«Моя дорогая чужая жена Франческа!» - Марсель рассмеялся, и измятый лист полетел в угол.
Ну это надо же! Стоит лишь на минуту отвлечься, а пальцы сами выводят нечто невразумительное. Хотя и соответствующее истине.
Виконт в очередной раз проклял нелепые правила, не позволившие ему на прощание увидеться с Франческой. Ну что ж, так даже лучше – он сохранит ее в памяти такой, какой видел в то злосчастное утро. Бледной, решительной и неописуемо прекрасной.
Такую женщину он встречал впервые. Марселю все больше попадались либо марианны, либо пантерки. С ними было весело, но не более.
Валме даже готов был признать, что то утро, проведенное за вежливо-бессодержательными беседами, напитанное явным ароматом тревоги, проскальзывавшим даже в дурацкой истории о птице-рыбо-дуре, было одним из счастливейших в его жизни.
Марсель потянулся за чистым листом бумаги. Случайно подвернувшиеся под руку сонеты подвигли его на написание длинного и содержательного письма, приправленного где надо наблюдательной иронией и ироничной наблюдательностью, которое восхищенная Франческа должна была внимательно перечитывать, смакуя понравившиеся подробности…
И все бы было замечательно, но данное письмо существовало лишь в воображении Марселя, потому что за прошедшее время дальше обращения он так и не продвинулся.
«Моя дорогая чужая жена Франческа»…
Ммм… Если «моя», то почему «чужая»? Если «вдова», ну почти вдова, - по закону должно было пройти четыре года, - то почему «жена»? В общем, из всего написанного нарекания не вызывали только два слова: «Франческа» и «дорогая». Хотя насчет второго еще можно было поспорить…
«Моя дорогая Франческа»…
От «моя», похоже, все-таки придется отказаться. Какой даме, особенно умной и утонченной, понравится, когда на нее начинают предъявлять права. Причем, откровенно липовые. Впрочем, умная дама должна либо проигнорировать небольшую неучтивость… Либо решить, что за маленькой оговоркой скрывается нечто большее, нежели обычная любезность…
Последнее особенно тревожило Марселя. Как говорится, мы постоянно жалеем, что замечательные женщины становятся чужими женами, а нам достаются лишь шлюхи, но в то же время сами не торопимся воспользоваться благоприятной возможностью. Может, поэтому все умные женщины уже давно замужем?
Марсель какое-то время размышлял о психологии женщин, рисуя на полях неудавшегося письма странный профиль – нечто среднее между птице-рыбо-дурой и киркореллой. Получилось страшненько.
Лист отправился в угол к остальным, столь же невезучим собратьям, – не стоит сразу же демонстрировать понравившейся даме некое мммм… нездоровье фантазии… Всему свое время.
«Дорогая Франческа!». Обращение получилось на редкость лаконичным, как в казенном донесении, так еще и с легким привкусом двусмысленности: что, она могла быть и дешевой?
Нет, так дело не пойдет.
«Милая Франческа! С той поры, как я увидел вас ранним утром, мое похмелье…» Опять не то. Смеяться над собой - признак тонкого ума, смеяться над другими – признак отсутствия воспитания.
«Нежная Франческа?» Получилось еще двусмысленнее. Откуда он знает, что Франческа именно нежная, а не страстная? Так недолго и оскорбить.
«Франческа!» А так еще хуже. Получилось нечто до грубости прямое и резкое. Поэтическая душа и возвышенное отношение к женщине, - по крайней мере, к этой, - требовали наличия чего-то украшательно-куртуазного перед ее именем…
Имя твое – отзвук волны,
Нежные пальцы прибоя…
Откуда-то опять всплыла проклятая «нежность», и раздосадованный Марсель, скомкав лист, зашвырнул его в злосчастный угол.
Интересно, Дидерих точно так же загаживал свой дом различного рода писаниной? Или ему не приходилось думать над изысканными обращениями? Скорее всего, поэты они обычно хамы. Но, к сожалению – или к счастью? – не все хамы – поэты.
Марсель изгнал из мыслей нездоровый образ пьяного Дидериха, ваяющего возлюбленной даме сонет непристойного содержания, и вернулся к письму.
Мммм… Что за издевательские гримасы судьбы? Впервые в своей жизни встречаешь очаровательную женщину, но кроме пошлости не можешь ничего написать.
О, очаровательная!
Марсель довольно улыбнулся чистому листу бумаги и вывел:
«Очаровательная Франческа!»
Дальше дело пошло, как по нотам, откуда-то появилась и легкая ирония, и изящная небрежность. И ложились на бумагу емкие и чуть забавные описания Фомы, его очаровательных дочерей, очередных выходок Ворона и назойливого порученца…
И, завершая картину, лакомой изюминкой ловко вплелись в кружево повествования выбранные сонеты.
Ты снилась мне, вся в белом, у окна.
Тень легкая в объятиях тумана.
В твоих глазах, как в водах океана,
Колышутся покой и тишина…
И подпись:
Ваш Марсель… |