1. Escapology
Эх, жесткая койка да стены невеселые. Противное дело - государственная смута, особенно если в ней не участвуешь. А кто участвует-то? Любители, у них ведь нет и сотой доли моего опыта - впрочем, со стороны без меня даже интереснее...
Вот именно, интересно наблюдать со стороны - а я такого удовольствия лишен; Багерлее - не самое снабжаемое сведениями место... да и вообще, не радующее весельем.
Раньше, впрочем, было хуже... Сейчас же - и перевели в нормальную камеру, и прекратили проблемы с водой. Да что там, мой... сменщик на посту Первого Маршала даже озаботился принести мне гитару. Однако же обстановка меня по-прежнему не удовлетворяла - и я весьма удивил Робера просьбой о красках. И ведь принес!
Ну что ж, работа почти закончена. На стене камеры вполне натуралистично изображен тот самый уголок Нохского аббатства, где я некогда порешил четверых неудачников. Бедные, наивные идиоты... хотя нет, простые смертные.
Осталось самое легкое... Я вздохнул и шагнул в картину - и уперся ладонями в шершавые камни Нохи, вдыхая свежий воздух.
...Ждать пришлось часа четыре, не больше. Место известное, и они нашли меня быстро. Двое мужчин с тремя конями.
- Так-так, наш старший братец братец наконец-то наигрался, - протянул Рэндом, и Блейз приглушенно рассмеялся:
- Спокойно, нам еще за Кейном бежать... тоже мне, фамилию выбрал - Кальдмеер. Ладно, поехали, Джулиан.
Спорить у меня уже просто не было желания, и я предпочел просто сесть в седло Моргенштерна... сокращенно - Моро.
2. Из жизни лесоруба
Еще одно утро в Олларии. Ох не зря некогда Александро Гумбольти сказал: "За всю свою жизнь я не видел ничего более величественного, чем этот дурацкий Талиг!". Моя фамилия, однако, не Гумбольти, а очень даже Барботта - так что давайте я буду более краток: "Так налево!...".
В принципе, сам себе я птице-рыбо-дева. Жил бы и жил за дядюшкин счет в моем милом покинутом Фельпе - и не дул бы в свои тщательно сбриваемые усы. Так нет, потянуло на мою... хех, как правильно сказать-то? Вице-тетушку? Двоюродную мачеху? Итог печален - саквояж-порт-Талиг.
И если бы я тогда был умнее, то прямо из порта пошел бы либо получать огорчительно неяркий армейский мундир, либо подыскивать себе богатую, но не вполне отвратительную купецкую вдовушку. Но нет, мы не ищем легких путей. Более того, мы их и не видим! Так что вместо купчихи или вербовщика я нашел целого графа фок Виртхайм ур Вестен.
Граф... граф - человек довольно странный. Многое искупается тем, что ему едва-едва стукнуло двадцать - впрочем, отдельные талигойцы в этом возрасте имели жену, троих детей, вечную воинскую славу и братскую могилу. Рупрехт к таким явно не принадлежал.
Во-первых, потому, что первый же выслеженный им в родной Придде кабан ухитрился превратить его правую ногу в полное недоразумение (однако голову этого кабана парень до сих пор держит над камином) - так что армия ему не светит. Во-вторых, потому, что мальчика угораздило неудачно выбрать объект своих воздыханий: Амалия Манрик - сама по себе девочка ничего (насколько я имел возможность с ней говорить), но вот родичам ее следовало когда-то давно купить особняк в Гальбрэ.
Он выболтал мне все это на второй же вечер нашего знакомства, когда я взялся посоветовать ему хорошее фельпское - и насоветовался до того, что мы безобразно напились в его же кабинете.
Тогда он и предложил мне весьма неплохое содержание в обмен на мое честное имя. Под этим самым именем он решил публиковать собственные стихи, предназначенные его замечательной Амалии! Я согласился, но когда увидел их - покрылся холодным, будто бергерское пиво в лучших заведениях, потом...
С тех пор я получил регулярный доход, популярность среди бледных и редковолосых младших дочерей столичной мелочи - и ряд неприятных воспоминаний о встречах с братьями милейшей девицы Манрик.
И вот сижу теперь - и думаю, стоящий ли был размен? Последняя наша встреча окончилась вызовом на дуэль... и я на нее пойду. Рупрехт пообещал, что я останусь в истории стихосложения...
Это-то меня и пугает.
3. Край
Кто бы что не говорил, но и здесь есть что-то хорошее. Например, у нас чудесное небо - на востоке оно черно, как мех последней ушедшей из города кошки; на западе оно горит артериальной кровью и осенними листьями. Оно - пламя костра и тьма над костром.
А мы - пепел его.
