Бергер и Кэцхен
Ведьмы приходят, когда захотят, и уходят, не спросившись разрешения. Они ветер этого мира. Они лишний удар сердца влюбленного. Они соль не пролившихся слез.
Они приходят примеряя чужие жизни как иные дамы - наряды. Но к некоторым - избранным - они приходят такими какими они есть. Россыпью звезд, кружевом танца, в котором сгорает память, горечь и боль - всё что тянет к земле, пьяным смехом последнего боя. Танец и звезды. Смертью наполнен бокал. Пей, если сможешь, пей. В первый-последний ли раз.
К Ойгену Райнштайнеру кэцхен приходит собой.
Он улыбается - по-бергерски спокойно - и обнимает её за талию. Он никого не ждет. У него давно договоренность с сердцем, честью и долгом, и на месте кэцхен он видит нереально красивую девушку, которая благословила его своим вниманием.
И первый поцелуй, не поцелуй - лишь шаг в небесном танце - где его руки на её талии, а её - ласково проводят по его широким плечам. Она смеется.
Кажется, что смеются звезды. Это совсем не вальс, и никто никогда не учил Ойгена танцевать такие танцы, но он знает секрет успеха - оставайся самим собой, не теряй собственного достоинства и мужества - и тогда победа будет в твоих руках. Сейчас в руках Райнштайнера податливое женское тело, желаннее которого нет.
Одежда тает в руках и, когда танец стал большим чем танец, когда руки заскользили так свободно, а поцелуи стали жечь кожу клеймом страсти, не ответит ни один из Четверых.
Звездное небо. Над головой. В глазах напротив.
До потери себя любить и быть любимым.
Жемчуг останется лежать рассыпаным по земле под деревом.
За любовь не платят. На искренность отвечают искренностью.
Приходи, бергер. Кэцхен не умеет грустить и ждать.
Но и забывать она тоже не умеет.
Приходи, бергер. Потанцуем...
Гармония - превыше всего!
Ойген не любил в этом мире две вещи: тратить время на бесполезные споры и свинство. Если с первым иногда приходилось мириться, то со вторым имело смысл бороться самым радикальным способом.
Весьма досадно, что в мире рождаются не только бергеры, потому что тогда бы мир наконец-то обрел некоторое подобие порядка, и бессмысленной суеты в нем бы стало намного меньше. Конечно же, бергером возможно стать, но мало кто на это способен.
Жермон Ариго являлся единственным известным Ойгену примером, когда родословная значила очень мало. Но даже он позволял недопустимые для настоящего бергера вещи. В его комнату было невозможно зайти приличному человеку. Что уж говорить о том, чтобы иметь с таким человеком какие-то близкие отношения. Перед тем, как предложить Жермону пройти ритуал и стать бергером, Ойген счел нужным послать слуг, чтобы они произвели уборку у Ариго дома.
Дружба дружбой, а гармония - превыше всего!
Забота по-бергерски
Утром зимой на севере небо пронзительно голубого цвета. Солнце безжалостно яркое, хотя совсем и не греет. Смотреть вдаль со стены замка Ноймара больно. Снег серебрится и режет глаза. Но такие бытовые мелочи как солнце, резь в глазах, мороз, на котором собственное дыхание завивается дымком, не могут смутить Ойгена Ранштайнера. Он довольно качает головой и начинает неспешно спускаться вниз. Время было рассчитано абсолютно верно. Когда он достигнет ворот замка, туда как раз должен будет прибыть полковник Придд с вестями от Жермона. Несмотря на то что Ариго провел в Торке двадцать лет, в Валентине куда как больше бергерского. Например, это его идеальная пунктуальность или безукоризненная вежливость даже перед лицом невежественного хамства. Впрочем, о своем выборе Ойген не пожалел ни разу. Он в силу своего происхождения вообще не склонен испытывать сожаления как о сделанном, так и о несделанном.
Даже в такую рань во дворе не спокойно. Все заняты своими делами. Кажется, что даже ночью жизнь не стихает. И правильно, кажется. В Торке она как нигде бьет ключом.
Виконт Сэ фехтует с братьями Катершванц. Это верно. Пусть совершенствуется. Если обладаешь несдержанным языком, то надо владеть и острой шпагой, которая подтвердит любому противнику правильность сказанных слов. Тем более, что полковник уже превосходит молодого Арно на голову.
