Молодость – это прекрасно. А молодость на флоте – это еще разнообразно и насыщенно. И громко, очень громко.
Рамон Альмейда проснулся с больной головой и диким раздражением. Вчера была грандиозная пьянка, закаченная просто потому что Вальдесу так захотелось. Аларкон, как всегда, захотел как Вальдес, но по-другому, ибо «этот бергерский полукровка ничего не понимает в настоящих попойках». Бергерский полукровка возмутился и попойка была украшена еще и дракой. Хулио Салина и Себастьян Берлинга подливали масла в огонь и вино в кубки этой парочке закатных кошек, искренне наслаждаясь происходящим, да и многие другие в стороне не остались. Господа офицеры, так их.
Угомонились Ротгер и Филипп только под утро, а пока они не угомонились, спать было невозможно в принципе. Не столько потому, что у обоих были голоса, привыкшие перекрикивать шторм и битву, сколько потому, что в аргументах, доказывающих свою правоту, не стеснялись ни один, ни второй – швыряться тяжелыми предметами или подраться было для обоих совершенно нормально. А так как количество выпитого на координацию влияет пагубно, они могли и промахнуться на пару метров, и, не рассчитав движения, свалиться на безмятежно спящего товарища.
Так как комната, отведенная под пьянку, была единственной, то выбора особого не было. Уснул Рамон в кресле, расположившись с относительным комфортом, однако его это не спасло. Голова болела нещадно, голова и содранные вчера пальцы – когда Вальдесу надоело меряться с Филиппом умом, красотой и прочими достоинствами, он извлек откуда-то гитару и уговорил Альмейду сыграть. Как всякий уважающий себя марикьяре, играть адмирал умел, не слишком хорошо, но все же лучше, чем любой из собравшихся. Доигрался – содрал кожу, вчера попадать по струнам было проблематично, так как Рамон тоже был моряком и марикьяре – а поэтому пил наравне со всеми. И да, это совершенно не вредило его образу серьезного человека.
- Доброе утро! – помятый Ротгер смотрел на солнце за окном, как на личного врага.
- Доброе? Ну-ну.
- Ой, да не придирайся ты! Пошли лучше… куда-нибудь.
- Завтракать?
- Завтракать.
Оба встали и направились к выходу. Вдруг Вальдес остановился в задумчивости. Проследив за его взглядом, Рамон наткнулся на Аларкона. Солнце радостно играло в золотистых прядях, вид у спящего был очаровательно-невинный. Разумеется, Бешеный мимо такого пройти не мог.
- А оно тебе надо? – Альмейда с сомнением посмотрел на бутылку в руке приятеля.
Тот безмятежно-радостно улыбнулся и вылил вино на волосы Филиппа, аккуратно, чтобы не разбудить. Солнечные лучи затанцевали на алом с золотом.
- Смотри, прямо как райос! – умилился шутник.
- Именно это тебя ждет, когда он проснется.
- Когда это меня останавливало?
Спорить с Ротгером не хотелось, зато хотелось есть. Рамон махнул рукой и направился к дверям.
На улице было свежо, прохладный ветерок дул с моря, два молодых моряка брели в поисках приличной таверны. Ветер играл растрепанными волосами, полурасстегнутые мундиры тоже впечатление не портили – встречные девушки улыбались и стреляли глазами.
- Жизнь прекрасна, да – Бешеный довольно жмурился на солнце. Впору позавидовать – минут 10 назад она на него смотреть не мог – и знаешь, почему?
Адмирал пожал плечами
- Просвети.
- Ну как же… Вино было? Было. Драка была? Была. Через неделю мне в рейд? В рейд. Общество приятное? Приятное. Что еще можно желать?
- Девочек?
- Тебя я ни на каких девочек не променяю.
- Надо же, какие факты вскрываются…
- Неожиданные?
- Очень. Смотри – вроде там можно поесть не опасаясь отравиться.
Предположение, выдвинутое Альмейдой, было – заведение действительно оказалось приличным. Расположившись и сделав заказ, Ротгер чуть подумал и выдал
- Слушай… Можно тебя кое о чем попросить?
- Конечно.
