Ты помнишь, как все начиналось?
Все было впервые и вновь,
Как строились лодки, и лодки звались
Вера, Надежда, Любовь…
(с) Машина Времени
С моря навалился шторм – ледяной, северный. Ясное синее небо без клочка облаков. Солнечный свет до слез режет глаза. Мужчины не плачут, Рамон, - говорил отец и, запершись в кабинете, рыдал страшно и трудно, как плачут те, кто не умеет плакать, когда схоронили мать. Родители научили тебя любить, но не научили отпускать. Потому что не умели сами.
Северный ветер свирепствовал над Хексбергским заливом, бился в каменные стены фортов, с яростью хлопал дверями, ставнями и тяжелыми створками городских ворот. Ветер выл, как раненый зверь, и крушил верхушки тополей на окраинах. Этот вой заглушал лай собак, скрип снастей, людские голоса, цокот копыт и звуки шагов. Ветер выл и бесновался, а на маленьком кладбище возле Октавианского аббатства хоронили Карлоса Алву.
Странно изменяется жизнь, когда кто-то уходит вот так – внезапно и навсегда. Будет завтрашний день, будет море, корабли и долгожданный дом. Будут друзья, и ты снова, очень быстро, научишься веселиться. Наверное, будет карьера, победы и поражения, любовь, надежды и удача…
Но еще очень долго, особенно по вечерам, под бутылку вина у камина, задумавшись, ты будешь вскидывать голову и окликать: Карлито, послушай… И только пламя свечей дрогнет в ответ - и расплывется на миг.
Ты слышишь людские голоса и шорох сыплющейся земли. Ты замер, в удивлении глядя на небо: надо же, такой солнечный день… Ты знаешь, что это трусость, но не можешь опустить взгляд. У Рудольфа Ноймара за ночь выбелило виски, и все кажется, что просто осень и в утреннем воздухе – первый иней…. На соберано Алваро ты не смотришь... Не сейчас. Не сейчас…
- Маркиз Алвасете должен лежать в Алвасетской земле, монсеньор…
- В ней уже лежат двое старших, уверяю тебя, ей хватило.
- Его мать…
- Запомнит его веселым и живым.
- Он – не просто солдат, он ваш сын, эр Алваро…
- И сын Кэналлоа, как десятки тех, кого здесь хоронили вчера.
- Монсеньор, но…
- Рудольф. Он сделал то, что должен был. И я им горжусь. А тебе скажу – будь достоин этого. Помни его. И живи.
Живи. Вот так. И помни…
А помнишь, как все начиналось, Карлито?.. Цветущие гранаты и зеленая вода, белые камешки на отмели… Вы носились наперегонки по мелкой теплой воде, и соберана Долорес смеялась, кутаясь в легкую шаль с мелким жемчугом по краям. Как вы ныряли за этим жемчугом с обрывистого берега, гонялись за большими медузами и лечили ожоги от их щупалец винным уксусом. Пока дор Диего не оттаскал вас обоих за уши, чтобы прекратили ломать шеи. Вы нечасто встречались, но при каждой встрече сходились быстро, будто только вчера махнули друг другу рукой на прощание. Выяснили, что Карлос умнее, дипломатичнее, хитрее, а еще он лучше фехтует и стреляет, как Леворукий. Ты восхищался им. Зато сам ты вырос выше и сильнее, стал более прямолинеен, всегда говорил правду и никогда не кривил душой. И Карлос обожал тебя за это. Были шуточные поединки между собой – и драки до крови с обидчиками и задирами, были душевные разговоры под звездами ночь напролет, первое вино, первое похмелье и первые женщины…
А потом был еще Лаик.
Помнишь?..
Хорошее время – детство… Да, детство, хотя в шестнадцать лет кажешься себе непередаваемо взрослым, все повидавшим циником… Усталый циник смотрит на мир твоими глазами, восхищается новенькой формой начальника «загона», мечтает вернуться сюда когда-нибудь – на белом мориске и с алой адмиральской перевязью, и в упор не видит фамилий и титулов. Наверное, это только ты, маркиз Альмейда, с рождения гонявший чаек по берегу наравне с детьми простых матросов и неродовитых рэев… Но тогда казалось – никому нет дела до фамильных фанаберий. Какая разница, Колиньяр или Штайнер, если парень хороший и с ним так чудно сидится в кругу свечей в заброшенном крыле Лаик, так чудно пьется вино – и весело выполняются уроки…
- Кто сделает за меня землеописание?! – в притворном ужасе вопит Колиньяр. Столичному мальчику вся эта роза ветров и все широты-долготы звучат иноземной сказкой. Ты берешь у него тетрадь, и взамен пихаешь свою историю – ну не заботят тебя политические предпосылки распада Золотого Договора. Распался – и кошки с ним. Ты с рождения вояка – не политик... Карлос морщит нос – он давно все сделал сам, и уверен, что ты тоже можешь и должен сам… Но разве в шестнадцать лет можно добровольно зубрить то, что всегда, если надо, подскажут?..
