Забыться. Развеяться.
«По-ветру», - мрачно пошутил Алва и действительно уехал из столицы.
Но не к морю, как бы ему хотелось, не к бесконечным просторам, не к ветру, треплющему парусину и шелковые флаги с одинаковым остервенением, не к всепрощающему Альмейде, не к хитрому и мудрому Вальдесу, не к кабацким шлюхам, которые смеются карминно-красными губами и щедро любят – любят на самом деле. Он уехал не туда, где забыть проще простого - он уехал в горы: к пескам, к развалинам и оглушающей тишине.
Возможно, удастся поймать какого-нибудь мелкого ызарга или древнее гальтарское чудовище. Тоже развлечение, сродни пьянству.
Древняя столица встретила его равнодушно и как-то спокойно. Никакая тварь не выскочила из-за угла, никакая кошка не перебежала дорогу, камни не осыпались с ветхих стен, старый сморщенный старик не показался из дверного проема. Возможно потому, что от дома сохранился лишь створ ворот, а, может, по какой другой причине.
Рокэ покачал головой. Всю неделю в пути он сказал едва ли полсотни слов, предпочитая разговорам длинные молчаливые монологи, которые день ото дня становились злее и безжалостнее.
Он не умел отпускать, действительно не умел, и предательство женщины, к ногам которой можно было бросить, не задумываясь, весь мир и собственную жизнь на сдачу, все еще жило в нем, внутри него, червоточиной разъедая левую половину груди.
С тихим шелестом поехала галька, а потом снова наступила тишина, обступающая со всех сторон.
«Смешно», - решил наследник дома Ветра, сильнее натягивая перчатки из тонкой кожи. Вернись он сейчас домой, он был бы бесконечно одинок там: среди толпы счастливых мужчин и женщин, среди кораблей, среди чаек, - но здесь все казалось правильным.
Все еще ныл затылок. Все еще немного резало глаза и, если припомнить, дурманило запахом крови. Столько трупов не на поле битвы Алва еще не видел, столько ужаса в глазах женщины – тоже. Ее забрызганный алым, как губы приморских девок, подол, ее светлые кудри, спутанной сеткой застилающие глаза, искривленный рот.
Ему, наверное, нужно было кричать. Ругаться, проклиная неверных возлюбленных и подлых предателей, обещать себе, что больше никогда, топить боль в вине и похоти, но он не мог, замороженный, иссохший. Зачем клясться в том, что «больше никогда», если способность любить, безоглядно и слепо, осталась там, на Винной улице? Зачем забывать, если голова по-прежнему болит, напоминая о том, что доверять - вредно для здоровья? Зачем пытаться простить, если прощать некого? Даже если Эмильена Карси будет жить вечно, для него она все равно мертва.
«Смешно», - по привычке решил Алва и осторожно привязал коня к покосившейся ели у самого края развалин. Мориск зыркнул на хозяина темным глазом, но послушно остался на месте.
Отцепив от седла сумку, приладив к поясу нож и проверив, достаточно ли пороха, наследник дома Ветра решительно спрыгнул на извилистую тропку, которая раньше, возможно, была главной городской улицей, и зашагал по ней вглубь покинутого города.
***
К концу дня стало очевидно, что ничего интересного в Гальтаре нет. Действительно, все мало-мальски ценное много веков назад вывезли мародеры, которые, Рокэ был уверен, существовали во все времена. От старости стены домов разрушились, деревянные перекрытия сгнили, а знаменитый замок Раканов на горе оказался всего лишь величественным и бессмысленным оплотом непонятно чего.
Алва скривил губы. Все лгут, старые легенды тоже не отличаются достоверностью, но кто бы знал, что Гальтара, величайшая тайна целой империи, настолько обыкновенна?
Однако по темноте выбираться из скалистых ущелий Алва бы не рискнул, тем более что, заночевав здесь, он бы плюнул в лицо всем самым страшным запретам, которые, по сути, оказывались еще одним обманом.
И Алва решил остаться.
Местом своего ночлега он выбрал замок ничтоже сумняшеся. Главный вход предсказуемо оказался наглухо закрыт, но Рокэ, множество раз возвращавшийся тайно, знал, что дверки для прислуги обыкновенно делают неприметными, но они обязательно есть. И такая дверь нашлась, она даже со скрипом отворилась, пропуская настойчивого посетителя внутрь.
В медных кольцах все еще оставались факелы, а, так как наглухо закрытые двери не открывались здесь столетиями, все внутри сохранилось неподвластным тлению.
