Мирабелла Окделлская, без сомнения, лучшая в мире мать. Эгмонт Окделл - самый смелый и самый благородный среди дворян старой аристократии - о новой и говорить-то нечего!
Наверное.
Если начистоту - а лгать себе сродни тому, чтобы влюбиться в свое же отражение - приятно, нехлопотно и мерзко, как сказал об этом... да кто же? Соберано... видимо, Алваро. Судя по подчерку и стилю - да, Алваро.
Так вот, если не лгать себе - а лгать себе приучен Ричард Окделл не был - то необходимо отметить, что ни лиц, ни голосов родителей Ричард давно уже не помнил.
Хотя, в прошлом году во время мимолетного визита в столицу герцог Алва разрешил - точнее, нет, конечно, ничего он не разрешил бы, он ведь и права не имел, - но очень вовремя отправил своего навязанного подопечного развлечься к самой Капуйль-Гизайль. Слава Создателю, в четырнадцать даже самые взрослые мальчишки гораздо больше женщины нуждаются в родном отце... а Эгмонт был в столице.
Ту торопливую, горькую встречу Дик, как ни старался, не смог сохранить в памяти: до каждой морщинки на лице; до недостойной дрожи в своих руках; до слишком тесных объятий и бессмысленной и мелкой мысли – о том, что в детстве герцог Окделл своего сына так не обнимал. Она-то и запала в память.
Потом Дикон явился в особняк герцога Алва, не видя ничего вокруг себя, шатаясь, словно пьяный. Письма матери, полные ярости и боли, которых было столько за два года, ласки сиящего солнца Кэналлоа, ехидные записки соберано Алваро Алва на полях старинных книг, странные взгляды Людей Чести при дворе, и слова Оллара: "Талиг неразделим и Окделлы нужны ему не меньше, чем прочие. Надеюсь, что вы будете достойным сыном своего древнего рода, граф!" - король был такой важный, как попугай, живший во дворце соберано в Алвасете, и говорил так же - с неправильными интонациями, словно крестьянский сын, читавший Дидериха... А, впрочем, был один рыбак - там, в Кэналлоа, и он такое иногда читал...
Так много этого для одного мальчишки, пусть даже этот мальчик и граф Горик. И хуже всего то отцовское: "Прости!".
Ричард, прижавшись к двери кабинета соберано, слушал смешливые любовные напевы, рвущие душу песни, понимая не все, но многое - он уже знал, неплохо, язык своих тюремщиков, Алва... Потом дверь распахнулась. В кабинете нашелся кроме Рокэ его гость - Джастин, приветливый и легкий, будующий герцог и Повелитель Волн, Человек Чести, считающий потомка герцога Рамиро - после тех писем молодой жене Ричард не мог считать Октавию за шлюху, а Рамиро называть, даже про себя, предателем, - считающий потомка герцога Рамиро своим другом.
Рокэ насмешничал, а Придд завел мальчишку в кабинет Алвы, усадил у очага, сунул ему чей-то бокал, - только не мой! - смеялся Алва, - и заставил Дика обнять хрусталь обеими ладонями. "Когда вернусь из Торки, позову вас в поместье Васспард - обещал он, - познакомлю вас с младшим братом, Валентином. Вы похожи, он тоже гордый и ранимый юноша, и только лучше может это скрывать"... В тот вечер Ричард долго молча слушал рассказы о своем ровеснике из Придды, и, засыпая, утомленный трудным днем, еще почувствовал как кто-то - да кому он хотел бы врать, это был Рокэ, - Рокэ поднял Горика на руки, отнес его в постель, а позже снилась никогда не виданная Торка.
***
Юноша закрывает томик Дидериха с крамольными и удивительно смешными пометками Алваро, зажимая между его страниц письмо от Мирабеллы. О сестрах матушка не пишет, об отце не пишет ничего хорошего: еще бы, эр Эгмонт раскаялся в однажды совершенном и восстанавливает честь семьи, воюя в той самой Торке. Дикон жадно ловит любые новости, - вскоре приедет Алва, он может что-то рассказать, - а Мирабелла не полагает за возможное простить тех, кто забрал ее старших детей и разорил ее очаг. Ее упреки и наставления покрыли целых восемь листов грубой бумаги, от пестрящих цитат из Эсператии - в насмешку или же нет, Рокэ отправил Дика к эсператисту в первые же дни его плена в языческо-олларианской Алвасете, и Дик теперь знает писание до слова - от них сжимает грудь, хотя болезнь и отступила в мягком климате приморья.
Айрис пишет проще и меньше, в Сэ у нее мало времени на длинные письма брату. Перед Лаик он, если разрешат, заедет к ней...
На дворе вечер и в вечерний тишине стук копыт Моро звучит громом. Дик взлетает с излюбленной скамьи в библиотеке, изо всех сил не думая о том, почему рад приезду соберано. Пусть лгать себе нельзя, но хоть не думать-то Ричард имеет право, герцог Алва?
