Все было донельзя глупо и как-то безвыходно с самого начала. Когда Валентин принял решение отбить Алву, он даже не предполагал, чем это может закончиться… А даже если бы и предполагал! Он - Придд, и никогда бы не поставил личное неудобство выше долга и целесообразности.
Долг, целесообразность и совесть хором решили, что Рокэ Алве нечего делать в руках Альдо Ракана, и Валентин Придд напал на конвой. С ролью Сузы-Музы было жаль расставаться, но больше в испохабленной столице его не держало ничто. Кто же знал, что Ворон примет решение остаться?! Перед глазами до сих пор стояла та проклятая ночь, лица солдат, физиономия Окделла и усмешка Алвы. Огни факелов, стук копыт по камням мостовой, завернутые в плащи фигуры, нацеленное оружие, выпрыгнувший из кареты узник. Это было ярко, опасно и тревожно, план мог полететь кошкам под хвост в любую минуту, но необходимо было не только действовать без колебаний, но и держать лицо. Держать лицо, отдавая приказы, держать лицо, выслушивая распоряжения, держать лицо, пока Ворон его целовал. Разумеется, не на глазах у всех, но тоже приятного мало.
С чего в голову Алве пришла такая блажь, Валентин не знал. Они остановились в таверне, в заранее снятых и подготовленных комнатах, чтобы Первый Маршал мог написать необходимые приказы перед отбытием в Ноху. Придд не понимал происходящего, но объяснять ему никто ничего не собирался... Утешало лишь то, что Окделлу явно хуже, и по его самолюбию топтались дольше. Горели свечи, поскрипывали деревья за окном, молодой человек маялся у стены, Кэналлийский Ворон писал, не обращая ни малейшего внимания на чужое присутствие. Перо скользило по белоснежной бумаге, кисть, его державшая, имела несколько потрепанный - паршиво ему пришлось в Багерлее - но все же пристойный вид. Итак, последние конверты запечатаны, адресаты указаны
- Вы отправитесь в Торку, герцог Придд, в распоряжение Рудольфа Ноймаринена. Я назначаю вас полковником, соответствующие документы подписаны, - ленивый, равнодушный голос, - вопросы есть?
- Нет, господин Первый Маршал.
Позже Валентин долго сам себе поражался, как он мог подпустить Ворона к себе настолько близко? Он стоял и спокойно смотрел на медленно приближающегося Алву, ни единым движением не выдавая недовольства, а потом стало поздно. Слишком умелые губы, слишком бесцеремонные руки, слишком… просто слишком. Просто еще никто и никогда не отказывал этому отродью Леворукого, и он привык брать все, что пожелает. Не переспорить ветер, не воспротивиться его Повелителю. Нет, Валентин не отвечал на поцелуй, но, видимо, Ворону это было и не нужно.
- Я приду за вами после Излома, герцог Придд. От вас ничего не требуется, кроме как выжить.
И ушел. Даже не обернувшись, не поинтересовавшись мнением новоявленного полковника и не нуждаясь в ответе. Свое слово Алва сказал, и больше его не волновало ничто.
Времени, чтобы обдумать происшедшее у Валентина было более, чем достаточно, но он не понимал, не мог найти объяснений для действий Алвы. Так что это было?! Какие причины побудили кэналлийского герцога поцеловать виденного пару раз мальчишку? Какое ему дело до молодого герцога? Как понимать его слова о конце Излома? Придду было прекрасно известно, что слухи о связи Ворона и его брата лживы, Джастин эром восхищался, бесконечно уважал и старался подражать, но никаких предосудительных связей между ними не существовало.
Все, даже самые незначительные на первый взгляд выходки Первого Маршала имели смысл, ничего просто так он не делал. Валентин гнал коня и людей, но ответов не находил. Не находил, не видел, не понимал. И забыть не получалось - возмущение и раздражение. Надменный взгляд и уверенность. Желание оттолкнуть и понимание, что это не поможет. Вседозволенность и насмешку. Подчинение и злость. Властные губы и запах безумия. Бешено колотящееся сердце и беспомощность. Захотел - и взял. Не захотел - но позволил. Герцог Алва не допускал даже мысли о том, что его могут ослушаться. Герцог Придд желал сам управлять своей судьбой и распоряжаться своим телом.
