То, что ты вечна, дает особую, нечеловеческую мудрость. Ни один смертный никогда не поймет то, что для тебя очевидно, не будет так же чувствовать и думать.
Ты вечна – чередою огней проходят жизни людей перед твоими глазами. Тусклые, яркие, болотно-зеленые и ослепительно-рыжие.
Ты вечна, и танец – единственный выход, чтобы не помнить, не помнить свою любовь, свои потери. Смертный может раствориться в Танце, смертный – но не Ведьма, ведь Ведьма ведет Танец.
Так было и будет. Но ведьмы тоже живые. Они умеют любить.
Чем ближе Излом, тем больше всплывает из глубин памяти, тем слабее действует Танец, тем меньше смеются кэцхен. Почти четыреста лет они растворялись в мире, не помня себя, но в Излом Эпох они нужны Кэртиане. Поэтому они вспоминают и плачут.
Память обрушивается на них, сметая все преграды, и однажды на Горе с камней встает не крылатая дева, но человек. Обычно это случается лет за пять до Излома. Как раньше, они танцуют, смеются, играют в заливе, но сейчас уже они помнят. И влюбляются. Каждый раз одно и то же – осознав себя, они заглядываются на людей, чтобы после очередных катастроф забыть возлюбленных. Каждый раз через четыреста лет понимать, что ты одна. Вечно.
Его звали Ротгер Вальдес. Когда она вспомнила себя, он уже был принят и признан ею и сестрами. Он был весь – сосредоточение жизни, смеха, энергии. У него была несгибаемая воля и страсть к авантюрам, он каждую секунду двигался, улыбался так, что солнце казалось ненужным. Конечно, он был моряком. Его корабль звали «Астэра» и сестры согласились, что это – замечательная шутка. Им было хорошо и легко вместе, пока она вдруг не осознала, что он... понимает их? Немного, в меру человеческих возможностей, но понимает. Она не стала ему ничего говорить, просто всегда была рядом, привязываясь все сильнее и сильнее. Как человеческая девчонка, которой она когда-то была, она влюбилась в красавца-капитана. Вечно юная душа – это не всегда хорошо, ведь… после смерти ты никогда не повзрослеешь. Она и радовалась каждой минуте с ним, а Ротгер отвечал ей взаимностью, был нежен и ласков, не подозревая, что теперь у него одна любовница, а не девять.
Однажды утром, уйдя от Бешеного, она застала одну из сестер на Горе, стоящую на краю обрыва и смотрящую на горизонт.
- Любишь, да? – она спрятала крылья и приняла вид себя-прежней, чернокосой хрупкой двадцатилетней девушки. У этой ее сестры были длинные волосы цвета меди и зеленые глаза, она казалась старше собеседницы лет на семь.
- Да.
- Кто он?
- Помнишь того, кто месяц назад танцевал с нами у костров?
Она смутилась. Никого, кроме Ротгера в ту ночь она не видела и видеть не хотела.
- Нет… Там было много моряков.
Сестра вздохнула.
- Он не моряк… Приехал в гости к кому-то из друзей. Такой… яркий. Его судьба – страшна и изменчива, его победы – невероятны. Его ждет великое будущее и он достоин всего самого лучшего в этом мире. Я никогда раньше не видела столь прекрасной души.
- Почему ты не с ним?
- Я не нужна ему.
- Почему ты так думаешь?
- Пока я кэцхен – это одно. Он придет к Ведьме на горе, древнему вечно юному существу, в чьей жизни есть лишь смех и танец, но женщина, в него влюбленная, ему не нужна. Пока я отличаюсь от всех своей сущностью – я привлекательна, но как только смертное возвращается – он уходит. Ему не нужна ничья любовь. Ему не нужно такое постоянство. Сейчас я от обычной женщины отличаюсь только возможностями. Обычные женщины больше чем на ночь его не интересуют.
- Мне жаль…
- Мне тоже. Он такой один. Не было еще в Кэртиане подобных ему душ, ну, или просто я не встречала.
