Зимой темнеет рано. Она устало потерла красные воспаленные глаза и подошла к окну. Погода не радовала – вместо положенного снега на улице шел дождь, редкие прохожие натягивали поглубже шапки и капюшоны, где-то вдалеке недовольно мяукала кошка. Вместо того чтобы продолжить любоваться урбанистическим пейзажем, который мог вогнать в депрессию даже убежденного оптимиста, она включила настольную лампу и достала из бара припрятанную бутылку «мартини». Первый бокал она пила не торопясь, мелкими аристократичными глоточками, второй и третий глотала как воду, не обращая внимания на вкус. В голове приятно зашумело. Казалось, что она легко сможет стать владычицей морскою или получить Нобелевскую премию по литературе. После четвертого бокала она твердо решила завоевать мир.
Утром голова невыносимо болела. Просыпаться не хотелось, хотелось закутаться в теплое уютное одеяло и сделать вид, что ты рыбка, у которой нет ножек, а значит, идти никуда не надо.
- Просыпайтесь, - за плечо аккуратно потрясли, - уже девять часов. Вы опаздываете.
- Не пойду, - из-под одеяла послышалось недовольное бурчание, - там меня никто не любит. Катарина опять забеременела, Марсель будет приставать с очередным сонетом, Лионель – требовать подписать какие-то ненужные бумажки, этот выскочка в белых штанах точно сделал очередную подлость, а Ричард думает, что я самое отвратительное из всех созданий Леворукого. Не пойду.
- Эр Рокэ, Вы не можете не пойти, - вздохнул Хуан, ставя на тумбочку чашечку свежесваренного шадди, - Вы же директор школы.
Лионель Савиньяк, заместитель директора по учебной части, всерьез готовился к очередной проверке. Он уже три раза обошел школу. Один раз как Лионель Савиньяк, заместитель директора по учебной части, второй как Август Штанцлер – представитель РОНО, а третий раз как директор школы. Надо признать, что третья роль удалась ему лучше всего. По крайней мере, Марсель Валмэ – один из практикантов по талиг и литературе, немедленно потребовал от Лионеля помочь ему дописать сонет в стиле Барботты. Пришлось использовать дежурную отмазку Алвы и удирать по карнизу. Лионель с детства терпеть не мог литературу и пни. Спасаться старший из старших Савиньяков отправился к брату Эмилю, который работал в той же школе заместителем директора, но по хозяйственной части. Разумеется, вместо того, чтобы заниматься прямыми обязанностями, Эмиль вместе с Ротгером Вальдесом развлекались тем, что метали дротики в портрет одного из учеников одиннадцатого класса – Альдо Ракана. Не то чтобы Лионель их осуждал, он бы и сам кинул дротик, причем не в портрет, но сейчас у него были дела поважнее. Например, немного выпить, чтобы успокоить расшатанные работой нервы. Именно поэтому он отправил Эмиля в очередной раз пересчитывать мётлы, а Вальдеса спровадил на урок. Ротгер Вальдес, по прозвищу Бешеный, был в некотором роде школьной достопримечательностью. Он уже десять лет учился в одиннадцатом классе, причем вовсе не потому, что был идиотом, большинство предметов он знал гораздо лучше учителей, просто ему нравилась эта школа, и он не собирался с ней расставаться. Все давным-давно махнули на Вальдеса рукой, так что в основном он проводил время в учительской или в кабинете Алвы, а не в классе.
В кабинет заглянула Марианна, учительница по талиг и литературе:
- Ты Марселя не видел?
- Видел в коридоре. Он пытался закончить сонет в стиле Барботты, - отрапортовал Лионель, пряча бутылку «Черной крови» под стол.
- Он хотя бы пришел в школу. Это большое достижение, - вздохнула Марианна, поправляя прическу, - Катарина опять беременна.
- Неужели? – с сарказмом буркнул старший Савиньяк. - И опять от Алвы?
Катарина Ариго была беременна всегда. Точнее, какие-то перерывы она все-таки делала, но об этом учительский состав мог только догадываться, потому что в школе Катарина появлялась исключительно в период летних каникул, после чего благополучно беременела и уходила в очередной декрет. Даже Алва не знал, какой именно предмет она должна была вести. Каждый раз слухи упорно приписывали очередного ребенка Катарины именно директору школы, несмотря на наличие у нее мужа. То, что дети были абсолютно на Алву не похожи, никого не волновало. Впрочем, про Рокэ рассказывали гораздо худшие вещи, например, что он соблазняет девятиклассников, а потом продает их органы на черном рынке.