Он ушел с головой в войну - фехтование, разведка, недосып - жизнь офицера при особе генерала Ариго была насыщенна и разнообразна. Жермон казался подарком судьбы - искренний, честный, талантливый. Он был великолепным начальником и внимательным человеком, он умел удержать разошедшегося полковника Придда и остудить пыл теньента Сэ. Он видел все - желание доказать всем, и в первую очередь, себе- что герцог Придд чего-то стоит, желание испробовать и прочувствовать как можно больше, желание учиться и идти вперед, желание жить, в конце концов! Его опека была ненавязчива, он умел корректно указать на ошибки и никогда не ругался просто из принципа, хотя периодически порывался устроить выволочку за очередную авантюру.
Валентин рисковал и выигрывал, именно благодаря его действиям удалось отшвырнуть дриксов обратно за реку, когда Ариго был ранен, именно он, переправившись на северный берег Хербсте, добыл нужные сведения; он жил запоем и обходил приказы, не изменяя маске вежливости и образу идеального офицера. Это казалось забавным и остроумным, пока мысли не скатывались на Алву.
Не переспорить тебе его, мальчишка! Он за сотни хорн, а ты все думаешь, все сражаешься с призраком единственного поцелуя. Пытаешься доказать, что Ворон над тобой не властен - смешно! Не был бы властен - не метался бы ты, выворачиваясь наизнанку, пытаясь вернуть былое спокойствие. Каждый день, каждый вдох, ты сопротивляешься тени его усмешки. Ты проиграешь - ты уже проигрываешь. Ты не дурак, ты не собираешься врать себе - если Алва захочет - Алва получит. Потому что не забыть, не скрыться, потому что любое его слово будет преследовать тебя. Потому что он действительно может все, а ты годишься лишь на роль жертвы. Мечутся мысли, и Валентин смиряется, признавая власть сильнейшего.
А потом, уже в конце войны, его прошивает. Насквозь, резко и сразу - а с чего ты решил, герцог Придд, что Ворон придет за тобой? С чего ты решил, что нужен ему? Когда-то он заставил жить Джастина, что ему мешало провернуть то же самое с тобой? Выдержал бы ты насмешки, оскорбления, недоверие, если бы не разрывали на части возмущение и гордость? Стремился бы так вперед, желал бы так учиться, побеждать, рисковать? Наслаждался бы каждым мгновением, каждым вдохом, каждой удачей? Шлифовал бы так тщательно свои умения, слушал бы так внимательно всех, кто мог рассказать что-то новое? Получил бы любовь солдат, уважение офицеров и одобрение начальства? Стал бы ты таким какой есть, Валентин Придд, кавалер ордена Талигойской розы, без Рокэ Алва?
Он напился в тот вечер, впервые в жизни, до беспамятства, до пьяного бреда, до темноты в глазах. Он и пил вино прямо из бутылок, у погасшего камина, рядом с неразобранной постелью в тесной комнатке придорожного трактира. Он так привык к мысли, что должен сопротивляться воле Алвы, что должен с каждым вдохом становиться сильнее, что не должен дать себя подчинить… Он так привык к мысли, что Ворон за ним придет и, да, теперь он это признавал, его получит, что даже не задумывался о бредовости этой идеи. Зачем кэналлийскому герцогу сдался полузнакомый юнец? Валентин не был сногсшибательно красив, обаятелен, умен… Что такого мог найти в нем Алва за те пару раз, которые видел его на официальных приемах? Осознание собственной глупости окатило, как холодной водой. Идиот! Это же надо быть таким самовлюбленным слепцом! Конечно, сам Первый Маршал, лучший из лучших, обратил внимание! Надо взбелениться, встать на дыбы, норов выказать, гордо отвергнуть, все силы положить, чтобы самостоятельность сохранить. Кому она нужна, твоя самостоятельность?
И да, можете поздравить себя, герцог Придд. Вы все-таки влюбились.
