Таинственно-обстоятельно.
Суза-Муза был человеком обстоятельным, и потому когда Дик Окделл внезапно проснулся среди ночи и открыл глаза, то ничего не увидел. Он не ослеп, но глаза его закрывала плотная бархатная маска.
— Повязка, — поправил чей-то веселый голос. — Маска скрывает лицо, оставляя глаза открытыми, а моя повязка закрыла глаза, оставив открытым все остальное.
И словно подтверждая правоту слов графа, одеяло Дика поползло вниз. Дик попытался вскрикнуть, но рука, такая же мягкая, как бархат на глазах, легла ему на губы.
— Нет-нет, — запротестовал Суза-Муза, — мы же не хотим, чтоб сюда явилась вся школа и испортила нам удовольствие?
Дик отчаянно замычал, но граф только сильней прижал ладонь к губам.
— Вы сегодня позировали на живописи, — сообщил он, — а потому мышцы ваши наверняка застыли и ноют, я прав?
Дик снова замычал и попытался вертеть головой. Вторая рука графа легла ему на плечо и мягко скользнула по груди.
— Видимо, я прав, — согласился с собой граф. — Тогда нам понадобится небольшой массаж. Вы же согласны?
И не успел Дик ничего предпринять, как его развернули на живот. Он уже передумал кричать — выдавать графа не хотелось, но и поддаваться ему тоже как-то не…
— Ай!
— Тише-тише, — фыркнул граф, чьи пальцы тем временем массировали Дику плечи, — не нужно так громко. Хотя вам больно, должно быть? Ничего, сейчас станет легче, а потом…
Дик потянулся рукой к лицу, чтоб снять маску, но граф немедленно пресек эту попытку.
— Обо всем станет известно в свое время, не сомневайтесь.
Дик вздрогнул — потому что дыхание Сузы-Музы защекотало ему ухо, а потом произошло и вовсе нечто странное: граф наклонился еще ниже, прижавшись грудью к спине Дика, и поцеловал его в шею, затем снова поцеловал, а потом еще, и еще раз, и каждый поцелуй был и более страстным, и более нежным, чем предыдущий. Дик прикусил губу. Он не станет кричать, попробует сам выбраться — иначе графа поймают.
— Нравится? — поинтересовался граф.
Дик замотал головой.
— Жаль. А мне нравится.
Поцелуи прекратились, зато Суза-Муза вновь пустил в действие руки. Он гладил Дику плечи, руки, спину, слегка пощипывал и царапал ногтями кожу, но все больше — гладил, и руки его были такими горячими, что Дик забывал о попытках увернуться и уползти: ему было тепло, как никогда раньше.
— Так нравится? — смеясь, повторил вопрос граф, когда Дик невольно застонал — очень тихо, он помнил, что нельзя шуметь.
— Н-н-н… — замычал Дик, потому что граф улегся на него полностью и обнял за плечи.
— Пора сдаваться, не так ли?
— Н-н-н… ах!.. н-н-н….м-м-м-м… я не…
— Все ясно, — дыхание графа даже не сбилось — ни от смеха, ни от остального. — Можно не продолжать объяснения.
Последнее, что подумал Дик перед тем, как совсем забыть думать: “…кто из наших такой же выносливый?..”
Когда через некоторое время Дик вновь открыл глаза, он вновь ничего не увидел. Потому что Суза-Муза был человеком обстоятельным и раньше времени не хотел выдавать себя.
— М-м-м-м…
— Я вынужден проститься, — сообщил граф откуда-то справа. — До утра не так уж много времени.
— М-м-м…
— Повязку я сниму, не стоит бросать ее здесь.
— М-м…
— Да?
Набрав в легкие побольше воздуха Дик наконец выпалил:
— Так кто же… кто вы?
— О, в день святого Фабиана, не раньше. Раньше… будет неинтересно.
И Дик провалился в сон.
Поцелуи.
Суза-Муза был человеком обстоятельным, что не мешало ему любить разнообразие и эта любовь проявлялась не только в шутках, которые призваны были бесить Арнольда Арамону и вселять радость в сердца "жеребят", но и кое в чем другом.
Да, неуловимый граф Медуза любил разнообразие, а потому когда однажды Дик Окделл проснулся и обнаружил, что ничего не видит, причиной тому была не бархатная повязка.
— Здесь законопачены все щели, — сообщил граф испуганному Дику, решившему было, что наказание Создателя за прошлую встречу с графом все-таки настигло его и он ослеп.
— Законопачены?..
— Да-да, — подтвердил граф, — не знаю, кем, правда. но это не важно. Главное, что свет не проникает сюда, а без света человек лишен возможности видеть.