- Мне скоро в море, и получится так, что полнолуние я пропущу. Можешь вместо меня сходить на гору к девочкам?
- К каким девочкам?
- Ну, к кэцхен.
- Так они правда существуют?
- Правда. Сходишь?
- Схожу. Что именно надо?
- Да ничего особенного. Я тебе нитку жемчуга дам – повесишь на ветку белого дерева.
- И все?
- Скорее всего – да.
- А что еще может быть?
- Они могут к тебе придти, одна или несколько, но это вряд ли. Если все же придут – не бойся, ничего плохого они тебе не сделают. Идти за ними тоже не стоит – плата за танец высока, да и от людей они довольно сильно отличаются.
- Хорошо.
Поев, оба отправились в адмиралтейство, чтобы приступить к исполнению обязанностей.
Они встретились вечером, так как во время пребывания в Хексберг Рамон обычно жил у Вальдеса. Альмейда сидел в кресле и задумчиво рассматривал собственные кончики пальцев с запекшейся на них кровью. Излишний энтузиазм наказуем, признал он, скрепя сердце.
- Что такое? – Ротгер подошел и бросил взгляд на «боевые ранения» – ууу…
- Заживет через пару дней.
- Но сегодня ты играть не сможешь.
- Не смогу. Это тебя так расстраивает?
Бешеный, проигнорировав кресло, уселся на ковер. Он вообще был удивительно непротокольный. Взгляд снизу вверх и какая-то странная улыбка.
- Очень. Ты с гитарой это… потрясающе.
- Да ну?
- Именно. О великом искусстве говорить не буду – не поверишь, и правильно сделаешь. Просто необычно очень видеть тебя таким. И ощущение того, что ты поешь не для всех, оно… ммм… не знаю, вызывает что-то такое – Ротгер неопределенно мотнул головой.
- Очень понятно.
- А ты хочешь – понятнее?
Вообще, мысли о том, что в их с Вальдесом отношениях что-то не так, закрадывались в голову адмирала давно. Какое-то едва уловимое ощущение от присутствия – закроешь глаза, и все равно точно знаешь, где он находится, как улыбается. Доверие особое, кажется – руку протянешь, и тебе без колебаний протянут ладонь в ответ. Спокойствие, как в оке бури – находящийся в состоянии вечного движение Ротгер как будто замирает рядом. Понимание – что и когда надо сделать или сказать, поддержка нужна всем. Четкое знание, когда надо придти, когда ты нужен. Это ведь не может быть просто так? Не может. И тени в черных глазах Бешеного, появляющиеся только в присутствии Рамона, тоже не могут быть просто так. Не имеют права!
Поэтому – почему бы и нет? Затишье не может продолжаться вечно.
- Хочу – Вальдес только собирается что-то сказать, а Рамон уже сидит рядом на полу, ухмыляясь. Он близко. Достаточно близко, чтобы создать двусмысленность. Дураков тут нет – и Ротгер все понимает мгновенно. Потягивается по-кошачьи, изгибает губы в коварной улыбке, смотрит прямо в глаза.
- Видишь ли, у меня определенная репутация. Непредсказуемость, широта взглядов, эксцентричность, наплевательское отношение к нормам и условностям…
Ну да, Бешеный, он и в чувствах Бешеный. Только считалось, что это относится к женщинам. Теперь – уж точно считалось, потому что иначе толковать выражение его лица нельзя.
- Как бы то ни было, я не вижу причин, по которым не мог бы влюбиться в тебя. И, раз уж ты вытянул из меня это признание, то, как порядочный человек, обязан как минимум поцеловать.
Рамон был не просто порядочным человеком, а очень порядочным. К тому же иногда сделать легче, чем сказать, и есть действия, при которых думать проблематично. Непривычно сильное тело, непривычно жесткие обветренные губы, непривычная непокорность – Ротгеру вполне по силам рывком опрокинуть его на спину. Настоящая буря в черных глазах – и такая привычная страсть. Затишье кончилось. Держитесь, адмирал, иначе вы рискуете. За что здесь держаться? За самое надежное и необходимое – Вальдеса. Если уж в шторм, то не размыкая рук, куда бы не вынесло, главное что вместе.