В последнее время барон много думает о Валентине Придде. И если бы кто-нибудь спросил его, с какой стихией сравнил бы он молодого полковника, то услышал бы обстоятельный ответ, суть которого сводилась бы к тому, что Валентин Придд – огонь под броней из-за льда. Необычное сочетание, но весьма импонирующее Ойгену. Безукоризненная вежливость в сочетании с умением сохранять лицо в любой ситуации и удерживать нрав в узде добавляет привлекательности. Родителям Придда стоит отдать должное. Они сумели научить высокому мастерству контроля, которое некоторым не дается и в тридцать пять лет. Воспоминание о сдаче Первого Маршала заставили барона нахмурится. Мальчишество! Хорошо, что у Придда хватило здравомыслия не бросаться штурмовать Багерлее, а выждать время и выкрасть.
Когда Ранштайнер добирается до ворот, полковник осаживает своего серого мориска. У Валентина растрепанные волосы от быстрой скачки, морозный румянец и насмешка на дне глаз. Вежливый обмен взглядами.
И барон провожает Придда до кабинета Ноймаринена, пьет вино, внимательно слушая доклад, и кивает собственным мыслям. Очень четко, ничего лишнего – картина, нарисованная полковником, вполне ясна.
Ещё три часа обсуждения, потом приказы, и вот Ойген уже провожает Придда.
- Считаю излишним предлагать вам воспользоваться гостеприимством и остаться на ночь, однако настоятельно рекомендую составить мне компанию за обедом.
- Благодарю вас, - кивает Валентин.
Бергерская гордость в посадке головы обоих собеседников говорит о том, что они заинтересованы друг в друге. Но для того, чтобы понять подобные нюансы, надо быть Ойгеном Ранштайнером, а, как известно всей Торке, второго Ранштайнера Талиг не переживет.
Они беседуют об очень важных вещах: о Первом маршале, последних новостях из Хексберга, Олларии, с перевалов… Они не спрашивают друг о друге ничего личного.
Валентин начинает клевать носом между второй и третьей сменой блюд. Барон не указывает собеседнику на то, что ему не следует отправляться сюда. Он просто предлагает выпить ещё вина и оставляет полковника у себя до следующего утра.
Ойген считает, что если решаешь о ком-то позаботиться, то, во-первых, надо просто заботиться, а, во-вторых, необязательно афишировать своё решение. Порой молчание - воистину золото.
Ночь в Хексберге
- Ну же, Вальдес, раз дал слово, держи.
Рокэ вынырнул из темноты неожиданно. Ротгер расхохотался. Он-то думал, что друг давно забыл о данном, кажется, целую жизнь назад обещании, ан нет, оказалось, помнит.
- Ну, раз обещал, держи, - хмыкает он и вкладывает в руку Рокэ жемчужную нить. - Видишь дерево?
- Да, - ему забавно и немного пьяно. После ветра, боя, крови, "Крови" и танцев всегда так. Ни черта не грустно, только что-то тянет изнутри нервы навытяжку.
Танцы и звезды... всё как обычно.
- Залезешь на дерево, нитку повяжешь, спустишься и жди.
- Чего ждать, Ротгер?
- Ветра, моряк, - хмыкает он и исчезает в темноте.
Поди ты, выучился, Бешеный.
Дорога до странного, старого, изогнутого дерева неожиданно покорно ложится под ноги. Скалы расступаются. Высокое черное небо ложится тяжестью-свободой на плечи, и делов-то: залезть на дерево - мороки на пару минут.
Эхо тянет музыку от костров, где веселятся друзья. Сердце мучительно сжимается, когда навстречу шагает...
- Росио, а ты что тут забыл? - этот веселый голос Рокэ не спутает ни с чем и никогда.
Из темноты, словно соткавшись из воздуха, - но такого ведь быть не может, или может? - выходит Альмейда.
Танцы и звезды. Звезды и смерть.
Ветер поет высоко в горах. Ему вторит море грохотом разбивающихся о скалы волн. Звезды в черноте совсем не такие как в Кэналлоа, но подмигивают точно так же. И их свет толкает в спину: вперед, моряк! Чего же ты ждешь?!
- Ловлю дору Удачу, - Рокэ смешно. Это ведьма. Он никогда не видел Хексбергских ведьм, но слишком много о них слышал.
