1. Черно-белое
Маленький, но очень уютный трактирчик, расположенный в полуподвале здания, по причине довольно раннего для любителей хорошо провести вечер времени был еще практически пуст, и заглянувшим в него молодым людям не представляло труда выбрать место по вкусу. Что они и сделали.
- Черной крови, - швырнув золото на стол, заказал вина один из гостей, худощавый и русоволосый, искренне восхитив своим выбором радушного хозяина.
- Рич-чард, - отчетливым шепотом попросил второй, посолиднее в габаритах и попроще с лица, - может, не надо.
- Надо! - надменно бросил первый и неуклюже заломил бровь, явно копируя чей-то жест, - в конце концов, я все-таки Повелитель Скал.
- Да, но… - промямлил толстячок, старательно отводя глаза, - ведь у тебя нет таких денег… Только не говори, что берешь их у Ворона.
- А что в этом такого, Наль? – Обиделся названный Ричардом. – Эти деньги содраны с наших земель, поэтому они по праву принадлежат мне.
Толстый Наль сокрушенно покачал головой, но предпочел промолчать, тем более что трактирщик принес и поставил на стол заказанный кувшин.
- Ты берешь подачки у Ворона, - наконец негромко произнес он, дождавшись, пока услужливый хозяин нальет вина и отойдет.
- Эр обязан содержать своего оруженосца, - весомо объявил швырявшийся золотом. – Ворон принял мою присягу, поэтому я обязан носить его цвета и…
«Тратить его деньги», - закончил про себя Наль, вслух, однако, высказав совсем другое:
- Получается, что раз Ворон служит Олларам, он должен ходить в черно-белом, так?
- Так, - признал правильность чужого умозаключения Ричард.
- Но он ведь не ходит, - разумно заметил Наль, - поэтому и ты не обязан…
Но Ричард уже не слушал спутника, он основательно задумался, пытаясь вспомнить, что кроме рубашек и белья у эра было белым, и что, кроме штанов и сапог, – черным. Еще, правда, Моро… Но все это не подходило.
- Неплохое вино, - отметил тем временем Наль, сделав глоток.
- Ха! – с видом знатока ответствовал Дикон. Тебе, крысе канцелярской, небось, такие вина и не снились.
После того, как кувшин был прикончен, Ричард заказал следующий, а потом еще… И уже скоро в голове его не осталось ни одной связной мысли, кроме почему-то привязавшейся идеи Наля про черно-белые цвета Олларов.
Вернувшегося в свой особняк к рассвету герцога Алву ожидал странный сюрприз, на мгновение заставивший усомниться в собственной трезвости и здравости рассудка. Рокэ помотал головой, прогоняя наваждение – наваждение исчезать не желало. Он присел на корточки и осторожно тронул пальцем собственный сапог – не показалось. Обувь на самом деле была непоправимо испорчена каким-то умником, нарисовавшим на сапогах кривые белые полосы. Такие же, как и на всех черных камзолах и штанах.
Рокэ выругался сквозь зубы, посулив много чего приятного устроившему сюрприз затейнику. Впрочем, автора и исполнителя идеи долго искать не пришлось, он дрых рядом, уютно подложив под щеку измаранные белой краской руки.
- Хуан! – вполголоса позвал Алва. – Проследи, чтобы все отмыли.
- Все? – уточнил верный кэналлиец, выразительно глянув на оруженосца.
- Все, - подтвердил Рокэ и направился в конюшню, надеясь, что прогулка верхом поможет ему успокоиться.
Алва успел разного повидать в своей жизни. Была там и грязь, и кровь. Смертельно раненные друзья и непроходимые ренквахские топи…Но вот такого ужаса лицезреть ему еще не доводилось. Потому что невозможно представить ничего страшнее черно-белой полосатой лошади, которая еще вчера являлась чистокровным мориском.
2.
- Что делать будем? – Дьегаррон с тоской покосился на Коннера, тот сокрушенно развел руками, признавая собственное бессилие. Генерал потер висок и на всякий случай уточнил.
- Точно лазутчик?
- Сомнений быть не может, - довольно бодро ответил Коннер, - хотя... – он ненадолго замялся, но все-таки пояснил, что именно его смущало, - только больно одежа приметная.
- Одежа… - Повторил за ним кэналлиец. – Это да, неподходящий наряд для оправившегося на разведку: даже захочешь – не сумеешь не заметить. Странный выбор.
- Так может, - бдительный адуан чуть подался вперед, навстречу генералу, - именно на то и расчет был? Что де какой же он лазутчик…
- Вряд ли, - отмахнулся Дьегаррон.
- Нутром чую, нечисто тут дело, - Коннер казался обеспокоенным. – Сначала решили, что бакранцы к нам в гости наладились. Ну как же, на козлах ведь и в санях по грязи. Точно дикие. Но ведь он же по-бакрански ну ни бельмеса. Да еще козлы у него неправильные. С рогами такими. – Адуан на пальцах попытался показать «неправильные» рога.
- Это не козлы, это олени, - поправил кэналлиец, - северные олени на южной границе. – Он задумчиво простучал пальцами по столешнице. – Что еще?
- Мешок у него нашли, - Коннер водрузил на генеральский обнаруженное. – Вещи тоже неправильные. И все у него неправильное. – Адуан колебался недолго. – Ясно, лазутчик.
Хорхе Дьегаррон, уже успевший выцепить из мешка нечто невразумительное, с любопытством рассматривал находку с разных ракурсов.
- Интересно, зачем это?
Адуан пожал плечами, он тоже плохо представлял, с какого перепуга к крашеной коробке прицепили колеса. Как, впрочем, не ведал возможного применения и для других конфискованных предметов.
Кэналлиец бесстрашно извлек на свет следующую хреновину и еще одну.
- Однако надо бы святого отца позвать, он у нас умный.
- Точно! – Обрадовался Коннер. Как это он сам не догадался! Странные штучки, без церкви тут никак.
- Он что-нибудь говорил? – Спросил напоследок Дьегаррон.
- Нет. Точнее, да. Только не по-нашему и не по-вашему. Да так в общем-то и понятно, имя называл или место, плакался, что заплутал в степи, не успел к сроку, а теперь наверстать пытается. Может, с Агариса он? Со святошиным барахлишком?
Кэналлиец едва заметно качнул головой. На реликвии содержимое мешка тоже походило плохо. Реликвии – это всякие кубки позолоченные, тряпки истлевшие и куча костей святых мучеников, которым ни в жизни, ни в смерти покоя не дается. Нет, здесь что-то другое.
Дьегаррон глянул в сторону, потом как бы между прочим произнес.
- Есть у багряноземельских шадов легенда, что… Впрочем, - оборвал он себя на полуслове, к неудовольствию наладившегося было слушать Коннера, - ерунда все это… Как, говоришь, назывался?
- Неправильно как-то, не по-нашему, - адуан почесал затылок, - Сунтан Кляуз, кажется… Кляуз... Точно лазутчик!