Раздался звонок на большую перемену. Лионель, пошатываясь, вышел из кабинета Эмиля. Скоро должен был появиться Алва, который раньше двенадцати являться не изволил. По коридору со свирепым выражением лица пробежала Цилла Арамона – дочка секретаря директора и трудовика. Она явно торопилась в столовую – единственное место, где Цилла проявляла энтузиазм. Лионель однажды сам стал жертвой её зубов, потому что Цилла решила, что он стоит в очереди не там, где ей нравится. Докричаться до высокого Савиньяка ей было тяжело, поэтому она подпрыгнула и укусила в то место, докуда смогла дотянуться. К несчастью, это оказалась филейная часть завуча. Алва с Эмилем тогда чуть от хохота не лопнули. С тех пор каждый раз, когда он видел Циллу, рука Лионеля непроизвольно тянулась к месту пониже спины. Будь его воля, эта мерзкая девчонка вылетела бы из школы вместе со своим отцом, но, к несчастью, Луиза Арамона пользовалась симпатией Алвы, так что Савиньяку оставалось только мечтать.
После встречи с Циллой ни о чем, кроме кровавой мести и столовой, Лионель думать всё равно не мог, а так как месть откладывалась на неопределенное время, то он отправился слегка перекусить. По дороге он налетел на учителя физкультуры – Робера Эпинэ, который, как всегда, был погружён в глубокие раздумья о судьбах человечества. В глубине души Лионель подозревал, что думал Эпинэ вовсе не о человечестве, а только об одном его представителе, точнее, представительнице – Марианне Капуль-Гизайль. Роман двух учителей давно не был секретом даже для мужа Марианны, который преподавал в школе музыку. Впрочем, Коко в этой жизни волновали только две вещи – прекрасное, предпочтительно в материальном воплощении, и морискиллы, которых обучать пению было гораздо проще, чем раздолбаев-школьников. Помимо Марианны, у Робера имелся еще один пунктик – Алва. Дело в том, что до Эпинэ учителем физкультуры был нынешний директор, и Робер смертельно боялся, что их постоянно сравнивают между собой, причем, конечно, не в пользу Эпинэ. В итоге он довел себя до такого состояния, что Алва начал сниться ему ночами. В этом физрук как-то сам по пьяни признавался Лионелю, причем не ему одному. Алва обзавелся еще одним слухом, а Эпинэ стал еще более задумчивым, и окончательно перестал высыпаться.
После взаимных извинений и приглашения зайти в спортзал «пропустить по стаканчику» Лионель был отпущен с миром и все-таки добрался до столовой, где единолично царила Матильда Ракан. Хотя конкуренцию ей успешно составлял учитель богословия Бонифаций, который предпочитал держаться ближе к еде, чем к Создателю. На людях эта парочка постоянно пикировалась, но к вечеру мирилась над рюмочкой чая, так эти двое называли касеру. Лионель, впрочем, как и все остальные, делал вид, что верит в чай, а еще в неизбывную ненависть друг к другу этих двоих. Зачем лишний раз расстраивать хороших людей? По мнению Лионеля, у Матильды был всего один, зато очень большой недостаток. Недостаток звали Альдо Раканом, и он учился в одиннадцатом классе. Видимо, Матильда где-то в глубине души была непризнанным гением, потому что на её внуке природа отдохнула с размахом.
К счастью, в столовой Циллы уже не было, зато были Бонифаций и братья Катершванцы, приехавшие в школу по обмену. Лионель не помнил, откуда. Говорили оба брата с ужасающим акцентом, при этом были близнецами, что Савиньяка иррационально раздражало, потому что он постоянно их путал. Про Эмиля в такие моменты он старался не вспоминать. Как и Вальдес, на занятия Катершванцы не ходили, на что все, разумеется, махнули рукой.
После выпрошенной у Матильды касеры вместо котлет Лионелю стало тепло, хорошо и даже мысль о Штанцлере его больше не тревожила, поэтому он отправился на поиски Эмиля, чтобы помочь ему пересчитать мётлы или вёдра, или что там его брат делал вид, что считает. Заодно он решил проверить, чем же занят Марсель, и тихонечко заглянул в класс. Валме, как обычно, был очень занят. Он стоял у окна и с тоской наблюдал за удаляющимся вприпрыжку младшим из младших Савиньяков – Арно, который с недавних пор преподавал в школе гайифский под чутким руководством Жермона Ариго. На лице Марселя была написана неприкрытая зависть. Ему смертельно надоела школа и девятый класс, на уроки в котором Марселю смело можно было не приходить, все равно Валентин Придд ему не давал и слова вставить. Валентин был общепризнанным школьным гением, но, как и Вальдес, категорически отказывался расставаться со школой раньше времени. Валме и оба Савиньяка подозревали, что юный Придд был не только гением, но и садистом, потому что больше всего на свете он любил демонстрировать учителям свое превосходство. Справиться с ним могли только Жермон и Алва. При них Валентин тушевался, умолкал и отвечал, только когда его спрашивали. Эмиль утверждал, что эти двое явно владеют каким-то старинным колдовством, действующим на Приддов, и несколько раз пытался подпоить Алву, чтобы выведать секрет. Обычно все заканчивался тем, что домой Эмиля приходилось нести, а Алва продолжал невозмутимо утверждать, что это все природный шарм и ничего более, но младший из старших Савиньяков не оставлял надежды. Пока Валентин заунывно продолжал вещать о творчестве Барботты, Лионель подошел к Марселю и распахнул окно. В классе сразу запахло весной, школьники оживились, заерзали на партах, особенно Руппи, еще один ученик по обмену, который на уроках появлялся, хотя и откровенно скучал.