— Совсем? — растерянно спросил Дик, спросил — лишь бы что-то спросить, потому что догадывался, зачем явился граф, и хотел потянуть время.
— Увы, — сказал граф. — Совсем. Иначе мне снова пришлось бы прибегнуть к бархату, а одно и тоже каждый раз — скучно. Тем более, — граф притянул к себе Дика, — глаза приятно целовать.
— Но…
Но говорить было нечего и некогда: губы графа, теплые и нежные, уже скользили по глазам, щекам, подбородку — по всему лицу, не касаясь только губ Дика.
— Но…
Но граф не собирался слушать, что там ему пытался промычать Дик. Со всей свойственной ему тщательностью Суза-Муза стал целовать ему шею, плечи, грудь — а затем с силой толкнул Дика, и тот, вскрикнув, уселся на…
— На кровать, — пробормотал граф. — Почему бы в этой забытой комнатушке не появиться кровати?
— Но…
Суза-Муза тихо рассмеялся откуда-то из темноты:
— Раз уж тут появился один из унаров, да еще и не заметил, как и когда, то появление кровати не такое уж чудо, не так ли?
— Но…
Но Дик снова не сумел ничего сказать: от поцелуев таинственного графа уже закружилась голова — и снова пропало всякое желание сопротивляться, задавать вопросы, что-то выяснять. Озадачивало только одно:
— Н-но…
Но что именно Дик сумел сказать не сразу. Потому что стараниями графа еще некоторое время ему было не до вопросов, пусть и сколько угодно недоуменных.
— Н-н-но…
— Да-да, давай же, — наконец выдохнул граф ему в ухо, и Дик послушно застонал.
Суза-Муза оказался человеком обстоятельным во всем. Комната, хоть и совершенно темная, не была пыльной, а белье на постели словно лишь недавно застелили.
— Тут есть вино, — сообщил граф Дику, который уже проваливался в сон.
— А… — пробормотал он. — Ага… Только…
— Да?
До этого граф легко отгадывал незаданные вопросы Дика и отвечал на них. В этот раз он почему-то хранил вопросительное молчание и судя по плеску наливал куда-то (в бокал, конечно, просто этого не видно) вино.
— М-м-м…
— Да-да?
— М-м-м-м…
— Я слушаю! — в голосе таинственного графа появились нетерпеливые нотки.
— Н-ну…
— О, дальше? — впрочем он все равно смеялся, откуда-то Дик это знал.
— Вы… вы ц-целовали м-меня…
— Да.
— И…
— И?
— Везде…
— Тонко подмечено, — не стал спорить граф.
— Но…
— Но?
— Не… в… губы, — выдавив все это Дик с облегчением договорил: — Почему? Вам… не… не понравилось?
Граф расхохотался, затем притянул к себе Дика и долго-долго целовал в губы. Пока Дик не отпрянул, задыхаясь. Поцелуи графа пахли вином.
— Понравилось. Просто я ждал просьбы.
— А… — и на этом Дик провалился в сон, забыв спросить таинственного графа, как же того зовут.
Разгадать честно.
Первый раз Дик засыпал на уроке мэтра Шабли. Обычно он с удовольствием слушал, но сегодня — конечно, он мог бы и раньше догадаться, но так уж вышло, что именно сегодня — Дику в голову пришла ужасная в своей очевидности мысль: ведь кто-то из сидящих здесь и есть таинственный граф, который вот уже несколько раз пробирался к нему в комнату и... Дик опустил глаза — на него никто не смотрел, но мысли о ночных визитах таинственного графа были неуместны здесь.
Голос мэтра Шабли постепенно превращался в жужжание мухи, а Дик погружался то ли в размышления, то ли в сон.
Валентин? Нет, не может быть. У него приятный голос и руки красивые, но он похож на ледяную глыбу, он всегда спокоен — и совершенно равнодушен к Дику. Он, конечно, может скрывать свое настоящее отношение — но... Дик полуобернулся, чтоб увидеть бесстрастное лицо Придда и невольно помотал головой.
— Что такое, унар Ричард? Вы не согласны со мной?
— А?
— Вы не согласны, что в самом широком месте Данар составляет...
Все засмеялись.
— А! — Дик прослушал, сколько там составляет ширина Данара. — Н-нет, я согласен.
— Тогда я продолжу, — мэтр Шабли сказал это не издевательски, как мог бы Свин, а с улыбкой. Дик хотел было слушать очень внимательно, но очень скоро вернулся к собственным размышлениям.