3.
Мэри-Дикон пригладил блестящую русую челку, хотя, казалось, исправлять в столь безупречной прическе ничего и не требовалось. Расстегнул еще немного – так соблазнительнее - рубаху нежнейшего шелка цвета штормового моря, замечательно гармонировавшую с его мечтательными серыми глазами. Подмигнул себе на прощание, в очередной раз восхитившись длиной своих безупречно-черных натуральных ресниц, и вышел грациозной походкой прирожденного фехтовальщика и мудрого политика. Подобная грация была достижима лишь истинным потомкам древних богов, к которым Мэри-Дикон Сью-Окделл и относился.
Изящно, но тем не менее уверенно он постучал в дверь кабинета своего сюзерена.
- Не заперто, – буркнули из-за двери, и он вошел.
- Как спалось, мой любимый эр? – Промурлыкал Мэри-Дикон, подойдя поближе к сюзерену и кокетливо присев на краешек стола. Но сидевший в кресле мужчина и не подумал ласково потрепать Мэри-Дикона по стройному бедру, как представлялось тому тысячи и тысячи раз в томительно-сладостных фантазиях.
- Юноша? – Он как-то странно мазнул по нему взглядом, потом помотал головой. Наверное, ослепленный неземной красотой своего верного-верного оруженосца.
- Да? – Мэри-Дикон завлекательно всплеснул ресницами, ожидая распоряжения. Пусть сюзерен попросит его налить вина, чем не повод показать, насколько безупречны и отточены его движения. Но эр в очередной раз не захотел вести себя согласно представлениям оруженосца, лишь бесцеремонно сунул ему в руки письмо.
- Отнесете во дворец.
Мэри-Дикон обиженно передернул плечами и по-кошачьи легко спрыгнул на пол.
«Не ценит, противный. Ну ничего, он еще пожалеет».
- Да, - остановил Мэри-Дикона на пороге голос эра, и юноша немного томно обернулся на зов. – Вы бы привели себя в порядок, юноша. Все-таки вы тут не один в городе живете.
Но Мэри-Дикон предпочел не услышать. Эр во всех отношениях – кроме одного, пока еще не проверенного – прекрасный человек, но вот в красоте, истинной красоте, он совершенно не разбирается.
Мэри-Дикон ехал по улицам Талига на великолепном белом жеребце, положив ладонь на инкрустированную карасами гарду своей шпаги, его плащ фамильных цветов с великолепной ручной вышивкой вепря Сью-Окделлов изящно волочился за ним следом. Прекрасные горожанки кидали коню под ноги душистые фиалки, а одна, особо чувствительная брюнетка, даже упала в обморок, когда Мэри-Дикон ей небрежно подмигнул.
Он божественно-прекрасен, он потомок самих абвениев. И какой-то жалкий Колиньяр теперь не кажется ему настоящим противником – он убьет его, даже не испортив своего идеального маникюра. Ему позволено все, потому что красота – великая сила. Катари, увидев его, сразу же забудет и про нелюбимого мужа и про мужлана-Ворона, не понимающего намеков. А Марианна будет готова заплатить за его любовь. Но Мэри-Дикон благороден, он не станет брать денег с женщины. Потом он станет самым мудрым и самым честным Повелителем Скал за всю историю этой страны – а чего иного ждать от потомка богов со столь безупречной укладкой? – и покажет, наконец, всяким-разным, на что способны Сью-Окделлы, когда они занимают принадлежащее им по праву место…
Тут мечтания Мэри-Дикона были прерваны на самом неподходящем месте. Навстречу ему от дворца выехал прекрасный блондин в черном и фиолетовом. Ниспадающая почти до самой земли копна золотистых волос была небрежно перехвачена обручем с аметистами, а меланхоличный взгляд невозмутимых, словно морская гладь глаз, казалось, был способен заморозить на месте любого, осмелившегося состязаться в красоте с сим неповторимым образчиком. Мэри-Дикон сжался и потускнел, пропуская небесное чудо.
- Мэри-Валентин… – Завистливо прошептал вслед Мэри-Дикон.
4.
Русоволосый юноша, забравшись с ногами в кресло, читал книгу. Книга была интересная, даже очень. Увлекшийся читатель даже пару раз принялся было покусывать от волнения костяшку большого пальца, но, вспомнив о манерах, в самый последний момент таки оставлял конечность в покое.
За окном шел дождь, и серое небо, низко нависшее над городом, многократно менявшим свое имя, предвещало скорое приближение зимы.
- Нет, ну что творит, негодяй! – Не выдержал, наконец, юноша, поднимая голову от книги и обращаясь к очень кстати вошедшему темноволосому мужчине. Теперь будет, с кем поделиться впечатлениями.
- Что-то случилось? – Поинтересовался тот, наклонив голову к плечу.
Юноша поспешно вскочил, не выпуская, впрочем, книгу из рук.
- Понимаете… Этот… Этот… негодяй! - В его серых глазах плескалось неподдельное негодование. – Он мало того что на фамильное кольцо играл, так он еще своего сюзерена отравить пытался. Нет, вы представляете, каков подлец!
Мужчина понимающе прищурился на книгу в руках юноши.
- Так ты тоже на кольцо фамильное играл…
- Играл. – Потупился тот. – Но, - юноша решительно задрал подбородок. – Я никогда бы не стал травить своего сюзерена…
- Хочется надеяться. – Как бы между прочим заметил черноволосый.
- Да я! – Вскинулся было юноша, но, заметив в глазах вошедшего отражение улыбки, осекся и смущенно отвел взгляд.
- Да, - спохватившись, первым прервал установившееся дружелюбное молчание мужчина, - тебя там друг отца ищет… Говорит, важное что-то…
- Не пойду. – Мотнул головой юноша. – Сказочник он. Я вот почитаю лучше…
- Ну как знаешь. – Темноволосый особо и не настаивал.
Оставшись один, юноша снова забрался и открыл книгу.
- Нет, ну каким идиотом надо же быть. – В пространство объявил он и тяжело вздохнул. Вот он бы на его месте выбрал правильно.
5. Гальтарский коллайдер.
Тяжелые капли изредка срывались с каменных сводов и, падая, разбивались на тысячи брызг, превращавшихся в отсветах факела в огненную россыпь. Гулкое эхо шагов, прерываемое невнятным бормотанием, разносилось по коридору.
- Я… смогу… Я… смогу… бежать… быстрее… Я… не подведу…
Русоволосый юноша споткнулся и остановился, опершись ладонью о стену, старательно пытаясь отдышаться. А потом мучительно закашлялся. Пламя факела заметалось и, как показалось на мгновение, погасло. Оставив юношу наедине с облюбовавшей эти коридоры темнотой. Он судорожно зажал себе ладонью рот, но пламя, пожалев беднягу, разгорелось с новой силой.