И он смело шагает ей навстречу. Если судьба делает подарки, грех от них отказываться, и к Леворукому всё!
Пара шагов - нехитрая дорога - от неправды до мечты. Первый маршал Талига не имеет права обманываться, но ни в одном уставе не сказано, что он не имеет права быть счастливым. И ведь обмануть себя - это ещё тот талант! А первый маршал Талига обязан был лучшим во всём. И все мысли испаряются из головы, стоит только преодолеть эту пару шагов.
А поцелуй выходит скомканным и нелепым. Всего несколько секунд к сухим, плотно сжатым губам. И адмирал Марикьярского флота отталкивает от себя сошедшего с ума соберано.
Высоко в горах и над самым беснующимся морем носятся ветра. В их завывании слишком легко разобрать смех. В лунном свете жемчужная нитка шевелится на ветру как живая. Первому маршалу Талига не отказывают женщины. Но ведьмы слишком сильно женщины, чтобы брать подачки, а не подарки. Подношение не принято.
Первый раз в жизни первый маршал Талига, соберано Кэналлоэ и Марикьяры, не знает, что сказать, как свести всё в шутку. И он не смеет отвести взгляда.
На Марикьяре любят повторять: «Поймал взгляд – удержал душу», и Альмейда, верный сын своей земли и теплого моря, не отводит глаз. Он смотрит пристально.
Этот безмолвный размен недосказанностей длится слишком долго, чтобы быть вечностью и обрывается так глупо, что не решает ничего.
- Вы что, девочек не поделили? – Вальдес весел и, кажется, пьян.
Они поворачиваются к нему вместе и вместе рявкают.
- Марш отсюда!
- Какое единство у начальства, - удивление за насмешкой – это ведь так просто, и у кого только из двоих научился, паршивец.
Они продолжают хором:
- Я… – и вместе замолкают.
- Говори… - опять дружно, как когда-то в далеком детстве, выгораживая друг друга перед взрослыми.
Хохот двух привыкших быть первыми во всем мужчин, кажется, заглушает даже смех Хексбергских ведьм.
«Завтра поговорим», - думают они оба, делая шаг навстречу мечте.
Нюансы
- А ты помнишь, как в детстве мы запускали кораблики? Кажется, с этого началось наше знакомство. С одного бумажного кораблика, верно, Рамон?
Рокэ пихнул друга в бок.
Ротгер приподнял бровь, не забывая впрочем подливать приятелям вина в кружки. Новые бокалы ещё не доставили, а старые - перебили вчера, когда какой-то умник сказал в пьяном угаре, что если загадать желание и разбить бокал, то оно непременно сбудется. Первым желание, разумеется, загадал сам Вальдес, а потом так вышло, что в доме на утро обнаружились только глиняные кружки.
- Нет, Росио, не верно. Наше с тобой знакомство началось с бумажного кАраблика!
Вальдес расхохотался. Рокэ мученически возвел самые синие очи Алвасете к потолку:
- Ты мне всю жизнь этот кАраблик поминать будешь?
Рамон сдержанно улыбнулся и лукаво ответил:
- Разумеется. А когда я умру, то завещаю моим детям напоминать тебе об этом инциденте в самые печальные мгновения твоей старческой жизни.
- Ты что, планируешь отправиться на тот свет раньше меня? - не на шутку удивился Алва.
- Конечно. Должен же я хоть немного от тебя отдохнуть, а то тут выдалась ещё та работка. Только отвернешься, а ты уже с радостью суешь голову в петлю!
Вальдес с любопытством наблюдал за представлением, развернувшимся у него дома. Всё-таки мысль поселить у себя новоприбывших с Марикьяры гостей была гениальной.
Грех было бы уступить кому-нибудь другому такое развлечение!
- Это я-то сую голову в петлю? А кто согласился со мной угнать Каммористу?
- Ты, Росио, кого угодно достанешь, поэтому тебе проще дать то, что ты хочешь, чем объяснить, почему это невыполнимо, невозможно и в целом выражается одним коротким и ёмким Алваровским "не стоит".
- Не к ночи будет помянут, - непочтительно фыркнул Рокэ.
- Зато в яблочко.
- Так кто первый предложил угнать Каммористу? - не выдержал и всё-таки спросил Вальдес.
