Название: Шадди с секретом
Автор: Крейди
Жанр: romance
Пейринг: Лионель Савиньяк/Анри Дарзье
Рейтинг: PG-13
Фэндом: "Отблески Этерны"
Примечание: немного постмодернизма с элементами литературной игры. По мотивам «И с чистого листа» Смолки и «Розы ветров» Лалайт и Эндис
Предупреждение: слэш
Дисклеймер: персонажи и вселенная принадлежат В.Камше

1. Предвещает погоню

Дороги еще не просохли, и мелкий противный дождь третий день злорадно шуршал за окном, но Эмиль приехал, как обещал – в начале Весенних Волн. Он не стал заходить домой, а как был – в дорожном плаще и промокшей шляпе – влетел во дворец.
- Ты что, в одиночку по воздуху летел? – осведомился капитан личной королевской охраны, - где твой эскорт, вояка?
- Ну, почти летел. А за эскорт я спокоен – Анри всех разместит, и доложит еще раньше, чем мы бутылку разопьем – теньенту Дарзье не терпится получить увольнительную и отправиться по своим делам.
Лионель мрачно крутил в руке полупустой бокал с «Девичьей слезой»
Он тебя не съест, – невесело усмехнулся Эмиль, - отрапортует, и я его сразу отпущу.
Анри действительно появился довольно быстро – тоже еще не переодевшись; правда, плащ и шляпу он оставил в приемной, и новенькая теньентская форма выглядела неплохо даже с дороги.
Уже два года прошло. Целых два года, в двадцать лет это немалый срок. И все же граф Савиньяк чуть не пролил вино на ковер. От милого влюбленного мальчика с сияющими глазами и пухлыми, чуть приоткрытыми губами – то ли сказать что-то хочет, то ли поцеловать – почти ничего не осталось. Глаза и даже волосы казались темнее, а лицо Анри, еще не тронутое летним загаром, стало бледнее и старше. И красивее… если б его не портила легкая полуулыбка, обращенная к Лионелю. Так - вежливо и равнодушно - улыбаются влиятельным, нужным, но не слишком приятным людям. «Мы играем на одной стороне, ты брат моего друга, но это не значит, что мне хочется с тобой говорить».

- Граф Савиньяк.

- Виконт Дарзье, рад видеть. Вы в отпуске, как я слышал?

- Да, как только граф Лэкдеми мне его предоставит. Сегодня-завтра улажу дела в столице, и поеду домой, в Дорак.

- Предоставлю, как только согреешься и выпьешь с нами. Садись – для твоих дел сейчас еще рановато, - подмигнул теньенту Эмиль.

***

Рапорт корнета Дарзье о переводе из Олларии в Южную армию Лионель обнаружил среди скопившихся бумаг и зачем-то унес из кабинета домой – где было до жути пусто и противно. Впрочем, как и на душе.

Он в тот вечер плохо соображал, а полдюжины бутылок «Слезы» не прибавили рассудку ясности.
А наутро ворвался Эмиль – словно почувствовал, хотя почему «словно»? Развернул лежавший рядом с пустой бутылкой рапорт, услышал от брата обо всем… в том числе и о встрече с Вороном – радостной и горькой сразу и что-то закрывшей в их жизни. Обругав близнеца, а заодно и Рокэ, граф Лэкдеми быстро остыл.
- Анри повезло, что он был с тобой так недолго. Присмотрю за ним, – а там видно будет. Если бы не безоговорочная и неоспоримая уверенность в том, что брат предпочитает женщин, Лионель еще больше года назад заподозрил бы, что они любовники – в каждом письме от Эмиля две-три строчки были об Анри Дораке. О том, что он прекрасно образован, умен, с ним никогда не скучно. Виконт Дарзье ни с кем не ссорился – потому что умел достойно обходить острые углы, и даже мирил пару раз юных корнетов и теньентов, когда дело доходило до дуэлей.
Эмиль и Анри были просто друзьями, но Лионелю все равно стало как-то по-детски обидно. И иногда казалось, что если бы он был более решительным и настойчивым, то сумел бы удержать… Хотя нет. Пределы есть у всего, даже у любви.

