|
Он проснулся, и, еще не открывая глаз, вспомнил известную поговорку: «самый темный час ночи бывает перед рассветом», готовя себя к тому, что, наверно, ничего не увидит. Кроме красной звезды, если она не скрылась за одной из колонн разрушенного храма. Тишина была уютной, обволакивающей, теплый весенний ветерок гладил волосы… он не сразу понял, что правое плечо затекло, а ветер был дыханием склонившегося к нему Рокэ – ровным, спокойным. Марсель облегченно вздохнул – этого оказалось достаточно.
- Чему вы улыбаетесь? – спросил проснувшийся Алва.
- Так, ничему. Просто вспомнил Фельп.
- Пантерок?
- Да нет, ночь после Андий. Когда вы приказали мне идти спать.
Слова вырвались неожиданно, еще в полусне – глядя на Алву, он не смог бы их произнести, и сейчас все еще медлил разомкнуть вдруг ставшие тяжелыми веки.
Рокэ в одно мгновение поднялся – виконт услышал, как чиркнула по камням шпага.
- Прошу прощения – использовать вас в качестве подушки не входило в мои планы.
Валме наконец-то открыл глаза. Он немного ошибся - уже светало. Красная звезда уже не подглядывала – растаяла, а может, спряталась за колонной, как он предполагал. Они были наедине с этой тишиной, развалинами, зарождающимся днем…
- Бросьте, Рокэ. Вы не намного тяжелее птички с вашего герба. К тому же - считайте, что я просто исполнил ваше поручение, пусть и не высказанное вслух.
Алва пожал плечами и вдруг снова уселся рядом.
- Я не приказывал тогда. Просто рядом со мной небезопасно находиться. Чем ближе, тем больше риск. Это серьезно, Марсель - так же серьезно, как соляные озера, Надор и Роксли.
- Теперь знаю, пусть и не до конца понимаю, ну и что? Все равно вам от меня не отделаться…
«Все равно я не хочу, чтобы ты уходил. А если уйдешь - полезу в горы Сагранны, поплыву к морискам, отправлюсь за тобой хоть в Закат.
К кошкам скромность и приличия. То, что мешает Валмонам, должно быть убрано, отброшено, сметено с дороги – особенно на Изломе. Особенно с Рокэ. Особенно сейчас».
«Сейчас» растянулось на несколько долгих дней, пахнущих сиренью, парным молоком, знаменитым савиньякским винным соусом и ожиданием. Ему было уютно с отцом, Арлеттой, Гектором Рафиано, даже с незнакомыми прежде кэналлийцами - и странно-тревожно с Алвой. Рокэ уже не был прежним – или просто стал настоящим? С Ворона, как старые перья, слетели былые сарказм и резкость, изменились даже глаза, голос, походка… Марсель все еще боялся за него, не вполне уверенный, что странный недуг был навсегда исцелен в развалинах у Старой Барсины.
Он не знал, чего именно ждет от Алвы – большей откровенности, рассказа о дальнейших планах, просто тепла… Но ждал, и отчего-то был уверен, что дождется.
Не спалось. Бесстыже орали коты, хотя первый месяц весны давно миновал, и птицы пели как никогда громко и почти по-человечески – казалось, еще немного, и он различит слова. Ворочаясь на тонких льняных простынях, виконт Валме слишком хорошо понимал, что происходит. Он в который уж раз вызывал в памяти образы Франчески, Елены, других… даже Дженнифер Рокслей – женщины улыбались, манили за собой, а потом вдруг как-то отступали, выскальзывая из поля зрения, оставляя его наедине с раскаленной, как в летнюю жару, комнатой - и открытым окном.
Марсель, как в юности, спустился по оплетавшим балкон гостевой спальни лозам дикого винограда и отправился на поиски приключений. Хорошенькие горничные, девушки в поварне и бельевой хихикали и кокетничали – просто, но мило и искренне. Раньше ему бы этого хватило, но не теперь. Он сыграл им на лютне, рассыпался в комплиментах, даже галантно поцеловал в уголке какую-то юную компаньонку графини – но и только.
На рассвете наследник Валмонов шел по саду замка Савиньяк, задевая влажные от росы кусты и чувствуя, как колеблются тяжелые соцветия белой сирени. Маленькие цветки падали на плечи – томительно медленно, источая терпкий аромат, в котором было то же, что и в ветре, и в пении птиц. Желание, влюбленность, страсть – все эти слова не подходили. Одержимость? Судьба? Второе вернее…
Трактир «У золотой борзой» как-то очень крепко, другого слова не подберешь, стоял на полпути между дорогой и почти скрытой за бело-розовыми облаками цветущих вишен деревней. Они прибыли довольно рано, и желанию виконта накормить Рокэ лучшими блюдами кухни Эпинэ наконец-то суждено было сбыться
Трактирщик был сама услужливость – ничего не спрашивал о новостях, только хитровато косился, но как-то по-хорошему.
- Жена родом из Дорака, вот и насадила тут вишни. Умница она у меня – весной красиво, летом тень, зимой вишневка… С местными бабами рецептом поделилась, как же - да только так, как у нее, ни у кого не выходит. Не угодно ли господам откушать наливки?
- Господам угодно отдохнуть и завтра встать на рассвете, - а впрочем, неси свою вишневку, - ответил Рокэ, уже взлетая по лестнице.
- И пирог с дичью, и паштет из гусиной печенки, и колбаски с кардамоном, – добавил Марсель.
Уже в комнате – маленькой, но очень чистой – он чуть не споткнулся увидев глаза Рокэ – огромные на все еще худом лице, и кошки побери, спрашивавшие настолько откровенно, что ему стоило больших усилий убедить себя в том, что спешить не стоит. Даже если ему не померещилось.
После позднего обеда, за разговорами о достоинствах местной кухни плавно перетекшего в ранний ужин, Алва снова преподнес ему сюрприз – конечно же, далеко не последний.
- Марсель, - произнес Ворон, почти до краев наполняя толстые стаканы зеленого стекла ароматной вишневкой, - нам необходимо прояснить кое-что прямо сейчас.
У Рокэ были горячие, согревавшие даже сквозь камзол руки – и обжигающие губы. Кажется, они не успели даже выпить… зачем? Пьянее быть уже невозможно.
Уже после, зарывшись в смоляные пряди, прочерченные серебряными ниточками, Валме слушал то, что не променял бы на самые изысканные кантаты маэстро Гроссфихтенбаума – треск фитилька оплывающей свечи и дыхание спящего Рокэ. И улыбался от мысли, что изменился не только Ворон. Он сам прежний не смог бы, как сейчас, поставить на стол нетронутые бокалы – и свой, и отобранный у неожиданно неловкого Рокэ. Не смог бы, обняв Ворона, слизывать сладкие капли с его пальцев и запястья. Не смог бы и всего остального… Они шептали друг другу «ты» как заклинание, способное исполнить любые желания – и оно действовало. |