Разомкнешь тут, как же! Сорвавшиеся с цепи желания не оставляют выбора обоим – и они стремятся попробовать и испытать как можно больше, впитывают чужое сумасшествие, и покорности нет в принципе – только одно-единственное требование, заполнившее мир – люби!
Рамону казалось, что теперь у него в голове гуляет ветер. Может, потому, что там было слишком много мыслей о Ротгере? В лучших традиция жанра упомянутый Бешеный влетел в комнату, на ходу стаскивая мундир и швыряя его куда-то в угол.
- Что такое?
- Ты вообще помнишь, что мне завтра в рейд?
Какая неожиданность.
- Нет.
- Тогда напоминаю. – Вальдес потер глаза руками – Дом, как всегда, оставляю в твое распоряжение. Закатные твари, Рамон, я не хочу уходить. Веришь, нет, впервые в жизни я не хочу в море! И девочки против.
О кэцхен Альмейда любовника не расспрашивал – не до того было. Если горные ведьмы беспокоятся…
- Что они говорят?
- Говорят… да они много что говорят! И я не знаю, что не нравится мне больше. Говорят, что я собираюсь уйти в грязь, говорят, что вместо меня к ним придешь ты!
- В грязь?
- Насколько я понимаю, так они обозначают людские качества, те, что мы привыкли считать пороком, либо подлостью. Низкие, одним словом. И серость туда же относят. Сложно объяснить.
- А про меня?
- Что ты придешь к ним.
- Больше ничего?
- Ничего. Но мне достаточно!
- Может, они имеют ввиду то, что я им жемчуг принесу?
- Дай Создатель. Только не верится как-то.
- Ротгер. Ты мне веришь?
- Верю.
- Я не уйду вслед за ведьмами.
- Знаю, просто тревожно. Не хочу уходить. Никогда такого не было!
- Не уйти можешь?
- Нет.
- Тогда и выбора нет.
В глубине души ворочаются дурные предчувствия, но они – офицеры флота Талига. В тот день, когда они плюнут на свои обязанности, их следует разжаловать или расстрелять.
Утро пред отплытием выдалось ясным и солнечным, но выбирались оба из постели неохотно. Немного подняло настроение количество оставленных на телах отметин – эмоции вчера зашкаливали… Альмейда стоял перед зеркалом, поправляя шейный платок, и бросил как бы невзначай
- Ты возвращайся. Что бы ни случилось – возвращайся.
- Вернусь. В твоих глазах – мой Рассвет, - Бешеный подошел и встал рядом, ловя отраженный в зеркале взгляд Рамона. – а Рассвет – это такое место, куда хочется возвращаться, ибо альтернатива воистину отвратительна.
«Астэра» скрылась за горизонтом три недели назад, и сегодня ночью – полнолуние. Рамон берет оставленную Вальдесом нитку жемчуга и ту, что купил сам – он не знает, какие подарки делают горным ведьмам, просто следует чужому примеру. На горе темно и тихо, сегодня чистое небо и спокойное море. Звезды мерцают в недостижимой вышине, равнодушные сейчас к одному из своих любимцев. Адмирал передергивает плечами и легко взбирается на дерево, оставляя сомнения внизу. Аккуратно наматывает обе нитки на одну из веток и спускается обратно.
Ничего не происходит, совсем ничего. Он вглядывается в небо, море, горы – все, как обычно. Не скользнет нечеловеческая тень, не послышится голос горной ведьмы. Проходит час, два, три… Он уходит с рассветом, так ничего и не дождавшись.
Когда он возвращается на следующий день, безмолвие так же окутывает гору, только жемчуга нет на ветках. Его подарок принят?
Через полтора месяца «Астэра» заходит в порт изрядно потрепанной. Стоя в толпе встречающих Рамон с нарастающим ощущением грядущих неприятностей не может найти глазами знакомую фигуру, и мигом расправляют крылья тщательно упрятанные куда подальше опасения.
Хмурый боцман, первым сошедший с корабля, сжав зубы, докладывает, что капитана нет.
- Как это – нет?!
