ Вальдес. Взмыленный матрос взглянул на вице-адмирала удивленно, но спорить не стал – проще было переубедить непокорный ветер, чем ненормального Бешеного.
- Спустить шлюпку? – только и спросил моряк.
Он был отличным военным – понятливым и безропотным. Ротгер одобрительно хмыкнул, но покачал головой:
- Сойдемся борт к борту. Исполнять!
-1-
Седой низенький лекарь выглядел усталым и раздраженным. Прозрачные – почти белые – глаза горели праведным возмущением человека, который жаждал помочь, но от чьей помощи упрямо отказывались.
- Не дается, мой адмирал, - вздохнул лекарь, потирая переносицу. – И говорит непонятно.
- Как не дается? – поднял бровь Олаф Кальдмеер. – Он же скован.
- Извивается, - попытался объяснить врач. – Упал с койки. Единственное, что я понял, - требует к себе адмирала.
Бермессер, озлобленный, но единственный не раненый среди них, еще вчера отправился в Эйнрехт с докладом; в казармах прибрежного Метхенберга из адмиралов оставался только Ледяной Кальдмеер. И, конечно, пленный Ротгер Вальдес, запертый в одной из комнат – до выяснения… обстоятельств. Впрочем, тот был вице-адмиралом.
Руппи заметно напрягся, наблюдая, как Олаф медленно поднимается, стараясь не тревожить поврежденную руку.
- Так дайте ему настойки, - проговорил родственник кесаря, нервно поглядывая на адмирала цур зее. – Или еще как-нибудь успокойте. Вам же лучше знать, господин Мейер, вы же здесь…
И запнулся, натолкнувшись на наполненный почти суеверным ужасом взгляд мэтра. Прозрачные глаза округлились, словно закатную тварь увидели, тонкие губы дрогнули.
- Он же… не дается, - почти шепотом повторил Мейер. – Адмирала требует.
- Довольно, - чуть поморщился Кальдмеер. – Действительно, наш пленник пришел в себя, а мы позволяем ему оставаться в неведении касательно положения дел... Руперт, помогите мне.
Болела растревоженная в сражении старая рана на ноге. Привычно, через несколько недель пройдет.
Адъютант мгновенно оказался рядом, подставляя Олафу плечо. Ледяной неловко оперся и шагнул к двери – следом за облегченно выдохнувшим Мейером.
Несколько лестничных пролетов показались Кальдмееру долгой дорогой от берегов Хексберг к порту Метхенберга. Все-таки зацепило, располосовало плечо, только чем – адмирал цур зее даже не сообразил сразу, да и до сих пор так и не понял. Намокший и тяжелый от крови рукав мундира приметил Руппи, мгновенно притащил врача и теперь ходил за Олафом как привязанный. И так не отделаешься, а уж после ранения…
Пленника заперли в небольшой подвальной комнатке по настоянию Кальдмеера, который опасался, что должного ухода раненому вражескому вице-адмиралу в тюрьме не предоставят. Бермессер злился и всячески выражал протест, но вступать в откровенную перепалку не стал; да и на сторону Ледяного встала большая часть офицерского состава.
- Выживет, он же бешеный!
- Бешеный или нормальный, он человек, - не согласился тогда Олаф. Бермессер поморщился, но промолчал, а на следующее утро небольшой отряд с ним во главе скрылся на извилистом тракте в сторону Эйнрехта.
В комнате было удушающее жарко; горько пахло травами и кровью. Вальдес сидел на полу, прислонившись спиной к кровати; на стук двери он открыл глаза и усмехнулся.
- Господин адмирал цур зее. – Улыбка получилась жутковатой – понятно, почему так перепугался Мейер. Бешеный то ли насмешливо, то ли почтительно кивнул и сейчас же поморщился. – Я ждал господина Бермессера.
- Разочарованы? – спросил Олаф. Руппи подтащил стул, и Ледяной не без облегчения на него опустился.
- Отнюдь! – Голос Вальдеса можно было бы назвать веселым, не сквози он так усталостью и хрипотцой. – Успел соскучиться по вас. За четыре-то года.
Бешеный был пугающе бледен, до синевы – только на скулах пятнами выступал лихорадочный румянец. Точнее, на одной скуле – вторая половина лица представляла собой сплошную ссадину, странно, что глаз не пострадал. Ребра вице-адмирала были туго стянуты бинтами; на левой стороне повязки неприятными багровыми разводами проступила кровь.
Вальдес перехватил взгляд Олафа и снова оскалился. Интересно, он когда-нибудь бывает серьезным?
- Неважно выглядите, господин адмирал цур зее, - сообщил он Ледяному.
- Вы тоже здоровьем не блещете, - ответил Олаф.
- Мне позволительно, - качнул головой марикьяре и без перехода добавил: - Почему почтенный родственник кесаря – я же не ошибся? – смотрит на меня, как на выходца?
Руперт спохватился и отвел взгляд. Ледяной даже не повернулся.
- Почему вы отказываетесь слушаться врача?
- Он говорит со мной на непонятном языке, - покаянно сообщил Вальдес. – Я его не понимаю.
- Поэтому вы решили отвечать ему на кэналлийском?
- Посчитал это справедливым, - пожал плечами Бешеный. Жест стоил ему дорого – судя по скривившемуся от боли лицу.
- Мейер, делайте свою работу, - приказал Ледяной.
Лекарь, до этого старательно прятавшийся в тени, с явной неохотой шагнул к столику, где были расставлены склянки, заставив огни свечей покачнуться. Взгляд марикьяре, уткнувшийся в спину Мейеру, показался Ледяному неожиданно настороженным… Впрочем, сегодня Олафу и так кажется много. Слишком много.
- Что с “Астэрой”? – неожиданно спросил Вальдес.
- Ушла. – Кальдмеер ответил просто. Бешеный не спрашивал об исходе боя, только о судьбе собственного корабля, что было логичным до безумия, и так же безумно раздражало. Разумеется, Талиг одержал победу – ее Альмейде принесли на красном флаге, перечеркнутом молнией. Иного быть не могло.
Вальдес замолчал, перебираясь под пристальным взглядом Мейера на кровать. И пока лекарь разматывал повязку, смазывал ссадину на лице отчаянно пахнущей полынью мазью и снова затягивал бинты – слишком туго на взгляд Кальдмеера – Бешеный сидел, прикрыв глаза, и только изредка дергал щекой. Здоровой.
- Мы сообщим адмиралу Альмейде о вас, - сказал Ледяной. Просто потому что надо было что-то сказать.
- Не утруждайтесь. – Марикьяре по-прежнему не открывал глаз. – Альмиранте знает.
- Откуда? – искренне удивился Олаф.
- Девочки меня не бросят. – Мейер как раз закончил экзекуцию, и Вальдес насмешливо прищурился, как-то разом опустив плечи, но не расслабляясь. – Хексбергские суеверия, господин адмирал цур зее. Не берите в голову.
Тихо звякнула цепь: почему-то Кальдмеер только сейчас заметил тяжелые кандалы, оттягивавшие худые запястья Бешеного. Обыкновенная мера предосторожности отчего-то показалась Ледяному жестокой – хорошо, ноги не сковали. С другой стороны, кто знает, как поступили бы с Олафом, попади он в плен Талигу.
- Зачем вы звали меня? – устало спросил Кальдмеер, отвлекаясь от мрачных мыслей.
- Я звал Бермессера, - поправил адмирала Вальдес. – Ожидал скандала с битьем посуды. Здесь, знаете ли, ужасно скучно – тем более, этот сударь, - кивок в сторону Мейера, - отказывается изъясняться на доступном простым людям языке. У вас есть вино?
Ледяной от изумления не нашелся, что ответить. Впрочем, за него все сказал лекарь – на чистейшем талиге, между прочим:
- Вам нельзя! Эту настойку нельзя совмещать…
- Скажите, вам имя Курт Вейзель о чем-нибудь говорит? – подался вперед Вальдес. Мейер растерянно захлопал глазами.
- Нет, но…
- Жаль, - скорбно вздохнул Бешеный, мгновенно теряя к низенькому седому человеку интерес. – Вы бы сошлись характерами.
Все ситуация напоминала неудачную мистерию. Вальдес не боялся – и его насмешливость не выглядела наигранной или показной. Словно и не было цепей, ран, круглосуточной охраны у дверей и маленькой комнаты без окон, словно Бешеный заглянул в гости к старому знакомому или столкнулся с какой-то малозначительной неприятностью вроде нежданной простуды, резко ограничившей возможности вице-адмирала. Кальдмеер видел такое впервые и упорно не понимал.
- Господину Вальдесу нужен отдых, - очнулся Мейер. В руках у него была кружка, от которой вверх поднимался горький дымок. Бешеный с откровенной тоской взглянул в сторону мэтра, но спорить не стал.
- Всего доброго, адмирал цур зее, - донеслось в спину Ледяному, когда он уже переступал через порог. – Заглядывайте чаще. Здесь безумно скучно.
Будь Кальдмеер лет на пятнадцать моложе, он бы хлопнул дверью. А так – помешали сдержанность, больное плечо и Руппи, внимавший каждому жесту адмирала как велению небес.
-2-
Вальдес доводил несчастного Мейера до исступления, ради развлечения избирая каждый день новую тактику. Вчера он упрямо отказывался пить приготовленные лекарем зелья, страшно ругался по-кэналлийски и вымотал всем нервы до такой степени, что охрана вызвалась держать Бешеного, пока врач вставит ему между зубов распорки. Взглянув на двух верзил, упакованных в кирасы, Вальдес вздохнул:
- Бергерская половина согласна на ваши условия. Но имейте в виду – марикьяре будет мстить!
Мейер ничего не понял, но на всякий случай пересказал разговор Кальдмееру. Тот хмурился и качал головой, а Руппи, по-прежнему не желавший разлучаться с адмиралом, смотрел круглыми от удивления глазами. В его представлении плененные воины вели себя как угодно (чаще – с достоинством совершая самоубийство первым подвернувшимся под руку острым предметом), но не как Бешеный точно. Этот… марикьяре чувствовал себя непринужденно. Словно оказывался в плену так часто, что успел привыкнуть.
Сегодня Вальдес неукоснительно соблюдал все, что говорил Мейер, осыпая гения от медицины абсолютно глупыми вопросами. Сначала врач покорно отвечал, потом понял, что над ним откровенно издеваются, и замолчал, затем, не выдержав, бросился к Кальдмееру.
- Мой адмирал! – с порога начал Мейер. Олаф даже не обернулся, прекрасно понимая, зачем тот пришел.
- Сопротивляется?
- Нет, - немного растерялся Мейер. – Наоборот…
Ледяной устало повел плечами, отрываясь от бумаг. Сам адмирал с трудом удерживал в пробитой руке перо, поэтому рядом сидел Руппи, записывавший слова под диктовку. Мейер видел, как с кончика пера сорвалась и расползлась по бумаге жирная черная клякса.
- Мейер, - проговорил Олаф, пальцами левой руки касаясь шрама. – Вы взрослый человек. Врач. Так какого… почему вы не можете справиться с одним-единственным офицером, да еще и раненым в придачу?
Старик открыл было рот, пытаясь подобрать слова.
- Может, это у него от боли? – предположил Руппи. – Злится и все такое.
- Скорее от скуки, - не согласился Кальдмеер.
- Здесь же есть книги, - выдал фок Фельсенбург, внутренне сияя от своей идеи.
- На дриксенском. Чтобы он после довел господина Мейера и нас заодно до сердечного приступа.
Руппи затих, сосредоточенно разглядывая чернильное пятно на бумаге. Молчание затягивалось, становилось неприятно-липким и неправильным.
Олаф встал, опираясь на столешницу здоровой рукой. Вслед за ним мгновенно подскочил фок Фельсенбург, неосторожным движением едва не перевернув чернильницу на свежеисписанные листы – Кальдмеер поморщился, но попрекать адъютанта не стал.
- Руперт. – Родственник кесаря сразу же оказался рядом, готовый подставить плечо. – Идемте разбираться с вашей напастью, Мейер.