- Ну, раз ничего особо и не было, тебе будет легче его забыть.
- Его нельзя забыть. Даже если ничего не было.
Кэцхен немного постояли в тишине, встречая восходящее солнце и с тихим плеском окунулись в воду, став волнами. Они понимали друг друга.
Излом все приближался, а она чувствовала себя бесконечно счастливой, танцуя с Ротгером и смывая с его души шелуху повседневности. Он был сам как стихия – вольная и могущественная, он просто сметал все препятствия на пути к своей цели, ей нравилось швыряться в него брызгами, вызывая смех, играть со снастями «Астэры». А потом был бой, изменивший все. В Хэксберг пришли люди с других берегов, пришли, чтобы убивать. Она с сестрами разрывала строй чужих кораблей, ломала мачты, сбивала с ног солдат. Был шторм, холод и дождь. Она не любила, когда умирают люди, но лучше они, чем Ротгер.
Первым тревожным звоночком было то, что Бешеный попросил ее достать со дна шпагу пленника, которого принесли в его дом. Она согласилась, ведь любимый ценил честь и мужество врагов, а этот адмирал показал себя с лучшей стороны. Она слышала это вскользь, ей было не интересно. Кэцхен просто отыскала оружие среди трупов, на которых пировали морские обитатели, и принесла его Ротгеру, а потом окунулась в его объятия.
С любимым она всегда была в образе синекожей женщины с крыльями, поэтому она очень удивилась, когда он попросил ее измениться. Сердце ухнуло в груди и разбилось, когда она увидела в душе своего капитана образ чужака. Конечно, она не отказала, став для него тем, кого он хотел видеть. Всю оставшуюся ночь она горько проплакала на обрыве, уткнувшись в плечо одной из сестер. Потом она пробовала приходить, но оказалось, что это совершенно не выносимо - заменять кого-то в руках Ротгера. Точнее, самой в теле Олафа Кальдмеера (она многое узнала о том человеке, которого полюбил ее Бешеный) брать Вальдеса и слушать его стоны и сбивчивые признания. Она попросила сестер помочь и они все поняли, заменив ее в его постели, она же лишь наблюдала издали, как два адмирала не решаются шагнуть друг к другу. Было больно, но ведь счастье любимого – ее счастье?
Когда она умерла, ей было чуть меньше двадцати лет, и ее душа навсегда осталась в этом возрасте. Возможно, будь она старше, она нашла бы способ вернуть Ротгера, но сейчас она просто не могла так поступить. Заворожив обоих, она толкнула их друг к другу, вином и ветром удерживая их в постели.
Она кэцхен. Она вечна. Скоро кончится Излом Эпох и она все забудет. Надо просто потерпеть, помочь миру пережить грядущее и снова окунуться в Танец. Так было и так будет.
Она сидела на обрыве, свесив ноги вниз. Медноволосая сестра подошла и села рядом.
- Как ты?
- Плохо.
- И я плохо. Была вчера там, - ведьма махнула рукой куда-то в сторону суши.
- Видела его?
- Да.
- С любовницей?
- Нет. Он пил. С гитарой. Один.
- Ему тоже плохо?
- Вряд ли.
- Почему?
- Он просто такой. Я не понимаю его, единственное, что понимаю – я не нужна.
- Остальное не важно?
- Да. И помощь мою он не примет. А ты как?
- Ротгер влюбился. В того, кто привел в Хэксберг чужие корабли. Они счастливы.
- Ты?
- Да.
- Быстрее бы кончился Излом.
- Да.
Ей больше не хотелось летать. Ночами она сидела на скалах и смотрела на звезды, а днем становилась волной. Скоро все кончится, память уйдет. Возможно, в следующий раз ей повезет больше и получится урвать еще несколько лет счастья. Впрочем, до этого она тоже была счастлива.
- Здравствуйте, эрэа.
Высокий широкоплечий мужчина стоял чуть поодаль. Она видела его, кажется, он был главным среди моряков.