- Мы с дриксами сцепились, и в это время шторм налетел. «Астэра» ушла, а капитан остался. На дне моря или у гусей – не знаю.
- Капитана Вальдеса считать без вести пропавшим – голос альмирантэ возвращает землю под ноги – корабль – в ремонтные доки, и ко мне с подробным докладом. Адмирал Альмейда, со мной.
Через час Рамон ненавидит Вернера Бермессера всей душой. Он готов лично отправиться в кесарию и порвать на клочки его и всю команду этого выкидыша Заката. Его мнение разделяют многие… На Аларкона страшно смотреть, Берлинга и Салина тоже сжимают кулаки. Однако приказ альмирантэ ясен – сидеть и не дергаться.
- Господа офицеры, это война. И в праве на глупости вам отказано. Рамон, ты хорошо меня слышал? От тебя необдуманных поступков я ожидаю в последнюю очередь, но уж больно не нравится мне твой вид.
- Да, господин Первый Адмирал.
В лавку ювелира он несется чуть ли не бегом.
- Мастер, мне нужен жемчуг. Самый лучший!
- Кольца, серьги, браслеты?
- Ожерелье.
- У меня есть вот это – очень необычное, серебро и черный жемчуг.
Тончайшие нити обхватывают каждую бусину, изящество и сложность работы бросается в глаза.
- Я возьму.
Терпение отказывает ему, чуть ли не впервые в жизни. В ожидании ночи Альмейда зверем мечется по дому, не в силах успокоиться и остановиться. Если сегодня ведьмы промолчат – он отправится в Дриксен, и гори все Закатным пламенем. В то, что Бешеный упокоился на дне, он не верил совершено. Кэцхен бы не позволили. Удастся вытащить Ротгера и вернуться – пусть хоть расстреливают, кошки с ней, с жизнью.
День, а за ним и вечер кажется бесконечными, однако и они проходят.
По улице Рамон уже бежит, наплевав на все, распугивая громким стуком каблуков редких прохожих.
Небо затянуто тучами, скрипят деревья под порывами ветра, бьется о скалы море где-то внизу. Адмирал влетает на гору, и останавливается, пытаясь унять бешено стучащее сердце. Забирается на дерево, оставляя ожерелье на ветке. Спускается вниз. Ждет. Ничего не происходит.
И тогда он кричит. Срывая голос зовет горных ведьм, перекрывая все остальные звуки не такой уж тихой ночи. Запрокинув голову, орет в равнодушное, темное небо.
И они приходят. Девять теней, зыбких и неуловимых, на грани восприятия.
- Что
- ты хочешь,
- человек?
- Ротгер, он не вернулся, и…
- Мы знаем...
- Мы его
- предупреждали!
- Он ушел
- в грязь.
- Ты
- его
- не удержал!
- Хотя
- знал.
- Хотя
- мог!
В шуме их голосов – обвинение. Вина… он не мог иначе!
- По-другому было нельзя!
- Вот
- и расплачивайтесь
- за свои
- «нельзя»
- глупые смертные!
- Подождите! Помогите!
- Зачем?
- Мы его
- любили.
- Мы
- с ним
- танцевали.
- Мы его
- отпустили.
- К тебе.
- Но ты
- не можешь
- его
- спасти.
- Зачем
- ты ему
- нужен?
- Зачем
- вы оба
- нужны
- нам?
- Пожалуйста. Я сделаю все, что угодно. Мне нужно знать, что с ним. Мне нужно знать, что я могу сделать и что сделать надо. Я не могу вслепую нестись в Дриксен!
- А ты
- собираешься идти
- за ним?
- Конечно!
- Ты
- собираешься бросить
- все то,
- что вы
- зовете
- долгом?
- Да!
Все девять застывают в задумчивости, а потом подходят ближе, обретая плоть. Они прекрасней любой женщины, рожденной на земле.
- Любишь.
- Смертный.
- Твоя
- любовь
- бессмертна.
- Мы
- не отпустили бы
- его
- иначе.
Теперь, когда их лица можно различить, у адмирала появляется подозрение, что они… просто-напросто были обижены. Что-то в груди, сжавшее сердце, отпускает. Женщины… Хоть и ведьмы, хоть и древние, а все равно – женщины.