Здесь трудно считать дни и почти нечего запоминать; спать трудно - да и, похоже, совсем необязательно. Кто ведает, сколько дней уже отсчитали те, кто остался под солнцем? Часы остановились сразу же, и, вновь заведенные, замирали вновь.
Но считать время приходится.
Время имеет значени лишь для шести человек во Дворце - но это с лихвой искупается тем, что для одно из них это - вопрос жизни и смерти. Своей жизни и чужой смерти. Остальные - что ж, это их работа; моя - тоже. Я смотрю на стены - и острием кинжала выцарапываю черту на южной.
На остальных места уже нет.
На сей раз - черта покрупнее девятнадцати предыдущих. Что ж, значит, сегодня... Покинув пустой дом, я иду по набережной - держась поближе к домам. Данар остался там, где остался, а то, что течет теперь через Ракану - обжигает.
Многие сгорали в этом потоке - и потом просыпались там, где бросили скарб.
Где-то далеко такие же дома уже давно получили новых хозяев, в них играют дети и ждут женихов девушки. Там по улицам бродят кошки, там более, чем достаточно лошадей. Там дома ремонтируют - а не перестаскивают немногие дорогие вещи через улицу.
Как я делал уже много раз...
В боковых улицах торопливо шуршит чья-то обувь. Я и впрямь иду подозрительно уверенно - мало ли... У нас боятся боли, не смерти - смерть есть дело временное; единственная дорога отсюда, умело повернутая вспять.
Впрочем, способ есть...
Еще немного пешего пути - животные у нас здесь просто не оказались - и я, наконец, во Дворце. Бордовые дорожки и золотые шторы со женными дырами... Тяжелая дверь тронного зала, со множеством крохотных зарубок. Трое моих коллег, как и я, рыжих - даже небольшой примеси гоганской крови хватило, уж на что мы талигойцы все, от дедов-прадедов. И Цивильный Комендант Ричард Окделл, держащий за руку накрытую покрывалом девушку. Молодых девушек - что вы, никто уже и не говорит про девственниц - найти нечеловечеки трудно - но Окделл справляется. Он изучил этот город - в его новом качестве - слишком хорошо...
Другого у него нет. И не будет.
Своим неизменным кинжалом он ставит точку на некогда полированном дереве, и мы входим. Тронный зал пуст - лишь на троне восседает то, что некогда было человеком. Пергаментная кожа, невероятно длиные ногти на неспособных разжаться пальцах, рива длинных, спадающих на пол волос - и это все о нем, Его Высочестве Альдо Первом И Последнем.
О причине нашего бесконечно растянутого конца света...
На полу давно выбиты стрелки - Юг, Восток, Север, Запад - мы становимся по ним, оставляя гецога с девушкой в середине, и начинаем литанию на гальтарском, значения которой нам никогда не узнать - ее пришлось заучить наизусть, еще когда Альдо мог говорить. Ричард же принимается за дело...
Он уже к этому привык...
В этом городе уйти в смерть могут два человека - девушка во время нашего милого ритуала - и Альдо, если ритуалы прервутся. Мы считаем, что в этом последнем случае исчезнет и сама навечно застывшая на краю Закатного Пламени Ракана... но я не знаю, наберемся ль мы духу это проверить.
Вру. Знаю...
А пока Ричард уже подносит сюзерену вырезанное сердце, с которого на искусанные губы капает живая кровь...
4. Кроссовер КнК и 1612
...Солнце взошло. Армия маршала Лионеля Савиньяка уже второй день штурмовала старый, еще эсператистский монастырь, уже практически его взяв. Стены обилием дыр напоминали чулки Мирабеллы Окделл, колокола скорбно вывалили языки в дорожную грязь, а чуть позади догорала последняя избушка.
Тронул коня вперед капитан Давенпорт, поравнявшись с маршалом. Его серый плащ, весь в каплях противной, как стихи Барботты, надорской мороси как нельзя лучше подходил его настроению. Что же до Савиньяка - он тоже не улыбался.
- Мой маршал, почему мы тратим здесь время? Ведь все решится под Олларией! - капитан ощутимо хрипел, климат почти родных мест с непривычки никак не шел ему на пользу.
Лионель не обернулся, продолжая сверлить глазами грязно-белые бастионы, однако ответил:
- Нам нечего делать под Олларией без Айрис Окделл.
- Но... но почему?
- Потому, - Лионель воздел руку, указывая раскрытой ладонью на ворота, - Потому, что..., - рука поднялась, локоть чуть согнулся... - Потому, что... Разрубленный змей! - Маршал громко хлопнул себя по лбу.
- Трубачи! - закричал он, - Играйте отступление! Мы идем на Олларию! |