1.
После морского суда и не менее морской казни на «Верной звезде» Олаф Кальдмеер чувствовал себя отвратительно. На «Астэре», несмотря на явную перенаселённость линеала, Вальдес предоставил «дорогим гостям» отдельные каюты. Олаф воспользовался этим обстоятельством, чтобы пойти к себе и лечь.
Перед мысленным взором раз за разом вставали лица «свидетелей» – его свидетелей. Пусть это были всего лишь кэцхен, но смотреть на эти лица было почти физически больно. Вальдесу этого не понять.
Олаф лежал, прижимая ладонь к пульсирующему болью виску. Вспоминать было жутко, забыть не получалось.
Дверь открылась без стука, послышались вкрадчивые кошачьи шаги. Бешеный. Больше некому.
— Как здоровье господина адмирала Кесарии?
— Я ведь уже говорил, что здоров.
— А я уже говорил, что врёте вы крайне неубедительно?
Кальдмеер промолчал. Ротгер Вальдес присел рядом. Здесь он был хозяином. Как, впрочем, и в Хексберг. Всё, как тогда...
— Я уже почти раскаиваюсь, что сделал это, – сообщил он. – Можете перестать на меня дуться. Я уже в полной мере познал горечь... э-э-э... ну, познал, короче. Можете меня простить.
— Я на вас не в обиде.
— Насчёт неубедительности вранья повторяться не буду, – Бешеный прищурился. – Простой пример. Голова болит?
— Нет, – машинально ответил Олаф.
Притом, что он держался за пылающий висок, звучало сие заявление особенно убедительно.
— Вот видите, – удовлетворённо заявил Вальдес, – убедительно лгать у вас не получится. Вы же не Бе-ме какой-нибудь.
И, помолчав, добавил изменившимся тоном:
— А ведь я уже думал, что никогда больше вас не увижу.
Что-то искреннее и очень тёплое было в этих словах. Большее, чем то, что они выражали.
— Я, честно говоря, тоже.
— Руппи...
— Вы тоже появились очень вовремя.
Бешеный смеялся, но глаза оставались серьёзными.
— Знаете, я очень рад этому обстоятельству.
— Я тоже.
Короткий взгляд, прикосновение – и Вальдес заставил Олафа убрать руку от лица. Наклонился ниже, так, что он щекой чувствовал горячее дыхание.
— И что теперь?
— Ну-у... – Ротгер сделал вид, что задумался. – Наверное, как-то так...
Поцелуй вышел долгим, яростным и жарким – до боли, до экстаза.
— Как-то так... – повторил Бешеный, отстраняясь.
Почти как в Хексберг...
— Хорошо, – согласился Олаф. – Сейчас – так. А потом?
— Есть два варианта. Вариант первый: я говорю, что вам нужен отдых, раскланиваюсь и ухожу. Вариант второй: я говорю то же самое, иду и запираю дверь. А дальше по обстоятельствам.
Как можно отказать этому человеку?.. Мир уже сошёл с ума и катится под откос.
— Итак?
— Запирайте.
Вальдес ухмыльнулся и поднялся с койки.
— Лежите. Вам надо отдохнуть...
Так же мягко, как кошка в темноте, подкрался к двери и задвинул засов.
— Ротгер.
— М?
— Если Руперт что-то узнает...
— Да кто ж ему скажет? – хмыкнул Вальдес. – Мы тихо. А ему есть, с кем провести ночь.
2.
— Ротгер, не при людях же!
— Цыц! Не разжигай во мне внутренний конфликт: моя бергерская половина считает, что прижимать тебя к мачте в присутствии дамы – неприлично, а марикьярская напоминает, что дама как раз отвернулась...
— Господа адмиралы, отлепитесь уже от мачты и встаньте, как положено!
— Любезная эрэа, может быть, вы нас так и нарисуете? Вместе с мачтой.
— Нет. Во-первых, вы явно не будете стоять неподвижно, пока я делаю набросок, а, во-вторых, это неканон.
— Жаль вас разочаровывать, но это уже практически канон... Да, Олле?
— Ротгер, убери руки.
— Господин Вальдес, не вертитесь, я рисую.
— А я, вроде, особо и не вертелся...
— Господин Кальдмеер, если вы не застегнётесь, я вас так и нарисую в полураздетом виде.
— Олаф, не смей застёгиваться! Тогда при взгляде на форзац даже самые непонятливые читатели поймут, что тут уже полный канон...
— Вальдес! Вы можете хотя бы не прижиматься?
— Эрэа, я же для вас стараюсь: вдруг мы иначе в кадр не влезем?
— Я сейчас стукну вас палитрой.
— Стукайте, я тут и так уже весь в кетчупе. Не мешает оттенить его чем-нибудь зелёным...
— Вальдес!!
— Что опять не так?
— Уберите своё щупальце с... задницы адмирала цур зее!
