Название: Письма Лионелю
Автор: Крейди
Жанр: романс, эпистолярный жанр
Пейринг: Лионель/Анри Дорак
Рейтинг: PG-13
Фэндом: "Отблески Этерны"
Примечание: написано по мотивам "Розы ветров".
Предупреждение: слэш
Дисклеймер: персонажи и вселенная принадлежат В.Камше

1. Письмо в Олларию

Твой брат говорит, что в столице по-прежнему холодно и сыро.
И что ты снова простужен, но держишься на ногах, выполняя свои обязанности на службе и раздраженно отвечая, что не все ли равно - пить горячее вино с пряностями в сыром, продуваемом всеми столичными сквозняками дворце или дома - где так же сыро, холодно и неуютно...

Ты лукавишь, мой дорогой, и в то же время говоришь правду. В твоем доме всегда тепло, в спальне на полу расстелены медвежьи и волчьи шкуры - охотничьи трофеи твоего отца; огонь в огромном камине весело хрустит душистыми яблоневыми поленьями. На кровати - стеганые атласные одеяла, набитые легким пухом северных птиц с побережья Каданы. Но тебе холодно, потому что ты один - что огорчает меня и в то же время безмерно радует.
Я это знаю, я чувствую твой озноб всей кожей, и, накинув на плечи мундир, мерзну в теплой южной ночи. Мне тоже плохо без тебя - ты мое тепло, мой свет, моя пища и мое вино, которым пьян с первого глотка и которого никогда не будет слишком много. Воспоминания о тебе горчат, подобно уксусу в этом вине, - и горечи тем больше, чем дольше я тебя не вижу.
Но чем длинней разлука - тем желанней и ярче будет встреча, когда перехватит дыхание и жарко вспыхнет тело - от кожи до костей, и глаза не сразу утолят свой голод - до боли, до слез в уголках всматриваясь в тебя.
Так хотелось бы послать тебе немного южного солнца, запаха набухших почек, радостных трелей прилетевших с Померанцевого моря птиц...
Ты нужен мне. Помни об этом - и станет тепло.

Твой Анри.

2. Второе письмо в Олларию, или Тайный порок

Красное вино - кровь земли, смех и плач черной гитары, алые кружева осеннего плюща, тепло нагретых солнцем камней, перестук кастаньет - словно нервный разговор, темнеющая закатная дорожка на волнах Померанцевого моря...

Белое - роса Рассветных садов, привычная и оттого еле слышная мелодия воды, падающей в мраморную чашу фонтана за окном, радужные блики на алатском хрустале, светлое золото несжатых полей.
Выпитое в меру, оно совсем не пьянит, напротив - придает ясность уму, расчетливую выверенность - жестам, походке, голосу...

Меня совсем не удивляет, что ты предпочитаешь второе.

Эмиль часто посмеивается над тем, что я не люблю кэналлийское - из упрямства, из принципа, из ревности... Может, он и прав. Но я не любил его еще до встречи с тобой, хотя уже во время отлучек из Лаик попробовал и Кровь, и Слезу, и сладкое франимское, и терпкое кагетское, и густо-пурпурное, почти фиолетовое йернское, и прозрачное розовое из Эпинэ, с привкусом летних роз, щедро отдающих аромат виноградникам.
Но и после... все же ревность тут не при чем - просто всегда как-то стеснялся сказать тебе, что всем дорогим, вызывающим споры знатоков и раздувающим тщеславие кабатчиков винам Золотых Земель предпочту вишневую наливку из Дорака.
Твой А.

3. Письмо из Фельпа третье, весеннее

Раньше я любил весну. Больше солнца, больше тепла, больше надежд - на то, что все ненужное, неприятное, лишенее уйдет, уплывет вместе с тающим снегом и никогда не вернется. А здесь, на берегу Померанцевого моря, весна невыразимо прекрасна - но мучительна, как приторный яд, который проникает внутрь с каждым глотком южного ветра.

Концерты цикад вечерами все громче, но я не виню в своей бессоннице ни их, ни смешки, вздохи и песни наших доблестных кавалеристов и фельпских дам, ни одуряющий запах маленьких белых цветов, - кажется, они слабо светятся, выглядывая из ящика под распахнутым окном. Мое окно выходит на север.