“Напасть”, как отметил Ледяной, с момента прошлого визита стала выглядеть еще хуже. Щеки Бешеного ввалились, скулы заострились так, что казалось, тронь – порежешься, пятна румянца исчезли, сменившись однотонной бледностью. Ссадина заживала, делая левую половину лица Вальдеса похожей на грубо выструганную деревянную маску. Марикьяре полусидел в кровати, прикрыв глаза и упершись затылком в стену.
- Я кое-что не понял, - с наигранным интересом заговорил Бешеный, когда дверь открылась. – Какой способ лечения диареи вы полагаете самым эффективным?.. О, господин адмирал цур зее, какая радостная неожиданность.
- Добрый вечер, - кивнул Кальдмеер, присаживаясь на заботливо придвинутый Рупертом стул. – Как самочувствие?
- Замечательно, - отозвался Вальдес. Глаза у него были больными, нехорошими – в темной глубине все еще оставалась сошедшая с лица лихорадка, но это не мешало марикьяре смотреть весело и шало.
- Я пришел, чтобы заключить… перемирие, - сходу начал Кальдмеер. Бешеный насмешливо вскинул бровь, чуть склонил голову набок и ухмыльнулся одной стороной лица. Зрелище, признался себе Ледяной, было пугающим.
- Вам не кажется, что в данной ситуации подобные заявления могут послужить поводом для дуэли? – Вальдес продолжал улыбаться. Вот действительно, Унд его раздери, будет смеяться даже в Закате!
- Вам не кажется, что вы не в том состоянии, чтобы говорить о дуэлях? – в тон ему отозвался Олаф.
- И не в том положении, - миролюбиво добавил вице-адмирал. – Я готов выслушать ваши условия.
Вальдес осторожно подтянул к груди колени, чуть поморщился и звякнул цепью. В неверном свете свечей Кальдмеер успел заметить синяки на запястьях – несмотря на то, что изнутри наручники были обиты мягкой кожей.
- Вы будете соблюдать все указания господина Мейера… и перестанете доводить беднягу до истерик.
- А вы?
Олаф внутренне восхитился. Интересно, наглость свойственна всем марикьяре или только одному конкретному представителю?
- А что вы хотите?
- Вина… - В глазах Вальдеса мелькнуло что-то непонятное. – Нет. Лучше касеры. Если не хотите как-нибудь обнаружить бездыханный труп вместо меня.
- Вам нельзя алкоголь, - отчеканил Мейер, до этого момента никак не выдававший своего присутствия.
- Сами понимаете, Вальдес, - Кальдмеер развел руками, - если я вручу вам вино, проигнорировав слова доктора, это будет противоречить моим же условиям.
- В таком случае, - обреченно вздохнул марикьяре, - я хочу, чтобы вы посещали меня хотя бы раз в сутки. Я уже говорил, что здесь невообразимо скучно?..
“Почему бы и нет?” – подумал Ледяной. В конце концов, ему было совершенно нечего делать, кроме как ждать Бермессера с дальнейшими указаниями от кесаря. Талиг, утративший вице-адмирала, пока молчал, переводить все еще больного Вальдеса к остальным пленникам было рано, а с Бешеным, наверное, еще удастся поладить. Настолько, насколько это возможно в данной ситуации.
- Хорошо, - кивнул Кальдмеер.
Марикьяре дернул уголком рта и улыбнулся.
-3-
Из сна Кальдмеера выдернули утром, когда побережье все еще куталось в сероватый туман.
Олафа разбудил шум шагов – благо, военная привычка заставляла вслушиваться в любой шорох; несколько мгновений адмирал лежал, разглядывая потолок, и только потом – одновременно с громким стуком в дверь – поднялся.
На пороге стоял бледный и заспанный Мейер. Старика можно было бы назвать забавным, если бы не выражение искреннего страха на лице. Только глаза оставались светло-серыми, прозрачными, настороженными.
- Что случилось? – Со сна голос получился совсем хриплым.
- Лихорадка у пленника, - выдохнул врач. Тонкие губы слегка дрожали, мелко потряхивало лампу, которую Мейер сжимал в руке. – Боюсь, не доживет…
Кальдмеер невнятно выругался.
- Руку, Мейер!
Врач подставил адмиралу цур зее плечо, и они медленно – слишком медленно, но шагать быстрее было невозможно – пошли вниз по лестнице к пленному Бешеному, которому, по словам Мейера, жить осталось всего ничего.
- Какого?.. – шипел Ледяной, здоровой рукой придерживаясь за старика. Наверное, хватка оказалась слишком сильной, потому что врач морщился, но терпел. – Вы же говорили, что ему стало лучше!
Мейер что-то невнятно залепетал – слух Кальдмеера выцепил отдельные слова: Создатель, воля, тяжелое ранение. Тяжелое?! Да Бермессер собирался отправить Вальдеса в общие камеры, от сломанных ребер еще ни один моряк не умирал, а ссадина на лице, конечно, выглядела жутко, но совершенно не смертельно.
Бешеный бредил – во всяком случае, поток речи на кэналлийском с трудом можно было назвать осмысленным, даже принимая во внимание очень скудные познания Кальдмеера в этом языке. Олаф отпустил Мейера – тот так и замер у двери навытяжку – и подошел к постели.
- Вальдес? – позвал Ледяной, судорожно пытаясь сообразить, что делать дальше. Уповать на милость Создателя адмирал не любил и не умел, предпочитая пусть не благословенные свыше, зато действенные меры.
Ротгер открыл глаза и совершено осмысленно взглянул на Кальдмеера.
- Альмиранте?
Выглядел Вальдес отвратительно – серое лицо выбелилось почти до бесцветности, губы потрескались, щеки ввалились, а жар от тела Олаф, казалось, чувствовал на расстоянии трех шагов. И было что-то… неправильное в этой лихорадке. Лет пятнадцать назад Кальдмеер хлопнул бы дверью, поехал в Эйнрехт сам, не столкнувшись с неожиданной напастью, не хромал бы, вынужденный просить о помощи всех вокруг, и не заметил бы ничего странного в болезни Бешеного. Казалось бы, воспаление, занесенная в раны грязь, потеря крови…
- Мейер, - рявкнул Ледяной, замечая, как тускнеют черные марикьярские глаза, - неси касеру, живо!
- Нельзя… - начал было врач, но Кальдмеер резко обернулся, пресекая все протесты на корню.
- Принесешь касеру, - Олаф снова наклонился к больному, пытаясь привести того в чувство, - и отправишься за кузнецом, спилить кандалы. И позови кого-нибудь из слуг, пусть принесут чистой воды и тряпок.
Мэтр помялся у двери, но все же вышел, не дожидаясь, пока Ледяной по-настоящему разозлится.
Бешеный то приходил в себя, то снова терял сознание, выдыхая воздух сквозь стиснутые зубы, что-то бормотал, иногда открывал глаза и смотрел на Олафа так, что у бравого адмирала цур зее сводило лопатки.
- Вальдес, - снова позвал Кальдмеер. Марикьяре качнул головой, стряхивая со лба влажные волосы, и криво усмехнулся.
- С касерой… это вы правильно решили… адмирал цур зее.
- Знаю, - коротко ответил Олаф. – Кто это был?
- А как вы думаете? – Вальдес открыл глаза, мазнул взглядом по лицу Ледяного и уставился куда-то поверх.
- Почему не сказал? – Дриксенца начала душить бессильная злоба – такая ярость захватывала Ледяного редко, но метко, превращая хваленое самообладание в жалкую лужицу.
- А вы бы поверили? – приподнял бровь Вальдес.
Олаф замер. Действительно, поверил бы он? Пятнадцать лет назад, почему-то пришло в голову адмиралу, точно не поверил бы, а сейчас… кто знает. В любом случае, все свершилось, а для обдумывания ошибок он еще найдет время.
Вальдес умиротворенно выдохнул и расслабленно осел на подушки. В этот же момент распахнулась дверь, впуская в комнату взмыленную служанку с тазом; за ее спиной маячил молодой матрос из команды Бермессера, временно подселенный в казармы к Кальдмееру.
- Воду – сюда, - приказал Ледяной, наклонился над бессознательным Вальдесом и отвесил тому оплеуху – от души, но по здоровой щеке: все-таки калечить пленного Кальдмеер не собирался. Черноволосая голова дернулась, но в себя вице-адмирал не пришел, так и оставшись лежать ссадиной на подушке.
- Может, ему лекарство какое? – услужливо спросила служанка, глядя на происходящее круглыми голубыми глазами. Олаф досадливо повел плечами, успев заметить, что бермессерский матрос изо всех сил вытягивал шею, силясь хоть что-то увидеть.
- Хватит с него лекарств. Где мэтр, Леворукий его побери?!
Служанка дернулась в сторону, едва не выронив тряпки. Матрос с поразительной стремительностью исчез, коротко вскрикнул в коридоре, и через пару вдохов в комнату почти вбежал низенький седой врач с двумя бутылками в руках.
- Кузнец скоро будет, - выдохнул Мейер. Кальдмеер отошел от постели и присел на стул.
- Давайте, мэтр, вы прекрасно знаете, что нужно делать.
- Я…
- Еще одно слово, - знаменитое самообладание взяло верх над эмоциями – посреди комнаты, у постели умирающего марикьяре снова возвышалась ледяная глыба, - и я прострелю вам голову. Выполняйте приказ, Мейер.
Дальше – просто проследить, позвать матроса, чтобы подержал голову Вальдесу, пока Мейер вливает ему в глотку касеру, проследить, как вице-адмирала Талига освобождают от стягивающей ребра повязки и растирают все тем же пойлом, проследить, как марикьяре впадает в полубредовое состояние, дергается – еще бы, мэтр неаккуратно облил раненую щеку, - начинает стонать и метаться. И так – еще целые сутки. Или марикьяре умрет от яда, или отравится противоядием, или выживет. Говорили, они живучие, эти уроженцы южных островов, но Кальдмеер не знал наверняка, да и не мог знать.
Пришел кузнец, спилил тяжелые кандалы, которые глухо стукнулись металлом о деревянный пол. Худые запястья Вальдеса действительно окольцовывали синяки, но сейчас это беспокоило Кальдмеера меньше всего. Он отчего-то чувствовал тоску и беспокойство, хотя это было неправильно, этому сопротивлялась вся его дриксенская натура – да, пленнику можно сочувствовать, но переживать, как из-за друга? Бред.
Вечером в комнату впустили Руппи, который выглядел растрепанным и обиженным. Кальдмеер поднялся, тяжело опершись о стол, и кивнул фок Фельсенбургу.
- Руперт, помогите мне подняться.
- На ужин? – с готовностью отозвался Руппи.
Леворукий и все его кошки, ужин! Ледяной почти весь день провел, не спуская глаз с мэтра, даже поесть забыл – только отхлебывал иногда из многочисленных бутылок. Пришлось кивнуть, держась за худощавое плечо, и поплестись на верхние этажи.
- Руперт, - проговорил Кальдмеер, когда они поднялись по лестнице на второй этаж. – Дальше я дойду сам. Возвращайтесь вниз и проследите, чтобы почтенный Мейер не натворил больше, чем успел… Вице-адмирала отравили венненской травой. Вы знаете, что в таких случаях нужно делать?
Фок Фельсенбург кивнул. Мальчишка был хорошим – начитанным, сообразительным и по-щенячьи преданным, ему можно было доверить даже собственную жизнь.
- И не дайте почтенному мэтру сбежать. Идите, Руперт.
К кошкам ужин. Больше всего на свете Ледяному хотелось рухнуть в постель и уснуть.
-4-
Утром голова казалась пустой и тяжелой. Ледяной с трудом оторвался от подушки, который раз обругав себя за вино и настойки – знал же, что плохо переносит, но нервы нужно было лечить, а способа лучше люди пока не придумали. Осторожно оперся здоровой рукой на постель, встал. Торопиться было некуда – если бы что-то случилось, Руппи поднял бы своего адмирала среди ночи, но дом был подозрительно тих, несмотря на светлый день за окном.
В коридоре, прямо около двери, Олаф наткнулся на фок Фельсенбурга. Родственник кесаря спал, упершись лопатками в стену, смешно нахмурившись и совершенно неестественно вывернув шею. В первый момент Кальдмеер даже испугался, а потом заметил, как вздымается под плотным бархатом камзола грудь.