— Эрэа, я не могу понять, чем вас не устраивает моё щупальце?
— Меня не устраивают ваши, господа, выражения лиц. Исключительно с точки зрения композиции.
— Ну, если дело только в этом... Олаф, сделай скорбное лицо.
— Вальдес!!!
— Я же убрал щупальце с задницы!
— С задницы – да! Господин Кальдмеер, вы можете его угомонить?
— Угомонить его, к сожалению, не в силах даже автор.
— Кошмар. С вами невозможно работать! Да оставьте же вы в покое, кхм, штаны... и свои – тоже. Займите чем-нибудь вашу неугомонную клешню. Вон, шпагу возьмите.
— Это театральный реквизит?
— Нормальная шпага.
— Эрэа, помилуйте, я же, судя по костюму, должен быть только что с абордажа. По-вашему, я на абордаж с этим вертелом ходил?
— Ерунда, читатели всё равно не въедут... Вот, так шпагу и держите. Раз уж вам обязательно надо что-то сжимать в руке...
— ...длинное и твёрдое?
— Ротгер, ты пошляк, ты об этом знаешь?
— Это не я пошляк, а кому-то штаны тесноваты.
— А не надо было распускать руки.
— Я распустил всего-навсего руки! А ты...
— Да, господа, вы своим видом... и штанами читателей шокируете по первое число.
— Рисуйте, эрэа, рисуйте. И штаны, и расстёгнутый прикид, и шпагу как фалличесий символ. Пусть читатели порадуются.
3.
Компания пьяных моряков ввалилась в дом вице-адмирала в районе полуночи.
— Ротгер! — проорал с порога Аларкон. — С днём рождения!
— С днём рождения! — подхватили хором остальные.
— Вы, судя по виду, уже отмечали мой день рождения без меня?! — оскорбился Бешеный. — Я возмущён, господа!
— Ладно тебе, — примирительно отозвался Филипп. — Зато мы с подарком!
— Подарки — это хорошо, — сменил гнев на милость Вальдес. — Это я люблю. Давайте сюда подарок!
Вместо ожидаемого ящика кэналлийского или ещё чего-то в том же духе в холл втащили здоровенный, в человеческий рост, свёрток. Нечто весьма объёмистое было завёрнуто в парусину и перевязано красной ленточкой.
— Это что, большая-большая бутылка? — осведомился Вальдес.
— Это лучше! — заверили его.
Бешеному вручили кинжал, при помощи которого виновник торжества перерезал ленточку. Парусина упала на пол, и Вальдес, отступив на шаг, исторг восхищённый вопль.
Перед ним стояло великолепно выполненное чучело Вернера Бермессера. В парадном мундире, при шпаге и орденских знаках.
— Это мне?! — вскричал Вальдес. — Ребята, идите сюда, я вас расцелую! Я вам ещё налью! Я поставлю этого красавчика у себя на «Астэре» и буду...
Что именно он будет делать, услышать не удалось: фраза потонула в дружном хохоте пьяной компании.
— Любовь моя! — торжественно произнёс Бешеный, игриво обнимая равнодушное чучело. — Теперь мы с тобой всегда будем вместе!
4.
Луна заглядывала в окно, наполняя спальню серебристым светом. Свеча догорела и погасла. Вице-адмирал Вальдес в своей собственной постели пытался осознать себя в новом качестве.
Его использовали вместо подушки.
Использовал не кто-нибудь, а дриксенская любовь Бешеного. Олаф спокойно спал, доверчиво пристроив голову у него на плече. Больную руку он устроил под боком у Вальдеса – в тепло.
А Бешеному страшно, просто ужасно хотелось вертеться. Повернуться на другой бок, растянуться поперёк кровати, да просто поёрзать, в конце концов. Лежать неподвижно было невозможно, нестерпимо и просто кошмарно. И сна, как назло, не было ни в одном глазу... Однако он терпел. Ухитрялся терпеть уже час, чтобы не потревожить уставшего Олафа.
Разбудить Ледяного рука не поднималась.
Главная хитрость заключалась в том, что адмирал цур зее ухитрился разлечься, прижавшись к боку Вальдеса, так, что пошевелиться, не задев раненое плечо, было практически невозможно. Ротгер страдал. Его практически связали по рукам и ногам! Хотя, нет, ногами дёргать было ещё можно, но желаемого удовлетворения это не доставляло.
Угораздило же Олафа вот так пригреться и заснуть, чтобы и растолкать его было жалко, и повертеться не удавалось! Бешеный уже неоднократно собирался покончить с ролью подушки и отползти в сторону, но каждый раз отказывался от этой затеи. Ну, как тут подвинешься? Проснётся ведь. И прижимался сбоку Ледяной не зря — в тепле меньше ноет рана. Пригрелся...