- Я люблю его. Очень люблю, поверьте! Он ведь жив до сих пор, да?
- Да.
Не верилось, что море может его погубить, но не спросить он не мог.
- Я слышал о том, к кому он попал в плен. Это подлые, трусливый мерзавец
- Грязь.
- Мы
- знаем.
- Ему можно помочь?
- Можно.
- Что надо сделать?
- Танцевать.
- Мы решили
- помочь,
- но если
- у тебя
- не хватит
- сил -
- умрете оба.
- Впрочем,
- лучше
- смерть,
- чем то,
- что
- сейчас
- с ним.
- Но
- не думай
- об этом.
- Люби!
- Нас.
- Только
- нас.
- Это
- цена
- за танец.
- Либо
- мы,
- либо
- ничто!
На расстоянии вытянутой руки - крылатое звездноглазое безумие, разделенное на девять тел. Чтобы спасти Вальдеса, надо любить. Их. Жемчуг он им уже отдал, осталась – душа.
Их легко любить, их тела как будто вылеплены под его руки, но это не та любовь, что нужна. Последний вдох, последний удар сердца, принадлежащий только Ротгеру – и он резко подхватывает на руки двоих кэцхен, покрывая их поцелуями. Девочки восторженно смеются, и они все вместе падают в небо, раз и навсегда оставляя прошлое за спиной.
Теперь безумие делится на десять частей, десять тел. Или… нет. Не на десять! На одиннадцать – есть еще Ротгер! Далекая, почти погасшая звезда. К нему!
Где-то далеко внизу проносятся скалы и море, людские души и города. В мире нет ничего, кроме чаячьих крыльев, перепутанных черных волос, звезд и ветра. И все это принадлежит только им, посягнувший на их счастье умрет!
Танец обрывается в узкой темной камере, и, пока Рамон пытается отдышаться, поддерживаемый руками троих любовниц, остальные бросаются к Бешеному. Тот мгновенно просыпается, резко садится и пытается отмахнуться
- Девочки, я же говорил! Больше никогда! – и замирает, смотря на Альмейду. Потом еще раз пересчитывает присутствующих и возвращается взглядом к адмиралу – но… как?
- Так. Вставай, надо отсюда убираться, пока у меня есть силы.
Вальдес с явным усилием поднимается, чем вызывает у кэцхен волну звуков, больше всего похожих на кошачье шипение. Они в бешенстве, и Рамон их прекрасно понимает, но месть надо оставить на потом, сейчас главное – вытащить Ротгера и вернуться в Хексберг.
Девочки взмахивают крыльями, переворачивая мир, превращая его в круговерть ласк, окрашенных чистым, звонким смехом. Безумие бежит по жилам вместо крови, безумие и любовь, только силы утекают, как вода сквозь пальцы. Быстрее, нам надо быстрее!
Их вышвыривает на берег, где-то… Адмирал чувствует, что Хексберг близко, так почему остановились кэцхен?
- Что такое?
- Ты
- устал.
- Ты
- не проведешь
- вас двоих
- дальше!
- Осталось немного!
- Ты
- не выдержишь!
- Но что тогда делать?
- Уходи!
- Вернешься
- завтра
- на корабле!
- Нет!
- Мы
- будем
- с ним.
- Нет, я сказал!
- Рамон, они правы. До Хексберг – меньше дня пути. С ветром они помогут.
- Нет!
- Да!
- Да.
- Не
- спорь
- с нами,
- любимый.
Тишина падает, оглушая. Как они его назвали?!
- Пожалуйста.
- Иди.
Как можно отказать… своим женщинам? Храни Создатель! Ротгера он любит, но их он… тоже… любит. Тогда, на горе, он думал, что потеряет Бешеного. Глупость – горные ведьмы дали ему себя. Взамен на душу, но кто обращает внимание на такие мелочи?
- Душа
- не может
- быть
- мелочью!
Сердитые кэцхен – это что-то новенькое. Двое отошли от Вальдеса и приблизились вплотную к адмиралу. И они что – мысли читают?
- Мы
- читаем
- души!
- Все!