- Руперт, - окликнул своего адъютанта Кальдмеер. Юноша вздрогнул всем телом и разлепил веки, явив миру чудовищно покрасневшие глаза. Олаф испытал укор совести – оставил мальчишку вместе с мэтром-убийцей и почти мертвым марикьяре и ушел спать. Стыдно, Ледяной.
- Он живой, - хрипло отрапортировал Руппи, пытаясь собрать в одной точке конечности. – Но спит, еще не приходил в себя. Мейера я приказал запереть во второй комнате в подвале… ну, там, где поленья. А с вице-адмиралом остался Хельмут.
Хельмут – это, наверное, тот самый матрос Бермессера. Кальдмеер одобрительно кивнул.
- Я сейчас помогу вам спуститься, - пообещал фок Фельсенбург, но попытка подняться увенчалась успехом только со второго раза. Олаф улыбнулся как можно теплее и остановил адъютанта движением руки.
- Идите спать, Руперт. Нога почти не беспокоит, думаю, сегодня я смогу ходить самостоятельно.
- Точно? – сонно моргнул Руппи. Преданность преданностью, а усталость не отменял никто, и в этом родственника кесаря обвинить было нельзя. Да и не хотелось.
- Точно.
Насчет ноги Олаф слукавил: болела, еще как, так что теперь путь от собственной комнаты до столовой должен был занять в два раза больше времени. Дождавшись, пока за адъютантом закроется дверь, Кальдмеер осторожно пошел вперед, держась рукой за стену.
Хельмут приходился каким-то очень дальним родственником Фридриху Неистовому – светловолосый мальчишка лет семнадцати, тощий и перепуганный; наверняка не ожидал, что его, праздно ошивавшегося вокруг, заставят работать сиделкой у постели пленника. Кальдмеер хмыкнул, Хельмут подскочил и встал навытяжку.
- Отдыхайте, - махнул рукой Ледяной. Матрос щелкнул каблуками и поспешно исчез.
Руппи ошибался: Бешеный не спал, просто лежал с закрытыми глазами. Кальдмеер сел в кресло и плеснул себе в бокал вина.
- Как вы себя чувствуете, Вальдес?
- Отвратительно, - хрипло отозвались со стороны кровати. – Я так не напивался со времен юности.
- Хотите вина?
Марикьяре застонал и шевельнулся, пытаясь сесть; его откровенно вело в сторону, странно, что он говорить мог после такого количества касеры. Действительно, живучие, - пришло в голову Кальдмееру.
- Если бы я знал, - грустно сказал Вальдес, упираясь затылком в стену. – Я бы предпочел умереть от яда, а не от похмелья.
Настроение Ледяного, и так не особо радужное, стремительно ухнуло вниз. О причинах ненависти почтенных мэтров к пленным талигойским вице-адмиралам он расспросит Мейера немного позже.
- Вы же знали, - ответил Ледяной. Вино обожгло горло.
- В теории, - признался Вальдес.
Кальдмеер промолчал, отставил бокал, привычным жестом коснулся шрама на щеке и поймал на себе цепкий темный взгляд – возможно, стоять или ходить из-за пережитого Бешеный не мог, но смотрел трезво. И изучающе.
- Все же, Вальдес, почему вы не сопротивлялись? – Вопросу суждено было быть заданным, хотелось Олафу этого или нет. Марикьяре сверкнул кривой усмешкой.
- У нас же был уговор.
Кальдмеер чуть не упал – хорошо, вино было отставлено. Уговор?! Неужели из-за этого?..
Взгляд Ледяного был красноречивее слов; Бешеный пару мгновений наслаждался произведенным эффектом, потом неловко дернулся и откинулся на подушки.
- У нас был уговор, - беспечно повторил Вальдес – так, словно рассказывал о погоде, а не о покушении на убийство. – А у почтенного мэтра – двое верзил в кирасах. Если бы я не пил настойки сам, они бы влили их мне в глотку насильно. Вы сами сказали, что я не в том… состоянии, чтобы вызывать кого-либо на дуэль.
На некоторое время в душной, горячо протопленной комнате повисла тишина. Кальдмеер катал на языке вино, которое отдавало горечью, и вслушивался в хрипловатое, неправильно-громкое дыхание Вальдеса.
Где-то над Метхенбергом потухало красное закатное солнце.
- У меня есть просьба, - неожиданно заговорил Бешеный. Заговорил очень тихо, сорванно, и Ледяной машинально напрягся, чтобы не пропустить ни одного слова. – Когда решите поговорить с… мэтром, позвольте мне присоединиться к вашей… дискуссии.
- Вам запрещено покидать комнату, - холодно отрезал Кальдмеер. Со стороны Вальдеса донесся тихий смешок.
- А почтенному мэтру запрещено входить в мои покои? Печально, действительно. У вас есть стакан? Я слышал, что если прислонить стакан к стене… - Голос марикьяре уже не звучал так придушенно: Бешеный даже приподнялся на локтях, слегка покачнувшись, и Олаф видел худое лицо со ставшим знакомым насмешливым выражением.
- Прекратите. – Голова снова начинала болеть, как с похмелья. Кальдмеер поднялся и шагнул к двери.
- Я бы на вашем месте поторопился, - продолжал Вальдес. – А то, чего доброго, господин врач решит наложить на себя руки.
Ледяной отчетливо ощутил, как на его плечи наваливается тяжелая и мрачная усталость; раздражало поведение Бешеного – кем нужно быть, чтобы вести себя так, как он? Закатной тварью, сумасшедшим, Леворуким? Кальдмееру было не двадцать лет, он прекрасно понимал, что под улыбкой Вальдес прячет то, что испытывает на самом деле, то, что испытывал бы любой человек, окажись он в плену: страх показаться предателем, отчаяние, глухую неизбежность. И смутно догадывался, почему вице-адмирал сетовал на скуку: боялся остаться наедине с самим собой и своими мыслями. И даже понимал, только понимание не избавляло от злости.
Мэтр, вопреки страхам Бешеного, был жив – сидел на полу у сложенных до самого потолка поленьев и молился. Во всяком случае, Олаф подозревал, что молился, потому что губы Мейера беззвучно шевелились, а сухие бледные руки покоились на коленях. На стук двери врач даже не повернулся, только вжал седую голову в плечи и прикрыл глаза.
- Мейер, за мной.
Мэтр покорно поднялся, медленно отряхнул колени с налипшими на ткань опилками и кусочками грязи, и вышел в коридор. Ледяной указал ему на дверь; лицо Мейера скривилось, но ослушаться он не посмел.
Вальдес промолчал – и Олаф был ему за это благодарен; правда, блеснувшие в полумраке черные глаза не обещали ничего хорошего. Врач мялся, смотрел себе под ноги, высокий бледный лоб покрылся испариной.
- Вина? – предложил Ледяной. Мэтр дернулся всем телом и быстро качнул головой. – В таком случае, - продолжил Кальдмеер, - скажите, зачем вам понадобилось травить господина вице-адмирала?
Тишина рухнула сверху – даже равномерный стук дождевых капель, казалось, замолк. Кальдмеер видел окаменевшее лицо Бешеного в отблесках свечей, видел нервный профиль Мейера, видел, как тот нелепо закусил губу.
- Приказ адмирала Бермессера, - по-дриксенски прошептал мэтр. Ледяной очередной раз порадовался, что успел отставить бокал, но справиться с эмоциями вовремя не удалось.
- Что? – выдохнул Олаф. Вальдес ухмыльнулся.
- Я услышал столь любимое мною имя. – Темные глаза бешено сверкнули. Мейер резко повернулся к марикьяре, губы быстро шевельнулись – Ледяной не успел расслышать, что же сказал врач, но лицо Вальдеса изменилось, застыло, словно покрывшись коркой льда. Кальдмеер резко почувствовал себя неуютно – ненависть, повисшую в воздухе, можно было резать ножом. Наваждение длилось пару мгновений, потом Бешеный откинулся на подушки, отвернувшись от замершего Мейера.
- Наш общий друг Бермессер, - сказал Ротгер, - конечно, бывает на редкость… легкомысленным, но он не идиот, как бы вам этого не хотелось, почтенный мэтр. Я слишком дорого стою, чтобы травить меня, как собаку.
Ледяной слишком поздно заметил яркую и острую, как осколок стекла, вспышку ярости в прозрачных глазах. Мэтр с поразительной для своего возраста прытью сорвался со стула и бросился в сторону Бешеного. Серебром блеснуло лезвие, только Кальдмеер все равно оказался быстрее – и стену напротив украсила россыпь кровавых капель. Тело с выбитой жизнью нелепо сложилось и мягко осело на дощатый пол, Вальдес потрясенно прикрыл лицо рукой, размазывая пальцами содержимое головы Мейера, потом поднял глаза, и Олаф с искренним изумлением увидел в них страх. Самый настоящий и самый обыкновенный.
Грохнула дверь, впуская в комнату двух стражников. Ледяной бросил на стол разряженный пистолет, отряхнул с рукава невидимую пыль и кивнул им на труп; Олаф умел приходить в себя быстро – в конце концов, прозвища на флоте не даются просто так.
- Унесите тело. Подайте вице-адмиралу вина или касеры – что попросит. Ко мне никого не впускать. – И вышел, потому что нервы начинали давать сбой, и хотелось одного – запереться у себя в комнате и напиться.
-5-
Пришлось вызвать другого врача – мэтр Кьюра, несмотря на нетипичную для дриксенца внешность, обладал поистине нордическим характером; во всяком случае, он ни разу за три дня не пришел к Кальдмееру с жалобами на пациента. К Кьюра был приставлен Хельмут, который следил за тем, чтобы новоявленный гений от медицины не попытался убить пленника, как Мейер, а отвары мэтр готовил в присутствии Ледяного. Так было надежней.
Сам Олаф к Бешеному не ходил, предпочитая коротать вечера в компании Руппи или книг. Вестей от Бермессера пока не было, Талиг по-прежнему молчал, побережье окутывали холодные осенние туманы, боль в ноге медленно, но верно отступала. Жизнь налаживалась. Так было до тех пор, пока на пороге кабинета не объявился Хельмут.
- Господин Вальдес требует вас к себе, - заявил мальчишка. Кальдмеер вздохнул.
- Можете передать господину Вальдесу, что он не в том положении, чтобы требовать.
Лицо Хельмута, и так не отличавшееся особой смуглостью, стремительно побледнело. Ледяной догадывался, почему: несносный марикьяре, который совершенно не чувствовал себя здесь пленником, доведет родственника Фридриха до нервного срыва. Просто от скуки. Или от желания прогнать подальше дурные мысли.
- Хорошо. – Голос Олафа смягчился. – Передайте господину вице-адмиралу, что я сейчас спущусь.
Звать Руперта Ледяной не стал, пошел вниз сам, придерживаясь рукой за перила. Рана на плече почти не причиняла неудобств, только побаливала от слишком резких движений, но это пустяки – бывало и похуже.
У самой двери Кальдмеер тронул кончиками пальцев старый шрам на щеке, вздохнул, постучался два раза и вошел. Бешеный встретил его знакомой кривой усмешкой, которая, к слову, перестала пугать. Ссадина на узком лице сходила; через некоторое время, подозревал Ледяной, от жутковатой маски в пол-лица должен был остаться небольшой след. Да и тот пропадет.
- Хотели меня видеть? – холодно поинтересовался Олаф. Бешеный изогнул бровь.
- Наш уговор уже не в силе?
- Вы соблюдаете все указания мэтра? – Кальдмеер отошел в угол комнаты и опустился в кресло. – Или же просто не в состоянии вывести из себя почтенного Кьюра, что вас, несомненно, раздражает?
- Вы поразительно проницательны, - по-кошачьи ухмыльнулся Вальдес. Ледяной поймал себя на том, что радуется улучшению состояния вице-адмирала – тот вполне свободно ходил, пил вино – судя по обилию пустых бутылок вокруг – и не был так пугающе бледен, как несколькими днями ранее. Только жесты у марикьяре выходили несколько скованными – сказывались не успевшие срастись ребра.
- Читаете? – Олаф кивнул на открытую книгу. Бешеный пожал плечами.
