Среди бушующих волн, когда он вытаскивал раненого Ледяного с флагмана, Руперт фок Фельсенбург готов был отдать все, что угодно за спасение. Наверное, он впервые в жизни молился настолько искренне. Олаф должен жить. Создатель, Леворукий, кто угодно! Олаф должен жить! Он сделает все, что угодно, он заплатит чем угодно, только пусть Олаф будет жить.
Создатель послал фельпского капитана, врача и гостеприимный дом. Адмирал цур зее медленно, но верно выздоравливал, убивать их не собирались, фрошеры оказались вполне адекватными людьми. Дни складывались в недели, горели свечи, и лилось вино. Бешеный смеялся, шутил и сверкал черными южными глазами. Олаф уже свободно передвигался, и камни, придавившие грудь и мешавшие радоваться, жить и дышать, исчезали один за другим. Отступали ночные кошмары - гибель Ноордкроне, залитый кровью адмирал. Кальдмеер жив, Руппи жив, они в безопасности. В доме Вальдеса оказалось удивительно легко поверить, что мечты сбываются, и кто-то всемогущий на Небесах исполняет наши просьбы.
Казалось, за спиной распахнулись крылья - танцуй, живи, люби! Тот, кто дороже всего - вот он, рядом, улыбается, спокойно и ласково, и растаяла тревога в его глазах, и не ждет он удара в спину, и сбросил, как будто, десяток прожитых лет. Подрагивают смешливо уголки губ, серебрятся тонкие нити в коротко стриженных волосах, и двигается он уже не как на плацу, а гибко и легко. Руппи никогда не думал, что Олаф умеет - так. И он не может глаз оторвать, любуется, ходит следом, сам будто летает и светится. Кто бы мог подумать, в плену, среди врагов, он узнает, что такое счастье.
Как он понял, что любит Олафа? Мужчину… Какая разница? На гибнущей Ноордкроне он уже знал, что готов заплатить любую цену за жизнь адмирала цур зее. Наверное, надо как-то сказать Ледяному, выразить, объяснить, что безумное сердце выбрало именно его. Ведь, раз мир стал похож на Рассветные сады, еще одно чудо вполне может произойти? И Руппи решается. В ночь, когда за окном воет ветер, и огонь камина кажется особенно ярким, он идет искать Олафа. Кальдмеера нет в выделенной ему комнате… наверное, он внизу, в гостиной, в так полюбившемся ему кресле… Бесшумно Руперт скользит по спящему дому, и колотится сердце, и воздух кажется особенно сладким - скоро… Скоро. Он найдет Олафа и все ему расскажет.
Руппи замирает перед приоткрытой дверью и осторожно заглядывает в щель. Неееет… На шкуре у камина переплетены два обнаженных тела. По комнате разлита ленивая нега и запах удовлетворенного желания бьет в голову. Нет. На влажной коже играют отблески пламени. Бешеный подставляет горло под неспешные поцелуи Ледяного. Нет. Пальцы Вальдеса перебирают короткие пряди, а голова удобно устроилась на сгибе локтя Олафа. Они идеально вписываются в изгибы тела друг друга. Нет. Нога Ротгера покоится на бедре адмирала цур зее. Олаф отстраняется и огонь угодливо выхватывает из полумрака комнаты полные нежности глаза. Нет. Вальдес закусывает губу и что-то лихорадочно шепчет, схватив в ладони лицо любовника и поймав его взгляд. Двое целуются, как будто в последний раз, как будто от этого зависит их жизнь, как будто оторваться друг от друга невозможно. Нет. Нет. Нет.
Ноги теряют опору, и крылья повисают бесполезным грузом. Сердце бьется, как будто отсчитывает последние минуты - размеренно и ровно. Воздух разрывает легкие изнутри. Нет. Разбиваются на осколки мечты.
Твоя просьба исполнена, Руперт фок Фельсенбург. Олаф жив. Олаф счастлив. Олаф любим. Ты сам видел его - спокойного, расслабленного, помолодевшего. Ты сам видел черные глаза Ротгера Вальдеса и пламя в них, видел его улыбку, слышал его смех. Ты был слеп, глух и глуп. Сам виноват, что тебе больше нечем дышать! Ты заплатил за спасение. Все, что угодно, помнишь? Помнишь. Помнишь. Теперь - живи.
Тебе надо сделать много, очень много… Потому что Олаф должен вернуться в Хексберг. Любой ценой. Теперь - уже осознанно ты отдашь все, что угодно. Жалкие остатки своей души за чужое счастье. Ведь оно было рождено благодаря тебе, а фок Фельсенбурги не бросают незаконченные дела. |