Молодой человек с облегчением перевел дыхание и, сначала неторопливо, а после все быстрее и быстрее побежал по темному коридору к ведомой лишь ему одному цели. На голову подземный бегун зачем-то нахлобучил простецкий глиняный горшок, а привязанная за спиной палка, больше похожая на вырванную из деревенского забора жердь (на которой, по-видимому, прежде и висел горшок) больно ударяла по ногам. Другая, покороче, болталась сбоку у бедра.
Летучая мышь, ставшая уже неоднократным свидетелем фантастического забега, на всякий случай перебралась подальше.
Кто его знает? Раз оно тут охотится и до сих пор ничего не поймал, вполне возможно, что, оглодав, оно соблазнится мышкой…
Гулкое эхо шагов сопровождало бегуна на протяжении всей дистанции.
Столица. Некоторое время назад.
- Слушай меня внимательно, - говоривший, заложив руки за спину, стоял лицом к окну, изучая открывавшуюся его взгляду картину. – Больше мне послать некого. Да и доверить такую тайну я могу только тебе.
Юноша восхищенно вытянулся, от оказанного доверия верноподданнически щипало в носу.
- Под Гальтарами, - продолжал призвавший его, - находится лабиринт, получивший прозвание Гальтарский Коллайдер. Если Ракан спустится туда и, надев корону и взяв с собой меч, разгонится до скорости света, то ему явится Зверь Раканов.
- А если нет? - Тихо спросил Дикон, смущенно переминаясь с ноги на ногу.
- Что нет? – Изумился Альдо, поворачиваясь к юноше.
- Не разгонится… - Совсем уже шепотом уточнил Окделл, испугавшись собственной наглости.
- Ааа… - Отмахнулся Альдо. – Тогда ему явится конец света. И всего-то.
Дикон с восторгом воззрился на своего сюзерена: «Надо же, какой он храбрый!»
- Прекрасно. – Подвел итог чем-то Ракан. – Значит пробный пуск коллайдера назначаем на десятый день после осеннего излома. Будь добр присутствовать.
- Всегда! – Щелкнул каблуками Дикон.
Гальтары. Десятый день после осеннего излома.
- Дикон, не бойся. Это всего лишь пробный пуск. – Благожелательно уговаривал немного сникшего юношу Альдо. – Пробежишь кружочков пятьдесят и обратно. Можешь не пытаться разогнаться до скорости света. Только до скорости звука.
- Х-хорошо… - Выдохнул Окделл, боязливо заглядывая в мрачную черноту.
- Не бойся. – Успокоил его сюзерен. – Мы дадим тебе факел. Когда он догорит – можешь возвращаться.
- Х-хорошо. – Снова поспешно кивнул юноша, намереваясь уже нырнуть в темноту.
- Так, - остановил его Ракан, - погоди. Валентин. – Позвал он Придда. Тот не заставил себя долго ждать. На вытянутых руках Спрут держал бархатную подушечку, на которой лежали… глиняный горшок и пара корявых жердей различной длины…
- Что это? – Изумился Окделл.
- Меч Раканов, корона Раканов и скипетр Раканов. – Равнодушным тоном объявил Придд, и Дикон с непониманием уставился на сюзерена.
- Ничего, Дикон. – Обнадежил тот. – Для пробного пуска сойдет. – Альдо собственноручно напялил на голову Окделлу горшок и помог закрепить палки. – Ну. Поехали.
И Ричард с низкого старта ринулся в лабиринт.
6. Авлаэкор
Страх – чувство, которому невозможно противостоять. Он заставляет сердце судорожно колотиться в груди пойманной птахой, когда кажется, что еще немного, и оно разорвется, не выдержав напряжения, но он же вынуждает мозг работать так, как никогда прежде, за сотые доли секунды просчитывая различные варианты. Выбирая единственный верный.
Единственно возможный.
- Куда, ну куда же ты подевалась, моя драгоценная маленькая племянница?
Голос подхлестывает как кнутом, заставляя двигаться еще быстрее, хотя, казалось бы, это совсем уже невозможно. Хотя мгновение назад ты была уверена, что сил больше не хватит, что ноги вот-вот подогнутся, и ты мягко осядешь на пол тряпичной куклой. Ожидая неминуемой развязки.
- Глава Ордена Королевских Рыцарей-Протестантов, Организации Хеллсинг, Интегра Фэйрбрук Вингейтс Хеллсинг.
Но ты продолжаешь ползти, потому что надежда сильнее страха. Потому что в тебе есть нечто, неощутимое на первый взгляд, нечто, заставляющее упорно двигаться к выбранной цели. То же самое, что чувствовалось в твоем отце и что вечно возбуждало зависть в его брате.
«Если когда-нибудь ты окажешься в критической ситуации, если более сильный враг зажмёт тебя в угол, ступай в забытый склеп под землёй. Там находится один из плодов исследований семьи Хеллсинг. Что-то, что защитит тебя...»
Тяжелая дверь как бы нехотя подалась в сторону – слишком давно здесь появлялись в последний раз – и в лицо одуряюще пахнуло запустением. И, едва ощутимый в этой кружащей голову смеси, заглушенный всепобеждающей затхлостью, как по самому краю языка, проскользнул другой запах. Странный и будоражащий, почти невозможный здесь.
Крови?
Нет, непохоже.
- Это и есть то, что меня защитит?
Даже слова звучат здесь совсем по-другому, поглощаясь, проглатываясь воцарившейся здесь тишиной, слишком соскучившейся по живому бархату человеческого голоса.
Свет вспыхивает как по волшебству, и ты, привыкнув, с удивлением смотришь на обретшую четкость обстановку. Небольшой ковер на полу, невысокий и какой-то старомодный столик на причудливо изогнутых ножках… На столике две узкогорлые бутылки и бокал – грани вспыхивают маленькими солнцами, многократно отражая теплый огонек свечи. Рядом прислонилась к ножке невысокая стопка книг. Обложка верхней кажется то ли красно-мраморной, то ли гранитной…
К другой ножке лениво прислонилась гитара… И только спустя мгновение ты понимаешь, что она тоже пленница великой тишины, лишенная голоса, лишенная струн.
Ты вряд ли бы смогла внятно объяснить, что именно рассчитывала увидеть здесь, и сердце мучительно сжимается от странного ощущения, которому ты не в силах подобрать название. Несоответствие? Возможно.
Возможно, и нет.
Сбоку что-то звякнуло, заставив испуганно дернуться, но ты, победив желание выбежать отсюда, навсегда закрыв за собой дверь, остаешься на месте.
Он выходит из темноты. Он темноволос и по-хищному худощав, таким людям не свойственно двигаться неуклюже. И ты с изумлением и ужасом замечаешь мощные, чуть ли не средневековые оковы на его запястьях. Цепь со скрежетом волочится по каменному, не покрытому ковром полу.
Ты невольно отступаешь, натыкаясь спиной на успевшую непонятно как закрыться дверь, и решительным жестом вскидываешь подбородок. Чтобы встретиться взглядом с неведомым узником.