- А что еще делать? Выгуливать меня отказываются, говорить со мной – тоже, но что-то ценное из жизни здесь я просто обязан вынести. Выучу дриксенский язык, например.
- И как, что-нибудь понятно? – Кальдмеер налил себе немного вина – странно, что бокалов здесь оказалось два. В любом случае, это к лучшему.
- Ваш язык очень похож на бергерский, - проговорил Вальдес. Он отошел в сторону, прислонившись спиной к дверному косяку, - как показалось адмиралу, с облегчением. – А бергерский я знаю. Дядюшка, обиженный тем, что я не пошел в матушку внешне, решил сделать из меня истинного северянина душой.
- Попытка провалилась, - не удержался Кальдмеер. - Зачем вы мне это рассказываете, Вальдес?
- Провалилась, - согласился Бешеный, напрочь проигнорировал вопрос. Он отсалютовал Ледяному бокалом и пригубил вино. – Правда, иногда на меня нападают приступы занудства, но я стараюсь с ними бороться. Моя марикьярская половина не в силах устоять против светлых кос, поэтому и прощает бергерской многое.
- Ваша самодостаточность умиляет, - хмыкнул Кальдмеер. Вальдес склонил голову набок и взглянул на адмирала с какой-то пугающей нежностью. – И все же…
- Я могу рассказать вам, почему мэтр решил отправить меня на тот свет.
- А вы знаете? – Мгновение на то, чтобы совладать с собой и ответить как можно равнодушнее.
- Я – знаю. У меня, к сожалению, отличная память на лица.
Вальдес оторвался от косяка, сделал пару шагов… и рухнул на пол прямо у ног Кальдмеера – к искреннему ужасу последнего. Но, вопреки ожиданиям Ледяного, не в обморок, а просто сел, скрестив ноги, и взглянул шалыми черными глазами.
- Причем тут ваша память? – поинтересовался Кальдмеер. Неожиданная близость марикьяре пугала, причем в большей степени тем, что была приятна. Ледяной поморщился, отгоняя непрошенные мысли.
- Сын мэтра Мейера, - дернул уголками губ Вальдес. – Лейтенант цур зее или близко к тому.
Осознание огрело Олафа по голове, как огромный пыльный мешок. Мальчишка!.. Один из многих, не вернувшихся с последнего боя… Кальдмеер не мог знать его лично, потому что младший офицер находился под командованием Хохвенде или Грубера, но имя… имя было знакомо. Безутешный отец, сумевший скрыть свое горе, решил отомстить молча и наверняка – уничтожив одного из тех, кто погубил его сына.
- Нелепо, - сорвалось с губ Кальдмеера прежде, чем он успел спохватиться.
- Что нелепо? – быстро переспросил Вальдес. Веселье исчезло из его глаз, как первый снег под все еще теплым солнцем, сменившись непривычным выражением. – То, что отец, не имея возможности ответить ударом в честном бою, попытался отравить конкретного мерзавца? Нелепо. Но совершенно нормально.
- Вы готовы оправдать своего несостоявшегося убийцу? – неожиданно зло проговорил Кальдмеер. Отчаянно хотелось встать и уйти прочь – чтобы никогда не возвращаться. Дождаться Бермессера и спровадить, наконец, напасть обратно под крыло Альмейды – в конце концов, адмиралу Талига лучше знать, как справиться с Бешеным. Который – в этом Ледяной не сомневался – оказался еще и безумным.
- Я, адмирал цур зее, - бесконечно устало вздохнул Вальдес, - готов его понять. Людьми гораздо чаще руководят голые эмоции, а не стальной разум. Хотя, - усмешка, - действиями почтенного мэтра в большей степени управлял расчет. Южанин пристрелил бы обидчика на месте, не особо заботясь о дальнейшем.
- Вы не были виноваты.
Рука, тянувшаяся к бутылке на столике, слегка дрогнула, коснувшись колена Ледяного. Тот видел, как в момент окаменели острые скулы марикьяре, как Бешеный взглянул из-под полуопущенных ресниц – печально и горько.
- Никто не был виноват. Ни я, ни вы, ни мэтр Мейер. Ни, тем более, его сын.
Они помолчали. Вальдес пил вино, глядя перед собой, Кальдмеер пытался отыскать в себе отголоски желания встать и убраться подальше, но идти, вопреки всему, никуда не хотелось.
- Впрочем, - неожиданно весело сказал Бешеный, поднимаясь с пола и едва заметно морщась от боли, - жить прошлым, как и слишком много думать, на редкость обременительно. У вас есть гитара?
- Гитара? – Кальдмеер непонимающе уставился на Вальдеса.
- Ах, да… Это музыкальный инструмент. Кэналлийский. На лютню похож.
- Вы собираетесь петь? – совершенно растерялся Ледяной.
- Конечно, - безмятежно пожал плечами Бешеный. – Мое пение будет поднимать вас с постели посреди ночи. Или, если не вас, так мэтра – возможно, ему удается игнорировать мои… шутки, но баллады растопят даже его холодное сердце.
- Вы так хорошо поете? – Олаф окончательно потерял нить смысла. Вице-адмирал качнул пустым бокалом.
- Слишком хорошо для человеческих ушей. Альмиранте так проникся моими талантами, что обещал понизить меня до мичмана, если я еще раз возьму в руки гитару.
Закатные твари, да он же издевается!
- Лютня послужит достойной заменой… гитаре? – Лицо Кальдмеера приобрело сходство с каменной маской. Бешеный озадаченно склонил голову набок, мазнув по плечу черными волосами, потом неожиданно весело и открыто улыбнулся.
- Вы умеете шутить, адмирал цур зее?
Ледяной вопросительно поднял бровь.
- Кто сказал, что я шучу? Руперт!
Дверь мгновенно распахнулась, подтвердив еще одну догадку Кальдмеера, - фок Фельсенбург, даже не думая доверять пленнику, исправно нес караул у вражеских дверей. Светлые глаза родственника кесаря сверкнули яростью, чтобы через мгновенье смениться растерянностью. Пальцы выпустили эфес, каблуки щелкнули, Руппи вытянулся во фрунт.
- Да, мой адмирал?
- Прикажите слугам сходить в ближайшую таверну и позаимствовать у музыкантов лютню.
Если Руперт и удивился, то он мастерски это скрыл. Легкий полупоклон, и юноша исчез из душной комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Из коридора донесся голос – видимо, фок Фельсенбург на время отсутствия решил передать право почетного караула Хельмуту.
Кальдмеер позволил себе перевести взгляд на Вальдеса и мысленно улыбнуться – марикьяре вскинул брови, но быстро пришел в себя и немного скованным движением почесал переносицу.
- И что это было?
- Выписать вам из Кэналлоа гитару я, увы, не могу, - со всем возможным раскаянием в голосе сообщил Кальдмеер. – Так что баллады вам придется исполнять под лютню.
-6-
Погода выравнивалась, прогоняла прочь долгие осенние дожди и холодные ветра. Ненадолго, конечно, - недели через две штормы ударят с удвоенной силой, но не воспользоваться таким затишьем Кальдмеер считал абсолютной глупостью. Корабль готовился к разведывательному рейду, а сердце захватила привычная моряцкая радость – к Леворукому сушу и ее дрязги, впереди ждали черные пенистые волны Устричного моря, крики чаек где-то над парусами, закат и рассвет, которые среди вод всегда казались Олафу безмерно низкими и почти досягаемыми. Кальдмеер усмехнулся и провел пальцами по щеке – угораздило же, разменяв шестой десяток, удариться в романтику. Впрочем, об этом все равно никто не знал и не узнает никогда – о своих чувствах Ледяной не любил распространяться, в отличие, например, от Вальдеса, который уже второй день посматривал на своего тюремщика с опаской. Лютню ему пока не доставили, Руппи не подвел ожиданий своего адмирала, оказавшись восхитительно сообразительным юношей.
- Не отдали, - скорбно качнул русой головой родственник кесаря. – Сказали, что инструмент для музыканта то же самое, что корабль для моряка.
Плененный вице-адмирал незаметно выдохнул, радостно расправил плечи и навесил на лицо выражение безумнейшей печали.
- Очень жаль. А я как раз сочинил новую балладу специально для вас, адмирал цур зее, собирался сыграть под лютню. Но, видимо, не судьба.
- Почему же не судьба? – удивился Кальдмеер, с трудом скрыв удовлетворение в голосе. – Руперт, прикажите готовить корабль. Через три дня пойдем в Кэналлоа за гитарой рэю Вальдесу.
Руппи растерянно открыл рот, Бешеный собирался было последовать его примеру, но вовремя спохватился и блеснул широкой улыбкой.
- Снова шутите, адмирал?
- Снова не шучу, - мягко поправил пленника Кальдмеер. – Руперт, чего вы встали?
- Есть, мой адмирал, - неуверенно кивнул фок Фельсенбург. И каблуки, и дверь неубедительно щелкнули, но Ледяному до этого не было дела. Дриксенский адмирал обернулся к ошарашено застывшему Вальдесу и улыбнулся.
- Присматривать за вами будет генерал Хохвенде, а за генералом Хохвенде – Хельмут. Уверяю вас, соскучиться вы не успеете.
- И надолго вы в… Кэналлоа? – прищурился Вальдес. Ледяной не ждал, что вице-адмирал согласится водить себя за нос дольше положенного времени, поэтому не удивился – просто пожал плечами.
- Как получится.
- Вы бы не задерживались, - неожиданно серьезно проговорил марикьяре, глядя куда-то в сторону. – Море нехорошее. Шторм придет раньше на несколько дней. Вы видели небо?
- Словно вы его видели, - пожал плечами Кальдмеер. – Ничего не предвещает.
Вальдес отвернулся к столу, спина под взглядом Олафа явственно напряглась, почти закаменела.
- И все же…
- Хорошо, - легко согласился Кальдмеер, чувствуя, что так правильнее. – Я учту ваш совет.
И неверно это было по сути своей – слушать врага, да еще и обещать ему что-то. Впрочем, неверно было все с самого начала – оставлять вице-адмирала в казармах, убивать мэтра Мейера, внимать певучей речи и говорить за свечами и вином, улыбаться, смеяться, таять, в конце концов. Ледяному не нравилось прозвище, которым его наградили на флоте, но не мог с ним не согласиться, а теперь еще и начинал понимать, осознавать, что многолетний слой морских брызг, превратившихся в тонкую корку льда, начинал сходить, обнажая самые обыкновенные и самые ненавистные Олафу человеческие чувства. Марикьяре, кошки его раздери, был слишком жарким для вечных дриксенских снегов, и они вот-вот норовили хлынуть грязными селевыми потоками.
Черные, ставшие потрясающе знакомыми глаза совсем по-кошачьи сверкали в полумраке. Кальдмеер мысленно обругал себя за непрошеные мысли и неожиданно – в первую очередь, для самого себя, – решился.
- Вальдес, хотите прогуляться?
- Хочу, - дернул уголками губ Бешеный. И сейчас же ухмыльнулся – широко и заразно. – С вами, адмирал цур зее, хоть на край света.
- На край света не получится, - качнул головой дриксенец. – Иначе по возвращению меня ждет трибунал.
Получилось только на крышу низких казарм, притаившихся у впадавшей в море Форелевой реки. Небо только-только начало перецветать, приготовившись сменить свою окраску на ночной темно-синий, вдалеке над морем все еще вспыхивали отдельные красные лучи закатного солнца. Вода казалось совершенно черной – от берега и до самого горизонта, и очертания кораблей вокруг выглядели хищными животными, спустившимися на нейтральные земли водопоя. Здесь они были спокойны, но кому, как не Вальдесу знать, на что способны эти суда?
Кальдмеер бросил быстрый взгляд на пленника и невольно улыбнулся. Моряку тяжело взаперти, любому, даже самому стойкому, пусть он и не желает это демонстрировать. Здесь, обласканный по-осеннему прохладными, чуть солоноватыми ветрами, марикьяре весь как будто залился внутренним светом, глаза вспыхнули ярче, радостнее, шальнее, а быстрые порывы трепали смоляные пряди так, как нужно. Так же, как трепал их ветер у Хексберг, и почему-то именно в этом Ледяной Олаф был уверен.