Так что Ротгер считал оставшееся до утра время и строил планы мести, но героически не вертелся, наступая на горло своим привычкам. Время шло, но возмутительно медленно. Кто бы мог подумать, что ночь такая длинная!
Вальдес успел несколько раз перебрать в уме, что он скажет Ледяному, когда тот всё же проснётся. К окончательному варианту он, впрочем, всё же не пришёл. В данный момент Бешеный как раз разрывался между фразами «Ну, что, Олле, я лучше подушки?» и «Всё, теперь моя очередь на тебе спать!» с немедленным приведением в исполнение данной угрозы.
Словно в ответ на его мысли, тяжесть на плече слегка уменьшилась.
— М-м, Ротгер?... — сонно пробормотал адмирал цур зее.
— Спи! — сказал Вальдес совсем не то, что собирался.
— Который час?
— Ночь, — очень конкретно выразился Бешеный. — До утра ещё как до луны пешком. Спи, кому говорю!
Ледяной поёрзал, устраиваясь поудобнее, и снова затих. Ровное дыхание не оставляло сомнений — уснул.
Вальдес задумчиво созерцал потолок. До луны пешком... Ну, в принципе, не так уж далеко.
5.
Я — всего лишь торский изумруд, предназначенный для ношения на пальце. Или для мирного лежания в шкатулке с другими драгоценностями, хотя в шкатулке и скучно. Но не для постоянного кручения и подкидывания! Хозяин, помилуй, мне же вполне достаточно постоянной качки на этом деревянном корыте, которое ты так любишь. Изумруды — не морские камни, и я не желаю ничего слышать про воды Алвасете!
Меня никогда не используют по прямому назначению. Я чувствую себя погремушкой в руках младенца. Единственная отрада — оказаться на пальце в тот момент, когда выполняется коронный хозяйский удар левой снизу в челюсть. Почерпнутый у господина с сапфирами, не сомневаюсь. Сапфирам этим я тихо завидую — они живут спокойно.
Камни, хозяин, должны лежать. А не летать и не плавать. А с тобой попробуй без этого обойтись... Я, может, высоты боюсь, ты об этом не задумывался?.. Ай! Не надо меня так подкидывать, там же потолок!
Знаешь, дорогой хозяин, в последнее время ты перешёл всякие границы. Бедный я изумруд, не знающий покоя. То меня швыряют, как какой-нибудь мячик, то крутят, то ещё что-нибудь... Если ты записался развлекать этого унылого господина, то лучше покажи ему, как ты умеешь жонглировать. Только чем-нибудь другим! Не мной!
Так, опять полетели... Однажды ты меня всё-таки не поймаешь. И я не каркаю, я предрекаю печальный финал.
Эй, хозяин, куда это ты лезешь своими руками? Надеюсь, у тебя там сугубо познавательный интерес?.. Или нет?
Вот не повезло же мне, а! У всех камней хозяева — люди как люди. Женщины особенно. Покрасовались, повертелись и убрали в коробочку. А у тебя вечно то вино, то морская соль на руках, а то и кровь. Саблю ты после абордажа в порядок приводишь, а о том, что кольца тоже чистят иногда, ты вообще в курсе?
Тяжелая жизнь, да... Неспокойная...
Так, я не догоняю, куда ты теперь-то руки тянешь? Ты что собираешься сделать?! Что-о-о? Нет! Я отказываюсь участвовать в этом безобразии! Ты, хозяин, конечно, не святой, но чтоб так... Это даже для тебя слишком. Как тебе не стыдно, проклятый развратник?!
Нет! Я туда не хочу! Убери руки немедленно!
Я же изумруд, мне положено хранить твою высокоморальность и целомурд... целомурденность... целомуд... короче, чтоб руками не лез, куда не надо. И не только руками. Чтоб хранил верность! Хотя не очень понятно, кому тебе верность хранить, их же у тебя девять и все ведьмы...
Но это же не повод так обнимать мужчину! И за что? За... Так, стоп, талия явно выше была... Что?! Где я?! Хозяин, убери руки!!!
— Может быть, кольцо лучше снять?
— Оставь, так даже интереснее.
Кому интереснее, а кому... Хозяин, сжалься! Не надо!
Ну почему я, несчастный изумруд, не украшаю обручальный браслет какой-нибудь добродетельной девицы?! Почему мой удел — болтаться на пальце человека, который этим пальцем... Да лучше б он им в носу ковырял!
Хозяин, сними меня немедленно!!!
Я отказываюсь принимать участие в этом разврате! Я отказываюсь печься о твоей верности и всём прочем. Я пас!
Нет, нет, только не... Только не так! Что? Куда?! А-а, хозяин, за что?!!
Всё, я в обмороке...
И кому хозяин после этого при моей горячей поддержке верность хранить будет — вот ему?.. Создатель, да это же профессиональный позор! Надо мной другие изумруды ржать будут!
А главное, и вариантов нет. Какой ужас. |