А месяц назад Эмиль написал, что Анри уже не раз за эти годы побывал и в Олларии, и в самом дворце. И даже привозил письма для Лионеля. «Я велел ему передавать их дежурному офицеру в твоей приемной, вообще-то у него в городе свои дела». Брат не раз и не два прозрачно намекал, что у Анри кто-то есть – но после этого письма Лионель снова, как часто было в первые полгода после их расставания, увидел его во сне – прежнего. Веселого, счастливого и наивного, отдававшегося ему целиком … И это было так тепло и радостно, что он проснулся среди ночи на липких простынях, шепча его имя.

***

Говорили Эмиль и Анри – о размещении маленького отряда в казарме, о том, что завтра, перед отъездом новоиспеченного теньента в Дорак, неплохо бы посидеть в тихом и дорогом заведении, о каких-то знакомых дамах эров кавалеристов, о модном романе «Осколки иллюзий» сочинителя Куланжа… Лионель молча потягивал вино и смотрел – искоса, урывками, мечтая о том, чтобы Эмиль вышел хоть ненадолго.
Но, в конце концов, ушел Анри, а Эмиль потянулся в кресле, и не собираясь покидать кабинет.

- Знаешь, Нель, я мог бы тебя заменить тут… на некоторое время.
Лионель непонимающе уставился на брата.

- Ох, старший, не понимаю – ты действительно настолько тупой или это тонкая политическая интрига? – так же лениво-расслаблено продолжил Эмиль, и добавил совсем другим тоном:

- Ну, чего ты сидишь, он еще не ушел далеко!

- Но он же…

- Я сказал – иди! – Эмиль говорил совершенно серьезно.

Лионеля охватило какое-то безрассудное настроение – он еле удерживался, чтобы не расхохотаться в голос, пока шел по коридорам дворца, потихоньку выясняя, куда направился теньент Дарзье. Он не знал, что скажет ему, когда догонит, но очень хотел догнать и – попросить прощения? Заговорить - о чем угодно? Просто пойти рядом? Анри Дорака не видели в конюшне, зато охрана у ворот доложила, что он пешком направился налево, в направлении Новых кварталов, - они все еще так назывались, хотя были построены еще при Карле Втором. Там жили сьентифики, художники, поэты и музыканты. Он увидел Анри и почти догнал его у невысокой желтоватой арки, но когда подбежал к ней, то услышал, как хлопнула дверь во внутреннем дворике.
Длинный двухэтажный дом казался смутно знакомым и не наводил на мысли о любовном свидании с мужчиной и, тем более, с дамой.
Высокие маленькие окна, из которых несся металлический лязг - его старались перекричать спорившие рабочие; мокнущие в лужах листы с размазанными буквами; телега, нагруженная кипами бумаги… ну конечно, типография Безье, самая крупная в Олларии.
Лионель устроился в арке – во дворе пока никого не было, а с улицы его трудно было заметить. Вскоре, не успел он прочесть и половины слишком жирно напечатанной, а потому забракованной страницы, повествующей об очередных безуспешных поисках Золотого берега, Анри вышел из узкой железной дверцы, почти незаметной в углу дворика.
Лицо его было почти… да нет, совершенно счастливым, и Лионель сжал кулаки, отступив в тень. Но Дорак его вряд ли заметил бы, - он шел, бережно прижимая к груди сверток… Книги, две или даже три. Почему он не купил их в лавке? Может, для него специально оставлены экземпляры чего-то редкого, уже распроданного?

Лионель решил зайти в типографию, а потом уж найти Анри, догадываясь, что Эмиль в курсе происходящего - и наверняка знает, не только куда теньент Дарзье направился из дворца, но и где он проведет вечер.

Мэтр Безье оказался невысоким сухощавым человеком средних лет с неожиданно роскошными темно-каштановыми кудрями до плеч, не вязавшимися с его скромным темным платьем, тихим, монотонным голосом и совершенно заурядной внешностью. Возможно, он был поэтом или романистом, а не только книгоиздателем – Лионель почти не следил за новинками литературы, о которых щебетали дамы в столичных салонах.

- Чем обязан счастью видеть у себя графа Савиньяка? - чуть иронично осведомился мэтр, когда Лионель представился. Скрывать свое имя не хотелось - Безье вполне мог знать его в лицо. Да и мундир… даже за Эмиля сойти не удалось бы.

- Теньент, который заходил к вам только что – какие книги он нес?
Безье усмехнулся.