- Не похоже на Марикьяру? – зачем-то спросил Кальдмеер. Его спутник чуть прищурился, шагнул к краю крыши и сел, почти упал, скрестив ноги. Затем обернулся к Ледяному, который застыл, всерьез решив, что Бешеному хватит безумия спрыгнуть с крыши и удрать домой. Вот так – в одной тонкой рубашке, закатанных штанах и туго сжимающих ребра бинтах. Вальдес, словно прочитав мысли дриксенского адмирала, коротко усмехнулся.
- Не похоже, - кивнул, наконец, марикьяре, снова отворачиваясь к закату. – Но я родился в Хексберг. А Хексберг не особо любит баловать своих детей.
Было холодно, и Олафу как-то слишком поздно пришла в голову мысль о том, что здесь, на крыше, продуваемой всеми ветрами, пленник банально может окоченеть. Кальдмеер выругался сквозь зубы и принялся стаскивать с себя плащ – расплачивайся своими старыми костями, Ледяной, если не догадался прихватить второй комплект верхней одежды. Но Вальдес остановил его взмахом руки.
- Не надо! Видит Создатель, адмирал цур зее, мне с лихвой хватает духоты ваших казарм, чтобы радоваться обыкновенной уличной прохладе. И вообще, - шалые глаза лукаво сверкнули, - вы оскорбляете мою бергерскую половину.
- Простите, Вальдес, - как можно невозмутимее отозвался Кальдмеер. – Я запамятовал. Глядя на вас, сложно представить, что у вас есть какие-то родственные связи со столь… благоразумным народом.
Забудешь тут, как же. Бешеный говорил об этом постоянно – то ли гордился, то ли защищался. Лучшая оборона – нападение, верно? Кто знает, как южане относятся к полукровкам, тем более, к таким.
- У берегов Марикьяры море теплое, - вдруг заговорил Вальдес, уткнувшись взглядом куда-то вдаль. – И не серое, как у Хексберг, не черное, как сейчас, а бирюзовое. А перед грозой становится синим и непрозрачным, словно это не вода, а зеркало, в котором отражается небо. Адмирал, у меня есть дельное предложение.
Переход оказался неожиданным, и Кальдмеер уставился на своего пленника с искренним удивлением. А тот продолжил, чуть склонив голову на плечо:
- Зовите меня по имени. А то ваше обращение напоминает мне о менторах, которые, помнится, здорово меня недолюбливали.
И как же неправильно это было! В разы неправильнее, чем все, что тут успел натворить Олаф в отсутствие Бермессера. Возможно, для талигойца такое поведение было в порядке вещей, но Кальдмеера все происходящее упорно выбивало из колеи. Можно было даже подсчитать список собственных “заслуг”, но Ледяной обычно сбивался на “подружился с плененным вражеским офицером”, после чего воображение услужливо рисовало залитый рассветными лучами эшафот. Или стройный ряд солдат с пистолетами – за былые заслуги, так сказать.
- Ротгер, - негромко проговорил Кальдмеер, вызвав очередную вспышку радости у марикьяре.
- Именно! Ну что ж, адмирал цур зее, пройдемте, выпьем вина в честь такого радостного события!
- Олаф.
Вальдес вопросительно поднял бровь.
- Зовите меня Олаф, - обреченно вздохнул Ледяной.
-7-
Через три дня корабль вышел в море.
Задача была проста, но Кальдмеер все равно радовался, как радуется блудный сын возвращению на родину. Здесь отчего-то было гораздо проще, чем на суше, и можно было забыть о странном марикьяре, о молчащем Талиге, о Бермессере и принце Фридрихе, который по-прежнему находился где-то в Гаунау. Руппи оставался рядом со своим адмиралом, но общество фок Фельсенбурга не тяготило, скорее даже радовало – особенно вечерами, когда адъютант привычно садился в кресло и просил рассказать что-нибудь из старых моряцких баек.
Обогнуть Дриксен, дойти до Хексберг по нейтральным водам, узнать, не готовит ли Альмейда неожиданный удар. И короткий маршрут хотелось растянуть насколько возможно, отодвинуть возвращение в душные казармы и холодный, неприветливый прибрежный городок. Да и погода способствовала… первое время.
Руперт ушел чуть раньше, и Ледяной сел за карту, расстеленную на столе. Чернильные пятна, красные точки, длинные линии – отметки былых и будущих боев. Пальцы скользили по заштрихованным частям, выводя замысловатые маршруты; Кальдмеер не любил писать, оставляя заполнение практически всех бумаг своему адъютанту, но отказаться от удовольствия разглядывать старый холст не мог. На карте весь мир казался игрушечным, все войны – не более чем детской забавой, пролитая кровь – винными отметинами, и если закрыть глаза – получалось отвлечься от всех ужасов, которые были пережиты. Если просто закрыть глаза.
Глухой стук вывел адмирала из состояния полудремы. Рука привычно сжалась на рукояти кинжала, тело напряглось, подчиняясь приказу. Быстрое движение – и острие лезвия ткнулось в горло врагу. И секундой позже едва не выпало из вмиг ослабевших пальцев.
Перед Кальдмеером, насмешливо подняв руки, стоял Вальдес. Привычно встрепанный, смуглый, улыбающийся, отчего-то в черном мундире с выделявшейся яркой лентой перевязью. Марикьяре двинул рукой, отводя серебристую смерть подальше от себя, опустил задранный высоко подбородок и улыбнулся – так, словно был удивлен неожиданной выходкой Ледяного.
Кальдмеер шагнул назад, отчаянно уговаривая себя, что все происходящее – лишь сон, дурная фантазия, просто не следовало пить на ночь. Морские грезы, вызванные пьянящим чувством свободы, соленого ветра, чаячьих криков, брызг… Ничего больше – обыкновенное наваждение. Но в бедро больно впился край стола, мгновенно отметая все выстроенные адмиралом баррикады из здравого смысла, а марикьяре продолжал скалиться и щуриться.
- Умеете вы встречать гостей, адмирал цур зее, - низко и хрипло проговорил Вальдес. Он сделал быстрый шаг вперед, буквально прижимая растерянного Кальдмеера к столу, протянул руку… и замер, когда подбородка коснулась холодная сталь. Ледяной не был бы Ледяным, если бы не умел приходить в себя мгновенно.
- Что ты за тварь? – Голос Кальдмеера по теплоте мог соперничать с прозвищем. Вальдес озадаченно поднял брови и неожиданно подался вперед, почти напарываясь на кинжал – точнее, напоролся бы, не будь у Олафа отточенной за многие годы реакции.
- Скверная у вас память, мой адмирал, - мурлыкнул марикьяре. Длинные смуглые пальцы сжали лезвие – сильно, только кровь отчего-то не выступила, - и швырнули его в угол каюты. Кальдмеер потрясенно выдохнул – и в следующее мгновенье его рот запечатали грубым и настойчивым поцелуем.
Первым желанием было, разумеется, отшвырнуть закатное отродье подальше, но тело рассудило иначе. Сердце пропустило удар, низ живота налился раскаленным свинцом, стало больно и трудно дышать. В голове насмешливо проскочила шальная мысль – ну что, дорвался, адмирал? – но она, наверное, и отрезвила ставшей совершенной тяжелой голову. Кальдмеер схватил Вальдеса за плечи и швырнул его на стол – резко и беспощадно, быстро навалился сверху, чуть ли не разрывая несчастные застежки мундира. Марикьяре ухмыльнулся, прикусил губу, но останавливать дриксенца не стал, только шепнул изменившимся голосом:
- Не ожидал от вас такой прыти…
- О да, - с безумным весельем согласился Ледяной. Под мундиром нашлась тонкая рубашка, которую Кальдмеер просто задрал, обнажая темную и идеально гладкую кожу – ни шрамов, ни царапин, ни, тем более, бинтов. В следующее мгновенье глотку незваного гостя со звериной силой сжали тиски из пальцев.
- Что ты за тварь? – Кальдмееру стоило нечеловеческих усилий справиться с голосом, но, судя по скривившемуся лицу пришельца, ему это удалось. “Вальдес” дернулся пару раз, потом прикрыл глаза и примирительно затих.
- Ваша взяла, адмирал цур зее, - прохрипел гость. Произошедшее следом Олаф предпочел считать игрой взбунтовавшегося рассудка: неведомая тварь вздрогнула, и ладонь ощутила пустоту. Спустя пару вдохов в нескольких шагах от Кальдмеера стоял все тот же Вальдес, но что-то в нем изменилось. Растрепанный мундир, узкое лицо, высокие скулы и неожиданно серо-синие раскосые глаза, и выглядело это так непривычно, что Ледяной неосознанно вздрогнул.
- Слышали легенду про хексбергских ведьм? – криво ухмыльнулось нечто. Голос тоже стал другим, начал звучать выше, задребезжал, словно сточная труба под ударом ветки.
- Не слышал, - мрачно отозвался Кальдмеер. Пришелец склонил голову набок, продолжая разглядывать Олафа.
- Ротгер вам не рассказал? Странно. Кэцхен водятся в Хексберг и оберегают своих моряков от… ударов судьбы.
- Что за чушь. – Ледяной выругался от души, чувствуя, как на плечи наваливается тяжелая липкая усталость. Да еще и больная нога начала издевательски подергиваться, предупреждая о скорых вспышках боли.
- Чушь стоит перед вами, - ничуть не оскорбилась гостья.
- Решили устранить причину несчастий своего любимца? – зло сказал Кальдмеер. Ведьма деланно изумилась.
- Если вы и есть причина чему-либо, адмирал… то только тому, что Ротгер не спит по ночам.
Вот так новости. Играть в непонимание дальше было глупо, но остановиться Кальдмеер не мог. Точнее – не считал нужным. Все происходящее он полагал особо навязчивым ночным кошмаром, несмотря на саднящее от свидания со столешницей бедро, а сдерживать себя в угоду прозвищу во снах нужно не было.
- Выдумывает изощренные планы мести? – поинтересовался Ледяной.
- В том числе, - очень серьезно кивнула ведьма. – А как вы определили…
- Где вы видели военного без шрамов? – Кальдмеер сел на стул лицом к гостье и вымученно вздохнул. – К тому же, ваш драгоценный вице-адмирал называет меня по имени.
- Ах. – На знакомом и в то же время неузнаваемом лице вспыхнул неподдельный интерес. – Значит…
- Не значит, - жестко перебил ведьму Олаф. – Зачем вы пришли?
- Помочь вам разобраться в ваших чувствах, адмирал, - лукаво усмехнулась гостья.
- Помогли. – Кальдмеер и не думал смягчаться. – А сейчас – проваливайте.
- Мой вам совет. - Ведьма, видимо, намеренно решила не обращать внимания на грубость. – Разворачивайте корабль. Послезавтра начнется шторм. Ротгер, знаете ли, ужасно расстроится, если вы не вернетесь из рейда.
- Приятно слышать. – Искренне. Какой смысл прятаться от самого себя, если вся эта мистерия происходит во сне? В конце концов, ночь – единственное время суток, когда адмирал переставал недоговаривать, изворачиваться и отводить глаза. Пусть таким же и остается.
- Добрых снов, - шепнули волны.
Олаф тяжело выдохнул… и отнял тяжелую голову от шершавого холста забрызганной чернилами карты. Свеча, словно повинуясь приказу и забрезжившему за стенами рассвету, ярко вспыхнула и погасла, оставив после себя расплывшийся огарок. Кальдмеер непонимающе моргнул и огляделся – каюта была пуста. Только в углу сиротливо блестел отброшенный кинжал.
Спать он больше не лег, несмотря на то, что все тело болезненно вело. И, повинуясь непонятному дурному предчувствию, приказал развернуть корабль к берегам Метхенберга, уходя из нейтральных вод невдалеке от хексбергского залива. Руперт смотрел на своего адмирала непонимающе, но спрашивать не решался, остерегаясь, как бы непонятное выражение, засевшее в серых глазах, не выплеснулось на родственника кесаря яростью.
Они успели вовремя. Буря грянула, когда на горизонте уже переливались мутно-желтым огни холодного северного города.