Наверное, только после этого он и повзрослел по-настоящему. Не после того, как отец приказал убить брата, не после того, как Манрики почти полностью вырезали его семью, не после того, как пришлось изображать верность выродку в белых штанах и наблюдать, как разграбляют его страну. Рокэ Алва умудрился всего лишь за каких-то пару часов, запавших в память, изменить его раз и навсегда. Причем не сразу - молодой герцог менялся постепенно и не знал, когда это кончится. Что еще поймет он, вспоминая тот злополучный вечер?
Закончилась война, погибших оплакали, ордена раздали, законного короля на трон посадили. Ворон получил регентскую цепь и немереное количество новых обязанностей, а Валентин - генеральскую перевязь и почти опустошенное герцогство.
Родовой замок Повелителей Волн был неприветлив. Суровые лица, наблюдающие с портретов, каменные стены, прикрытые темными драпировками, холод и тишина, строгость и покой. После армии одиночество давило на плечи, повисая неподъемным грузом. Кто бы мог подумать, что ты так нуждаешься в людях, а не безмолвных тенях, которые именуют себя слугами?
Лучшие вина не туманят сознание, растопленный камин не в силах согреть, и сердце бьется отчаянно. Беги отсюда, Валентин, беги! Это склеп, здесь призраки и тлен, здесь тишина и прячущаяся по углам память. Здесь убили твоего брата, здесь похоронили твое детство! Построй себе другой замок, Валентин, плюнь на то, что о тебе подумают и скажут, ты же умеешь, война научила! Вырвись отсюда, Валентин, спаси свой рассудок, ты потеряешь себя в этих застывших мгновениях! Ты жив, Валентин, ты еще умеешь смеяться и радоваться, не дай себя убить! Не дай маске сковать черты, не дай льду сковать душу, ты не статуя, Валентин! Ты можешь чувствовать, можешь любить, можешь мечтать! Беги, Валентин, лети, Валентин, живи, Валентин!
Он привык доверять себе - интуиция ни разу не подводила. Уезжать - так прямо сейчас, и что, если за окном ночь? Раздать распоряжения слугам, добраться до ближайшего трактира, а завтра отправиться… к тому же Жермону Ариго. Или Ойгену Райнштайнеру, или Арно Сэ. Ему будут рады, и он будет рад, и отступит непонятное безумие.
Он уже встал, когда дверь резко распахивается, и на пороге появляется нежданный гость. Гибкая стройная фигура в простой дорожной одежде, небрежное изящество движений, кошачья грация.
- Вы не поверите, герцог, как сложно в наше время регенту покинуть дворец, - Алва кидает камзол на кресло и светским тоном продолжает, - но я еще ни разу не нарушал данное обещание.
Синие глаза насмешливо мерцают, а Ворон вот он уже - рядом, на расстоянии одного шага, любуется, склонив голову к плечу. Протягивает руку к лицу Валентина, убирает выбившуюся прядь волос, прослеживает линию скулы, очерчивает контур губ.
- Я пришел за вами, герцог Придд.
Ему по-прежнему не нужны твои ответы, он целует, раздевает, опрокидывает на шкуры. Он берет то, что хочет, а хочет он тебя, Валентин, с этим не поспоришь. И ты отчаянно вцепляешься в него, исступленно ласкаешь, сходишь с ума от близости, о которой не смел и мечтать. Он по-прежнему властен и бесцеремонен, но ты ловишь каждое движение, с удивлением осознавая, что тебе другого не надо. Он не причиняет боли, он осторожен и по-своему нежен, и ты забываешь месяцы глухого отчаяния. А потом забываешь вообще все, кроме его и себя, кроме того, что он пришел. Ты не ждал, не звал, надеяться не смел, а он пришел. За тобой.
Отсветы затухающего каминного огня играют на сплетенных телах, Ворон лениво скользит кончиками пальцев по коже измотанного любовника. Тот поднимает глаза и немного неуверенно спрашивает:
- Что дальше?
- От тебя по-прежнему не требуется ничего, кроме как жить. |