В прошлом письме ты хвалил мой стиль, иронично замечая, что где-то через Круг будешь известен среди съентификов как "адресат писем великого Анри Дорака". Увы, это случится едва ли - что за стилист, который ничем не может заменить измочаленное "не нахожу себе места".
Никогда еще разлука не была такой нестерпимой. Из-за того, что не только будущее - и настоящее непонятно и неизвестно, и между нами не просто хорны пути, и даже не просто война; нынешний Излом похож на тяжелый переплет старинной хроники, в которой осталось дописать несколько страниц. Что будет, когда этот том захлопнется? О чем будут первые главы новой книги? Да-да, я рассуждаю, как литератор-пустомеля, уж перед тобой можно не скрываться под маской в меру тупого штабного теньента.

Верю, что у тебя все хорошо - насколько оно может быть хорошо в это время, острое и хрупкое, как грани черного лавового стекла. И знаю, что и тебе душно на холодном, неохотно сдающемся весеннему наступлению севере.
До встречи. Твой Анри.

4. Письмо четвертое – из Фельпа на границу с Каданой, неотправленное.

Я говорю с тобой каждый вечер. Рассказываю о том, каким был прошедший день, о книге, которую задумал, о том, что твой брат снова был задумчив и пропустил мой укол – дело
явно не в осаждающих его дамах, девицах и вдовицах, а в бумагах, привезенных полуживым от усталости курьером из Придды, от регента. С Арно все в порядке – наверно, и ты это знаешь.

И пытаюсь представить - что ты отвечаешь, как откидываешь голову на спинку кресла, как  твои ногти совершенно по-кошачьи царапают мягкий подлокотник, и ты неожиданно резко вскакиваешь и шепчешь: «Молчи…. Дела подождут…»

Когда я просыпаюсь ночью, то вспоминаю. Нет, не тебя – нас, наши не столь уж частые и совсем недолгие, мгновенно пролетавшие часы и дни вместе.
Помнишь, как ты приезжал ко мне - в Тарнику, в Варасту, в Дорак?

…Окно закрыто, и в спальне оглушительно тихо – никаких посторонних звуков, кроме твоего дыхания. Порой ты начинаешь  тихо-тихо сопеть, потом вдруг поворачиваешься ко мне, и, не просыпаясь, как-то очень уютно обнимаешь – сразу  и ногами, и левой рукой.
В этом нет пронизывающего, прожигающего насквозь желания – но есть что-то более… важное? крепкое? Оно сплетает, сплавляет нас прочно и глубоко. Самые подходящие слова тут – тепло и доверие, но и они не передают всего.
На твоем правом плече я засну немного позже, а пока слегка, чтобы ты не проснулся, трусь о него щекой, носом, быстро-быстро целую. Ты спишь. Но я уверен – и во сне чувствуешь, едва заметно улыбаешься уголками рта и чуть слышно радостно вздыхаешь –  неуклюже звучит, но это именно так. А я не сплю. Это наше время, и я пью его по капле, стараясь не упустить ничего, взять и запомнить каждый шорох, каждое прикосновение.
Глаза привыкают к темноте – и она оказывается многоцветной, сотканной из оттенков и  полутонов ослепительного черного, мягкого дымчато-серого и призрачного жемчужного. Стараюсь увидеть и запомнить все, и оно вливается, впечатывается в память отдельными картинками. Угольно-черные столбики кровати, облаком дыма - скомканные одеяла в ногах; твои волосы, пахнущие растертой в пальцах травой… Знаешь, темнота окрашивает золото не в серебро, как можно подумать – в начищенную яркую сталь. И все отчетливей различима тень от темных ресниц на щеке, и приоткрытые губы – словно ты собираешься что-то сказать.
Ты только мой этой ночью, а я – только твой. Мы не принадлежим сейчас стране и королю, которым принесли присягу, родным и друзьям, да и Создатель с Леворуким тоже подождут нас до утра.

Нас… Мы и сейчас вместе, правда?

Твой Анри.