- Здравствуй.
- Никогда не думал, что кэцхен может грустить.
Она наклонила голову к плечу и внимательно на него посмотрела. Спокойствие, совершенно непробиваемое.
- Ты можешь подойти.
Моряк подошел и сел рядом.
- О чем грустят ведьмы? О судьбах мира?
- Нет. О неудавшейся собственной.
- Странно. Вы точно кэцхен?
Она фыркнула, отрастила себе крылья, дала ими полюбоваться и убрала.
- Красиво, - он улыбнулся, - ваши?
- Не совсем. Когда я была человеком, я выглядела так.
- Как сейчас?
- Да.
- Вы были человеком… - он задумчиво повторил ее фразу.
- Да.
- А вы можете показаться днем?
- Могу.
- Тогда, возможно, вы согласитесь сходить со мной на свидание?
Она удивленно посмотрела на этого странного мужчину.
- Зачем?
- Когда красивые женщины грустят, их надо развлекать. И показывать им свое восхищение. Так вы согласны?
Ей было все равно, но бессмысленность дней ее уже утомила.
- Согласна.
- У вас есть имя?
- Было. Но я его не помню.
- Ола. Вы не против, если я буду называть вас так?
- Это не мое имя.
Мужчина улыбнулся.
- Я знаю. Но другим не обязательно.
- Как хочешь.
- До завтра, эрэа.
Он поцеловал ей руку и ушел, а она осталась сидеть и думать, почему он так уверенно себя с ней ведет и зачем это все делает? Пока она ничего не помнила, она даже не показалась бы ему, но сейчас ей хочется чувствовать свое тело, быть собой, быть живой.
Она пришла в середине дня, скользнув ветром в распахнутое окно. Он сидел и писал что-то, но при ее появлении отложил бумаги, встал и подошел.
- Я бесконечно счастлив вас видеть.
- Я обещала, - кэцхен пожала плечами.
- Я нашел вам одежду. На улице холодно, и это будет странно выглядеть, если вы будете в легкой одежде.
Ей понравилось теплое платье и курточка с пушистым меховым воротником.
- Идемте?
Он галантно предложил ей руку.
Когда она была человеком, этот жест выглядел по-другому, но она догадалась, что надо сделать и опустила ладошку на сгиб его локтя.
Они долго гуляли по заснеженному городу, а потом пили горячее вино в одном из трактиров. Рамон, так его звали, посмеивался, глядя на удивленное девичье личико, когда она, обхватив обеими руками кубок, маленькими глоточками отпивала глинтвейн, заново вспоминая его вкус. Адмирал – оказывается, он Первый Адмирал! – рассказывал ей истории из своей жизни и о Марикьяре. Кэцхен помнила этот остров – оттуда были многие из тех, в кого раньше влюблялись сестры, да и она тоже. Сама она говорила мало, в основном слушала, сверкала глазами, смотрела снизу вверх и теребила мех на воротничке – он был очень приятный на ощупь.
Когда они возвращались, то встретили гуляющих Ротгера и Олафа. Она вздрогнула и распахнула глаза, видя светящегося от счастья Бешеного. Больно! Она не хотела на него смотреть! Почти решив немедленно убежать, она почувствовала, что ей на плечо ложится тяжелая рука и притягивает ближе, к сильному телу.
Прижавшись к Рамону, она испуганно смотрела, как они приближаются.
- Мой адмирал! Не представите ли свою очаровательную спутницу? – улыбается ослепительно, как всегда.
- Господа, это Ола. Ола, это вице-адмирал Ротгер Вальдес и адмирал цур зее Олаф Кальдмеер, он из Дриксен
Спокойный, ровный, уверенный голос. Она ухватилась за него, как за спасительную ниточку и смогла придти в себя
- Здравствуйте.
- К вашим услугам, госпожа. – Оба галантно поцеловали ей руку, немного поговорили с Рамоном и ушли.
- Почему ты боишься?