Чтобы с каким-то отвлеченным интересом подметить, что глаза у него синие-синие.
7.
Дело клонилось к закату. Хорхе лениво перебирал лежавшие перед ним бумаги, даже и не пытаясь изображать какую-никакую деятельность.
Мысли лениво прыгали по веткам, как морискиллы по розовому кусту, или, если быть более точным, флегматично кишели, как обожравшиеся ызарги, надолго не останавливаясь ни на чем конкретном.
Где-то рядом что-то громыхнуло. Дьегаррон даже не сразу сообразил, произошло ли это на самом деле или всему виной его разыгравшееся некстати воображение, как вдруг повторно раздавшийся звук подтвердил, что плодом галлюцинации не является. Причем совершенно.
Трижды прокляв того идиота, который додумался палить у него под боком, генерал отправился разбираться.
К его удивлению, ни рядом, ни даже чуть подальше никакого современного – и не очень – орудия не обнаружилось. Встречные на попытки косвенно выведать суть происходящего вымученно косились в сторону, стремясь слинять от навязчивых расспросов, а потом сокрушенно смотрели в спину.
Что, мол, генерал наш, бедняга, совсем уработался…
«Однако, загадка. – Подумалось Хорхе. – Неужто новое секретное оружие такое секретное, что даже мне о нем знать не положено? Или, может быть, во всем виноваты солнце, пыль и Бонифаций?»
Вспомнив о славном Варастийском епископе, генерал вдруг ощутил чрезвычайную потребность посоветоваться. И, собственно, тот час же отправился за епископом.
Спрашивается, где ближе к вечеру можно обнаружить достойного служителя церкви? Да там же, где и днем, - на кухне.
Странный звук, застигший Хорхе на входе, показался вдруг ему подозрительно знакомым. Как если бы на ствол беспокоившему его орудию-призраку с непонятной целью намотали какого тряпья. Насторожившись, Хорхе тенью, как истинный кэналлиец, прокрался внутрь.
И замер, впечатленный внезапной догадкой. Кусочки мозаики совпали и сложились в на редкость примечательную картинку.
За столом в окружении плошек и чашек сидел Бонифаций. Нос епископа отливал насыщенно-фиолетовым оттенком в духе родовых цветов Приддов.
Время от времени он прикрывал рот платком, по масштабу затраченного материала больше похожим на простынь.
Он чихал.
8.
Разговор, произошедший между Рокэ Алвой и Котом в Нохе.
- Здравствуйте, Ваше Кошачье Величество, - мужчина нагнулся и потрепал животное по загривку. Кот, как ни странно, не только стерпел подобную фамильярность от абсолютно незнакомого человека, но и чуть слышно, как бы забывшись, мурлыкнул, одобряя нежданную ласку.
- Вижу, Вы не торОпитесь откланяться. Очень приятно, ведь и я никуда не спешу. Точнее, это меня ждут... и пусть ждут: терпение – самая капризная из добродетелей, ее следует укреплять постоянными тренировками… Так вот о чем я?.. Живешь себе среди людей, живешь… А откровенно поговорить не с кем. Одни тебя просто не поймут и сочтут все сказанное новой прихотью, другие – рассмеются в лицо, третьи… Вот третьи хуже всех, они выслушают с сочувствующим видом, а потом, при случае, без зазрения совести используют против тебя.
Неприятное животное – человек. Насколько благороднее в этом отношении коты: они никогда не станут унижаться за подачку, если они верны, то они верны по определению, а не на какой-то срок, пока выгодно… Может, именно за это их так не любят люди, ведь в котах сочетаются недоступные их разумению добродетели. Что Вы думаете?
Кот был полностью согласен, и даже подставил свое неожиданно оказавшееся снежно-белым пузико под ласковые пальцы.
- Вот и я о том же. Кормишь его, поишь, из луж вытаскиваешь, а он потом тебя… В людях редко ошибаешься в лучшую сторону… - ласкающая рука неожиданно замерла. Кот приоткрыл один глаз и вопросительно мяукнул. Мужчина небрежно тряхнул головой:
- Что это я все о грустном да о грустном… Не желаете ли пройтись со мной? Тут совсем недалеко… Вас ожидает интересное зрелище.
Кот легко поднялся и последовал за мужчиной в указанном направлении.
Мысли Кота, или О чем думал Кот, когда с ним разговаривал Рокэ.
*Лучше читать параллельно с разговором.
Этот день изначально обещал быть удачным. Операция по изгнанию со своей территории всяческих пришлых захватчиков закончилась потрясающим успехом. Даже в драку ввязываться не пришлось – этот трус, едва завидев меня, со всех лап бросился прочь.
Мрр! Жизнь прекрасна! Спеть что ли?
У меня есть четыре ноги-уу,
А сзади – прекрасный, длинный, пушистый, роскошный хвост! Вот!
Но трогать меня не моги, не моги-уу,
А то так получишь, что мало не покажется-яяу!
Так, а эт-то кто еще? Не, чего только ни бродит с утра в наших катакомбах… Заметили… Хам? Нет. Еще один фанат felis domesticus. Надо делать ноги… Нет, поздно.
Здра-а-аствуй, милый-разлюбезный! Да-а-авненько, то есть, никогда, не виделись!
Все, сейчас лапать начнут и опять без спросу… Ну хоть бы раз спросили: так, мол, и так, любезный друг Кот, можно я Вам шейку почешу. Нет, не дождешься. Невежественные создания, эти двуногие. Грубые и невоспитанные... К ним подойдешь, ла-а-асково так потрешься щечкой о торчащую угловатую конечность, затянешь так нежненько: мрр-р… А они: «Пошел прочь, поганец!» и еще пнут вдогонку. Ха-амы…
Э, да меня уже во всю гладят!
Эй, двуногий, ты хоть лапы мыл? Теперь придется. – Непритязательный кошачий юмор.
Давай, нежнее чеши, не пол в таверне моешь. Да, и за ушком не забудь. Очень я люблю-юуу, когда, мрр, за ушком чешу-ут. И шейку-уу…Мрр…
Ладно, гулять, так гулять – давай, и пузо чеши, р-раз у тебя так хор-рошо выходит, мрр.
Стра-анный какой-то двуногий, спра-ашивает чего-то…
Да, да, конечно, всенепреме-мяяяуно, вер-рно, только чеши – все подтвер-ржу.
«Мяу!» - это я так соглашаюсь.
Эй, чего случилось? Почему хорошее закончилось, а? Ты, это, не про жизнь думай, а пузо чеши. В жизни-то, кто знает, как оно сложится… Так что не отвлекайся на пустяки, вызвался гладить кота – гладь! Неизвестно, когда в следующий раз гладить придется…
О, меня куда-то зазывают. Интересно-интересно… Может, покормят или еще чего.
Иду-иду!
10. Зверь Раканов
Мир еще раз повернулся вокруг своей оси и встал на место.