-8-
Дома Кальдмеера ждали несколько пришвартованных линеалов, пронизывающий ветер, смешанный со снежной крупой, и перепуганный донельзя Хельмут. Мальчишка вырос перед адмиралом, стоило тому ступить на твердую землю, и, к вящему удивлению Олафа, рухнул на колени. Руппи мгновенно бросился поднимать Хельмута, попытался спросить что-то, но тот только мотал головой и давился слезами.
- Прекратить. – Кальдмееру даже не нужно было повышать голос – просто добавить немного льда; действовало без перебоев, когда следовало привести собеседника в чувство. Мальчишка поднял на Олафа светлые глаза, пару раз закусил губу, но, вроде бы, бросаться в очередной истерический припадок не собирался. – Что произошло?
- Не уберег, - покаянно проговорил Хельмут. – Я говорил, но они… но он… принц… адмирал…
Добро пожаловать в уютный Метхенберг, Олаф Кальдмеер.
Речь Хельмута не отличалась разборчивостью, но больно в груди кольнуло понимание – и кого не уберег, и почему, и как так сложилось. Ледяной славился умением держать себя в руках, и сейчас оно ему не отказало.
- Живой?
- Живой, - совсем жалко всхлипнул светловолосый бермессерский мальчишка, цепляясь за промокший мундир Руппи. Тот морщился и поглядывал на своего адмирала со смесью удивления и ожидания. – Он… его…
- Отправил в общие камеры? – холодно перебил Хельмута Кальдмеер. И, не дождавшись ответа, спросил: - Адмирал Бермессер в казармах?
Мальчишка отрывисто кивнул то ли на первую часть вопроса, то ли на вторую, нелепо вдохнул и неожиданно начал стучать зубами. Олаф скользнул по Хельмуту взглядом и только потом сообразил – да он же продрог! Непонятно, сколько стоял здесь, на побережье, дожидаясь, перенервничал, наверняка. Для того, чтобы донести весть о резонном до зубовного скрежета поведении собственного командования? Что-то здесь определенно не сходилось, но что именно, Кальдмеер согласен был подумать только после горячей ванны и бокала разогретого вина. Руперт, дрожавший под сменившим ледяную крошку дождем, судя по всему, полностью разделял мнение Олафа.
- Идемте, Хельмут, вам нужно согреться. Это приказ, - глядя на дрогнувшее лицо матроса. На самом деле приказом слова Ледяного не прозвучали, скорее предложением, но мальчишка подчинился, пошел вперед, мучительно сведя худые плечи. Руперт бросил на Кальдмеера вопросительный взгляд, но адмирал только качнул головой – все после.
Адмирал Бермессер встретил Кальдмеера легким полупоклоном и вопросом в глазах. Он явно хотел что-то сказать, но Ледяной прошел мимо – переодеться, накинуть плащ, оставить судорожно чихавшего Хельмута на попечение Руппи и снова уйти в дождь, к затаившимся в сырой темноте корпусам тюрьмы. У выхода Вернеру удалось невежливо перехватить Кальдмеера за рукав плаща и проговорить:
- Не стоит.
Но Олаф только прикрыл глаза, осторожно выпутывая мягкую шерсть из цепких пальцев, и вышел, снова окунаясь в вечерний холод прибрежного дриксенского города.
В голове царила блаженная, но неуместная пустота. Что делать дальше, Кальдмеер не знал: хваленое адмиральское чутье, казалось, было полностью растрачено на рейд, способность ставить перед собой цели, задачи и строить пути их достижения сгинула, уступив место бесконечной усталости. Он смутно догадывался, что происходило нечто из ряда вон выходящее, но осознание явилось вместе со стуком железных дверей тюрьмы – как является вместе со вспышкой молнии гром.
Его впустили без вопросов, проводили и ушли, дождавшись приказа. Кальдмеер замер у решетки, вглядываясь в темноту, помедлил, отругал себя за нерешительность и почти неслышно щелкнул смазанным замком. Судя по тому, как просто тюремщики оставили его наедине с довольно опасным пленником, Вальдес очередной раз был скован… и хорошо, если только по рукам. С Бермессера станется.
Глаза свыкались с мраком, уши – с тяжелой, гнетущей тишиной. Стоило отдать Вернеру должное – вице-адмиралу он выделил отдельную клетку в пустующем крыле тюрьмы, и единственными, кто бывал в этих коридорах, оставались тюремщики. И обстановка была практически как в подвале казарм, если не лучше – в неверном свете из забранного решеткой окна Кальдмеер различал очертания стола, перегородку, отделявшую одну часть камеры от другой, мерцавший потусторонним светом кувшин с водой.
Из созерцательного ступора Олафа вывел звон цепей.
- Адмирал цур зее, - хрипло сказала худощавая тень, плавно отделившись от перегородки. – Неожиданная встреча. Вы послушались моего совета?
- Какого? – не сразу понял Кальдмеер. Марикьяре то ли привык к темноте, то ли видел в ней, как кошка, - сам Ледяной различал только невнятные пятна. Как острова, очертаниями проступавшие на фоне беззвездного неба.
- Вернулись раньше, - охотно объяснил Вальдес. Снова звякнула цепь, Олаф вздрогнул и сжал зубы.
- У вас есть свечи?
- На столе. – Голос раздался совсем рядом. Ледяной машинально отступил на шаг, потом раздраженно повел плечами и направился к столу. Фитиль с готовностью подхватил искру, в следующий момент Кальдмеер сощурился с непривычки, моргнул и сумел, наконец, разглядеть причину всех своих переживаний за последнее время.
Вальдес выглядел неплохо. Никаких ран от истязаний, серого цвета лица, кругов под глазами и прочей чепухи, что успела изобразить впавшая в детство фантазия Кальдмеера, не было. Бешеный действительно немного похудел, зато рана на щеке практически затянулась, оставив длинный розовый шрам – видимо, основной удар рея пришелся именно сюда. Запястья оттягивали знакомые кандалы, но ноги оказались свободными. Ледяной поймал себя на неприличной мысли, что Бермессер в Эйнрехте взял взаймы мозг, но сейчас же прогнал ее прочь как категорически неуместную.
На некоторое время в камере повисла тишина: марикьяре, чуть прищурившись, разглядывал замершего Олафа, который, впервые за долгое время, позволил себе расслабиться и ощутить всю ту невероятную усталость, что накопилась в его теле за последнее время. Тени от свечи бросали на серые стены чудные узоры, тюремные сквозняки дергали неуверенный язычок пламени, заставляя его пригибаться, несмотря даже на то, что Ледяной прикрыл огонь свободной ладонью.
- Хорошо выглядите, - наконец, сказал Кальдмеер, просто чтобы прервать начинавшее напрягать молчание. Вальдес то ли усмехнулся, то ли улыбнулся, иронично подняв одну бровь; он так и стоял, оперевшись плечом на стену, расслабленно, словно комната вовсе не была тюремной камерой, цепи на его запястьях – кандалами, а сам он – военнопленным.
- Чего, к сожалению, не могу сказать о вас, - любезно отозвался марикьяре. – Неужели вас так вымотало море?
Вопрос, как показалось Кальдмееру, так и сквозил плохо прикрытой ехидцей. Олаф чуть шевельнул свечой, пытаясь получше разглядеть в полумраке выражение лица Вальдеса, но то ли тени обманывали ясный взор адмирала цур зее, то ли Бешеному действительно было интересно, но черные глаза не выражали ничего, кроме участливости и вежливого любопытства. Что само по себе было подозрительным. Ледяной нахмурился.
- В том числе. Вы давно здесь?
- Где “здесь”? – поинтересовался Вальдес.
Олаф сжал зубы до скрипа и приготовился терпеть. Знатоком душ человеческих Ледяной был отвратительным, вполне отдавая себе в этом отчет, но абсолютным слепцом он все равно не являлся; за все то время, что Бешеный провел в Дриксен, Кальдмеер успел понять: у плохого состояния Вальдеса было два выхода. Первый – когда марикьяре превращался в практически несносную закатную тварь, методично изматывавшую нервы всем окружающим; второй – когда тот же южанин полутрупом валялся в койке, пребывая в счастливой – в большей степени, для дриксенцев – бессознательности. И для себя Олаф, к собственному же ужасу, определил первую ситуацию приоритетной.
- Как давно… - Ледяной запнулся.
На какую-то жалкую долю мгновения на месте Вальдеса появилась давешняя синеглазая тварь. Ведьма паскудно ухмыльнулась и исчезла, оставив после себя ощущение панической безысходности; все логические доводы, - игры света и невероятная усталость, - моментально возникшие в голове Кальдмеера, почему-то не произвели никакого эффекта.
- Недавно. – Бешеный подался было вперед, словно Ледяной собрался рухнуть в обморок, но Кальдмеер отступил сам. – Сутки или около того.
- Хорошо, - неопределенно отозвался Олаф, осторожно поставил оплывшую свечу на край стола и шагнул к выходу. Вальдес молчал.
Дверь, которую Ледяной оставил незапертой, можно было считать преступной халатностью, но в данный момент никакие замки значения не имели. Тюремщики нашлись в конце коридора, в тесной каморке, и неожиданное возникновение на пороге адмирала заставило одного из них широким движением смахнуть под стол карты. Кальдмеер досадливо шевельнул пальцами и, взглядом отыскав своего провожатого, поманил его за собой.
Смотритель выглядел в меру подобострастно. Оно и к лучшему – меньше задаст вопросов.
- Отконвоируйте пленного в казармы, - приказал Олаф. – Под мою ответственность.
И если после первой части предложения тюремщик хотел что-то сказать, то вторая подействовала на него почти магически. Он щелкнул каблуками и испарился в полутьме коридора.
Кальдмеер направился в сторону выхода; духота полуподвала отчего-то показалась ему невыносимой.
-9-
Для Кальдмеера оставалось загадкой, как он смог пересечь казармы, не наткнувшись на Бермессера. Маявшийся у входной двери Руппи выглядел порядком уставшим, и Олаф приказал ему отправляться спать – иначе мальчишка бы не послушался.
Кальдмеер почти задремал, когда в дверь его комнаты постучали. За порогом обнаружился кто-то малознакомый из рядовых, доложивший, что пленного привели и разместили; Ледяной кивнул, запер дверь и осознал, что желание спать убралось прочь, сменившись невнятной тоской. В окно бился ливень, вгоняя адмирала еще глубже в уныние, вино категорически не помогало, казармы погрузились в ночной сон, будить Руперта не хотелось, и Олаф сделал очередную глупость: накинул на плечи мундир и отправился вниз, с неудовольствием отметив, что старую рану на ноге начало несильно подергивать.
Часовые у двери синхронно вздрогнули, разбуженные звуком шагов. Так же синхронно вытянуться во фрунт у них не вышло, и адмирал чуть рассеянно взмахнул рукой; в конце концов, устроить солдатам трепку за сон на вахте он еще успеет. Было бы желание.
Гораздо больше Олафа удивил вид спящего Вальдеса. На звук открывшейся двери марикьяре мгновенно поднял взлохмаченную голову от подушки, разглядывая пришедшего чуть мутными то ли со сна, то ли от свечных бликов глазами, - Кальдмеер так и замер на пороге, отчетливо чувствуя в душе борьбу смущения с изумлением. Вальдес дернул уголком рта и выпрямился, опустив ноги на пол, и Ледяной едва успел сдержать непрошенную улыбку: действительно, кто бы мог подумать, что Бешеный тоже умеет спать.
- Доброе утро, адмирал цур зее, - усмехнулся Вальдес. – Простите, что встречаю вас в таком виде: никак не ждал.
- Видимо, потому что сейчас далеко не утро, - пожал плечами Кальдмеер. Марикьяре, чуть прищурившись, проследил, как Олаф выдвинул из-за стола стул и присел, перекинув через спинку мундир. И зачем только брал?
- Вы, я вижу, решили последовать примеру соберано? – Вальдес поднялся и потянулся к бутылке, звякнув по толстому стеклу цепью. – Будете вино?