Рамон насмешливо посмотрел на юного представителя известного своими оригинальными решениями рода Алва и ответил:
- Разумеется, Росио. Пришел ко мне в пять утра и с порога так и сказал: "Знаешь, Рамон, я нашел нам кораблик".
- Каммориста - кораблик? - расмеялся Ротгер.
Самый крупный в истории морского флота Талига линеал был ласково назван "корабликом". Хорошо, хоть не "кАрабликом".
- Ну а что такого?! - возмутился Рокэ. - Хороший такой кораблик.
Ротгер и Рамон дружно расхохотались. История захвата Императрикс была рассказана Рокэ уже раз семь за два дня, что они пили. И всякий раз она обрастала новыми, самыми невероятными подробностями.
- А у меня есть предложение, - улыбнулся Вальдес, - а пошли на удачу бумажные кораблики позапускаем? Пусть Императриксы всех морей склонятся перед нами!
Письма с нарочным
"В Хексберге особенная луна. Она серебрит море и не дает морякам покоя. Впрочем, если моряка не тянет в море на суше, а на суше – в море, то какой он к Леворукому моряк?! Интересно, Росио, а ты вспоминаешь наше море?
От Алвасете до Марикьяре всего нечего - махнул рукой одному берегу и почти сразу приветствуй другой... Помнишь?
Конечно же, помнишь.
Я не умею писать письма. Рапорты, отчеты - пожалуйста, разве что не в стихах, а вот письма - увольте. Никогда не умел, да и не любил. О чем писать, если между нами сумасшедшие расстояния?! А хуже расстояний долг... но к кошкам его! Смешно, да? Ни ты, ни я никогда не променяем наше всё друг на друга.
Мы сделали выбор давно. Мы или за нас? Ты никогда об этом не думал, Росио?
Тогда ли когда мечтали о славе, женщинах и подвигах? Или когда наши отцы распределили так?.. Впрочем, я почти ни о чем не жалею. Думаю, что ты тоже. Разве что об Алвасете, стоящем на сбегающих к морю холмах, заросших дикими гранатами. Помнишь, мы любили сравнивать цветущие рощи с "Кровью" - цвет один и аромат пьянит ничуть не меньше. Я скучаю по тому времени. По замку на скале, по тебе на подоконнике, нахохлившемуся словно вороненок, даже по твоему отцу, который отчитывал нас так, что мы потом сидеть не могли неделю, как минимум. А ещё по морю, такому зеленому зимой. Здесь в Хексберге совсем не так. Оно синее и будто посеребренное инеем. Зато медуз, которых ты так не любил, нет.
И тебя нет, чтобы оценить всю прелесть их отсутствия.
Я скучаю по твоей гитаре и песням, что улетали к звездам, так ярко горящим ночами над Кэналлоэ. Ты умел выбирать песни, как никто другой...
А женщины, ты помнишь наших женщин? А ты помнишь... Впрочем, нет, не вспоминай. Дурацкие у тебя всё-таки шутки, но, признаюсь, я скучаю даже по ним.
Леворукий побери, не письмо первого адмирала марикьярского флота, а сонет придворного!"
- Что это? - спрашивает первый маршал, изучая стоящего перед ним навытяжку вице-адмирала Талига.
Вальдес невозмутим, как не взятый ни разу за всю свою историю Хексберг.
- Отчёт адмирала Альмейды, полагаю, - но почему-то в его спокойном голосе Алва без труда слышит насмешку. Впрочем, улыбку никто и не прячет.
- Значит, отчёт? - первый маршал Талига улыбается в ответ и облизывает сухие от волнения губы. - И много у вас таких отчётов?
- За два года с последней вашей встречи накопилось прилично, - кивает Вальдес. - Желаете ознакомиться?
- Всенепременно.
Письма ложатся на стол веером измятых осенних листьев, пожелтевшие, а местами и подпаленные огнем края только добавляют им сходства.
Вальдес не прощается. Он уходит из кабинета первого маршала Талига без приказа, прекрасно понимая, что о нём напрочь забыли, а напоминать о себе сейчас - это хуже, чем при расставании - женщине о подаренных ей украшениях. Ротгер не разбирает вещи и засыпает раньше, чем его непокорная голова касается подушки. Полукровка чует не хуже мориска скорую дорогу в компании с соберано.