- Я не боюсь…
Марикьяре внимательно посмотрел ей в глаза и хмыкнул.
- Это не лучше.
- Ничего подобного! Это я их…
- Почему?
- Я хотела, чтобы он был счастлив. А я через пару лет все равно все забуду.
- Забудешь?
- Кэцхен вспоминают себя только на время Излома Эпох, когда они нужны Кэртиане, - она поковыряла снег носком изящного сапожка, - в остальное время мы растворяемся в Танце. И вообще, мы не кэцхен, это вы нас так назвали.
- А кто вы тогда?
- Эвро.
- Спутники Повелителя Ветра?
- Да.
- А почему вы здесь, а не с соберано?
- Потому что он – не Повелитель Ветра.
- Как это?
- Повелитель – это тот, кто имеет силу и осознанно ее использует. Таких не было очень давно. Три Излома или четыре, может, больше. Не помню. Когда мы в свите Повелителя, мы тоже не помним себя.
- А какой ты была?
Она посмотрела на мужчину и неожиданно для себя ответила. Странно – она не говорила о своем прошлом никому из предыдущих любовников за все прошедшие века.
- Я принадлежала Дому Ветра, одной из младших ветвей… Единственная девочка в семье, у меня было три старших брата. Я умерла, упав со скалы, когда с братьями лазила по обрывам. Тогда жизнь была совсем другой – в мире было гораздо больше чудес. Я видела Четверых и их исход. Когда они ушли, я уже была эвро, так что мало могу сказать о них. До того, как Анэм исчез, было… хорошо? А после – как будто воздуха стало меньше. Я мало понимала, все время танцуя, но потом был Излом, когда я все вспомнила и поняла. Было страшно, ведь мы остались одни.
- Ну, может, он еще вернется?
- Нет, он мертв. Мы почувствовали его смерть. Литтэны, найери, фульгаты… мы знаем, что Четверо мертвы. Мы остались одни, - повторила кэцхен, - сначала Повелители помнили о своем наследии, но потом все знания о силе затерялись в памяти людей.
Они некоторое время шли молча, а потом Рамон задал вопрос:
- А почему вы все вспоминаете в Излом Эпох?
- Мы нужны Кэртиане. В Излом приходят крысы и Твари, которых надо убивать.
- Ты будешь убивать?
- В Излом все будут убивать, - убежденно сказала ведьма.
Они уже забрались на Гору.
- Я могу придти завтра?
- Конечно, приходи.
На следующий день он пришел с охапкой лилий. Она удивленно смотрела на цветы у своих ног, а потом присела и стала водить пальцами по лепесткам.
- Лилии – это память.
- Нравится?
- Да, - она взяла один из цветков в руки. – Спасибо.
- Почему ты удивляешься?
- Ну… я же кэцхен. Мне никто не дарил цветы.
- Ты говорила, что сейчас ты почти обычная женщина. Я отношусь к тебе соответственно. Ты не против?
- Я? Нет… они красивые.
- Я принесу еще.
Он приходил чаще, сидел рядом, водил гулять в город, рассказывал истории, приносил разные подарки. Много цветов, гораздо реже – украшения. Кольца, браслеты, сережки… все, что угодно кроме ожерелий и жемчуга.
- Почему ты мне никогда не даришь жемчуг?
- Не хочу быть как все, - спокойно отвечал он.
- А почему цветы? Они же быстро вянут.
- Зато они тебе нравятся и опять же, никто не дарил кэцхен цветов. Я дарю.
Она засмеялась, потеребив широкий серебряный браслет с сапфирами.
- Почему ты все время приходишь?
- Потому что ты мне нравишься.
- А почему тогда не просишь Танец?
- Мне не нужен танец. Мне нужна ты.
- Не понимаю…
- Мне нравится, как ты улыбаешься, смеешься, удивляешься, слушаешь меня. Я не хочу это потерять.
Кэцхен задумалась, а потом села к нему на колени, обняв и уткнувшись лицом в изгиб шеи.
- Я все забуду.
- У нас есть годы.
С тех пор появилась леди Ола – девушка альмиранте Рамона Альмейды. Все разговоры о ее прошлом марикьяре пресекал, и ее образ в глазах моряков был окутан тайной. Она жила с ним, иногда выбираясь на Гору к сестрам, познакомилась с его друзьями… Ротгер ее даже не узнал. Это было обидно, но не больно. А еще она не понимала – почему она не делала этого раньше? В смысле – почему никогда не проводила столько времени с прежними возлюбленными? Ведь она может оставаться в материальном теле и днем, жить среди людей… но нет, раньше для всех она оставалась горной ведьмой, и лишь для Рамона была живой женщиной.
- Рамон, а можно мне глинтвейн? Мне не надо есть и пить, но оно вкусное…
- Конечно, сейчас прикажу приготовить.
Это была, наверное, самая лучшая зима в ее жизни. Она была защищена от боли мира сильными руками и абсолютной уверенностью своего адмирала, это было странное чувство. Осталось совсем немного, и ее призовет Кэртиана…
- Вот, держи. О чем ты думаешь?
- Одна из моих сестер отправилась в Дриксен.
- Зачем?
- Она полюбила… как его зовут? Руперта, кажется. И пошла за ним.
- Это плохо?
- Нет, просто… странно. Почти все из нас влюбились в этот Излом.
- А некоторые и не по одному разу? – он насмешливо приподнял бровь.
Кэцхен фыркнула.
- А с чего ты решил, что я тебя люблю?
- Да так… горная ведьма оставила Гору ради смертного, живет в его доме, носит его одежду, убеждая этого самого смертного, что своя ей не особо нужна, а так она все время чувствует его запах и ей это нравится. Я ничего не забыл?
- Забыл. Я еще лежу рядом с тобой, пока ты спишь, ведь мне-то спать не надо.
- Я через пару дней отплываю к берегам Дриксен. Не хочешь со мной?
- Твои моряки не поймут, если ты приведешь на корабль женщину.
- Не поймут. Однако попутный ветер им очень понравится.
Она засмеялась.
- Конечно, я с тобой.
Она играла с волнами и снастями, теперь у нее было много кораблей, а не одна Астэра. И Рамон, и ветер, и чужие берега. А еще Ротгер, но он был хмур и в его сердце была тоска. Она пришла к нему однажды, тенью скользнув в каюту.
- Что такое?
- А, здравствуй, подружка. Давно тебя не было видно.
- Я была тебе не нужна, - она вновь была синекожей и крылатой. – Так почему ты грустишь?
- Они убьют его, - глухо сказал Бешеный. – убьют, потому что он считает своим долгом туда пойти и принять то, что приготовила ему его страна. И ладно бы кесарь! Так вместо здравомыслящего правителя там стая ызаргов у трона. Они его казнят, а я ничего не могу сделать… ничего.
- Зато я могу.
На следующий день альмиранте велел эскадре изменить курс.
- Рамон?
- Да?
- Мы когда будем в том порту, где будут казнить того человека, за которым мы идем?
- Через несколько дней.
- Поздно… Будет поздно. Ты знаешь, там будет тот Руперт, которого любит одна из моих сестер.
- Он адъютант адмирала цур зее.
- Да? Я не знала… В общем, сейчас тут будет моя сестра. Она тебе что-то сказать хочет.
Через некоторое время в каюту ворвался вихрь, на месте которого оказалась высокая темноволосая девушка со смеющимися серыми глазами.
- Здравствуйте, эрэа.
- И ты здравствуй, - она оглядела сестру, сидевшую, обхватив руками колени, на разворошенной кровати, мужчину в полурасстегнутом мундире, и рассмеялась.
- Это хороший Излом! Ладно, я здесь, чтобы передать, что придумал Руперт, я ему рассказала, что вы сюда плывете. Он и его люди должны отбить Олафа, потому что вы просто не успеете ко дню казни. Потом мы с сестрой перенесем его на один из ваших кораблей. Вы не против его общества?