Кальдмеер неосознанно кивнул, задумавшись о том, какому же примеру кэналлийского правителя он мог последовать. Про Рокэ Алву в Дриксен говорили едва ли не больше, чем сплетничали о любимой королеве престарелые фрейлины, и говорили вещи совершенно разные. Первым на ум почему-то пришел скандал с участием некоей картины и некоего юноши, но эту мысль Ледяной успел прогнать раньше, чем осознал ее в полной мере.
- Какому примеру?
Вальдес сделал шаг назад и практически упал на кровать, едва не расплескав содержимое бокала. В черных глазах зажглось знакомое веселье.
- Перестать спать. Знаете, Олаф, - имя марикьяре намеренно выделил, из-за чего Ледяной едва заметно вздрогнул, - это не самая лучшая из привычек нашего соберано.
- Не сомневаюсь, - сдержанно ответил Кальдмеер.
- И все же, сон – не такая дурная вещь, как вам может показаться, - пожал плечами марикьяре. – Могу даже уступить вам спальное место, если ваша собственная комната к таким… занятиям не располагает.
- А вы, очевидно, будете охранять мой сон? – Теперь Олаф не сумел сдержать улыбки. Вальдес оскалился в ответ.
- Не думаю, что наш общий друг Бермессер оценит такую диспозицию.
- Не оценит. - Кальдмеер поморщился, и от цепкого взгляда марикьяре это не ускользнуло. – Вернер много чего не оценит. – Завтра, когда все-таки сумеет выловить Ледяного для личной беседы.
А вино, тем временем, глухо стукнулось в виски, напоминая Кальдмееру о необходимости держать язык за зубами. Каким хорошим Вальдес ни был, он в первую очередь являлся вражеским вице-адмиралом, и об этом не следовало бы забывать, иначе появлялся риск натворить еще больших глупостей. Хотя, куда уж дальше.
- Действительно, - совсем непонятно заявил Вальдес, глядя куда-то поверх головы Кальдмеера. – Вам еще здесь жить.
Ледяной растерянно моргнул, но Бешеный, выждав паузу, продолжил:
- Напрасно вы вернули меня обратно.
В глазах Вальдеса, впервые, пожалуй, за все то время, что он здесь пробыл, мелькнуло что-то неправильное. Неправильное с точки зрения Олафа: не ирония, не веселье, не издевка, а какое-то до невозможности логичное и человеческое отчаяние. Кальдмеер подумал с горькой усмешкой – бывают же такие люди, к ненормальности которых привыкаешь до такой степени, что любое их рациональное действие кажется неверным. Искаженным, словно отражение в штормовой морской глади. А Вальдес, по мнению того же Кальдмеера, был абсолютно, вселенски ненормальным.
- Почему? – очень тихо поинтересовался Олаф.
- Здесь нет окон, - просто ответил марикьяре. – Не слышно и не видно.
“Моря”, - добавил про себя Кальдмеер. – “И этих невозможных хексбергских ведьм”. Хотя их, вероятно, не было бы слышно в любом случае – это же Дриксен, до родных берегов Вальдесу так же далеко, как… впрочем, неважно.
Вальдес сидел молча, подтянув одно колено к груди. И почему он продолжает худеть, да куда уж дальше – и так кожа до кости. Кожа, кости и совершенная неадекватность, и как такой человек мог дослужиться до вице-адмирала? Хотя, отстраненно мелькнуло в мыслях Олафа, такие обычно и добираются до самых высот. Или падают вниз, ломая крылья… К слову, о крыльях: сейчас, как никогда раньше, марикьяре напомнил Ледяному пойманную в клетку птицу; Кальдмеер хмыкнул своим же мыслям – наверное, самое нелестное сравнение в жизни Бешеного, хорошо, что эти южане еще не научились читать мысли. Или научились – кто их разберет.
Или научились.
Вальдес как-то странно ухмыльнулся, разогнул колено и взмахнул бокалом.
- Олаф, вы видели кэцхен?
- Видел, - признался Ледяной раньше, чем успел подумать.
- Когда? – изогнул бровь Бешеный. – Помнится, вы утверждали, что понятия о них не имеете.
- Не имел, - сухо поправил Кальдмеер. – Зачем вы спрашиваете, если знаете ответ?
Вальдес неопределенно пожал плечами, дернул уголками губ, но в глазах по-прежнему плескалась темная и до невозможности серьезная бездна. Едва ли не торжественная.
- Олаф, давайте выпьем, - медленно проговорил Бешеный. И что-то в его словах – и не в словах даже, а в том тоне, которым он произнес обыденную, в общем-то, фразу, заставило Кальдмеера вздрогнуть.
- За что? – спросил Ледяной.
- Не за что, а как, - назидательно звякнул цепью марикьяре. – На брудершафт.
Кальдмеер окончательно растерялся, уставившись на Бешеного откровенно недоуменно. Но Вальдес смотрел все с той же пугающей серьезностью, не давая Ледяному никаких путей к отступлению: ни отшутиться, ни рассмеяться. А больше всего в этой ситуации Олафа угнетало то, что, сложись все иначе, он бы сам предложил марикьяре то же самое. Иначе – это без войн, плена, цепей и Бермессера за тонкой перегородкой потолка.
- Ротгер, вы вообще думаете, что… - начал было Кальдмеер, но Вальдес перебил его – резко и тихо.
- Думал. Я всегда думаю… почти всегда, - поправил сам себя Бешеный и неожиданно улыбнулся. – В этот раз точно.
И Ледяной понял, что нужно что-то сказать – что-то честное, но правильное. Подобрать слова было сложно – в последнее время у Кальдмеера понятия честности и правильности разбредались по разным углам, категорически отказываясь пересекаться.
- Нет, - сказал Олаф, потому что лучше многих знал – в такие моменты нельзя дарить даже призрак надежды. – Мы с вами встретимся не на поле боя, Ротгер, и тогда я – к вашим услугам.
Вальдес, не изменившись лицом, откинулся в тень.
- Ваша уверенность в завтрашнем дне дарит мне желание жить, - насмешливо заявил из темноты марикьяре. Кальдмеер снова вздрогнул: непонятно было, то ли Бешеный шутит, то ли на самом деле не думает о возвращении на родину. Напрасно, подумал Ледяной. Вернут. Возможно, даже безвозмездно.
- Вам бы поспать, Олаф, - почти без перехода продолжил Вальдес, и голос его стал настолько мягче, что Кальдмееру свело лопатки. – Нельзя так нервничать из-за вещей, которые не стоят вашей головной боли.
- Это уже мне решать, - ответил Кальдмеер и медленно поднялся. Хотелось даже не спать – забыться и не думать. – Доброй ночи.
Уход можно было бы считать невежливым, но в ответе марикьяре не было и тени удивления, только едва заметная ирония:
- Доброго утра.
В комнате Вальдеса не было окон, но, поднявшись к себе, Кальдмеер без всяких эмоций отметил: над серым дриксенским морем занималось солнце. Дождь прекратился.
-10-
Первая ступень, думал Кальдмеер, слушая Бермессера, это только первая ступень. Все еще может вернуться на круги своя. Точка невозврата не пройдена, остается только сделать вид, что ничего не было.
- Его Высочество принц Фридрих вернулся из Липпе, - говорил Вернер. – Из Киршенбаумена послезавтра придет эскадра. Первую дивизию возглавит сам принц, вторую – вы, третью – я.
- Но это неразумно, - отозвался Ледяной, и это было самым нейтральным, что он мог сказать в данной ситуации.
- Вы собираетесь оспаривать приказ Его Высочества? – поднял брови Бермессер.
Это неразумно, мысленно продолжил Олаф, потому что в прошлый раз потери были слишком велики. Потому что дриксенский флот еще не пришел в себя. Потому что сам Кальдмеер пока ни кошки не успел обдумать.
- Не собираюсь, - качнул головой Кальдмеер. Бермессер самодовольно улыбнулся и добавил, полагая, что сумел прочитать мысли Ледяного:
- В этот раз все получится. Принц будет с нами.
Это была не первая ступень - он перепутал завязку с кульминацией. Точка невозврата была пройдена еще в тот момент, когда он позволил марикьярскому выскочке подобраться так близко; и ладно, если бы сумасшедший вице-адмирал Талига сумел прокрасться к дриксенцу со спины – бывало всякое, а о ловкости южан слагались легенды, но Вальдес ворвался к нему в душу. С невозмутимостью диких морских ветров. И, похоже, сумел устроиться там на правах владельца территории, наверняка, и сам того не подозревая.
- Еще что-нибудь? – сухо поинтересовался Кальдмеер.
Бермессер толкнул в сторону Ледяного стакан и плеснул туда прозрачную жидкость.
- Да, кое-что еще. Касательно нашего пленного. Принц Фридрих подозревает, что обменять вице-адмирала Вальдеса на земли не получится.
Вернер замолк и внимательно посмотрел на Ледяного. Кальдмеер даже не притронулся к стакану, но взгляд выдержал. Пауза затянулась, и нарушать ее Олаф не собирался.
- Ни на земли, ни на что бы то еще, - с легким недовольством продолжил Бермессер. – Послезавтра на рассвете военнопленный будет казнен через повешение.
- Но… - изумленно выдохнул Олаф. Бермессер прервал его движением руки.
- Вы собираетесь обсуждать приказ Его Высочества?
- Никак нет, - медленно ответил Кальдмеер, явственно ощущая, как вспухли на скулах желваки.
- В таком случае, вы свободны.
Пожалуй, Кальдмееру стоило отдать должное своей выдержке. Внутренняя вспышка ярости на Неистового быстро погасла, сменившись нелогичной злобой на Вальдеса – вице-адмирал был в курсе. Все стало на свои места, даже непонятные на первый взгляд фразы Бешеного обрели смысл. “Вам еще здесь жить”.
Первое, что сделал Ледяной после разговора с Бермессером, - вызвал к себе Руппи.
Руперт появился почти сразу же, вытянулся во фрунт у двери, ожидая приказа. Кальдмеер устало прикрыл глаза, жестом велел фок Фельсенбургу сесть и толкнул в его сторону подписанный лист бумаги.
- Это?.. – непонимающе поднял глаза родственник кесаря. Кальдмеер кивнул.
- Увольнительная. Отправляйтесь в Эйнрехт, Руперт.
- Но…
- Это приказ. Сейчас же под мою ответственность. На лошади.
Очень хотелось сказать этому мальчишке, что это место более не годится для него. И что он слишком юн, чтобы терять свою жизнь, тем более так.
- Не оспаривается, - добавил Кальдмеер, уловив на красивом, породистом лице фок Фельсенбурга зарождающееся желание бунтовать. – Вы свободны. И, Руперт, - добавил Ледяной, когда Руппи уже шагнул к двери. – Ради Создателя, молчите.
Лицо Руппи приняло откровенно щенячье выражение: смесь непонимания и страха. Но спорить он не стал, наклонил голову и вышел, стукнув дверью с дозволявшимся уставом грохотом.
До заката оставалась пара часов. До Заката – чуть больше суток.
-11-
Справедливость и служба на благо кесарии всегда составляли основу жизни Кальдмеера. И пока эти два понятия тесно переплетались, не возникало и не могло возникнуть никаких вопросов, но судьба, к великому сожалению Ледяного, могла играть жизнями людей еще азартнее, чем это делало море.
- Вы все знали.
Слова, против воли Кальдмеера, прозвучали обвиняюще. Вальдес склонил голову набок, звякнул цепью и неожиданно широко улыбнулся – только губами, выражение глаз оставалось непонятным, они чернели в полумраке комнаты, как самые страшные омуты Устричного моря.
- Не понимаю, о чем вы, адмирал цур зее, - спокойно проговорил Бешеный.
Сдержаться Олафу стоило еще больших усилий, чем днем, во время разговора с Бермессером. Вернера Кальдмеер не любил, но здесь… Ледяной предпочел не развивать мысль дальше. Он просто злился.
- О казни и принце Фридрихе, - отозвался Кальдмеер, не желая вступать в бессмысленный спор.
- А что с Его Высочеством? - оживился Вальдес. – Вернули из ссылки? Не знал. Честное слово.
Верить честному слову Бешеного, даже сказанному с таким откровенно невинным выражением лица, Олаф не собирался. Дриксенец скрипнул зубами и досчитал до десяти. Марикьяре терпеливо ждал.
