В столичных парках на гальтарские скульптуры опадали последние осенние листья. Похожие на лоскуты золотой ткани, они липли к мокрому мрамору и бронзе, словно город заботливо стремился укрыть нагих найери и эвро. Дожди не прекращали лить уже неделю, Ракана зябла, и теперь в трактирах горячее пиво стало стремиться к ценам, положенным для кэналлийских белых вин.
Ричард вздохнул. Скульптуры, Слезы, осень... Кошкины Волны, вечно из-за них сырость и муть в мыслях и чувствах. Ну да ладно. Он не позволит говорить, что Повелитель Скал трус и мямля! Нужно только сделать последнее движение и...
Двери открылись резко и бесшумно, едва только Дикон в четвертый раз ударил молотком. Слуга, под стать хозяину лишенный какого-либо выражения лица, четко и коротко, как дриксенская механическая кукла, поклонился и пригласил герцога Окделла пройти. Небрежно скинув на руки лакею насквозь промокший плащ и шляпу, сняв перчатки и, наконец, чтобы в припадке праведного гнева не заколоть эту снулую рыбу безоружной, сняв также перевязь со шпагой, Дик неторопливо, но неуклонно поднялся наверх.
Валентин-Отто принял гостя, против всяких приличий, лежа на постели. Растрепанный и бледный, с чуть припухшими и потемневшими вследсвии жара, видимо, губами, с пустыми равнодушыми глазами, казавшимися на осунувшейся, да и без этого достаточно худой физиономии особенно огромными, он более обычного напомнил Дикону карпа. Сходство еще больше усилилось, когда герцог Окделл заметил, что дышать Спрут старается ртом. В сущности, Дик тоже очень быстро перестал дышать носом - воняло в комнате у Придда ужасно, хоть и как-то удивительно знакомо.
Что же, наверное, это облегчит Дикону задачу. Никто не станет чересчур растягивать ссору, будучи так сильно простуженным.
- Вижу, вы нездоровы, - бодро начал Ричард.
Придд чуть заметно поднял бровь, всей свой постной физиономией показывая полное пренебрежение к проявленной Окделлом наблюдательности.
- Я не отниму у вас много времени, - холодно бросил Повелитель Скал, сочтя такой ответ достаточным для вызова на новую дуэль и поражаясь собственной терпимости.
Придд поднес к носу кружевной платок и деликатно высморкался. Ричард, почувствовав внезапный и неоспоримо неуместный приступ сочувствия, стал смотреть в сторону, при этом все же не отводя взгляда от собеседника. В итоге он уставился на белую длинную шею Придда, как-то очень беззащитно выглядящую без жесткого воротника камзола и извечных шарфов. Точнее, шарф, конечно был, но был он совершенно размотан и всего лишь украшал собой худые плечи. В чем душа-то держится? - подумал Дикон, углядев в распахнутом вороте приддовой сорочки тонкие и словно бы выточенные искусным скульптором ключицы.
Герцог Придд негромко кашлянул, и герцог Окделл счел, что можно поднять взгляд.
Валентин-Отто явственно мучился от жара. Бледные обычно скулы его сейчас были окрашенны яркими даже в сумраке спальни пятнами румянца, глаза блестели, хотя взгляд их отавался все также холоден, только теперь стал вопросительным.
- Э-мммнн... - Повелитель Скал внезапно понял, что уже несколько минут разглядывает полуголого противника.
Мелькнула и пропала мысль о Катари, пропала, так как даже мысленно видеть их рядом не хотелось. Должно быть, королева оценила бы такую тонкость и изящество фигуры - а, может быть, и оценила? Нет уж, к кошкам, хватит!
Ревность и гнев придали Дику сил. Для верности он выпрямился, глядя на Спрута сверху вниз, расставил ноги, сжал кулаки, выпятил подбородок и...
- Сударь! Приношуваммоиизвиненияипрошупростить!
Глаза Придда сделались еще огромнее.
- Я был неправ, - заставил себя пояснить Дикон и подал Валентину выпавший из точеных пальцев носовой платок.
Придд вопросительно покашлял. Окделл стиснул зубы:
- Сударь, я абсолютно убежден, что ваш брат был во всех отношениях достойным человеком и в их отношениях с герцогом Алвой не было ничего предосудитетьного.
Уже ругая себя за нелепость фразы, он увидел, как Повелитель Волн медленно склонил голову набок, словно разглядывая редкостную птицу. Длинные волосы скользнули, еще больше открыв для обозрения плечо и то местечко, где оно переходило в уже замеченную герцогом Окделлом стройную шею. Окделл облизнулся и Валентин закашлялся сильней.
