Название: Слишком светло, чтобы спать |
Темнота не хочет сгущаться. Здесь не будет темно, противный серый свет промозглого раннего вечера — вот все, что дарит ему наступающая ночь. Не будет ярких звезд, чистоты густо-синего неба; не будет настоящей ночи, нечего и надеяться. Только серость промозглого раннего вечера, какие часты осенью, когда дни уже недостаточно длинны, но не слишком-то долги и ночи — и серость сумерек отнимает часы у света, но не прибавляет их темноте. Дик открыл глаза. Он почему-то сидел в кресле у окна, хотя совершенно точно помнил, что шел к кровати, прежде чем… заснуть? В кресле? Но почему? Он протер глаза и потянулся. Болела шея, все тело ныло — видимо, из-за сна в такой неудобной позе. Что же он тут делает? Окно было приоткрыто и сырой воздух струился в душную комнату. Холодный воздух немного прояснил спутанные мысли Дика. Видимо, он почувствовал то ли слабость, то ли дурноту по пути в спальню, свернул в первую попавшуюся комнату и… заснул в кресле. Выглядело не очень убедительно, но ничего связней в голову не приходило. И как бы то ни было, нужно идти спать. Должно быть уже очень поздно, хотя за окном почему-то совсем не темно. — Ночь никак не хочет наступать? Окно резко и с громким стуком захлопнулось. Дик вздрогнул и открыл глаза. Он снова задремал! И снова ему что-то снилось, что-то неприятное. Что ж такое… Он быстро поднялся с кресла, борясь с противной слабостью и головокружением. Откуда такая усталость? Или он заболел? Съел что-то не то?.. Нужно поскорей добраться до спальни — не хватало еще свалиться в коридоре! Он дернул ворот рубашки, который почему-то почти душил, пригладил волосы и побрел из комнаты. Перед глазами все слегка плыло, лоб покрылся холодной испариной, но Дик старался этого не замечать — он же не девушка, что ему бояться обмороков! — Если вы свалитесь, я не стану вам помогать. Дик заморгал, прогоняя насмешливый голос, навязчиво звучавший в голове, и завернулся в покрывало. Похоже, до кровати он все-таки добрался — и свалился прямо рядом с ней, вцепившись в покрывало и стянув его на пол. И снова заснул? Или все-таки потерял сознание? Не без труда усевшись на кровати, Дик принялся стягивать с себя одежду. Влажная ткань липла к телу, перекручивалась. Дик торопился раздеться, но получалось слишком, слишком медленно — а торопливость лишала последних сил, и от этого мутило. — Так вы всю ночь промучаетесь, — сообщила тень из-за шторы. Дик подпрыгнул на кровати и, бросив рубашку, отполз подальше. Он не понимал, что происходит. Его бил озноб, лоб покрыла холодная испарина, тот же противный холод застрял где-то между лопатками. Похоже на лихорадку или простуду — отчаянно думал Дик. Или… или он все-таки съел что-то не то, или… а вдруг его отравили? Мысль мгновенно показалась Дику нелепой, но лихорадочные фантазии уже было не остановить. Отравили? Кто? Придд? Да, он с его рыбьей рожей мог бы, а еще — вдруг Робер? Кольцо — он отрицал, что оно принадлежало его семье — может лгал? — Вам не надоело? — поинтересовалась тень. — Ваши фантазии сейчас дальше от истины, чем я от вас. Дик перевернулся на бок, а потом сел. Что за нелепые сны… Один за другим! Все-таки стоило разуться и раздеться, а потом забраться под одеяло. Если он простыл и это обычная лихорадка, то до утра он как-нибудь проспит, а потом вернутся слуги… хотя, кто сказал, что их нет в доме? Может, это все вранье. Нужно проверить. Пойти и проверить. Он сполз с кровати — и с ужасом понял, что не может встать. Вязкие серые сумерки не давали. — Ладно, юноша, — раздался снисходительный голос. — Я вам помогу. Дайте руку. Он — вернулся. Первым в голову пришел вопрос: "Что вы здесь делаете?" Но задавать его Ричарду показалось глупым. Как и "Как вы сюда попали?". Лучше вообще ни о чем не спрашивать. — Давайте же руку! — требовательно повторила тень. — Нечего на полу валяться. Вы даже не пили. Это, в конце концов, глупо. Рокэ Алва больше не был тенью. Он схватил Дика за протянутую руку выше запястья и резко потянул к себе. Дик покорно поднялся — обнаружив с удивлением, что силы вернулись. И все-таки выпалил вопрос: Его все-таки отравили, решил Ричард. Он уже умер или скоро умрет. Видимо, эти странные видения — это то, что видит перед смертью человек, видит, прежде чем отправиться в Рассветные сады или в Закат. Куда попадет он? Куда можно попасть из этих тусклых сумерек и сырого холода? — Выпустите мою руку, — слабо запротестовал Дик, но выдергивать руку из горячих и сильных пальцев не очень-то хотелось. Почему-то эти пальцы наводили на мысли о темноте, о ночи, о покое и радости, которые казались недостижимыми в этих тусклых серых сумерках. Больше ничего не было и не будет. Останутся только тусклые серые сумерки и холод, промозглый холод вечеров — и ночь не наступит. — Вы невыносимы, юноша, вы знаете? Не будет ничего — и не было ничего. Только серые сумерки и… — Убедили, юноша. Только потом никаких жалоб. Ничего не будет, ни ночи, ни утра, только серый вечер, бесконечный серый вечер, который… — Прекратите! — голос уже не был безразличным. — Немедленно прекратите! Вечер навсегда останется серым и тусклым, не будет ни ночи, ни утра. Не будет даже огненного заката — Заката, куда он пойдет после смерти. Когда отрава подействует — скорей бы уже. — Какой же вы дурак. Или не отрава, а болезнь, пусть, только скорей бы, скорей — вот бы еще начался жар, вот бы что-нибудь болело, чтоб можно было кричать от боли, проваливаясь в бездонную черноту, лишь бы не серость, не тусклые сумерки, пусть бы… Рубашка, штаны, сапоги были стянуты с него удивительно быстро и ловко. Впрочем, едва Алва выпустил его из рук, как слабость и тошнота вернулись, а потому Дик мог только слабо стонать и бормотать что-то непонятное даже ему самому. В комнате стало темней. Теперь Дик не смог бы разглядеть Ворона, даже если бы у него были силы вглядываться в темноту. Хотя откуда темнота? Ведь есть только тусклые сумерки, от которых не было и не будет спасения… Но в комнате было уже совсем темно, блаженная темнота, покой, обещание радости. Темнота… это она заключила его в свои объятья. Она мягко коснулась лица… Темнота целовала, сводя с ума, подчиняя себе, заставляя забыть обо всем. Темнота гладила своими теплыми ладонями — руки, шею, спину, грудь. Темнота окутывала, закрывала, заключала в себя, чтобы больше не отпустить. Темнота шептала… …потому что он все равно один в комнате, один во всем доме, один — в этих тусклых серых сумерках, в этом сером вечере, который никогда не станет ночью — звездной и яркой, как та, которую… …шептала, смеялась, обещала, что больше не будет ни серости, ни холода, ни одиночества, ни слабости, ни ошибок. Шептала, что все будет забыто и отпущено. — Все? Но разве вы можете… И снова были поцелуи и ласки, снова можно было утонуть в темноте, в радости, в обещании покоя и силы. И можно отдавать эти поцелуи, и дарить ласку в ответ, с яростью, с радостью, с самозабвением, почти уже подчиняя себе, и смеяться, чувствуя удивление и ответную радость. — Вы ничего не забыли в своих фантазиях? Будут и сила, и радость, и покой. Ошибки уйдут в прошлое, останутся далеко, бесконечно далеко, как и серые вечера, как и холод, как… — … что вы, — с насмешливым упорством интересуется темнота, — совсем не думаете о любви? Чем же порождена ваша неожиданно буйная страсть в таком случае? Неужели простым желанием? Будут, будут сила и радость, будут прощены ошибки, уйдет, пусть уйдет в прошлое горечь. — А теперь спи. — Вы все-таки слишком мало думаете о любви. — …о любви? О какой любви он бормотал? Что за сон ему снился? Впрочем, какая разница. Он так замерз и, кажется, съел что-то не то. Его сильно мутило. А потому лучше пойти спать. И велеть, чтоб лучше протопили его спальню. Не хватало еще простыть. И скорей бы стемнело. Ему трудно засыпать в этих слишком светлых сумерках. |