- Переносите на Астэру, ему там будут рады.
- Перенесем.
- Ну, сестра?
- Порадуем
- …Ротгера
- …внезапным
- …подарком?
Ведьмы хором рассмеялись.
Ротгера они порадовали, свалив почти бесчувственного Ледяного ему на постель среди ночи. Не став наблюдать дальнейшее развитие событий, обе унеслись прочь, каждая к своему мужчине. Действительно, это хороший Излом, когда кэцхен смеются, а не плачут.
Кэртиана позвала их, и они ушли – вместе с другими астэрами. Мир корежило страшно, и лезли Твари из подземных лабиринтов. Та из них, что полюбила синеглазого воина с танце у костров, еще не раз встречала его, старающегося удержать рушащуюся реальность. Когда Кэртиана пережила еще одну Эпоху и наступило затишье, ведьмы разлетелись по миру, чтобы еще несколько лет быть с теми, кого любили. Те, кто не полюбил никого, вернулись на Гору, ожидая сестер и успокаивая память вновь набирающим силу танцем.
Она сидела на подоконнике в его кабинете и задумчиво смотрела на снег за окном. Излом уже два года как прошел, и ее звал Танец. Она пробовала танцевать с Рамоном, но результат был тот же, осознавать себя становилось все сложнее и сложнее.
Адмирал подошел и обнял ее, притягивая к себе.
- Сколько времени у нас осталось?
- Не знаю. Все сестры уже вернулись.
- Я буду помнить тебя всегда.
- Как бы я хотела не забывать… Ты приходи. Зови, хотя бы танцевать будем. – она вздохнула, оглядев браслеты и кольца на своих руках, подаренные им. – Надеюсь, я не сниму их.
- А можешь?
- Да. Мы выкидывает жемчуг в залив.
- Почему?
- Нам нравится, как играют солнечные лучи на тонущих жемчужинах.
- И все?
- Да.
- А как можно стать астэром?
- Никак. Никто не становился им с того времени, как Четверо покинули этот мир.
Они вместе смотрели на закат, обнявшись.
На следующее утро Рамон Альмейда проснулся один.
Эпилог.
Седой моряк положил к подножию белого дерева охапку лилий. Все очень удивились, когда после отставки бывший альмиранте принял решение остаться в Хэксберг, а не вернуться на Марикьяру, но никто ничего против не имел.
В ночи Излома он танцевал со всеми у костров, переняв славу любимчика горных ведьм у Бешеного, приносил кэцхен жемчуга. А две ночи – когда он ее встретил и потерял, марикьяре оставлял у корней дерева лилии. В знак того, что помнит. Сидел до рассвета на камнях, кутаясь в теплую куртку под порывами ветра, шептал что-то в ночь, не вызывая никакой реакции у ведьм.
А еще через четыреста лет одна из вновь вспомнивших себя кэцхен рыдала и кричала, срывая голос, найдя закопанную у корней белого дерева шкатулку с письмами и украшениями, среди которых был обручальный браслет с гербом маркиза Альмейды.
Он писал ей всю жизнь – рассказывая о делах, праздниках и войнах, раскрывая свою судьбу на листах бумаги. Каждое письмо начиналось с чего-то вроде «Здравствуй, любимая…» и содержало в себе нежность, ироничность и верность. Верность ей, вечной женщине, крылатой астэре. Верность, несмотря на то, что она его забыла, несмотря на годы одиночества. Читая исписанные ровным почерком строчки, она будто слышала его голос, спокойный и уверенный, убеждающий ее, что не надо себя винить, что она – это она, и другая ему нужна никогда не будет. Он жил, будто она была рядом, дарил украшения и приносил цветы. Для Рамона она всегда оставалась его женщиной, пусть и не помнила этого. Только он, единственный, мог так…
Каждый следующий Излом Эпох, вспомнив себя, она в первую очередь смотрела, не скинула ли в море свое единственное сокровище – обручальный браслет. |