- Что ж, если это послужит делу безопасности Его Величества… Два сочинения Астольфа Куланжа. Первая его книга, «Осколки иллюзий», которую мы напечатали вторым тиражом, и новая – «Храм Пятой Луны, или Записки Блэза Вильнёва о Багряных Землях». Юный теньент - друг и доверенное лицо автора, и взял по два экземпляра каждой книги по его просьбе.

- Мэтр, не могли бы вы продать мне обе книги?

- Конечно, мог бы, но не хочу. Не откажитесь принять в подарок.

После недолгих препирательств он все же заплатил за два тома средних размеров, и, спрятав сверток под плащом, поспешил на службу. Эмиль тотчас же ушел, на ходу бросив: «встретимся дома», но покидать дворец было еще рано – и он открыл «Осколки иллюзий».

***

Амели уже не чувствовала себя игрушкой, которую сломали и выбросили, хотя она оставалась еще новой, яркой, сверкавшей всеми восемью красками радуги. Ей было все равно – жить или умереть, спать или бодрствовать, гулять в саду с сестрами святой обители или сидеть в чистой маленькой гостевой келье, глядя в молитвенник и не разбирая строк.
В монастырь она пришла не молиться. Раньше девушка не решалась обратиться к Создателю по причине воспоминаний, застилавших душу подобно едкому удушливому дыму, а теперь - из-за безразличия и опустошенности. Она просто не могла оставаться в городе, где снова могла встретить барона Кловиса, где о нем непременно будут шептаться на рынке, в модных лавках и гостиных. Амели мечтала оказаться в мире, в котором ничего из того, что случилось с ней за прошедший месяц – не было никогда. А порой все еще хотелось, чтобы никогда не было или сейчас не стало ее самой.
Она похудела и подурнела, волосы и кожа стали тусклыми, глаза не замечали ничего вокруг… Пока однажды не очнулась от шлепка по щеке и резкой, обжигающей боли.
Сестра Эвлалия была ее дальней родственницей, двоюродной племянницей отца. И вдовой, потерявшей мужа и маленького сына - они утонули пять лет назад, во время разлива Данара. Она и раньше пыталась образумить кузину, но ничего не выходило.

- Видишь меня? А теперь послушай. Ты можешь обвинять в своих несчастьях весь мир, Создателя, Леворукого, того мужчину, о котором думаешь постоянно – но виновата только ты. Не в том, что случилось с тобой прошедшим летом. В том, что не хочешь превратить свою слабость в силу – а это так просто!

- Просто?.. – почти беззвучно спросила удивленная Амели.

- Конечно. Теперь ты взрослая женщина, а не ребенок – это тяжело дается, но имеет свои преимущества. Ты уже никому не бросишься на шею в порыве страсти – но научишься использовать чувства других, надеяться на лучшее и готовиться к худшему. Доверять, но проверять, судить о людях не только по первому взгляду, но и по словам, поступкам, по тому, что о них говорят…

Почитав еще немного невеселую историю отношений девушки из небогатой семьи ординаров с легкомысленным красавчиком бароном, Лионель захлопнул книгу, чтобы налить бокал и, выпив, потянуться за второй.

***

«Только придя к древним, занесенным песком ступеням, они поняли странные слова умершего на руках Блэза караванщика: «Оракул Пятой Луны – это ты. И это каждый, встретивший подле Храма ночь Пятой Луны» Все оказалось предельно просто – тот, кто преодолел долгий путь к древнему заброшенному Храму через пустыню и дождался полнолуния, будет вынужден сесть на песок и найти путь к самому себе, а найдя – выбраться из пустыни туда, куда нужно именно ему…
Пятую луну иногда называли радужной. Семь цветов сливались в ней в восьмой - не просто белый – перламутровый, опалесцирующий, превращавший храм, бесконечные волны бархан и небо с потускневшими звездами в вышитый яркими шелками занавес, за которым должен был открыться новый мир – манящий и пугающий, он притягивал, звал… Юсуф знал, что этот мир существует, но пока не видел дороги к нему. А в этом мире настоящим остался только Блэз, тоже оторвавший взгляд от горевшего холодным пламенем светила. И пусть у одного в прошлом был отцовский замок, родство с самыми знатными домами королевства и сбежавшая с моряком-северянином невеста, а у другого – черная палатка, десяток овец, пара верблюдов и кровь родичей, уходящая в рыжий песок, много крови…
Но все, что привязывало их к прошлому – и обида, и ощущение ненужности, и жажда мести – все ушло, вытекло, как вода из распоротого бурдюка.