Достав огниво и разведя огонь, ночной гость Раканов изысканно поклонился, не испытывая при этом ни злорадства, ни жалости.
Янтарно-желтый свет позволил рассмотреть маленькую комнату, словно действительно созданную для прислуги, и коридор, уводящий куда-то вниз.
Алве было не то что бы любопытно, но интересно, и он решил последовать туда, предварительно затворив дверь, конечно же. Зажигая по пути факелы, маркиз спускался по коридору, в котором сразу стало светло и спокойно. В какой-то момент Рокэ показалось, что он дома, Алваро тоже устроил в родовом поместье такой длинный коридор, выложенный песчаником, который вел к маленькому подземному озеру: шутка природы, каприз судьбы.
Но путь привел Рокэ в практически пустую комнату, по гладким стенам которой змеились тусклые, выцветшие лианы фресок, а в противоположной от входа стене матово блестел проход, украшенный, почему-то, бронзой.
«Странное чувство юмора было у Раканов», - решил Алва равнодушно, оглядываясь в поисках факельных колец. Но, если в коридоре их было много, то в этой комнате не обнаружилось ни одного. Видимо, освещать помещение должен был какой-то особый светильник, однако он либо пропал, либо…
Над такими загадками должны были думать историки, люди смешные и безумные, которых среди друзей Росио Алвасете было превеликое множество, а Рокэ Алва всех их, неожиданно для себя, потерял.
Он не думал о том, что находился в толще скалы, что непонятно, как сюда поступает воздух, что он мог задохнуться.
По щеке пробежал холод – вентиляцию Раканы прокладывали исправно, и, значит, стоило пойти дальше.
В странный бронзовый портал, клубящийся бархатной тьмой, как паутиной. Металл был старый, давно не полированный, тусклый, как колокольчик над дверью в таверне или зеркальная рама.
Алва оглянулся назад, всматриваясь в темный провал коридора, сделал шаг, потом второй, потом третий и вошел, мимолетом удивившись странному запаху, тут же ударившему в нос.
Через мгновение в лицо ударил порыв ветра, факел в руке потух, а глаза ослепил очень яркий белый свет.
***
Он стоит на дороге, на песчаной дороге, которая ведет в Олларию. Столицу ни с чем не спутаешь: высятся шпили ратуши, королевский дворец блестит позолотой, даже можно рассмотреть черепицу на крышах домов и Винная улица все так же изгибается, причудливым ручейком вливаясь в реку проулков города.
Но нет в этом городе покоя, Алва смотрит на город чуть сверху и слева и видит, как он ощетинился мушкетами из окон, как горожане сваливают мешки с песком, как ходят солдаты, звеня оружием, как маленькая девочка плачет над телом женщины, а рядом с ней крутится собака, тощая, с оскалившейся мордой.
Алва видит обреченный город – ворота складов распахнуты, помещения пусты, даже бутылки «Крови», даже крошки зерна не сыскать там. Девочка завывает в такт ветру, хочется прижать ладони к ушам и проснуться но, кажется, это не сон. Или сон?
Рокэ видит себя – многим старше, чем он ощущает себя сейчас, с жесткой складкой у губ, на очень белом мориске с красными глазами. Мельком удивившись (вот ведь каприз судьбы, неужели среди этих лошадей тоже случаются альбиносы?), Алва замечает перевязь Проэмперадора на своих же плечах, и ему становится дурно.
Он-другой откидывает волосы со лба недрогнувшей рукой и тоже смотрит на город. И выражение своих же собственных, потемневших глаз пугает Алву так, как не пугала его смерть посреди заполненной трупами комнаты.
- Маршал, - кричит кто-то сзади, и к призрачному Рокэ посреди призрачного города подлетает какой-то человек.
- Да, Марсель?
- Дикон с вами?
Вместо ответа Алва-на-коне смещается в сторону, и только прибывший Марсель и Алва-стоящий-рядом видят юношу, высокого, светловолосого и светлоглазого, с перевязанной рукой и усталой улыбкой прощеного предателя.
- Окделл!
- Окделл?
- Окделл.
Восклицают одновременно все трое, но ими владеют разные мысли.
Марсель одновременно рад и не очень, Рокэ рядом с мальчишкой холоден и спокоен, Рокэ реальный ничего не понимает.
- Вы что-то хотели, Валме?
- Да, - оживает Марсель и достает из-за пазухи какие-то листы. – Это отчет о происходящем, как вы просили. И письма от Ноймаринена и фок Варзов.
- Благодарю вас. А теперь возвращайтесь на позицию.
- Мой маршал, - Валме изысканно кланяется и уходит, очень тихо бормоча: «Ричард-Ричард».