С тетрадками покончено быстро – у однокорытников большая взаимовыручка. Остается литература и потонувший по самые бакенбарды в возвышенных материях ментор Аризен, решивший познакомить подопечных с великим Дидерихом… Хлопают пробки – Штайнер опять где-то достал пару бутылок кагетского – и начинается час веселья. С литературой всегда выходит так, даже если книга хорошая. Но когда беретесь декламировать вы с Карлосом… Скоро узкий кружок приятелей разложен по немытым доскам, все пытаются отдышаться, ибо партия невинной кузины героя дается тебе даже лучше вчерашней монахини, а Карлос бесподобен в роли престарелой занудной тетушки… Но дочитать-то надо, завтра ментор спросит… Ребята стискивают зубы и мужественно стараются слушать, но смех накатывает, как шторм, удержаться невозможно. Сил совсем не осталось, а впереди еще одна трагедия – на этот раз времен Карла-какого-то-там, ты и не помнишь….
На этот раз за книгу берется Колиньяр, начинает нараспев и выразительно:
- В соседней комнате застал я принца: тихо
Слезами орошал он нежные ланиты…*
Смеяться уже больно, воздуха не хватает, но Дидерих под красное кагетское воистину прекрасен…
- Придурки, - беззлобно бурчит Штайнер, - ланиты – это щеки, а не то, что вы все подумали…
- Я подумал о стилистической неуместности данного архаизма, Лоран, уж не знаю, что имел в виду ты… - задирает смоляную бровь Карлос, вызвав новый взрыв хохота.
- Ахре-чего? – всхлипываешь ты. - Карлито, только при соберано это слово не говори, я боюсь, он или ментора твоего прибьет или – не разобравшись – тебя выпорет за брань!
А Колиньяр все не унимается:
- Придурок какой-то, а не принц. Или это про гайифцев история?
- Это ты придурок, Фернан, это же Дидерих, он все про Отечество, да про Отечество…
- Не было среди наших королей таких недоношенных истеричек!
- Историю учить надо, мальчик! Были у вас такие, были, - снисходительно ухмыляется кэналлиец Матео.
- Чему ты, интересно, радуешься? Отечество-то общее! – огрызается Людвиг Штайнер.
- И ничего подобного, - подхватываешь ты. - У нас соберано! А ваши короли…
Ты молод и дико заносчив. Тебе не нравится Оллария, Талиг, сухие ветра и северяне вообще. Ты еще не знаешь, что пройдет три десятка лет – и ты будешь закрывать это самое не-отечество, даже подняв Райос мести за соберано…
А тогда ты просто перехватываешь летящий тебе в лицо кулак и хохочешь, легко заваливая субтильного талигойца на пол, выворачивая ему руку в захвате…
- Эй, тихо, тихо! – останавливает потасовку Карлос. – Ну что за детская свалка…Вот стану Первым Маршалом…
- Нет, не станешь! – фыркает Колиньяр и глаза дробят огонек свечи на сотню. – Первым Маршалом стану я!
- С какого это еще? Не наливайте больше Колиньяру! Колиньяр – Первый Маршал?! Это бред.
- Ну, надо же с кого-то начинать, я буду первый!!!! Хватит Алв!
Карлос хохочет. И ты хохочешь, потому что знаешь, что Первого Маршала лучше, чем станет Карлос, еще не было, да простит тебя соберано Алваро и отец, свято хранящий память о встрече с соберано Алонсо…
А на следующий день ментор Аризо пребывает в гневе и ужасе – никто из унаров не может ответить урок. Все сдали письменные работы, все явно прочли заданное, но едва кто-то пытается открыть рот и вслух продекламировать хоть строчку… Карлос Алвасете взирает на ментора, линейкой прохаживающегося по согнутым от хохота спинам, безмятежно и прямо, единственный из всех. Только уголок губ предательски подрагивает в еле сдерживаемой ухмылке.
Дидериха ты нежно любишь до сих пор, как и все, кто хоть раз видел тебя в близкой компании достаточно нетрезвым для чтения вслух…
А тогда взбешенный ментор пошел прямо к начальнику школы. Кричал, требовал порядка и взысканий. Полковник Дюваль пожал плечами, покачал согласно головой - и взыскания были. Весь следующий день вы драили «загон»… Унылые унары топтались с тряпками и швабрами в руках, не зная, куда себя деть.… А вам с Карлосом снова было смешно – эх, столичные мальчики! Не все, конечно, но многие.… Карлос, одетый, как морисский корсар, в черное, волосы подвязаны косынкой, вздохнул, потер лоб и принялся командовать. Разделил «однокорытников» на две группы: одну, из тех, кто повыше, отдал тебе – намывать окна, а вторую стал лично учить драить пол... Благо неоценимый опыт в этом вопросе обретал каждый, попавший под тяжелую руку соберано Алваро…
Помнишь?..
А потом был Фабианов день и залитая солнцем площадь, была Присяга и служба в разных концах страны… Были письма и долгожданная встреча, грандиозная попойка по случаю офицерских чинов. Были надежды и огромное распахнутое небо над головой…
Ты стоишь возле влажного холмика земли и смеешься со слезами на глазах. Хорошо, что все ушли, далеко не каждый бы понял… Что провожать навсегда можно только вот так – со смехом сквозь слезы прощания. |