- Юсуф, куда мы теперь пойдем?

- К морю. К другим землям и другим небесам.

Тонкая струйка воды просочилась сквозь песок, смочив ждавшие своего часа семена. Два маленьких зеленых ростка пробились на рассвете.
Ночь сжала пески в своих холодных объятиях, подобно тому, как ворон сжимает когтями добычу, и две фигуры в белых бурнусах отправились от Храма Пятой Луны к далекому морю. Выжить им будет не легче, чем зеленым росткам – и так же неизвестно, станут ли они колючими кустами, шарами перекати-поля или хрупкими цветками-однодневками».

От книги его оторвало только издевательски-вежливое покашливание Эмиля.

- Это роман о некоем Пути, который проходит душа… красиво, но претенциозно и чересчур аллегорично. Первая книга мне понравилась больше. Но вторая, как говорят – новое слово в литературе. К твоему сведению, Анри сейчас должен быть в «Ледяной скрипке». Скажи, что у меня свидание, и попробуй обсудить с ним эти свежие веяния. - Эмиль, с каких это пор ты стал сводником?

- С тех пор, как моему старшему брату понадобился сводник. В общем, вперед, в «Скрипку», а «Храм» от тебя никуда не денется. Кстати, следующая книга - «Двоедушные, или Записки Юсуфа Аль-Мутаваккиля о Золотых Землях» - будет непохожа ни на одну из этих, если верить автору… боюсь, тогда Астольфу Куланжу станет еще труднее прятаться от жаждущих раскрыть его инкогнито поклонниц и поклонников.

***

«Ледяная скрипка» была довольно новым, модным и дорогим местом, куда приходили уже известные поэты, художники, музыканты и их состоятельные поклонники. Или те, кто был беден, но все же мог наскрести несколько таллов на шадди и пирожные. И то, и другое стоило здесь дороже вина – ибо хорошее вино подавали во многих тавернах и погребках, а настоящих мастеров шадди на всю Олларию было не больше восьми. Таверну построили на месте обветшавшего дома времен Франциска Великого, в котором некогда снимал клетушку в мансарде талантливый, но бедный скрипач. Как-то в необычно холодную для столицы зиму он не заплатил вовремя хозяину, и тот, взломав со слугами дверь комнаты, нашел музыканта мертвым, а скрипку – покрытой льдом. Домовладелец удивился – ведь он слышал музыку еще этим утром. В страхе он выронил инструмент в окно, и скрипка с жалобным звоном разбилась.

И с тех пор в комнате раздавались странные звуки – словно играли стеклянным смычком на стеклянных же струнах… или ледяных.

Будущий владелец таверны не побоялся слухов, снес остатки дома и построил новый. Оба этажа «Скрипки» занимали четыре зала – «Весна», «Лето», «Осень» и «Зима». Кроме них, в ней были и отдельные кабинеты, но репутации заведения это не вредило. За пять лет там не случилось ни одной пьяной драки, не говоря уж о чем-то похуже.

Анри он увидел сразу же – за узким, но длинным столом у окна. Теньент Дарзье сменил мундир на темно-серое платье, в котором его можно было принять за тайного эсператиста, если бы не отороченные золотым кружевом откровенно дорогие барантские манжеты и шарф – не снежно-белые, а едва уловимого оттенка «кровь с молоком», – Лионель отчего-то вспомнил разговор придворных сплетниц о последних модах.
Виконт не обратил на него никакого внимания, и не только потому, что капитан личной королевской охраны, стараясь быть незаметным, прошел к маленькому столику в дальнем углу. Анри Дорак был не один. Семеро одетых гораздо ярче и роскошнее «Астольфа Куланжа» мужчин и женщин оживленно беседовали с ним – до Савиньяка доносились возгласы:

- И когда же вы познакомите нас с Асти?

- Как поверенный мэтра Куланжа, передайте ему - мы уже заждались новой книги!

- А вы как думаете, эрэа – почему Аль-Мутаваккиль говорит Блэзу о двоедушии обитателей Золотых Земель именно после драки с дриксенскими матросами?

- Думаю, это разъяснится в следующей книге…

- Юсуф и Блэз, мориск и талигоец – это душа и разум, так?