Эстебан? Эстебан такой наглый — он мог бы быть тем Сузой-Музой, который пакостит Свину, но тем, который ночами пробирается к Дику?.. Эстебан целовал его? И не только целовал? От одной только этой мысли Дика скривило.
— Вы правы, унар, — кивнул мэтр Шабли, — удивительно неприятный факт. И весьма прискорбный.
Смеха остальных Дик даже не услышал.
Паоло? Берто? Нет, не может быть! Дик так часто спорил и ссорился, а потом мирился с Берто, так часто слушал Паоло, что знал голоса обоих очень хорошо — и они, хоть и были приятными и мелодичными, ни тембром, ни интонациями не напоминали голос загадочного графа. Хотя Паоло и Берто — они очень нравились Дику. И ироничный и резкий Берто немного напоминал таинственного графа, а серьезного Паоло иногда хотелось обнять. Но это не они.
Катершванцы? Дик даже фыркнул от глупости этой мысли.
— Это в самом деле, — внезапно согласился с ним мэтр Шабли, — очень остроумно, унар Ричард, что такая великая река...
Дик покраснел, а остальные снова рассмеялись.
Нужно слушать. А потом, когда граф вновь появится, он снова попробует узнать. А если нет — то в день Святого Фабиана... они все равно увидятся в день Святого Фабиана.
Разгадать нечестно.
— Это вы? — спросил Дик без особого уже удивления. Он спал на животе, обняв подушку. Приподнявшись на руках, Дик стал тереть глаза: за окном уже почти рассвело. Почему граф явился так рано? Наверное, он в маске.
— Нет, я без маски, — как обычно таинственный граф не стал дожидаться, пока Дик озвучит свою мысль. — И не нужно оборачиваться. Здесь слишком светло.
Конечно, Дик попытался обернуться — ведь это такой шанс! — но руки, гораздо сильней его собственных, мягко развернули его и бросили обратно на постель. Дик сдавленно вскрикнул и ткнулся лицом в подушку.
— Зачем же нарушать правила игры? Даже если вы сейчас узнаете меня, что это даст вам? Удовлетворит любопытство? Ерунда! Не приятней ли удовлетворять иные страсти?
Дик смутился — и захотел опровергнуть эти слова, но почему-то промолчал. Граф посчитал молчание знаком согласия и продолжил рассуждать:
— А если вдруг я окажусь не Валентином или Альберто, не Эстебаном или Паоло? Если я вообще не из "жеребят"? Или даже вовсе не из Лаик?
— А откуда тогда? — вырвалось у Дика, хотя ответа он не ждал.
— Кто знает... — ожидаемо неопределенно ответил граф. — Не оборачивайтесь. Не пожалеете.
Граф так легко говорил о таких вещах — и делал тоже легко... Поцелуи и ласки — с едва знакомым! — кажется, были для него привычным делом. Дик думал, что уже привык ко всему этому — но нет, от смущения он зарылся лицом в подушку.
— Я и так не...
— Тихо! Не отвлека...
Но потом одна мысль мелькнула у него и он не дал Сузе-Музе договорить:
— А почему вы...
— Тихо же!
— Но почему...
— Не отвлекайтесь же. — Рука зажала Дику рот так, что едва можно было дышать.
— М-м-м...
— Вот так. Да-да, так... И можно укусить мои пальцы.
— М-м-м...
— Что за любопытное создание!..
— М-м... — Рука соскользнула с губ Дика только в последнее мгновение — чтоб позволить ему застонать.
— Так что вы хотели бы знать на сей раз? — голос таинственного графа как обычно звучал удивительно спокойно.
— О, — а Дик как обычно задыхался, — я... вы... Вы могли бы надеть маску, ведь так? Спрятать лицо полностью. Нам как раз сегодня рассказывали, что в Гайифе...
— Ваши познания вам пригодятся не сейчас, — мелодично рассмеялся граф. — А я не люблю маски. Они ограничивают.
— А...
— До встречи, вы же будете меня ждать?
И Дик в порыве вдохновения зажмурившись обернулся и немного неловко поцеловал графа — и ответил:
— В день Святого Фабиана, да? — и снова отвернулся.
Граф помолчал немного, словно задумавшись, а потом рассмеялся еще громче.
— До встречи.
Он был здесь таинственный граф Медуза — без маски и всего-то в прозрачных сумерках — но Дик не обернулся и не посмотрел. В легендах и стихах запрещают оборачиваться — и он не обернулся. Наверное, правильно. Ведь тех, кто нарушал запрет, всегда ждало наказание.
Но кто же из "жеребят" так мелодично смеется?.. |