Зверь Раканов еще раз мотнул всеми четырьмя головами, пытаясь вспомнить: кто он, что здесь делает, а главное, зачем. Но сначала все же требовалось определить – где это «здесь».
Лежать было мягко и тепло, а щекочущий ноздри специфический запах вызвал в памяти ассоциации с уютным хлевом.
Первая голова открыла глаза и убедилась, что нюх не подвел хозяина и на этот раз. Вторая голова также уныло изучала место дислокации:
- Ну что делать будем?
- Да надо бы встать…
- …но сначала надо все хорошо обдумать…
- Да, он одним полушарием, а ты другим! – Резким диссонансом прозвучало едкое замечание. Головы проигнорировали.
- …посоветоваться…
- И ничего не решить в итоге! – перебил все тот же голос.
Головы (хором):
- Заткнись, свинья!
Голос (обидевшись):
- Клячи вы…
Первая голова третьей:
- Что это сегодня с четвертой?
Третья (задумчиво):
- Не знаю… Я вот сижу в грязи по самые ноздри, всем доволен – хорошо, тепло, не дует, думать не надо – и пасть не разеваю, чтоб не натекло… А он… То ли совесть заела, то ли опять кошмар приснился, будто он кого-то травил. То ли рефлекс какой проснулся…
Первая голова второй:
- Ну что делать будем?
- Да надо бы встать…
Зверь неожиданным прыжком покидает насиженное место.
Первая голова:
- Что это было?
Вторая голова:
- Похоже, тот самый проснувшийся рефлекс. Птичий… Не может тихо лежать в грязи и размышлять… И голосования не любит…
Ладно, что у нас там дальше по программе, а то кушать охота.
Первая голова:
- Раньше было что-то про плату кровью за вызов…
Третья голова:
- Лучше бы деньгами платили… Ну ладно, хоть мясом позавтракаем.
11. Откровенный Мери СьюизЬм в Кэртиане.
Робер Эпинэ с тоской смотрел на стоящие перед ним кубок и бутылку с вином. Новая ожидала своей очереди. Последнее время одиночество как-то не так действовало на него. Вот и сейчас.
Дверь распахнулась, пропустив в комнату холодный ветер и откровенно плюгавое существо, облаченное в несуразный камзол в духе возрождения Анаксии. Нежданный гость, громко бухая каблуками, пересек комнату, уселся напротив Робера и, бесцеремонно отобрав кубок, засунул в него нос, настороженно принюхиваясь. Затем, сказав: "сойдет", выхлебал вино и уставился на Робера.
При ближайшем рассмотрении существо оказалось девушкой. Хотя крашенные ярко-зеленым ногти и выползающая из прически несуразная косичка говорили о некоем душевном расстройстве, которым, судя по всему, страдала эта особа... Гостья прищурилась и, сложив пальцы домиком, осведомилось:
- Ну и долго мы себя будем вести, как последний дебил?
- Как что? - заключительного слова Робер не понял, но обидный контекст уловил.
- Долго, говорю, будем из себя недоумка корчить, - раздельно, по слогам, произнесла незнакомка. - Пора начать думать головой. Голова - это то, где мозги. - Уточнила она, не дождавшись реакции Эпинэ.
- А. простите, вы кто? - смог только выдавить из себя ошеломленный Робер.
- Хмм. Cорри, не представилась. Хайре. Аз есмь Маркиз. Нет, это не титул. Для друзей просто Кызь. Для абсолютных тупиц. - Косой взгляд на Робера. - Алхат, ханша Кагула.
- Где это Кагул? Да неважно. - Маркиз отмахнулась, сверкнув яркими ногтями. - Не обо мне речь. Значится так. Слушаем программу и запоминаем. Если маразм - записываем.
Пункт один. Отправь Альдо к кошкам. Можно в ящике.
Пункт два. Рокэ слушай, он дурного не посоветует.
Пункт три. Жениться тебе надо. Ой…
А говорили, крепкий мужик! - Приводит в чувства сползшего со стула Робера. - Да не на мне жениться. Не боись. Вообще. - Неопределенный жест рукой. - А коньяк у вас здесь есть? Шадди? Не, ну его… к Дораку. Мы лучше винца тяпнем.
Ты, главное, меня внимательно слушай. А Альдо пошли к бабушке, пусть лучше крестиком вышивать учится. А? Матильда не умеет. Знаю, что не умеет. Вот он-то ее и научит.
Хорошее у вас, однако, винцо. Ну все, лады. Побегла я. Программу запомнил? Проверю. Потом. Мне сегодня еще надо Альдо напугать. Устрою ему предостерегающее знамение. - Девушка мечтательно улыбнулась. Нехорошо так. Садистски. - И Катю навещу, чтоб не расслаблялась. Так, сувенирчик. - Гостья ловко зацапала непочатую бутылку. - Все, чао. И помни, я - не белая горячка. Белую Горячку зовут Тилли.
Дверь закрылась. Робер с трудом пытался переварить поток обрушившейся на него информации, но как он не убеждал себя, произошедшее казалось ему абсолютным бредом. Вот только куда делась бутылка вина?
12. Ещё раз про Окделла
Однажды на внеочередном всеобщем собрании героев ОЭ...
- Не хочу! Не буду! – Русоволосый юноша демонстративно ударил кулаком по столешнице. – Почему не говорят: глуп, как Колиньяр? Подл, как Штанцлер? Почему говорят: глуп как Окделл, подл как Окделл? Все! Не хочу больше быть Окделлом. Надоело, что со мной постоянно сравнивают каких-то моральных уродов. Я устал, я ухожу. За козлом отпущения – к бакранцам!
Собравшиеся с легким недоумением внимали пламенному выступлению.
- Так, - наконец, промолвил рассудительный Лионель Савиньяк, - Ричард Окделл является одним из основных сюжетообразующих персонажей. Если он уйдет, что станет с книгой?
- Правильно, - поддержал его брат, - и так, и так получается, что без Окделла нам нельзя.
- В любом случае, я больше Океллом не буду, – сообщил русоволосый. – У меня другие планы. Я сменю имя и сразу начну другую жизнь.
- Поступок, достойный Окделла, - подметил Придд, - другой предпочел бы поумнеть.
- И кто у нас теперь за Окделла? – осведомился Давенпорт.
- А вот хоть Алва, - предложил Ричард. – Почему не он?
- Ну уж нет, - не оценил изящество данного хода Рокэ Алва. – Как Ричарду Окделлу никогда не стать Рокэ Алвой, так и Рокэ Алве никогда не превратиться в Ричарда Окделла.
Окделл обиженно засопел. Ему вдруг привиделся выкрашенный и вычищенный Надор, откуда с позором изгнаны моль, пауки и Люди Чести, Айрис с сестренками в светлых платьях, собирающие в саду розы, и Мирабелла в плетеном кресле, старательно вывязывающая носки. Брррр!
- Может, эр Август согласится… - робко предложил Ричард. Взгляды присутствующих тотчас же обратились к Штанцлеру.