- Также, - твердо продолжил Дикон, - я готов свидетельствовать, что вы, несомненно, достойны внимания, оказываемого вам Ее Вел... эрэа Катариной Оллар, и абсолютно убежден в чистоте ваших собственных помыслов в отношении нее.
Спрут чуть поморщился и что-то произнес одними лишь губами. Ричард наклонился к болящему, но снова напоролся на холодное недоумение во взгляде. Ну ничего, герцог Окделл не станет отступать!
- Я беру назад все свои слова о том, что вы недостаточно лояльны дому Раканов, и о том, что вы слишком часто и хорошо отзываетесь о Рокэ Алве, и о том, что вы... короче, сударь, неужели вам еще недостаточно? Я приношу свои извинения за все мои обвинения, они были произнесены в минуту... как его... душевного смятения и по ошибке!
Валентин медленно поднял бледную руку и приложил ко лбу герцога Окделла.
- Дик, ды здодов? - произнес он с миной престность которой явно говорила о том, что Спрут изо всех сил удерхивает хохот.
- Здоров, - проворчал Окделл, опускаясь всем весом на постель и словно бы не замечая, как рука Придда треплет его волосы, - но ты болен. А я знаю, как это гадко - быть простуженным в собственный день рождения. И я понятия не имел, что тебе дарить, а потом счел, что извинения герцога Окделла, в конце концов, достаточно редкая вещь, чтобы служить подарком.
Придд тихонько хмыкнул:
- Вы восхищаете бедя вашей деповтод'ибой депосдедсд'вед'достью, гед'цог.
- Тем более, что я на самом деле виноват, - нашел в себе силы сказать немного разомлевший под горячими пальцами Дик, - Ты все делаешь правильно... и эти хризантемы, будь они неладны... И то, что мы должны собачиться... так лучше... только надоело врать, - пожаловался он, уже располагаясь на постели Валентина прямо в одежде и только пока предусмотрительно не скинув сапоги.
Спрут шмыгнул носом:
- Я также видоват. Дапдастд'о говод'ил, что ты сд'ишгом пд'ивазан г'Алве. Я де собдеваюсь, гедцог Огделл, что ваш бодсидьор научил вас только сдостд'о фегтовать, пить и дугад'ца как посдедний кэддадиец. Убежден, дичебу бодее депристойдобу од даучить вас пдосто де успед.
- То есть вы признаете, герцог Придд, что ревновали? - Дик поднял голову с теплого живота боляшего, который тот невольно предоставил Ричарду в качестве подушки, - ревновали как - как же вы говорили? - дикая надорская свинья?
Брови Спрута слегка сошлись.
- Я вас прощаю, - быстро сориентировался Окделл, - тем более, что вы не совсем правы. Эр Рокэ научил меня, к примеру, мухревать в карты. Это "депристойдо", мухлевать в карты, герцог?
- Абсодютдо депристойдо, - с каменным выражением лица подтвердил Придд, пока рука Ричарда осторожно забиралась к нему под одеяло, задирая край сорочки, - и изобдажать посдеднего бедзавца вас тоже эд учид?
- Именно он, - Дик, улыбаясь, прикоснулся поцелуем к горячей коже живота, - а еще пьяницу и идиота. - он поцеловал немного ниже, - Но ничему больше...
- Да самом деде...
- Валентин... молчи.
***
- А лазать под подолы?
- Где твой насморк?
- Ммм...
Валентин-Отто умеет улыбаться. Не вежливо, не холодно, а мягко и чуть лукаво. В то же время Ричард Окделл бывает снисходительным и мудрым. Но это тайна.
- Следует признать, ваше лечение действует лучше чем настойка...
Запах! - внезапно понимает Дик.
- Что, манионика?!
- Павсаний, как известно, рекомендует именно ее.
Ричард смеется:
- Я, кстати, нашел в библиотеке особняка для тебя настоящего Павсания. Принес, чтобы ты не скучал.
За книгой, впрочем, они тянуться не спешат.
Валентин-Отто легко проводит по повязке на плече герцога Окделла:
- Как рана?
- Ничего. А как ваша нога?
- Несколько хуже, сильно лихорадит...
Под бинтами у Валентина нет и следа раны. Простуда заработана ночами, когда беспечный граф Медуза выбирался для новых подвигов в дождливый мрак Раканы.