Портрет Алваро на стене библиотеки устало усмехается ему.
Как вышло, что к приезду соберано в гостинной был только отданный на поруки верной фамилии сын Эгмонта-мятежника? Возможно, дело в том, что Рокэ, влетевший в зал, был страшен, а домочадцы чувствовали настрой хозяина.
- Добрый вечер, герцог! - бросает Алва замершему Ричарду и тот испуганно делает шаг назад, - Налейте вина как младший, слуг все равно нет. Не подавитесь праведным негодованием, смотрите... А после этого извольте убираться! Завтра поговорим.
Ричард слегка кивает - следует поклониться, но уж Окделл не прислуга, кланяться после этаких приветствий, - проходит, наливая эру Рокэ - так и не отучился за четыре года, - его любимую "Дурную Кровь". Если остаться, плюнув на резкое распоряжение, эр может разговориться - иногда он откровенен в таком вот настроении. Жесток, насмешлив, но способен сказать правду. Вряд ли о том, что у него случилось, но хоть о чем-то, Дик устал без новостей.
Он наливает и себе, и эру. Причем в свой собственный бокал неуловимым, как ему кажется, жестом роняет несколько бурых крупинок - слабый яд, к которым в Доме Ветра приучают детей с четырнадцати лет. Рокэ способен определить любой на вкус и запах, а Ричард вынужден учиться. Почему-то его воспитывают так же, как воспитывали Рокэ и его братьев. Ладно, ну не также - больше искусства, меньше шпаги - юный Горик и без того выкладывается каждое утро, ведь избалованный талантливыми Алва мэтр Гомес терпеть не может неуклюжести надорца.
- Решили все же следовать правилам дома, в котором обитаете, да, юноша? Очень любезно с вашей стороны. - Алва пригубливает свой бокал и отставляет его на подлокотник, - только в отравители я подаваться вам не советовал бы. Милая наивность, с которой вы скрывали яд от взгляда, может вызвать лишь искреннюю жалость. А от жалости, заметьте, еще никто не умирал.
- Кроме того, кто, собственно, был жалок, - Дик глотает гадкое вино.
Букет испорчен безнадежно, впрочем, Дикон и без того не выпьет много - слишком быстро пьянеет, и при этом не похоже, что с возрастом что-то изменится.
- Подумать только, от кого я это слышу... Что-то такое говорил отец. Пожалуй, не настолько вычурно, - эр Рокэ закрыл глаза. - Откуда к вам попала эта фраза? Вы слишком молоды придумывать их сами.
- У вас прекрасное собрание творений поэта Дидериха.
- Надо же, кому-то они пригодились.
- Между прочим, соберано Алваро счел их стоящими своего внимания.
- Вы учитесь кусаться. Вам это пригодится, когда попадете в Олларию... А впрочем, вас там все равно съедят.
- Эр Рокэ, что-нибудь случилось? Новая война? Что-нибудь с королем?
- Что ему будет... Создатель сохранит его, а если не он, так я. Что снова за "эр Рокэ"? Юноша, поначалу вы были забавны, но уж теперь-то вы не столь наивны, чтобы считать, будто мне льстит ваш титул.
- В Надоре называют так людей, которых уважают, и которые принадлежат к дворянскому сословию. Вы можете быть мне тюремщиком, врагом, но я вас уважаю.
- Надо же, какая честь, герцог! Вы полагаете, пределом моих мечтаний было заслужить признание щенка Великой Талигойи?
Да что с ним? Он не шутит - это странно. В сравнении с обычным поведением Алва сегодня удушающе серьезен.
- Желаете, чтобы я звал вас "соберано"? Я ведь не кэналлиец.
- Что ж, не плохо, что вы об этом помните. Иначе мне было бы мерзко держать вас в этом доме. Хоть что-то.
Его жестокость перестала задевать как раз перед той встречей с Эгмонтом. А может, немного раньше...
Ричард осторожно садится возле кресла Алвы на ковер - как младшему, ему позволено сидеть там.
- Но все же, монсеньор, что-то случилось?
- Ничего такого, что не было всем привычно и прилично... пристойно, если можно так сказать. А впрочем, я вас понимаю, вам здесь скучно, а вскоре вы проследуете в Лаик. Сидите, Ричард, осчастливлю, так и быть, вас новостями. Ваша близкая подруга, прелестнейшая Марианна потеряла свою перчатку, а нашел ее небезызвестный вам по рассказам Киллеан. Было забавно, когда он попытался возвратить ее прекрасной баронессе и наткнулся на молодого Валме - редкого повесу...
Рокэ приканчивает свой бокал и вынимает из руки Ричарда его, отравленный и полный.