Похищение
- Скажи, Росио, кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
Над головой - иссиня-черное небо. Облака - похожи на ленивые волны. А звезды - морская пена, след уходящего корабля.
На крыше прохладно - всё-таки на дворе уже не лето - но недаром же они притащили пледы и вино с нарезанным доброй Камиллой сыром. Знали бы взрослые... ох, и влетело бы молодым оболтусам по шее!
- Я... хм, - нахмурился мальчишка. – Ну, кем-нибудь стану. А ты?
Его приятель улыбнулся:
- А я уйду в море.
- Значит, и я уйду в море.
- Я же сказал, что уйду в море, - пожав плечами, сообщил очевидное молодой человек.
Альмейда задохнулся от наглости, и первый раз в жизни ему захотелось дать малолетнему соберано по шее.
- Нет, я бы ещё понял, если бы ты во флот поступил и... Но спрятаться зайцем на корабле, как какой-то портовый мальчишка!
- Портовые мальчишки остаются в порту, а я тут, - с достоинством парировал Росио и взял со стола яблоко. Есть после двухдневной отсидки в трюме хотелось неимоверно, но гордость и воспитание не позволяли потребовать еды немедленно.
- Ненадолго, - отрезал Альмейда.
- Ты не повернешь корабль обратно.
- Это ещё почему?
- Потому что Императрикс ждать не будет, и второго шанса может не представиться. Тем более, что ты тут тоже не на законных основаниях, - хитро сощурился Росио.
- Что это значит?
- Ты его угнал прямо из-под носа у отца. Так что, кто бы говорил.
Нет, язык юный герцог Алва не показал.
- Одно дело лично получить по шее, другое - отвечать за похищение соберано, - усмехнулся Рамон.
- Я скажу, что это я тебя похитил, - яблоко кончилось слишком быстро.
- Вот ещё! Ты за кого меня принимаешь?
- В данный момент я раздумываю: ты больше упрямец, садист или сволочь.
- Изволь дать пояснения.
- Ну если вы настаиваете... - Росио выпрямился, заправил рубашку в штаны, отдернул не первой свежести манжеты и, вытянувшись по стойке смирно, отрапортовал. - Ты безумно рад, что я тут, но из-за своего упрямства не хочешь этого признать. Садист, потому что ты знаешь, что я голоден и хочу промочить глотку, но ты до сих пор не предложил мне даже воды. Кстати, если умру, это будет на твоей совести. Ну, и сволочь, разумеется, потому что затеял всё это и думал обойтись без меня.
- Без тебя обойдешься. Держи карман шире.
- Зато будет что вспомнить в старости!
- Мы до неё не доживем.
- Тем более.
- Ладно, уболтал. Только ответь мне, как ты обо всём узнал?
- Сначала еда, а приставания потом. И вообще, где проспоренный мне поцелуй?
Рыбалка
Вальдес беззаботно рассмеялся:
- Да ладно, альмиранте, никто не узнает, а я буду нем как могила неизвестного моряка.
- Ротгер, порой вы несете такую ерунду, что у меня возникают сомнения в своём ли вы уме? - Альмейда покачал головой, но в рыбацкую лодку, удерживаемую вице-адмиралом, стоящим в воде, всё-таки запрыгнул.
- Дядюшка Вейзель порой склонен считать так же. Но я из чувства противоречия с ним не соглашаюсь.
- Да уж скорее Закат станет Рассветом, чем вы сойдетесь во мнении, - хмыкнул адмирал.
- Вы неправы, альмиранте, - Вальдес последовал за Альмейдой и взялся за весла. Мать её субординация порой ужас какая неудобная штука. - Я никогда не отрицаю очевидных вещей. Например, что самое правильное, что сделал мой дядюшка - это женился на моей тетушке. Они идеально друг другу подходят. Такая бергерская последовательность и целеустремленность. Странно, что первый маршал еще не взял их на вооружение Талига как целую боевую единицу самой что ни на есть убойной силы.
- Хорошо, что вы, Ротгер, не первый маршал Талига. Вы бы превратили войну в фарс!
- Алва и без меня неплохо с этим справляется.
- Порой, Вальдес, я думаю, что вы были бы намного более разрушительным оружием чем ваш дядюшка и тетушка вместе взятые.
- Так оно и есть, - улыбнулся Вальдес.
Альмейда расхохотался, спугнув вылетевших на охоту кавиот.