- Увы, - развел тот руками, - не получится. Я старый больной человек. У меня есть справка Министерства Здравоохранения Дриксен, запрещающая мне участвовать в деятельности подобного рода. – С гордостью демонстрирует присутствующим непонятный документ.
- А почему на ней написано: употреблять вовнутрь? – поинтересовался наблюдательный Савиньяк.
- Неважно, - обиженно буркнул Штанцлер, убирая писульку, - я старый больной человек. Трижды подлец и дриксенский шпион, не могу я быть еще и Окделлом. Даже для меня чересчур. Вон, у нас Ариго не при деле…
- Извините, - почесал переносицу Жермон, - но я вообще-то практически при смерти, и кто знает… Поэтому лучше без меня.
- Может… - Ричард огляделся по сторонам. У окна о чем-то мирно беседовали Дьегаррон и Бонифаций.
- Не советую, - опередил юношу Штанцлер, - кэнналийцы, они все не вполне адекватны. Сначала стреляют, потом думают. Церковники же, наоборот, слишком много думают. Для потенциальных Окделлов.
По полу, лавируя между ножками кресел, целенаправленно протопал ежик.
- Может, его? – с надеждой воззрился на животинку Ричард.
- Нет, - холодно отметил Валентин Придд, - его нельзя.
- Почему? – удивился Окделл.
- Потому что он – Павсаний, - припечатал Придд.
Ричард промолчал, встретившись взглядом с Валентином, он так и не решился предложить тому хоть немного побыть Окделлом.
- И что же делать? – обвел всех присутствующих растерянным взглядом Дикон.
- Ну, если никто не хочет быть Окделлом, даже сам Окделл, то, похоже, придется мне. – Все повернулись. С кресла неторопливо поднялся Робер Эпинэ.
13. Аббатство Святой Октавии
Хрупкая пепельноволосая женщина с упорством транспортирующего толстую зеленую гусеницу муравья волоком тащила продолговатый сверток по каменным плитам аббатства. На ступеньках или когда сверток заносило на поворотах, из него доносилось сдавленное всхлипывание, но Катари такие мелочи не волновали. Поворот, еще поворот. Тяжелая дверь приоткрылась с душераздирающим скрипом. Женщина с облегчением выпустила из рук конец свернутого в цилиндр ковра. Пара ловких движений – и на серые плиты пола вывалился юный красавец в черном и фиолетовом. Катари некоторое время созерцала его с легкой задумчивостью, затем решительно принялась за дело.
Через некоторое время юный Придд занял отведенную ему нишу за стеклом. Катари тщательно протерла платочком золоченую табличку и отошла на несколько шагов – полюбоваться. Валентин великолепно вписался в ее коллекцию.
На всякий случай Катари протерла и соседнюю табличку, гласящую «Ричард Окделл», и еще одну, за стеклом которой бесновалась недовольная подобным обращением черная птица, и отвернулась.
Из недр платья Катари извлекла на свет маленькую книжечку в светло-розовом переплете, отлистала до середины, решительно вычеркнула имя Валентина Придда и сверилась со списком. Следующим в нем стояло имя Робера Эпинэ.
Ну что ж, Эпинэ, так Эпинэ. Коллекция Повелителей должна быть полной.
Катари решительно поправила прическу и вышла.
14. Если бы наоборот
И проблемы те же, только подход разный...
Рокэ Алва возвращается домой под утро. В кабинете он натыкается на Дика, наигрывающего на гитаре:
А ну-ка, парень, подними повыше ворот,
Подними повыше ворот и держись.
Черный ворон, черный ворон, черный ворон
Переехал мою маленькую жизнь.
Дик перестает петь и презрительно смотрит на Рокэ Алву:
- Ну и где мы шлялись. Уже даже Закатные твари дома дрыхнут, а мы где-то пропадаем. Небось, по бабам?
Рокэ смущенно кивает.
- Небось, у Катарины был?
Рокэ кивает опять. Дик радостно:
- А вот и нет, я к Катарине заходил, но тебя там не видел.
Рокэ сильно смущается и даже слегка краснеет.
- Вот... Давно не Юноша, а ведет себя как... Честно скажи - играл?
Рокэ Алва раздумывает некоторое время, но затем кивает утвердительно.
- Небось, проиграл.
Рокэ:
- Нет. Наоборот.
- Хорошо. Значит, фамильных колец выкупать не придется... У Дорака был?
Рокэ молчит.
- Вижу, что был. Небось, рассказывал тебе о Великом Талиге, который только ты можешь спасти. - Задумчиво в сторону. - Небось, и меня убить предлагал...
Рокэ внимательно рассматривает носки сапог.
- Ладно, иди уж. Завтра поговорим...
15. Матильда. Черная Алати
Эх, кубок залпом. В Золотую ночь один закон – пей да веселись! Иначе нельзя. А какое веселье без вина? Какое веселье без жадно тянущихся к темно-синему небу языков костров? Какое веселье без истошно надрывающихся и зовущих в пляс скрипок?
А где наша не пропадала!
Матильда опрокинула в себя добрую половину содержимого солидной бронзовой чаши.
Теперь – плясать! И пусть на том свете жарко станет!
Над ухом оглушительно грохнуло и рассыпалось ворохом искр. И в костер тот час же полетела очередная кружка с порохом.
В Алати всегда умели и любили гулять. Это не чинные приемы в окружении агарисских сидельцев, фальшивые насквозь, как большая часть надетых на них камней. Как же! Без пронизанных слезами патетических речей об измученном Олларами отечестве и праздник не праздник.
Гнусь и мерзость. Жизни в них нет, сердца в них нет. И мечты у них такие же мелкие и гадкие, как и интересы. Твари. Пауки серые.
Там… Там нельзя было даже вдохнуть полной грудью, а здесь…
Эх, твою кавалерию, гуляй Черная Алати!
Здесь – живут! Там – только существуют. Жрут за чужой счет, рассуждают невесть о чем за чужой счет. Похваляются победами – то же за чужой счет. Ничего своего – все краденое. Все, до последнего слова.
Здесь – свое. От сердца, от души… от земли.
Черной ночкою дорога
Прочь от дома увела.
Я для милого дружочка
В косы ленты заплела.
Матильда легко взлетела в воздух, надежно схваченная за талию сильными руками, рассмеялась и нахально поцеловала поднявшего ее капитана.
Эх, молодость. Была-сгинула. Вспыхнула и погасла. Полыхнула пороховой кружкой в костре, и оставила по себе дым и легкий привкус горечи на языке.
Так пляши, пока пляшется! Люби, пока любится! Потом поздно будет.
Гори, Золотая ночь, отгорай!
16. Ночь
Ночь ворвалась в город и властно заключила его в свои объятья. Кабитэла… Оллария… Какая разница… Названия не имеют смысла… Есть только Ночь и Город, Город и Ночь.
Ночь расправила свои черные крылья и пронеслась по улицам.
А вслед за ночью пришел Ветер. Он легко пробежался по сонным улицам и замер, натолкнувшись на громаду дворца.