Они остаются втроем. Один Алва читает принесенный документ, второй смотрит на Ричарда и не может понять. Дик Окделл, незнакомый мальчик с глазами убийцы обречен, так же как и город. Он смотрит в никуда и, через секунды делает то, о чем не может и мечтать Рокэ – он закрывает ладонями уши.
- Нам не победить, - говорит он тихо и монотонно. – Скалы говорят, нам не победить. Скалы хотят разрушить все и построить заново. Скалы говорят, все слишком далеко зашло, уже не исправишь.
Рокэ обеспокоено склоняется к нему и не видит, что его призрачный двойник делает то же самое.
- Не верь, это мороки. Мы спасем эту чертову страну. После всего мы просто обязаны, правда? Эпинэ пишет, что положение наше не так плохо, как казалось бы…
- С тобой просто не разговаривает ветер, - грустно смеется Дикон и это «ты», кажется, удивляет всех.
А потом он тянется за неловким и голодным поцелуем, и Рокэ бежит оттуда, потому что он понимает что ему – ему-тому – чудовищно нужно чувствовать себя живым, а получается только так.
За спиной у Алвы огненный шар валится на город, и где-то на северо-восточной окраине загораются дома.
Ветер бьет по щекам, словно кто-то просит очнуться, Алва замедляет бег, останавливается и открывает глаза.
***
А бежать, оказывается, совсем некуда. Комната совсем небольшая и совершенно обычная, разве что окон нет, и жарко так, будто за дверьми, которые сделают честь иным крепостным воротам, вход в Закат. В тусклом свете фонаря виден угол стола, деревянная скамья, старое бюро. Алва совершенно не понимает, что он тут делает, но времени на раздумья у него не остается. Из темноты он слышит голос – свой голос, хриплый и изможденный, который поет о старике и море. Слова родного кэналлийского неожиданно режут по нервам и хочется заорать самому себе, чтобы он-другой заткнулся. Тоска ложится на плечи, и в горячем воздухе становится совершенно невыносимо. Но вместо того, чтобы что-то попытаться сделать, он как завороженный идет на голос.
В спальне ещё темнее, чем в прихожей.
В спальне двое, если не считать реального Алва. А если посчитать, то целых два Алва на одного человека с запавшими глазами и таким совестливым взглядом избитой собаки, что хочется пристрелить, чтобы не мучился.
Тот-другой сидит на постели. Его гитара без струн стоит у изголовья кровати. Он обрывает свою песню сам.
- Не смотрите на меня так, герцог Эпинэ, вы выбрали правильную сторону и выиграли, о врагах лучше не жалеть, даже если они достойны. Хлеба в столице достаточно?
- Достаточно, - выдавливает человек и отводит глаза. – Казнь назначена на послезавтра.
- Почти в годовщину, - усмехается призрачный Алва и изящным движением убирает волосы с глаз. Он ничего не боится. Он уже потерял всё, что имел. И больше нечего.
Алва-реальный хочет удрать отсюда ничуть не меньше, чем с песчаной дороги, которая вела в Олларию, где тот-другой целовал светловолосого и ясноглазого с улыбкой прощеного предателя. Но отсюда бежать некуда. Окон нет, а двери заперты. И он смотрит, не отрывая взгляда от себя, который ещё не он и, может, никогда не станет? Хоть бы не…
- В годовщину? – переспрашивает Эпинэ.
- Да. Скалы ему говорили… Скалы… - Алва смеется, лучики-морщинки собираются у глаз, а в смехе столько горечи. Куда там Винной улице со всеми её злоключениями. Что же он проиграл? Что-то важнее жизни? Эпинэ отшатывается от него как от прокаженного. Алва-реальный подается вперед.
- А я не поверил. Не поверил и казнил предателя.
Эпинэ поспешно подходит и щупает лоб.
- У вас лихорадка… - шепчет он.
Алва-реальный смеется зло и надсадно, но его никто не слышат. В том, что это не лихорадка, он почти уверен.
Алва-призрак отталкивает руку Эпинэ и усмехается.
- Золотая Анаксия конечно не такая золотая, как хотел бы её видеть господин в белых штанах, но, в целом, он мальчик сообразительный. Можете так ему и передать, герцог.
- Герцог Алва… может, ещё не поздно?
- Поздно.
В его глазах плещется пустота и скука.
Алва-реальный пятится назад. Слишком знакомо одиночество в этих постаревших, но таких своих глазах.
Он натыкается на стену и проваливается назад. Чернота принимает в долгожданные объятия.