- Если допить вино другого человека, можно узнать, о чем он думает, не так ли? С вами подобных хитростей не нужно - у вас все видно по лицу. А что до новостей... Ее Величество то ли беременна еще одним царственным чадом, то ли просто печалится о судьбах Талигойи, но в любом случае, она бледна, грустна; это весьма тревожит Фердинанда...
Ричард не помнит королевы Катарины. Мельком запомнил, что она всегда бледна, и видимо, всегда грустна.
- Возможно, она печалится о неком юноше, которого я погубил... при чем здесь, правда, я, стараются особо не болтать, тем более что граф Васспард погиб в своем родном именье, на охоте...
- Джастин? Погиб...
Ричард не знает, что сказать. Джастин, привязанный к младшему брату, мертв...
- Да вам какое дело? Вы встречались с ним пару раз и вы ни кошки не были друзьями.
Теперь понятно, почему Ворон так злится. Алве ужасно плохо, значит, он сейчас напьется, потом будет играть и петь, а после надо дуэль какую-то или войну... Ричард услышал этот рецепт для соберано от одной из служаночек, и видит теперь, как все это было верно. Рокэ упорно напивается, гитара где-то рядом, и, да - еще ему невероятно плохо. У него умер друг. Друг - Придд. Верный Джастин.
- Он... он был ко мне добр.
- Что с того, - Рокэ осушил залпом бокал Дика, поморщился, - пропорция дурная... смешивать яды тоже не умеете... К вам многие были добры.
- И что с того? - невольно огрызнулся Ричард Окделл, уставший от того, что даже мать считает его продавшимся Алве, - Вам приказал король, графиня Савиньяк взяла сестру по просьбе королевы. Отец раздавлен, - почему-то вдруг горло сжали рыдания, как будто за одно с Приддом умер и он сам, - Надор выплачивает дикие налоги, нищает и при том сидит в долгах... Все добро Окделлам сделано было из рассчета, вы не убили моего отца, чтобы я мог переметнуться на сторону Олларов - здесь не было добра! А Придду... ничего не было нужно. Я просто был похож на его брата.
- Да, вы похожи с ним... как Скалы и Вода.
- Вы его видели?
- Да, мельком... Вам представится возможность разглядеть его поближе, в Лаик вы будете учиться вместе.
- И Арно...
- Да, в том числе и с Арно Сэ. Терпите, герцог, скоро моим злостным благодеяниям, которых вы, слава всем кошкам Леворукого, не цените, придет конец.
Ричард вяло кивает. Яд, что ли, так странно действует - плывет перед глазами.
- Граф. Я ведь граф, эр Рокэ. Я всего лишь граф...
Холодная и сильная рука сжимает левое плечо:
- Не плачьте, герцог. При мне - не смейте плакать об отце. Почтите память павшего во славу Талига... или Талигойи. Не смей плакать.
Ричард не плачет, но и не уходит. Они молчат и пьют до самого утра.
***
Ричард, герцог Окделл и Повелитель Скал, стоит, не нужный никому. Второй в выпуске Лаик, он вскидывает подбородок, точно зная, что его имени не назовет никто.
Его бы взяли Люди Чести, не вспыли он при эре Августе - а, впрочем, кансильер, если угодно, может убираться хоть к кошкам Леворукого, а Дикон не заговорщик - хватит и с отца! Не говорить друг с другом в Лаик? Ричард в первый день там подошел к Придду - мнущийся, неловкий, и выразил сочувствие утрате, ведь Валентин был вылитым Джастином.
Его бы взяли Савиньяки, только Алва сказал, мол, Ричард - Окделл до корней волос. И до такой же степени пропитан старой Честью, после чего верные Олларам забыли про него.
А может, дело было и не в кансильере, да и не в Первом Маршале, ведь Дорак велел не оставлять в столице сына Эгмонта Окделла - хотя, разве отец не доказал преданности своей стране - как бы она не называлась, - сгинув в холодной Торке?!
Ричард Окделл со всей надменностью вскидывает упрямый подбородок и смотрит на всех тех, кому нет дела до него, сына великой Талигойи, и пасынка великолепного Талига, и - нет, Дикон не ищет возле короля того, кто...
"Ни за что не плачь при мне".
У Дика его Честь, как он сказал об этом Рокэ Алве - его только, а эти Люди Чести пусть живут как им угодно. Повелитель Скал не отступает от заветов Чести, не бросает своих, и все равно, поддержат ли его, он будет верен тем, кто...
- Ричард, герцог Окделл,
Он вскидывает голову к тому, кто...
- ...Я, Рокэ, герцог Алва, первый маршал...
И он идет.
К тому, кого он выбрал веленьем Чести, и к тому, кто не бросает своих, к тому, кто верен стране, как бы она не называлась.
К тому, кто просто иногда бывает добрым.
И шутит:
- Что прикажете, эр Рокэ?
И соберано усмехается в ответ. |