- Наконец-то «Иллюзии» переиздали! Я подарила книгу кузине, у нее вчера была помолвка…

Заказав знаменитый «шадди с секретом», Лионель понял, что брат умышленно не сказал ему всего. Эмиль хотел, чтобы он увидел это собственными глазами. Анри нашел ему замену – не мужчину и не женщину, а книги, которые он писал, героев, которых придумывал, славу – пусть тайную, но оттого не менее приятную. Он жил сразу двумя жизнями, и ни в одной Лионелю Савиньяку не было места. Но все же… Эмиль не зря направил его сюда. Он не мог уйти, не поговорив с Анри, и поэтому ждал, выпивая вторую чашку шадди все с тем же «секретом» - баснословно дорогим бальзамом, тайну изготовления которого почти четыреста лет хранили в трех небольших деревнях Черной Алати. К тому же Анри его заметил – Лионель был уверен в этом, хотя и перетянул волосы на затылке черной лентой, и отодвинулся в самый угол стола, предоставив теням и бликам от одинокой свечи в низком бокале хоть немного изменить свою внешность. Наконец дамы - их было трое - засобирались домой; мужчины помогали им надеть плащи, но один из них продолжал сидеть. И тут Анри довольно громко сказал, что у него здесь еще назначена встреча.

2. Предвещает удачу

«Скрипка» была каким-то не вполне талигским заведением. Анри понял это сразу же, когда впервые зашел сюда два года назад – случайно, устав слоняться под дождем по улицам и площадям создаталеспасаемой столицы. Все уже было сделано – он пришел во дворец рано утром, отдав молчаливому теньенту фок Ауэ рапорт о переводе в Южную армию. К тому же сегодня виконт Дарзье пребывал в заранее подписанной увольнительной, почти вырванной накануне у капитана личной королевской охраны. Все было продумано, он держал лицо, как говорят мориски и как подобает Дораку… Дядя-кардинал поддержал его стремление оставить Олларию, Анри был уверен и в одобрении отца – маршал Габриэль Дорак не слишком одобрял службу сына при дворе, замечая: «раз уж ты решил стать военным, отправляйся-ка сначала в армию».
И все было плохо. Он был хуже, чем опустошен – внутри цепкой занозой сидела память и устало, но постоянно крутилась мысль – некого винить, кроме самого себя. Он знал с самого начала, что не нужен Лионелю – и все равно на что-то надеялся, вел себя как влюбленный дурак… Нель и видел в нем влюбленного дурака и после возвращения из Надора думал, что он будет ждать его в спальне и радостно повизгивать, подбирая объедки от Ворона. А когда не вышло – не смог принять поражения, к тому же, Алва далеко…
И все же – как им хорошо было вместе, им обоим – такое не подделаешь. Пусть Нель и не любил его – но он его желал, был с ним нежен… Еще два-три дня осады - то изысканной, почти незаметной, то неприкрыто страстной, когда они оставались одни – и Анри согласился бы вернуть все это, выбросил бы серый флаг. До следующего урагана по имени Рокэ Алва.

Сжав кулаки при мысли о Вороне, Анри, уже почти ничего не видя перед собой, чуть не налетел на дверь.
Она была похожа на огромное окно из толстого мутного стекла – восемь квадратов мягкого янтарного света. Он вошел, чтобы согреться и выпить, удивляясь, что так далеко от дворцов Лучших Людей, особняков богатых негоциантов и иностранных посольств открыто столь необычное заведение.
Яркие витражи с картинами просыпающейся природы отделяли друг от друга четыре части большого зала. Стеклянные, но какие-то очень уютные столики – и большие, и совсем маленькие - на двоих, и круглые, и овальные, и вытянутые, собранные из стеклянных «досок», а вокруг столов - легкие стулья с гнутыми ножками и множество свечей в прозрачных шандалах, похожих на сосульки…
Он слышал о «Ледяной скрипке», и потому заказал подававшийся тут «шадди с секретом». Алатский бальзам грел, но не пьянил, и в сочетании с напитком шадов прояснял мысли и придавал сил телу.

***

- …Именно здесь я начал «Осколки». Увидел, как одному из таких же ранних посетителей принесли чернила и стопку бумаги. И тоже попросил, что-то вертелось в голове, хотел написать тебе письмо и потом бросить в камин. Чтобы уж сжечь все до конца. А вышло совсем другое.
Лионель изумленно подался вперед, его поразила даже не откровенность – то, что Анри снова говорил ему «ты», но говорил по-другому – как равный равному, как почти другу… - Ты прости меня.