Одно из окон было распахнуто настежь, как бы приглашая войти, и мгновение спустя Ветер уже небрежно перебирал разбросанные на столе бумаги. Отблески пламени метались по комнате, придавая лицу сидящего прямо на полу мужчины сходство с демонами из древних легенд. Длинные пальцы, которые ласково, с какой-то грубоватой нежностью поглаживали полированное дерево, неожиданно резко рванули струны, и вспугнутыми чайками заметались по комнате странные, чуждые уху истинного талигойца аккорды, зазвучал, надрывая душу и складываясь в понятные слова, страстный напев.
Пряный вкус горячего ветра диких степей, напоенного горьким ароматом цветущих трав, ощущался на губах, завораживая своей близостью и в то же время какой-то чужеродностью. Так одновременно притягивают и отталкивают современного человека произведения искусства прошлых эпох. Времен, когда по миру ходили Боги и никто еще не называл их демонами.
Там где чайки парят
Над вершинами мачт,
Где недели подряд
Ветер сух и горяч.
Ленивый ветер Олларии задержался в комнате, пристально вслушиваясь в звучание незнакомых слов, ласково взъерошил волосы сидящему у ног музыканта юноше, несмело прикоснулся к струнам и испуганно дернулся в сторону.
Где ночами зарницы
Слепят небеса,
А над морем, как птицы,
Летят паруса.
Песня оборвалась также неожиданно, как и была начата. Мужчина, не отпуская гитару, притянул к себе бутылку, наполнил кубки себе и растерянному юноше, выпил залпом и какое-то время молча смотрел на огонь.
Что он там видел? Другие страны? Бескрайнее море? Или безбрежную степь? Может быть… Ветер не знал наверняка…
Неожиданно мечтательное выражение его лица сменилось на горьковато-ироничное, мужчина снова тронул струны и полилась новая, терпкая на вкус, мелодия:
Что стоит жизнь, если честь под запретом…
Ветер…
Услышав призыв, Ветер судорожно заметался по комнате, задувая одинокие свечи и сбрасывая со стола бумаги. Он не знал смерти, он был вечен, но почему-то сейчас ему почудилось прикосновение ее ледяных пальцев…
Прочь, прочь из этого дома, от этого мужчины, от его странных волнующих песен, от его неправдоподобно синих глаз, от горьковатой полуусмешки, кривившей красивые губы, от разбросанных на ковре пустых бутылок, от юноши с профилем предателя у его ног… Прочь! Туда, где не чувствуется этой мрачной обреченности и роковой недосказанности…
Ветер вырвался на улицу и срывая листья проскользнул между кустов сирени, а вслед ему неслось:
Лишь победитель Фортуне угоден…
Ветер…
Право на промах, сомнение – Отнято…
Ветер…
Кто вам сказал – Черный Ворон свободен?..
Ветер…
Ворон свободен в полете, не От него…
Ветер…
Если бы Ветру хватило мужества остаться, он бы увидел, как мужчина снова прижал гитару к себе, невидящим взглядом уставившись куда-то вдаль, к видимым только ему одному горизонтам.
Ветер…
Сидящий рядом юноша неловко шевельнулся и тем самым привлек к себе внимание мужчины. Еще секунда и мечтательная грусть больше не отражалась в его ярко-синих как весеннее небо глазах. Он засмеялся и рванул гитарные струны.
В песне слышался дружный хор завсегдатаев таверны, подпевающих хором любимую песню и дробный перестук каблуков, мелькали ярко-красные юбки красотки и реками лилось вино…
Ночью в таверне вино и гитары.
Эй, красотка, танцуй!
Что хочешь – песню иль сердце в подарок?
За один поцелуй!
Но всего этого Ветер уже не услышал...
17. О цветовой дифференциации
У общества, в котором нет цветовой дифференциации штанов, нет будущего. (с)
Ракана (б. Оллария), ранний вечер, бывший особняк рода Алва, ныне приют Окделла. В кабинете Рокэ сидят Дик и Наль. Пьянствуют.
- Ничего ты не понимаешь, Наль. Я ик. их с первого взгляда и насквозь вижу. - Окделл демонстративно сжимает руку в кулак. - Хочешь узнать как?
Реджинальд изображает искреннюю заинтересованность:
- Как?
- Все очень просто, Наль. Надо только посмотреть на дизайн их дневника и на выбранную аватару. Вот, к примеру, Придд. Сказу могу сказать, что он подлец, мерзавец и, скорее всего, предатель. Ты вот, небось, спросишь почему?
Наль согласно кивает.
- Так вот. Писать по черному фону сиреневым может только человек, который не уваж.. ик. уважает своих читателей. Или который пытается что-то скрыть. И не говори мне про траур - не верю. В первом случае, он обычный мерзавец, вроде Колиньяра, во втором, потенциальный приддатель. Понять не могу, куда смотрит Альдо. Это же так очевидно. А его аватары видел?
Реджинальд отрицательно помотал головой.
- Это просто кошмар. Сразу видно, что у человека не все в порядке с головой. Там даже не сразу понимаешь, что изображено.
Ларак согласно кивает. Слишком согласно, но Дик не замечает.
- А Айрис! Я ведь первый заподозрил, что она неадекватна. Разве нормальная девушка из благородной семьи может выбрать аватарой какого-то урода с пистолетом?! Нет и еще раз нет. Вот Катари. на Оллар совсем другое дело. Тихие пастельные тона, аватары - букеты гладиолусов. Сразу видно, что ей нечего скрывать. Вся на ладони. - Мечтательно щурится.
Выражение лица Ларака толкованию не подлежит.
- А как же Ворон? - Наль мнется, попеременно отводит взгляд и нервно потирает руки, но Дик нисколько не смущается.
- А что Ворон? Странный дневник, путанный. Какие-то обрывки легенд, посты ни о чем. Да и фон подкачал. Впрочем, теперь это не важно. Дневник Ворона переехал на bagerlee.com, теперь это проблемы их службы техподдержки.
- Да-да. - Реждинальд рассеянно поддакивает, думая о чем-то своем.
- А Альдо, - продолжает рассуждать Окделл, - это какая же бездна вкуса досталась одному человеку.
- Ричард, - снова вмешался в его монолог Наль. - Разве тебе золото и пурпур на белом не кажутся слишком. гм. вычурным?.
Дик смеривает кузена презрительным взглядом в котором читается откровенное: "Как ты был деревней, Наль, так ей и остался".
- Я не. - Реждинальд сникает, полностью сосредотачивая свое внимание на вине.
- Ну вот, - с оттенком превосходства заявляет Окделл. - Что бы ты делал без меня?
