Вальдес пьян и весел. То есть весел больше обычного. Пьян, впрочем, тоже. До положения риз под столом ему пока далеко, но слова выдают степень опьянения. Слова и взгляды.
— Откуда это вы?
— С офицерской попойки, вестимо. Где же ещё можно напиться до такого вида и состояния?
Смеётся. В глазах сверкают озорные искры.
— Отмечали свою над нами победу?
— Ну, что вы! Разве мало других достойных поводов напиться?..
— К примеру?
— Господин Кальдмеер, я вам сообщаю это по большому секрету, только никому не говорите: на свете, как ни странно, существуют дни рождения и прочие праздники. Сожалею, конечно, но свет не сошёлся клином на вашем великолепном разгроме.
Снова пьяная ухмылка. Ухмылка, вызывающая одно навязчивое желание, которое следует подавить. Немедленно.
— Спасибо, что напомнили. Я как-то и забыл.
Бешеный перегибается через стол.
— Хотите, велю подать вина? Напомню, о чём вы ещё забыли... О том, как пить, например.
— Благодарю, это лишнее. У меня пока не нашлось повода для празднования.
— Выпьем за упокой. Хоть всего вашего флота, хоть персонально флагманского корыта...
В трезвом виде Вальдес скромнее в выражениях. В трезвом виде, не сейчас.
— Моё, как вы изволили выразиться, корыто не нуждается в поминальном тосте фрошера.
— Почему же? Прощальный тост врага – это много значит...
— Не для меня и не сейчас.
— Не хотите сделать приятное вашим покойникам? Впрочем, в Закате им уже всё равно...
Физиономия Бешеного совсем близко. Сверкает белозубая ухмылка, звучит смех. Это уже чересчур. Господин Вальдес, вы можете нести какой угодно бред, но смеяться над мёртвыми вам никто не позволит.
В удар, хороший, с размаху, вложена вся сила, какая есть. В другое время Бешеный отлетел бы вместе со стулом, теперь его только швыряет на спинку. Увы.
— Вы – мой гость, – Вальдес поразительно быстро справляется с удивлением. Похоже, хук в челюсть основательно проветрил ему мозги, – я не имею права ударить вас в ответ, чем вы безнаказанно пользуетесь... Будем считать, что я понял намёк.
Встаёт. Лёгко, даже не сильно шатаясь, хоть и налился вином по уши, и по физиономии получил.
— Спокойной ночи, господин Вальдес.
Ответа нет.
Запереть дверь на задвижку и устало привалиться к стене.
Катись к кошкам, Бешеный! Можешь даже выпить с ними. Всё равно, за что.
— Олаф, да откройте же!
Энергичный пинок в дверь, уже не первый. А голос звучит совсем не пьяно... Сколько же времени прошло?
— Я знаю, – послышались покаянные интонации. – Я всё знаю. Да, я вёл себя, как последний идиот. Пьяная шваль, швалая пьянь и всё остальное. Я извинюсь! Но для этого вам придётся меня впустить.
Сесть, хоть и с трудом, попытаться продрать глаза. Впрочем, это бесполезно – всё равно темно. Ночь... Вальдес не откладывает извинения в долгий ящик.
— В конце концов, вы уже засветили мне по морде, – если так ломиться в дверь, скоро весь дом сбежится. – И я, вместо того, чтобы вызвать вас на дуэль, готов принести извинения... Олаф, откройте, кошки вас побери!
Открыть, пожалуй, действительно надо. Как бы ещё сделать это... Что лекарь, что Руппи запрещали запираться на ночь – пожалуй, не зря... Хорошо же его разобрало, нечего сказать. Засветил Вальдесу в челюсть, а теперь и с постели не встать? Смешно.
— Господин Кальдмеер! – звучало бы официально, если бы не под дверью и не среди ночи. – Я готов принести извинения прямо сейчас, но дверь вы после этого откроете!
Пол предательски качается. Ничего, не привыкать. Палубу в шторм колышет куда сильнее.
— Хорошо. Олаф, я – пьяный дурак, который не понимает, что несёт! Вернее, не понимал... Теперь откройте.
В голове звенит. Палуба предательски уходит из-под ног... Нет, это всего лишь пол уплывает в сторону, внезапно оказываясь сбоку. Звон нарастает так, что закладывает уши, на виски давит стальной обруч. Да что же это такое...
— Если вы немедленно не откроете, я решу, что вы при смерти, и вынесу эту дверь к кошачьей бабушке!
Что случилось? Ах, да. Он самым бездарным образом свалился в обморок, и теперь лежит на полу, глубокомысленно созерцая тёмный потолок. В голове шумит. Бешеный в коридоре сходит с ума.
— Ротгер, успокойтесь, я сейчас открою...
Молчание. Теперь нужно как-то подняться. Главное – не свалиться вторично, это будет уже слишком. Где-то тут была подходящая точка опоры... Стена. Как кстати.
Добраться до двери, отодвинуть, наконец, эту проклятую щеколду. Раньше она явно ходила туже.
— Наконец-то! А то я уже думал... Олаф!
Сильные руки подхватывают, не давая упасть. Мелькает мысль, что недопустимо вот так бесцеремонно виснуть на человеке, которому ещё вечером засветил в челюсть.
— Я велю снять задвижку с этой двери. Во избежание! – голос Вальдеса звучит как-то глухо, словно издалека.
Те же руки прислоняют разом ослабшее тело к стене, не скупясь, отвешивают пару пощёчин. Не сильных, но ощутимых. Это немного возвращает к реальности, но легче не становится.
— Что с вами? Ещё вечером всё было в порядке.
Знать бы, но гудящая голова отказывается думать. Особенно на пороге обморока.
Вальдес, поддерживая, ведёт, почти несёт адмирала цур зее куда-то. Постель? Сам бы он упал, но тут его осторожно укладывают, стараясь не тревожить раненое плечо. И даже укутывают одеялом.
— Вы меня пугаете, – лица Вальдеса в темноте не рассмотреть, но голос звучит обеспокоенно. – Послать за врачом?
— Не нужно.
Щёлкает огниво и загорается свеча. Потом другая. Бешеный расставляет свечи на столе. Знать про обморок ему не обязательно – только врача сейчас не хватало. А у Руппи утром просто истерика сделается.
— Воды? Вина? Ещё чего-нибудь? – Вальдес наклоняется над постелью.
— Воды, если можно...
— Нужно!
Он вполне справился бы сам, но Бешеный по этому поводу другого мнения. Он предпочитает поить больного с рук – на всякий случай.
— Как вы теперь себя чувствуете?
— Лучше, спасибо.
Вальдес присаживается на край кровати.
— Что с вами случилось?
Ответ уже готов.
— Ничего. Просто голова закружилась.
— Ну-ну... – недоверчиво тянет Вальдес, но ничего больше не говорит, только поправляет одеяло.
Рядом с ним неожиданно спокойно, словно под защитой.
— Вы меня простили? – вдруг спрашивает Бешеный.
На него такого невозможно сердиться.
— Да. А вот вы – меня...
— Я успел отыграться, приводя вас в чувство, – смеётся Вальдес, и в его смехе нет ничего общего с тем пьяным хохотом, так выводившим из себя несколько часов назад.
— Мне уже лучше. Вы можете меня оставить...
— Ну, нет. А если вам опять приспичит запереться? Это же в следующий раз придётся ломать дверь... Нет, я посижу с вами, раз вашего родича кесаря где-то носит.
— Он спит. Люди иногда спят по ночам – вы могли и забыть...
— Так спите, Олаф. А я буду вас караулить, раз уж я всё равно забыл, что ночью надо спать... На всякий случай. |