***
Солнечный свет резал глаза даже сквозь сомкнутые веки. Рокэ пошевелился, ощущая смутную боль во всем теле, потом перевернулся, стараясь, инстинктивно отползти в тень.
Повсюду шуршал песок, словно огромные часы отсчитывали время до того, как что-то, неумолимо, произойдет.
Алва резко открыл глаза и сел, оглядываясь.
Вокруг была круглая комната, вырезанная в толще скалы, солнечные камеры и воздушные шахты были столь искусно созданы, что нельзя было вновь не восхититься мастерством раканских каменщиков, коридор, уходящий вверх, как и вчера, манил и в нем все еще горели зажженные Рокэ факелы.
А в противоположной от входа стороне в огромной бронзовой раме стояло разбитое зеркало, и осколки мелким крошевом валялись вокруг. Алва тяжело вздохнул.
«Ты не Леворукий и даже не одна из его кошек», - словно наяву услышал он веселый голос Вальдеса – «Нечего через зеркала ходить».
И правда, нечего. Сны после всякие снятся. Бессмысленные. Рокэ повернулся неловко, пытаясь встать, и тут же осколок зеркала безжалостно пропорол ему ладонь.
В некотором отупении Алва смотрел на собственную кровь, вытекающую из раны. А в голове, смутно-знакомый голос упрямо шептал в такт толчкам сердца: «Нет смысла. Что бы ты ни выбрал – в этом не будет смысла. Не будет. Смысла нет. Нет… Нет…»
Тряхнув головой и прогнав дурман, молодой человек жестко усмехнулся и полез в карман за платком – перевязать ладонь.
Свой сон он помнил смутно, лишь общими чертами-ощущениями, да и изрядно болела голова – он действительно всего лишь человек, он действительно всего лишь смертный и не может ходить сквозь вещи, как хотелось бы.
Ротгер, как всегда, оказался прав, даже не зная этого.
Алва вернулся к своему коню, оставляя проклятый и разрушенный город за спиной, город, оказавшийся обманом, величайшим фарсом в истории Талига.
«Везде обман», - вяло подумал Рокэ, отвязывая коня и снова его седлая. Тихо шептались камни, струился песок, ветер настойчиво подгонял маркиза в спину, и Рокэ уезжал без смутной тревоги или боли, которая была еще вчера вечером.
Он просто уезжал и совершенно точно не хотел бы сюда вернуться.
***
Развеяться бы.
«Против ветра бы сейчас в поле», - подумал Первый маршал Талига, заняв своё место по левую руку от кресла короля.
Люди только собирались. Некоторые предвкушали зрелище, другие выполняли обязанность, третьи ждали, когда можно покончить с формальностями и вернуться к своим непосредственным обязанностям. Рокэ Алва относил себя к тем, кто одновременно скучал и хотел вернуться. Правда, в отличие от фок Варзов, он хотел вернуться в свой особняк. Если уж в поле сегодня слишком жарко, а ветер как назло утих.
Солнце было настолько ярким, что от него не спасал даже навес. Беспощадно болели глаза. И если уж не скакать на Моро, позабыв обо всём на свете, то уж, по крайней мере, не терпеть скучнейшую церемонию. Рокэ прикрыл глаза ладонью и сам не заметил, как задремал.
День святого Фабиана был расписан от и до. Когда-то, тысячи, сотни, десять лет назад Росио маркиз Алвасете сам стоял на этой расчерченной черно-белыми квадратами площади и с трепетом ждал того, кто примет его в оруженосцы, посчитав достойным. Тогда лил дождь, и церемония вышла скомканной, но торжественности это почему-то не убавило.
Сейчас же всё текло медленно, словно люди были сонными мухами и двигались лениво, с клейким медом на лапках.
Придворные переговаривались, и этот ровный монотонный гул муравейника после бессонной ночи служил лучше сон-травы.
Ему снилась медная витая рамка и битое стекло. Он бежал изо всех сил, грудь жгло огнем и ему отчаянно не хватало воздуха. А перед ним в сумасшедшем калейдоскопе мелькали лица. И звон битого стекла заглушал и его дыхание, и их голоса. Этот звон, перерастающий в безумный хохот, потонувший в грохоте горного обвала…
Заныл шрам на ладони, Алва вздрогнул и открыл глаза. Барабан выбил дробь, призывая присутствующих к вниманию.
Рокэ опередил герольда на пару секунд.
- Ричард, герцог Окделл, - Эти светлые глаза святого предателя Алва не смог позабыть за десять лет. - Я, Рокэ, герцог Алва, Первый маршал Талига, принимаю вашу службу. |