- Да за что простить? Я тебе благодарен. Без тебя не было бы ни «Осколков», ни «Храма», ни «Двоедушных»… Ты думаешь, что я просто-напросто пересказал нашу историю, написав об Амели и Кловисе? Нет, они – другие. Хотя, с другой стороны, Амели – это я. И Кловис – я, и Юсуф, и Блэз… и без тебя их бы не было. Я богат, свободен и почти счастлив, вот только отец начинает намекать, что единственному наследнику Дораков пора подумать если не о женитьбе, то о помолвке…
Анри говорил тихо, но быстро, глядя ему прямо в глаза.

- Анри… сколько чашек ты выпил?

- Кажется, шесть. Думаешь, стоит заказать еще?
Лионель покачал головой.

- Ты разве не знаешь о свойствах черного алатского бальзама? Почему он так дорог и почему его отмеряют в каплях – не больше шестнадцати на чашку шадди? Анри откинулся на спинку стула и тихо рассмеялся, запрокинув голову.

- Конечно, знаю, но не веришь же ты в эти сказки? Я пью его уже два года и никогда…

- И каждый раз по шесть чашек?

- Если долго сижу здесь – то и больше. Лионель, к чему этот допрос?

Савиньяк вздохнул и нарочито медленно стал загибать пальцы.

- Пижма. Шалфей. Можжевельник. Туя. И, кажется, кипарис.

- Да будет вам известно, маркиз Сакаци - в Черной Алати не растут кипарисы. Пятый компонент, содержащий «масло снов» - горная полынь. Шестое – я бываю тут хорошо, если четыре раза в год. Седьмое – это не твое дело. Восьмое – где Эмиль?

- У него свидание с дамой.

- Точнее, он попытался устроить твое свидание. Доброго вечера. Вот деньги, расплатись за меня и сиди тут, сколько хочешь. Скоро будет играть гитарист-кэналлиец, тебе понравится.

Анри смотрел сквозь него, но именно теперь Лионель понял, что ничего не потеряно. Он зол, огрызается, почти ненавидит, значит – неравнодушен… и не может этого скрыть. Потому что шесть чашек «шадди с секретом» открывают душу, не давая не только сказать ни слова лжи – побуждая говорить правду. Если только не прерывать говорящего: чем больше он пристрастился к бальзаму, тем больше его недовольство в таком случае. Алатский бальзам был более коварным, чем саккотта – он не оставлял никаких внешних признаков того, что человек его постоянно употребляет, его продавали открыто – как сильное лекарство от простуды и головной боли, если капнуть пару-тройку капель в горячую воду. А если все шестнадцать, и не в кипяток, а в шадди или даже в вино… «Черная астэра бальзама», как говорили поэты, успокаивала и приносила радость, подстегивала воображение, но вслед за ней являлись забвение, ослабление памяти и равнодушие ко всему. Правда, знакомство с этой дамой стоило немало, иначе многие стали бы пленниками пяти частей «масла снов»…
Лионель думал об этом, глядя на Анри, почему-то медлившего уйти и нервно теребившего золотое кружево манжет. Хотелось сказать ему, что он тоже напьется до зеленых ызаргов, которые будут плясать на столе, распевая эсператистские псалмы, если не пойдет вслед за ним – куда угодно, даже если будет гнать – потому что больше нет сил терпеть эту неправильность, эту пустоту. Они должны быть вместе, потому что должны, потому что иначе – не жизнь, и Анри тоже прекрасно понимает это и не уходит, и в темно-серых, почти черных сейчас глазах – та же боль, что и два года назад… Но он сдержался и сказал: - Я не хочу лезть в твою жизнь, но уже очень поздно, а в «Ледяную скрипку» не принято приезжать верхом или в карете. Прошу, пойдем вместе. Провожу тебя домой, одолжу лошадь и сразу же отправлюсь к себе. Пожалуйста.