- Хватит!
- Идем!
- До завтра, Рамон.
Последнее, что видит Альмейда – это облокотившийся на камни Ротгер и две черноволосые женщины, укрывающие его крыльями.
Когда они оказываются на горе, он падает без сил. Кажется, даже пошевелится невозможно.
- Вставай!
- Завтра
- ты должен
- идти
- за ним!
У них опять нет тел, и семь теней растворяются в ночи, оставляя его валяться на земле. Адмирал все же поднимается и медленно бредет вниз, к дому. Надо встать рано, чтобы с отливом выйти из порта, и команду надо поднять… Ничего, главное, что Бешеный жив.
Утром, когда готовились к отплытию, на причале появились альмирантэ и Аларкон.
- Рамон. Куда это ты?
- За Ротгером.
- Я же приказывал…
- Вечером вернусь.
- Адмирал Альмейда, будьте любезны объясниться!
- Мне известно местоположение капитана Вальдеса. Я собираюсь его забрать. Так как в пределах нескольких дней плавания никаких дриксов нет и не предвидится, я не считаю свои действия глупостью, которая была запрещена вашим приказом.
- Рамон, откуда?!
- Кэцхен сказали.
- Я не шучу!
- Я тоже.
- Я с тобой! – Филипп среагировал моментально.
- Нет. – это не ревность, просто… Просто сначала он сам убедится, что с Бешеным все в порядке, и только потом подпустит к нему кого-то еще.
Ветер в парусах, девочки летят по волнам рядом – моряки удивляются, что кэцхен делают за пределами Хексбергского залива, но не слишком – мысли о Вальдесе гораздо более затягивающие. Слишком много значит полукровка для них, слишком неотъемлемой частью жизни стали его шуточки.
- Здесь! Встать на якорь и спустить шлюпку.
Сердце колотится, как сумасшедшее, поднимает голову тревога. Рамон сам садится на весла, чтобы отвлечься хоть как-то.
Бессознательное тело они находят довольно быстро. Пульс есть, он дышит… Все в порядке. Невидимые руки успокаивающе ерошат черные волосы.
С Бешеным было далеко не все в порядке – лекарь, специально взятый на борт Альмейдой хватался за голову и свои склянки. Самостоятельно стоять пациент не мог еще пару дней, но ничего фатального в этом не было – общее истощение. Рамон от него почти не отходил, чем вызвал волну шуточек и неоригинальных предположений о причинах столь ему несвойственного поведения. Однако она быстро затихла, потому что, получив ранг, Альмейда не разучился драться. Обычное спокойствие адмирала разлетелось в клочки, что в очередной раз доказало, что ни один марикьяре к двадцати пяти годам не способен достичь бергерской невозмутимости.
Разбитые кулаки Рамона привели Бешеного в совершеннейший восторг, что было предсказуемо…
- Послушай, Ротгер, а почему девочки молчат?
- Не знаю. Можно сходить, спросить.
- Сначала за жемчугом?
- Нет, поздно уже. Если что – потом подарим.
На горе было тихо и пустынно, в разрыве между облаками сияют звезды. Они пришли сразу же, но, вопреки ожиданиям, не стали облекаться в плоть. Размытые тени, почти неразличимые.
- Мы соскучились.
- Мы
- тоже,
- но
- смертный ведьме
- не пара.
- Мы увидимся
- в следующий раз
- на Излом.
- Не раньше.
- Почему?
- Ваша
- жизнь
- не дает вам
- уйти в нашу
- вечность.
- Мы еще
- будем вместе.
- Живите.
- Танец
- раз в год
- это не так уж
- и мало.
Они растворяются, унесенные порывом ветра, оставляя людей в одиночестве.
- По-моему, нам отказали – с Вальдесом, как всегда, не поймешь, шутит он или серьезно.
- Думаю, это временно.
- Наша жизнь – временно?
- А почему нет?
- Хватит философствовать. Все только начинается! – Ротгер потягивается. Кажется, ему доставляет любое движение наконец-то выздоровевшего тела – а мы в любом случае никуда от них не денемся. Кэцхен – это кэцхен. А жизнь – это жизнь. |