Меж тем под окном Альдо Ракан, не таясь, совращал подрастающее поколение путём приучения их к радостям и горестям взрослой жизни. Проще говоря, учил Ричарда Окделла курить. Лионель мысленно отметил устроить Дикону выволочку за прогул урока и за наглое нарушение запрета курить на территории школы. Оба школьника так увлеклись процессом, что не заметили, как кошачьей походкой к ним подкрался Алва. При одном взгляде на директора Альдо как ветром сдуло. Ричард же, по обыкновению, впал в ступор. Он всегда впадал в ступор, когда видел директора, смущался, краснел, хлопал длинными ресницами и хватался за печень. Наверное, боялся, что Алва первым делом решит продать именно её.
- Юноша, - почти промурлыкал Рокэ, - ну кто так курит? Смотрите и учитесь.
Алва достал из пальцев изумленного Дикона сигарету, щелкнул зажигалкой и изящно затянулся.
Лионель с Марселем только переглянулись. Где-то в кустах шумно зааплодировал Ойген – одноклассник Альдо, который Ракана терпеть не мог и частенько бил в туалете. Дик Окделл продолжал стоять в немом оцепенении.
Раздался звонок с последнего урока. По коридору пробежала шумная стайка шестиклассников. Они не заметили Эмиля и чуть не сбили с ног Алву, впрочем, Айрис Окделл, младшая сестра Дикона, сумела вовремя затормозить и тут же застыла, глядя на директора округлившимися глазами, пока Селина Арамона и Наль, кажется, Ларак её не оттащили. «Скорее всего, у них это семейное», - лениво подумал старший из Савиньяков. Он планировал прихватить Марселя и все-таки отыскать Эмиля, чтобы отпраздновать удачное окончание рабочего дня. О грядущей проверке РОНО думать пока не хотелось.
В итоге Эмиль и Вальдес отыскались в подсобке, где над ведрами и метлами тихо что-то напевали из талигского фольклора. На шум подтянулись Жермон и Эпинэ. Потом, разумеется, пришел и сам директор в обнимку с тремя бутылками вина. Вечер постепенно переставал быть томным. Мэтр Инголс, местный библиотекарь, неодобрительно покосился на шумную компанию учителей, но ничего сказал. Ему нравилось его место.
Лионель с Эмилем ударились в воспоминания, как Алва когда-то был простым учителем. Тогда он преподавал физкультуру, пение и заменял. Всех. Вообще всех. Потому что, кажется, не было предмета, который бы Рокэ Алва не знал в совершенстве. Это была очень удручающая мысль, особенно для Эпинэ и особенно после второй бутылки «Черной Крови». Именно поэтому он в очередной раз задумался о вечном.
Марсель валялся на полу и пытался проверять школьные сочинения. Получалось плохо. В глазах иногда двоилось, а то и троилось, поэтому оценки он ставил наобум, хотя сам считал, что с точным математическим расчетом. Двойка, двойка, тройка, четверка, двойка. О! Пять!
Марсель был настолько пьян, что не обратил внимания, как поставил двойку Валентину Придду. Зато на следующий день внимание на оценку обратил Валентин. Это была первая двойка в его жизни. Волосы на его голове зашевелились, в глазах блеснуло неприкрытое бешенство, а между губ показался раздвоенный змеиный язык. «Авада Кедавра», - взмахнул Валентин невесть откуда взявшейся волшебной палочкой. Школа, ученики, учителя начали рассыпаться колодой карт…
Она вздрогнула и проснулась. Приснится же такое. Пустой лист Ворда продолжал издеваться над ней невыносимой белизной. Дедлайн поджимал, а у неё в голове не было ни одной идеи. Она вздохнула и достала из бара бутылку водки, щедро плеснула её в мартини. От первого же глотка голова закружилась. Она пододвинула поближе к себе клавиатуру и бодро начала печатать: "В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца вышел проэмперадор Варасты Рокэ Алва".
Где-то очень далеко Дик Окделл проснулся и в ужасе застонал. За окном светало. |