***

Лионель все же попытался. Не попросить в который уж раз прощения - просто взять за руку и притянуть к себе. Он молча вырвался и покачал головой, боясь что-то произнести. Нель мог по голосу понять все, даже самый глубокий страх, из-за которого Анри не хотел его видеть все эти два года. Он боялся быть снова отвергнутым – из-за Алвы, из-за кого-то другого, из-за того, что просто надоел. И потому каждый раз, когда хотелось войти во дворец, чтобы лично вручить капитану королевской охраны письмо от брата, он старательно вспоминал то утро, когда Лионель забыл о его существовании, собираясь в Ренкваху.
За прошедшее время Анри не то чтобы справился с болью – он справлялся с ней каждый день, и любой способ годился, чтобы на время связать и запереть ее. Были дни, когда изгрызенных перьев было больше, чем написанных строк, а служба, попойки и болтовня с другими офицерами не могли унять не просто одиночества – ощущения неполноты и ущербности. Без Лионеля он чувствовал себя непоправимо искалеченным.
Корнет Дарзье завел несколько интрижек с женщинами, но не мог отрешиться от постоянных сравнений, которые оказались отнюдь не в пользу дам; связь с мужчиной обещала быть еще тошнотворней. Эмиль, обычно не заводивший разговоров о брате, как-то не сдержался и посоветовал вышибить клин клином, поспешно добавив, что не имеет в виду себя.
Анри тогда мрачно отшутился:

- Даже если бы имел – ты был бы предпоследним в моем списке возможных любовников.

Когда ничего не помогало, он доставал белую бутылку и сначала долго вглядывался в тонкие линии и штрихи на ней, складывавшиеся в легкий абрис девушки, сидящей на ветке горной сосны. Ее скудные черные одежды и длинные кудри развевал ветер; огромные глаза лукаво смотрели на него и сулили забвение.

* * *

Рядом с домом его поджидал всадник в черном мундире личной охраны кардинала. - Теньент Пасси. Его Высокопреосвященство ждет вас, господин капитан, - соблаговолите прочесть.
Записка с печатью кардинала Талигского и Марагонского была опасно краткой.

«Немедленно.
Писано третьего дня месяца Весенних Волн».

Одно слово, полностью объяснявшее поздний вызов. Речь пойдет не о Штанцлере, не о новом после Гаунау, не о бездарной наглости братьев королевы… Но почему теперь, а не два года назад? У Сильвестра, считавшего, что все кончено и облегченно вздохнувшего, лопнуло терпение, когда он узнал об их невинной прогулке от «Скрипки» до особняка Дораков? Хотя… мир вовсе не вертелся вокруг них. Могло случиться что-то важное не только для графа Савиньяка и виконта Дарзье.

Его Высокопреосвященство молча указал ему на стул и даже предложил шадди. Но Лионель знал кардинала уже не первый год, и по долгому молчанию Сильвестра понял, что разговор не затянется. И что он не ошибся в своих предположениях о причине вызова.

- Речь пойдет о моем племяннике, - голос кардинала был слишком спокойным, даже монотонным. Руки он сложил на груди, спрятав в широких рукавах облачения. – Он сильно изменился за эти два года, не правда ли?

Лионель поставил хрупкую чашечку на стол.

- Да, Ваше Высокопреосвященство. Я ни разу не видел Анри за все это время. Только сегодня он… мы встретились в «Ледяной скрипке». Но…

- Поверьте, сегодня мне жаль слышать ваше «но», - негромко перебил кардинал, - хотя тогда я был только рад его отъезду в Южную армию. И все же ваше… общество несравненно лучше для него, чем компания Черной ведьмы.

- Неужели все зашло так далеко? – Лионель вскочил, словно тут же хотел броситься туда, где расстроенный Анри наверняка уже достает бутылку из белого алатского фарфора, с которой соблазнительно улыбается едва прикрытая черным шелком ведьма, оседлавшая ветку горной сосны.

- Неужели вас это интересует? – коротко и зло осведомился Сильвестр.

- Да. Я все отдал бы, чтобы его вернуть. Простите за эти слова…

- Не у меня вам надо простить прощения, граф, и не за это. Да, я знал все, и предоставил Анри самому разбираться, не вмешиваясь в его жизнь, не укоряя и не утешая. Но я не предполагал, что урок выйдет таким болезненным. И все же только вы сможете теперь удержать его, - если захотите, конечно. Идите, я больше вас не задерживаю. - Сильвестр сел за стол, нарочито резко пододвинув стопку бумаг.

- Ваше Высокопреосвященство, я отправлюсь к Анри прямо сейчас. И все же я еще раз прошу вас – простите.

- Прощаю. И напоминаю то, что вы и так прекрасно знаете - постарайтесь соблюдать внешние приличия.