- Если один из нас вытащит Алву, то второму необходимо будет сохранять место рядом с Раканом.
- Без тебя?
- Ты сможешь.
Они прощаются, когда уже светает:
- Итак, поверить не могу, что вы мне приносили извинения, герцог Окделл.
- Я сделал это лишь из-за приказа Его Величества.
- В самом деле? Скажите откровенно, герцог, вы не находите вашу вассальскую любовь излишне... страстной?
- Знаете что, Придд, мои чувства - лишь мое дело! Если так желает король, то я готов признать, что Повелитель Волн всей душей предан Альдо Алатскому и...
- Повелитель Скал, я вынужден заметить, что меня так еще никто и никогда не оскорблял!
Шутливый поединок очень краток. Последний поцелуй, последний взгляд:
- Ты больше на меня не злишься?
- А мы разве на самом деле ссорились?
- Не знаю. Я совершенно точно ревновал.
- Вы льстите мне.
Последнее пожатие. Дик поправляет жесткую подушку:
- Я буду ждать новой дуэли, герцог Придд.
Окделл умеет флиртовать, а Придд краснеть. Дикон выходит в ненавистную Ракану и видит ясный, ласковый рассвет.
И все не так уж плохо...
Только - это тайна.
Сиквелл.
Ветер. Ветер так ярок и неукротим - завидуешь ему, мой брат? Завидуешь, конечно. Он трепет волосы, и тянет тебя к солнцу, холодному, северному, осеннему, а ты приподнимаешься на цыпочки, вдыхая запах другого солнца - южного, горячего. Шершавая ладонь южного ветра срывает стебя кожу, оставляя тебя нагим, незащищенным как младенец, скребет по нервам ароматами морисских ковров и кэнналийских вин, крови и пороха и честности иного, не твоего прозрачного истока...
Я знаю, брат. Я тоже люблю ветер.
Его пальцы касается меня, и я тянусь за ним, как тянется ребенок за новой сказкой. Он падает, проделав долгий путь, без сил - пытаясь сдвинуть тебя с места, он устал, так сильно, - и я несу его как утомившуюся птицу - назад, туда, где ему проще и теплее. На нашем Севере южному ветру места нет.
Север - наш дом и наша с тобой суть. Брат мой, что ты ревнуешь ко мне ветер? Я понимаю его лучше чем тебя, мы с ним похожи... может, потому я и отпускаю его так спокойно, возвращаясь уже один - к тебе.
Я возвращаюсь, ревнивый и скучающий, ласкаю тебя своими мягкими руками, стираю с кожи запах южных трав и северного снега, ощущаю вкус одиночества и неподвижности в слезах. Ветер понятен ли тебе? Поймет ли тебя ветер? Не знаю, брат, но Север все же наш, у нас с тобой гораздо больше общего, чем с ветром, и если мы с тобой внезапно перестанем упрямиться, то, может быть...
- Придд, спи, а? - голос у Окделла глухой и совершенно измотанный. - Ты смотришь так, что лучше бы орал. Чем я тебе опять не угодил?
Тяжелая ладонь Дика ласкает волосы Повелителя Волн, как нарочно, влажные и прохладные от утренних туманов.
- Вернешься к Алве? - Валентин устало закрывает глаза и прижимается к теплому боку. - Полагаю, тебе лучше отправиьься со мной, вступив в мой полк...
- После того как перед всеми лиловыми визжал, что ты предатель, - Окделл невероятно злится, абсолютно выложившись в ненавистной ему роли. - И это, кажется, была твоя идея.
Сегодня Валентин не может спорить. Предчувствия или уже скучает? Он сам себя не понимает, причем часто. Особенно рядом с надорцем.
- Ну и что же, - шепчет он так послушно, что и сам себе не верит, - Волны изменчивы.
И ластится под руку, детски тыкается носом куда-то к шее и под подбородок... Между прочим, Волны тоже бывают теплыми. Ты бы хотел согреться, ты ведь замерз в свей незыблимости, Рихард? Я это сделаю...
Окделл судорожно вздыхает, явно оттаивая, и сгребает, наконец, полковника в охапку.
- Ты вернешься. Или я выберусь отсюда, рано или поздно.
И обнимает, укрывает, защищает от всех предчувствий, ото всех ветров, южных и северных.
- Спи, Валентин. Тебе завтра в дорогу, - а в голосе медвежия тоска.
Ветер... Ветер гонит меня на север, бедный брат мой. Но я вернусь - подземная река, холодное течение, снег с неба. К тебе, верному, ждущему - всегда. |