18. Синие глаза
Идея с мистерией изначально представлялась Марселю авантюрой. И, после лицезрения костюма Черного Гостя воочию, сомнения Валме полностью подтвердились. Черное, алое золотое и серебряное. Шелк, парча, бархат. Дурацкий шлем и навороченный парик. И ко всему этому великолепию с какой-то неясной целью прилагались подвитые перья, наводящие на размышления о разворошенном гнезде и о трудной судьбе несчастного павлина, вынужденном теперь прикрывать свою заднюю часть тростниками, дабы избежать нескромных взглядов.
- Все очень просто. - Терпеливо объясняла Марселю разочарованная отсутствием Рокэ Елена. - Вам надо выйти в конце акта и кинуть к моим ногам охапку лилий.
Валме кивал, прикидывая, как во всем этом великолепии древние могли разгуливать по улицам. То ли климат был теплее, то ли предки - выносливее.
Пока он предавался столь интересным размышлениям, подошло время выходить на сцену, и Марсель с букетом отвратно пахнущих какими-то дрянными духами цветов покорно поковылял на встречу судьбе.
К его удивлению, на поджидавшей его Елене вместо прежней, изящной розовой туники был длинный черный плащ с низко надвинутым на лицо капюшоном. Столь резкое расхождение со сценарием слегка смутило Марселя, но усилием воли он взял себя в руки и решительно направился к своей даме, дабы широким жестом швырнуть ей под ноги цветы. Елена благодарно кивнула, позволив на сотую долю мгновения заглянуть под капюшон.
Марсель от неожиданности сделал шаг назад и чуть не поскользнулся: из мрака капюшона на него насмешливо щурились синие глаза Рокэ Алвы.
Что ж, если Рокэ вдруг взбрело в голову заменить собой невесту, значит, так надо. Поэтому Марсель загнал свое недоумение как можно глубже и, втянув для солидности и красоты восприятия окружающими живот, выполнил все от него требующееся. И вроде бы, без откровенных ошибок.
Но одна мысль так и не давала ему покоя: если Рокэ здесь, на сцене, то где же принцесса Елена? Неужели с ней что-то случилось?
Воспользовавшись предоставившемся свободным временем, Марсель поспешил на ее поиски.
В ответ на вежливый стук в дверь, его пригласили войти внутрь. Но Валме отметил для себя, что больно уж нездоровым показался ему голос ответившей Елены.
Уж не заболела ли?
Придав лицу выражение искреннего беспокойства, Валме вошел в комнату. Елена даже не повернула к нему голову, продолжив пристально рассматривать нечто, лежащее у нее на столе - в зеркале отражалась лишь макушка черного парика.
- Надеюсь, с вами ничего серьезного не случилось, Ваше Вы. - Марсель подавился вопросом. Принцесса подняла голову, и на него из зеркала уставились в упор насмешливо прищуренные глаза Рокэ Алвы.
Валме нашел в себе силы откланяться и выйти. Здесь точно что-то происходило и происходило что-то неоспоримо важное. Но если попытка разобраться во всех тонкостях замысла Рокэ подразумевала под собой одновременную потерю рассудка, то лучше туда и не лезть.
Марсель вернулся к себе, недолго сомневаясь, все-таки завалился в кресло, рискуя помять проклятый костюм, и с облегчением закрыл глаза.
- Виконт, вы что, заснули? - Кто-то настойчиво тряс Марселя за плечо, властно возвращая его из мира снов в мир живых. Валме открыл глаза и увидел над собой насмешливо прищуренные синие глаза Рокэ Алвы.
Марсель сдавленно всхлипнул и обмяк.
Рокэ внимательно оглядел себя со всех сторон. Конечно, он и так подозревал, что его появление в тунике произведет неизгладимое впечатление на зрителей мистерии. Но что настолько неизгладимое, он не ожидал.
19. Сценка.
Бледный от бессонных ночей, юный кэналлиец с ярко-синими глазами, смущенно теребя свиток, приносит свои стихи в известный талигский поэтический журнал.
В кабинете с табличкой «Главный редактор» сидит наглый тощий Понси. На лучащейся самодовольством морде – очки для солидности.
- Ну что, стишочки принесли? По выражению физиономии вижу. Давайте, почитаем.
Разворачивает бумагу и погружается в чтение.
Через какое-то время снимает очки и пристально смотрит на кэналлийца.
- Вы тут пишите «Я – одинокий ворон в бездне света». Так вот бездны света не бывает. Либо бездна, либо свет.
Дальше – «одинокий ворон». А что? Бывает двойной или тройной ворон? Тройной одеколон бывает. Ворон – вряд ли. И потом, зачем себя сравнивать с какой-то мерзкой птицей. Сравните себя с орлом, так поэтичнее и публике понятнее.
И что птица делает в бездне. За какими-такими кошками ее туда понесло. В небе наша птичка парит, в небе. Вон, в окно выглянете. Птиц в бездне видите? Нет? Вот я тоже не вижу. Ни бездны, ни птиц. (Про себя. Хотя, возможно, надо просто снять очки).
Лучше будет: «Я – гордый орел в предзакатном небе.»
Звучит? - Смотрит сквозь очки на собеседника, кэналлиец молчит.
- Вот и я говорю, звучит.
«Где каждый взмах крыла отмечен болью».
Крылья у него что ли сломаны? У ворона? Нет? А, понятно, бездна и прочий антураж… Нет, такое мы не возьмем, надо заменить… - Подняв на лоб мешающие очки, изучает начинающего поэта. Кэналлиец смотрит куда-то мимо редактора.
- Дальше у вас идет: «Но если плата за спасенье – воля».
Объясните мне, тупому и непонятливому, как воля может быть платой. Платой могут быть деньги, материальные ценности, натура, в конце концов, но воля?
«То я спасенье отвергаю это».
Правильно, если плата заключается в не пойми чем, то такое спасенье отвергается. Вот эта строчка хоть логична. В отличие от предыдущих.
Вот тут у вас написано: «Вкусить всех мук и бед земной юдоли».
Как пафосно! Юдоли! Вы бы еще чего по-выпендрежней запихнули… - Кладет рукопись на стол и пристально смотрит на автора. Поэт внимательно изучает ногти, чтобы ненароком не схватиться за шпагу. Понси этого не замечает.
- И что это я за вас вашу работу делаю? Сами думайте, ведь это вы – поэт. - Снисходительно качает головой. – Ах, это извечный порок молодости - напихать в стихотворение непонятных слов и нереальных метафор и претендовать на гениальность.
Вон, почитайте Барботту. Какой язык! Какие образы! Какая краткость изложения! Как неординарно! Сравнить страдающего влюбленного с подрубленным пнем! Это вам не «бездна света». Нет, пока не исправите – не возьмем. И трагизму, трагизму добавьте. У вас там страдания непонятой души. Этакий «Герой нашего времени». Так вот, нашему времени герои не нужны. Напишите лучше о несчастной любви, о победе нашей доблестной революции, ну хоть про яблони в цвету.
Идите-идите, исправляйте.
Вот так. А если бы в свое время наглый Понси не плюнул в романтическую душу юного кэналлийца, то у нас бы сейчас было больше ласточек и меньше воронов.
|