Капитан королевской охраны вскочил в седло и помчался короткой дорогой по опустевшим улицам, через лужи на площади Карла II и неубранный мусор на Старом рынке, едва не сбив ночной патруль стражников, - один из них попытался преградить ему дорогу, потом, видимо, узнал и вжался в стену. Он ворвался в особняк Дораков, как никогда остро чувствуя нахлынувшее снова безрассудное, отчаянное веселье и в то же время – необъяснимую правильность происходящего.

Анри был в спальне, но еще и не думал ложиться. Он сидел за изящным бюро светлого дерева над чистым листом бумаги, грыз перо и смотрел в занавешенное окно, словно в складках темно-красного бархата видел что-то необычайно интересное.

- Не споткнись, - произнес он, резко обернувшись.

Лионель посмотрел под ноги, на белые осколки. Бальзам называли черным, но на самом деле лужица была темно-коричневой, чуть светлее хорошего шадди.

- Ну да, я расколотил эту страшно дорогую дрянь. Четверть аванса от Безье за «Храм», представляешь? Лучше бы подарил кому-нибудь… Или отправил в Дорак, как лекарства его на пять лет хватит. Кстати, и правда куплю, Леони зимой часто кашляет… Виконт Дарзье выглядел более спокойным, чем его дядя-кардинал, и казался даже добродушным. Но Лионеля пробрал озноб – он понял, что Анри терпеливо ждет. От того, что он скажет сейчас, как посмотрит, что сделает – зависит все, и второго шанса может не быть.

Ощущение странной нереальности, пьянящей и тревожащей сразу, наконец устало преследовать Лионеля Савиньяка. Он оказался там, где должен был быть, и сделал то, что давно следовало сделать, - опустился на колени на алый с золотом ковер рядом со стулом Анри. Так легко было обнять его, стащить на ковер, подальше от осколков, и сказать:

- Анри, делай, что хочешь – но я не уйду. Никогда. Ты… простил меня?

- Конечно. Сегодня, когда ты отпустил мою руку и ушел, когда я попросил. Я не знал, придешь ли ты снова, но что-то изменилось… Показалось, что все еще может быть.

- Хороший мой…

- Ох, Нель, неет… завтра, ладно? Пойдем куда-нибудь, просто поспим…

- Пойдем. Все обязательно будет.

***

Огромное, высокое и мягкое «где-нибудь» было почти таким же, как дома. И такой же красный балдахин с золотой бахромой, только вокруг резных столбиков вились борзые, а не олени. Он отчего-то вспомнил древнюю легенду, пересказанную Иссерциалом, о двух спутниках охотника-Астрапа – олене и борзой. Первого никто не мог догнать, от второй никто не мог убежать. Так они и гнались друг за другом, пока ушедший Бог не перенес их на небо, сделав созвездиями.
Анри рядом не было. Но в утренней тишине Лионель слышал и скрип стула, и шуршание пера, и тихое-тихое «хммм»…
Было так хорошо, что хотелось петь. И плакать, и лететь вместе в бесконечной пляске-погоне, где нет и не может быть ни охотника, ни добычи.

***

Пусть говорят, что стойкость человека перед лицом препятствий доказывает, что мы разумные, а не чувственные существа – нет, четырежды нет. Именно чувства и привязанности, любовь и сострадание к миру, к людям, к самим себе позволяют нам не ожесточиться, не превратиться в сонмище бездушных, безликих разумов, убийственно логичных и скучных, застывших в своей ледяной броне.
Но и для тех, у кого разум и чувства пребывают в гармонии, искусство владеть собой в часы испытаний – тяжкое бремя, если несешь его один…

- Анри, а о чем ты пишешь?

- Так, ерунда. Решил записать приснившееся длинное рассуждение о морали, разуме, чувствах и всем таком, пока не забыл, - Анри обернулся вместе со стулом, смущенно почесывая кончик носа, который он уже умудрился испачкать чернилами.

- Тебе снятся рассуждения о морали? – Лионель соскочил с кровати и только сейчас заметил, что Анри даже рубашки не надел.

- Бывает, - причем сегодня они снились в твоем исполнении. Это так уморительно… Оххх!

- Так же, как сейчас?

- Ну, тогда не было так щекотно. И еще ты пинался во сне.

- Это ты пинался и дышал мне в ухо… так сладко…

- Нель, а мы опять на ковре…

- Ты что, против?

- Не-ет…