- Поднимайтесь, - тихо велел Кальдмеер. Вальдес изогнул бровь.
- Зачем?
- Прогуляемся, - терпеливо объяснил Ледяной.
- Зачем? – повторил Бешеный.
Играть изумление у него получалось лучше, чем честность, отметил про себя Кальдмеер. Он молча взмахнул рукой, и почему-то этого жеста Вальдес послушался, нарочито медленно поднявшись с койки.
Стража у двери молча расступилась. Насколько Олаф понял, то, что должно было произойти послезавтра, являлось приятным сюрпризом для всех честных граждан кесарии. Себя Кальдмеер к ним не относил хотя бы потому, что для него этот сюрприз стал ударом поддых.
На плоской крыше казарм было темно – ни света звезд, ни луны, все небо заволокло тучами. Издалека пахло солью и влажным северным ветром, издалека доносились голоса часовых и шум набегавших на пристань волн.
- О, - обрадовался Вальдес откуда-то из мрака. – Вы решили напоследок показать мне красоты родного порта?
- Ни в коем случае, - серьезно ответил Кальдмеер, бросая принесенный сверток себе под ноги. – Руки… Ротгер.
- Что руки? – Ледяной даже в кромешной темени видел, как ехидно марикьяре поднял брови.
- Протяните руки.
Цепь не упала с грохотом только потому, что Кальдмеер успел ее подхватить и аккуратно опустить на крышу. Руки у Бешеного были обжигающе горячими, создавалось ощущение, что в жилах у него течет кипяток, тогда как кровь Ледяного… оставалась ледяной. Прозвища на флоте не давали просто так.
Кальдмеер заговорил прежде, чем Бешеный начал комментировать произошедшее в своей привычной манере:
- Раздевайтесь.
- О! – усмехнулся Вальдес. Ледяной указал на сверток.
- И наденьте это.
- А это…
- Форма фок Фельсенбурга, - устало пояснил Олаф. – Предвосхищая ваши слова: нет, я не раздел несчастного Руперта под пытками. Нет, сам Руперт сейчас не лежит обнаженным в ближайшей канаве. Это запасной комплект. Вы долго собираетесь стоять и смотреть на меня, Ротгер?
- Готов делать это вечно, - доверительно сообщил Ледяному Вальдес. – И буду делать это до тех пор, пока вы не объясните, какого Леворукого здесь происходит.
- Если я скажу страже, несущей на корабле вахту, что решил отправиться в рейд ночью, мне, так и быть, поверят. Хоть и сочтут несколько… неадекватным. – Кальдмееру начинало казаться, что терпения у него хватило бы на десяток человек. – Но если меня будет сопровождать закованный в цепи… марикьяре в штанах и нижней рубашке, они, пожалуй, удивятся. Возможно, до такой степени, что отправятся к Вернеру с донесением, что их адмирал окончательно свихнулся. Или что вышеназванный субъект пытается его украсть.
- Логично до омерзения, - с восторгом заявил Вальдес. – Мне показалось, или вы и впрямь только что шутили?
- Показалось, - ответил Олаф. – Переодевайтесь.
- И не подумаю, - неожиданно холодно сказал Бешеный. – Олаф, неужели вы и впрямь решили, что я надену эту чудовищную форму и уплыву в Хексберг на украденном корабле? Вас ждут трибунал и казнь. По талигойским законам – через повешение. Не удивлюсь, если у вас за такое четвертуют.
- У нас мало времени. – Про последствия Кальдмеер, обычно продумывавший все до мелочей, старался не вспоминать. Ему, собственно, все сейчас происходящее продолжало казаться невыполнимым абсурдом. – Переодевайтесь.
Он отвлечет вахту, Вальдес проберется на судно, а дальше – как получится. Оставалось верить в способности марикьяре и, разумеется, в хорошее настроение судьбы. А форма – для страховки. Любой офицер вблизи распознает в “Руперте” фальшивку; надежда была только на то, что никому из офицерского состава не придет в голову разгуливать по набережной в такое время.
- Хорошо, - сдался Бешеный и дернул воротник рубашки.
Глаза привыкли к темноте. Форма сидела на Вальдесе почти идеально, и Кальдмеер как-то чуждо, неправильно пожалел, что они с Бешеным находились по разные стороны баррикад. В любом случае, сейчас это не было важным.
- Теперь будем прыгать с крыши? – спросил марикьяре.
Кальдмеер усмехнулся, отметив краем сознания, что улыбка, наверное, получилась в гораздо большей степени истерической, чем ироничной.
- Здесь есть лестница. Воздержитесь от необдуманных поступков на ближайшие двадцать минут, Ротгер.
- А потом?
Кальдмеер не ответил. Переспрашивать Бешеный не стал.
Справедливость оказалась отвратительно растяжимым понятием, которое в данный отрезок времени Кальдмеер ненавидел больше всего на свете.
Вахтенный позволил себя отвлечь, поинтересовался, нормально ли себя чувствует адмирал, быстро осекшись после вопроса. Так и замер, опасливо поглядывая на Ледяного, ожидая, очевидно, чего угодно – вплоть до карцера, но Кальдмеер был слишком занят своими мыслями.
- На корабле все в порядке. – Прервать тишину несчастному стражнику стоило титанических усилий, даже щеки покраснели, отметил про себя Олаф. В свете фонаря видно было не слишком много, но вполне достаточно.
- Верю, - кивнул Кальдмеер; губы против воли растянулись в улыбку, а хваленой выдержки хватило только на то, чтобы сдержать совершенно неуместный смех. Вахтенный выглядел затравленно.
- Желаете убедиться? – едва ли не подобострастно спросил он.
Мир завертелся, словно размеренное течение событий показалось ему скучным; события сменяли друг друга быстрее, чем в бою. Хотя, мысленно хмыкнул Ледяной, как раз-таки в бою жизнь растягивалась в паршивую бесконечность. Это сейчас время утекало сквозь пальцы, каким бы банальным это сравнение не было.
До Заката оставалось всего ничего.
- Желаю, - ответил Кальдмеер и запоздало удивился. Вахтенный судорожно кивнул.
Жаль, отстраненно подумал Олаф, что не довелось писать мемуаров. Наследники бы здорово позабавились, читая, как почтенный адмирал цур зее обменял собственную жизнь на жизнь вражеского офицера. Собственно, Кальдмеер сам бы посмеялся – и посмеется. В Закате.
Вальдеса Кальдмеер обнаружил не сразу – тот стоял на палубе, скрытый от настырного фонарного света тенью. Узкое лицо, поразительно бледное для южанина, было исполнено почти торжественной серьезности, - Олаф едва сумел сдержать улыбку. Марикьярские глаза даже в ночи казались средоточением абсолютного мрака.
Оказывается, начался дождь, и, судя по мундиру, ставшему тяжелее и холоднее, начался он довольно давно.
- Прощаться будете? – хрипло спросил Бешеный.
Звук его голоса почему-то показался дриксенскому адмиралу чудовищно неуместным.
- Не успели выпить не брудершафт, - зачем-то сказал Кальдмеер.
Марикьяре вынырнул из темноты в полоску тусклого желтого света и сощурил глаза.
- Вы сами отказались.
- Я не знал всех… обстоятельств, - пожал плечами Ледяной. Хотелось молчать. Северянин не имел ни малейшего понятия о том, что можно и что нужно сейчас говорить.
- Действительно, - насмешливо протянул марикьяре, не меняя выражения лица. – У вас есть пистолет, Олаф?
- Застрелиться собрались? – поинтересовался Кальдмеер.
- Отстреливаться, - поправил его Бешеный и протянул руку – ладонью вверх.
Кальдмеер вытащил оружие и отстраненно, словно не своими глазами, проследил, как вокруг рукояти сомкнулись чужие пальцы. Дуло смотрело Ледяному чуть ниже груди, но опасности не чувствовалось. Почему-то Олаф подумал, что на выстрел наверняка прибежит вахтенный, и тогда Вальдесу точно не удастся сбежать. Не с вероятностью один к сотне, как сейчас, а совершенно точно.
- Олаф, - медленно и удивленно проговорил Бешеный. – Ты идиот.
Пальцы соскользнули с рукояти и сжались на запястье, под рукавом мундира, прямо на голой коже, обжигающе горячие, как поначалу решил Кальдмеер, и только спустя вдох понял – обжигающим был не жар, а холод. Вальдес резко дернул дриксенского адмирала на себя – так сильно, что тот, не удержавшись, рухнул вперед, лицом в марикьярское плечо, обтянутое чужой формой. Тяжесть пистолета исчезла, и осознание этого совпало с торопливым, горячим шепотом прямо в ухо:
- На будущее – извини.
И ослепительной вспышкой боли.
Если бы Кальдмеер любил Дидериха, он бы знал, что перед потерей сознания полагается видеть чьи-то сочувствующие лица, холодный лунный свет, силуэты гор вдалеке и прочую ересь. Кальдмеер Дидериха не любил, поэтому потерял сознание в состоянии блаженного неведения касательно лиц, лун и гор.
Была только боль.
ЭПИЛОГ.
Посаженный под домашний арест Вальдес выглядел неприлично веселым и в такой же степени потрепанным. Кальдмеер сумрачно взглянул на марикьяре и вздохнул: все аргументы были исчерпаны еще на палубе угнанного корабля, который Бешеному, несмотря на мизерную вероятность, удалось увести из дриксенского порта то ли из-за невнимательности вахтенного, которому внезапное поднятие якоря не показалось странным, то ли волей судьбы и случая.
- Хватит хандрить, - проговорил Вальдес, разливая по бокалам вино. – В вашей комнате есть окно. С видом на море, между прочим. И я не могу позволить, чтобы мой почтенный гость пребывал в унынии. Это, знаете ли, грех…
- В какой церкви? – поинтересовался Ледяной.
- В моей, - отрезал Вальдес. – Своему спасению я обязан вам, адмирал цур зее, так что теперь исключительно в моих интересах вытащить вашу заблудшую душу из закатного пекла.
Голова после удара болела недолго, зато душа кровоточила, как свежая рана. Кальдмеер решил для себя, что умереть на виселице за предательство было бы честнее. По отношению к кесарии, во всяком случае.
Ледяного нещадно грызла совесть за то, что он предпочел личное душевное равновесие благополучию страны, которой он присягал на верность. Вальдес же, судя по выражению лица, мнения захваченного в плен адмирала не разделял.
- Пейте! – сказал Вальдес, указав на бокал. – Вечер, в кои-то веки, выдался спокойным. Боюсь, в ближайшем будущем таких не предвидится.
Кальдмеер промолчал. Бешеный потер переносицу и неожиданно серьезно продолжил:
- Я понимаю ваши чувства, Олаф. Но, поверьте, видеть вас живым мне гораздо приятнее, нежели знать, что вы болтаетесь в петле, повешенный собственным командованием. А я чрезвычайно эгоистичен.
Он подхватил второй бокал и шагнул к Кальдмееру.
- Знаете, Олаф, истина и справедливость должны идти рука об руку. Иначе это будут неправильная истина и неправильная справедливость. На брудершафт?
Рубежи мелькали один за другим; точек невозврата было несколько. Одну, свою собственную точку невозврата, место, где на чаше весов были выставлены та самая пресловутая справедливость и та самая пресловутая преданность, он определил верно, перешагнул ее, выяснив, что значило для него больше. Вторую – точку невозврата в прямом смысле, невозврата в родной Дриксен, он нашел во время побега. И пусть он сто раз не был виновен, граница была пройдена, и пути обратно не существовало. И третья точка невозврата – снова его собственная, но на этот раз иного характера, - находилась прямо перед ним. Деревянный мост начал тлеть, и любая искра могла превратить дым в пламя.
Кальдмеер принял бокал и выпил вино, даже не почувствовав вкуса. И когда к его губам прижались сухие губы марикьяре, зияющая рана на душе если не превратилась в рубец, то совершенно точно перестала кровоточить.
Чужие пальцы зарылись в волосы на затылке, отброшенный бокал скорбно звякнул. Кальдмеер на мгновение увидел совершенно ошалевшие глаза Бешеного с размытой границей между зрачком и радужкой, а потом просто опустил веки.
Последний рубеж был пройден. |