Цвет северной армии покидал комнату для совещаний, оживленно переговариваясь. Чарльз Давенпорт, как офицер для особых поручений при особе проэмперадора Лионеля мрачно подпирал стенку в углу. Выделенный под штаб домишко был маленьким, непрезентабельным и грязным, поэтому Савиньяк принял решение спать в своей палатке, а пока ее разбивали, собрал офицеров.
В происходящем Чарльзу не нравилось вообще все. Маршал играл в Алву, никому ничего не объясняя, его приказы были, мягко говоря, вызывающими опасения, погода была отвратной, положение было отвратным, настроение было отвратным и…
Взгляд Давенпорта упал на пару перчаток, лежащих на столе напротив места, где сидел проэмперадор. Он вдохнул. Выдохнул. Проклял Савиньяка. Сжал кулаки. Вдохнул. Разжал кулаки. Выдохнул. Подошел ближе. Проклял себя. Вдохнул. Проклял Савиньяка, Ворона, по милости которого он должен находиться рядом с Савиньяком и всех тех, кто хоть косвенно участвовал в появлении на свет этих двух достойных господ. Выдохнул. Протянул руку и взял перчатки.
Печатая шаг, Чарльз вышел из дома под начинающийся дождь, задув свечи и закрыв за собой дверь. Несмотря на злость и недовольство, он не мог не подчиниться приказу, пусть и отданному таким оригинальным способом.
Откинув полог маршальской палатки и войдя внутрь, он подавил первый порыв сказать что-то вроде «Вы хотели меня видеть?», потому что это было далеко не самым умным в данной ситуации.
- Господин проэмперадор, вы оставили ваши перчатки.
- И вы решили занести их мне? Благодарю вас, Чарльз.
Угу. Еще бы он не решил.
Савиньяк поднялся с походного стула, на котором он сидел и небрежно скинул камзол, подходя ближе. Давенпорта бесила манера маршала настолько насмешливо и уверенно держать себя с ним, но сделать он ничего не мог. Главная проблема состояла в том, что делать что-либо надо было не с маршалом, а с самим собой.
В каком-то смысле они друг друга нашли. Савиньяку было скучно с теми, кто был ему послушен, и привычка Чарльза вставать на дыбы по поводу и без и полное нежелание подчиняться вносило приятное разнообразие в военные будни Лионеля. Давенпорту надо было куда-то девать свое вечное раздражение, с кем-то спорить и кому-то противостоять, и маршал давал ему массу поводов не соглашаться.
Все было хорошо, если бы не одно маленькое но. Чарльзу было бы достаточно просто ругаться, но Лионель решил, что гораздо забавнее будет взять подчиненного в свою постель. Очень быстро Давенпорт постиг несколько простых истин: Лионелю Савиньяку невозможно сказать нет, Лионель Савиньяк не любит, когда его распоряжения игнорируют, Лионель Савиньяк способен добиться от него чего угодно.
Чарльз не обманывал сам себя – он подчиняется маршалу потому что хочет подчиняться, и хочет именно так – чувствуя превосходящую силу. Конечно, его это злило, но предъявлять претензии к кому-то кроме себя было глупо.
Он уже давно не брался предугадывать поведение любовника – что он сделает, скажет, каким будет этой ночью. А еще – никогда не называл его по имени, ни вслух, ни про себя.
Савиньяк подошел совсем близко и ухмыльнулся. Чарльз сжал зубы и постарался усмирить так развлекающую проэмперадора ярость. По его скулам скользнули в намеке на ласку пальцы.
- Сегодня хорошая ночь.
- Вы так считаете?
- Да. Дождь усиливается. Он превосходно глушит шум, отодвигает время подъема. Согласитесь, двигаться куда-то, пока дорога хоть немного не высохла, не имеет смысла. Возможно, нам придется задержаться здесь на день, или дольше.
Ооо, Давенпорт прекрасно понимал, что это значит. Привычная злость поднималась изнутри. Пусть маршал попробует его заставить сделать это. Он против. Против, кошки его раздери!
Лионель, конечно, заставил. И кричать, и стонать в голос, и извиваться под ним в тщетных попытках получить хотя бы некоторый контроль над ситуацией. Заставил, попутно расцветив бедра и запястья Чарльза синяками, шею и плечи – следами от зубов, чуть не вывернув руку, заламывая ее за спину, когда Давенпорт пытался сопротивляться попытке поставить его на колени. Савиньяк не причинял настоящей боли, он просто применял силу к взаимному наслаждению – своему и любовника. Наверное, это было похоже на драку, адреналин смешанный с желанием, бивший в голову и рвущий в клочья контроль. Им было хорошо. Очень хорошо. У стола, на столе, на полу, на кровати. У обоих было много энергии, которую было можно выплеснуть друг на друга, не опасаясь по-настоящему навредить. Сила против силы. Чарльз сопротивлялся по-настоящему, сопротивлялся именно ради процесса, а не для того, чтобы его подчинили, и это противостояние щекотало нервы и возбуждало обоих. А еще это делало победу маршала над любовником именно победой, а не отыгрышем извращенной фантазии. Лионелю нравилось каждый раз доказывать свое право на Давенпорта. Этот не покорится, не подчинится и не смирится, постоянно держа в полной готовности охотничьи инстинкты Савиньяка. Возможно, это проэмперадор и искал, завоевывая неприступных красавиц, а потом уходя – его не привлекали павшие бастионы.
Оба любили абсолютную вымотанность и наполнявшую тело усталость после такой «любви». А еще в это время не существовало никаких правил – и они могли использовать друг друга в качестве подушки, например. Особенно Чарльзу нравилось, что можно медленно обводить пальцами контуры мышц маршала, не напарываясь на насмешки. Завтра он будет рычать и кусаться, образно говоря, а сейчас прижмется щекой к плечу любовника, а тот будет ерошить ему волосы, расфокусированным взглядом глядя куда-то вверх.
- Когда эта война наконец закончится, - задумчиво-лениво начал Давенпорт, собираясь поделиться своей идеей найти Марселя Валме, - я…
- Ты останешься со мной, - жестко перебил его Лионель, – в остальном даю тебе полную свободу. |