- У Бермессера можете спросить. Уверен, он подтвердит.
- Это вы про то как он решил поиграть в "Императрикс", а вы в "Каммористу"?
- Не сравнивайте гуся с вороном. Могу поспорить, вам было веселее.
- Завидуете, Ротгер? И правильно делаете, - поддел Альмейда. - Жаль вас тогда с нами не было. Вы бы вписались в нашу компанию.
- Жаль, - не стал спорить капитан. - Но зато и вас тут не было, когда... Когда тут происходили всякие странные вещи.
- Это, например, какие?
- Ну, что, сети? - отложив вёсла в сторону, спросил Вальдес и принялся суетиться.
- Сети - это, конечно, хорошо, - не стал спорить Альмейда, помогая Ротгеру. Как адмиралом сделался, так и позабыл о рыбалке и сейчас вспоминать хитрую науку было приятно. - Но от ответа не увиливаете.
- Зануда вы всё-таки, альмиранте.
- Я вам сочувствую, Вальдес. Не отвлекайтесь.
- Да, тут есть чему посочувствовать...
- Что?!
- Позавидовать, говорю, - улыбнулся Ротгер.
- Ну-ну, а то я, Вальдес, не посмотрю, что вы у нас капитан и воинский талант, выкину за борт.
- Нет, не выкинете, - рассмеялся в ответ капитан. - Потом лечить замучаетесь. Вот до чего доводит здоровая практичность...
- До чего? - с любопытством осведомился Альмейда, устраиваясь в лодке.
- До того, что мешает исполнять собственные желания.
- Вальдес, вы хоть понимаете, к чему вы меня склоняете?
- Разумеется. К тому, что вам придется проводить со мной много, очень много времени. Я же без вашего строго надзора совсем разболеюсь и умру, а что вы будете делать без Ротгера Вальдеса?!
- Лучше давайте представлять не будем, - не улыбнулся адмирал. - Вы меня вполне устраиваете.
- От вас это почти признание в любви, - хмыкнул капитан.
- А вам оно надо?
- Почему бы и нет?
- Ротгер, вы когда-нибудь отвечаете не встречными вопросами на заданные вам?
- Когда-нибудь, - улыбнулся он. - Что мы всё обо мне, да обо мне? Здесь есть вино и завтрак на двоих. И, да, это выходит почти свидание.
- Бешеный...
- Я за него! - откликнулся Вальдес. - Мне пришлось проявить чуточку сообразительности, чтобы вы не могли отказаться. До берега далеко, вода холодная, а сети мы уже кинули...
С Изломом
Звезды над Марикъярой такие же как в Кэналлоа - яркие, сочные, словно Четверо, уходя, специально усеяли свой путь огнями. Для будущих путешественников.
Таинственные легенды у вполне себе обыкновенного камина - теплые воспоминания уже далекого детства, а ведь закроешь глаза и кажется, что это было только вчера. Сейчас распахнется дверь и на пороге вырастет статный, высокий мальчишка в неизменной красной своей, успевший выгореть за лето на солнце, косынке и скажет:
- Росио, вставай! День на дворе, рыбаки в море, а ты ещё дрыхнешь...
Зимы в Алвасете совсем не такие как здесь, в столице. Отчаянно хочется уехать туда, но долг и честь держит крепче иных оков.
"Кровь" - глоток воспоминания, один-другой-третий, пить до дна и задыхаться тем, что могло бы быть и никогда не будет.
Гитара и перебор - словно откровение Леворукого.
В камине ярко горит огонь, но почему-то невозможно холодно.
Дверь распахивается с громким стуком кованной ручки о стену. Можно поспорить, что осталась вмятина. На пороге, словно чутко уловив грань между светом и темнотой, замирает непрошеный гость. С его тяжелого, подбитого мехом плаща на ковер падают снежинки.
- Какого ызырга понадобилось? - Алва и не пытается быть любезным.
- Ну, я не откажусь от вашей гитары и доброго вина, мой соберано, - до боли знакомый голос.
Рокэ оказывается рядом быстрее ветра, против которого ему предписано лететь. Гитара жалобно тренькает, отставленная в сторону. Прямо как нервы.
- Рамон?
- А ты какого ызырга ждал?
- Но...?
- С Изломом, Росио. Извини, я без подарка. |