Пролог
VITIA ERUNT, DONEC HOMINES
Грехи будут, пока будут люди (Тацит)
— Это можно пить! — утверждал Аларкон, указывая на ведьмовку. — Более того, после такой победы это даже нужно пить!
Луиджи не слушал.
«Я бы сделал для Алвы то же самое...».
Когда он понял, что готов ради Рокэ на всё? В какой момент? Неужели... после того, как Алва выскочил на улицу в одной рубашке, чтобы спасти его от выходца?..
Джильди не знал, что таким нехитрым способом кэнналийские рэи вербуют преданнейших людей.
Стадия I
AD UNGUEM FACTUS HOMO
Совершенен до кончика ногтя (Гораций)
Битва кончилась, город ещё стоял, буря отшумела, в общем, всё было в порядке. Ротгер Вальдес разжился парой новых гостей, однако ему было не привыкать. Тем более что гости хлопот особых не доставляли. До поры до времени.
Вице-адмирал напился, отоспался, отчитался перед Альмейдой, напился ещё раз, нанёс гостям визит — короче, почувствовал себя человеком. И ничто, казалось бы, не предвещало грядущих событий.
Наличие в доме пленного адмирала Бешеного ничуть не смущало, и даже некоторым образом развлекало. Тем более что Кальдмеер был человеком приличным, всё не Бермессер какой-нибудь.
Вернувшись домой под вечер, Вальдес заскочил на минутку к пленному, перекинулся парой слов, отметил подозрительно блестящие глаза раненого и свалил в гостиную — отсыпаться во второй раз. Не раздеваясь и поперёк дивана.
Разбудили его в около полуночи. Причём разбудил не кто-нибудь, а Фельсенбург, имевший крайне взволнованный вид.
— Что случилось? — сонно поинтересовался Бешеный. — Надеюсь, не пожар, потому что я хочу спать...
Руперт начал путано излагать суть дела. К тому моменту, когда эту суть можно стало уяснить, с Вальдеса начисто слетел весь сон.
— После такого ранения и должна быть лихорадка, — сообщил он, сползая с дивана. — Господин Кальдмеер, если я ничего не путаю, схлопотал картечину в плечо. Конечно, будет жар.
— То есть, врач не нужен? — уточнил слегка успокоенный Фельсенбург.
— Это мы сейчас разъясним, — пообещал Вальдес, отнимая у него свечу.
Для разъяснения достаточно было взглянуть на раненого, а Бешеный ещё пощупал его лоб. Почувствовал сухой жар под пальцами, вгляделся в лицо пленного. Кальдмеер на прикосновение никак не отреагировал. Он вообще ни на что не реагировал, дышал часто, неглубоко, глаза были полузакрыты.
Вальдес присвистнул.
— А вот теперь, Руперт, — сказал он как можно спокойнее, — бегите вниз, поднимайте слуг и гоните кого-нибудь за врачом. А сюда — холодной воды, и немедленно... Впрочем, погодите, я лучше сам.
Врач явился где-то через полчаса, бегло осмотрел раненого, нахмурился. Он заявил, что, принимая во внимание контузию, опасается судорог, а потому больного следует раскрыть, раздеть и обтереть холодной водой. По его словам, одного холодного компресса было мало.
Здесь начались сложности. Адъютант Кальдмеера как-то резко смутился, покраснел и разом утратил решительность. Заминка была некстати. Бешеный, полюбовавшись на эту сцену, высказался в присущей ему манере о трепетных девицах и кружевных панталончиках, правда, не очень понятно было, к чему тут панталончики. Но Вальдеса такая мелочь смутить не могла. Его вообще мало что в жизни смущало.
— Тоже мне, проблема, — заявил он, решительно откидывая в сторону одеяло и стаскивая с больного бельё.
Кальдмееру какая, к кошкам, разница? Он всё равно был без сознания. Впрочем, даже соображай он что-нибудь, проблема не велика. Не хотел умирать из ложной гордости — значит, и это стерпит.
— Руперт, дайте мне губку! — скомандовал вице-адмирал. — Или она тоже голая, и вас это смущает?..
Родич кесаря был, видимо, слишком взволнован, чтобы обидеться, потому что губку протянул. Причём молча. Врач проследил за действиями вице-адмирала с некоторым удивлением:
— Вы сами?
— Я не трепетный, — свернул зубами Бешеный.
В отличие от родича кесаря, Вальдес мальчишкой не был и умел сдерживать свои красивые порывы — когда хотел. Но обнажённое тело адмирала цур зее даже в таком виде и состоянии вызывало реакцию однозначную и неудержимую. Так что Руперта Бешеный отчасти понимал.
Врач срезал намокшую от сукровицы повязку, осмотрел шов и сообщил, что воспаление не сильное, однако жар нужно сбить.
— А мы тут чем занимаемся?.. — пробормотал Вальдес.
Руппи сделал попытку напоить больного жаропонижающим лекарством, но Кальдмеер, несмотря на полубессознательное состояние, сопротивлялся с упорством, достойным лучшего применения. Бешеного сия сцена впечатлила настолько, что он отобрал у Фельсенбурга стакан.
— Это делается так! – заявил он нравоучительным тоном, позаимствованным у дядюшки.
Странно, но Ледяной, прозвище своё сейчас ни в коей мере не оправдывавший, сразу расслабился и покорно пил, пока Вальдес осторожно придерживал ему голову.
— Ну, вот так, господин адмирал цур зее, — сопроводил Ротгер это действие вкрадчивым комментарием, — пейте, не стесняйтесь. Букет не очень, аромат так себе, но зато эффект каков...
В ответ на это Кальдмеер открыл глаза. Почти осмысленный взгляд скользнул по кольцу с изумрудом, потом — по лицу Бешеного. Растрескавшиеся губы неожиданно тронула тень улыбки.
— Вальдес?..
— Отлично! — обрадовался врач, разом испоганивший всю идиллию. — Это уже прогресс...
Бешеный хмыкнул.
— Руперт, смените лучше компресс, — сказал он оживившемуся родичу кесаря, устраивая больного на подушках.
Кальдмеер снова закрыл глаза, но дышал он уже ровнее. Вальдес сидел на краю узкой кровати и наблюдал, как врач неторопливо меняет повязку.
Прогресс прогрессом, но Бешеный перестал опасаться за жизнь адмирала цур зее только к утру, когда сам объект тревоги, совершенно измотанный лихорадкой, уже мирно спал. Фельсенбург свернулся калачиком в кресле, а Вальдес, сидевший на краю стола, с некоторой долей меланхолии размышлял о том, сколько врач теперь сдерёт с него за вызов среди ночи. Бергерская половина вице-адмирала в четвёртом часу утра была особенно сильна.
— Эта комната мало подходит для больного, — давал последние указания врач, не подозревавший, что печётся о здоровье человека, собиравшегося взять Хексберг штурмом. — Здесь недостаточно воздуха, и, к тому же, она плохо проветривается.
Бешеный задумчиво посмотрел на спящего Кальдмеера.
— Видимо, дух дядюшки тут действительно витает, — протянул он. — Эта не подходит... А какая подойдёт?
— Нужно помещение побольше, — принялся разглагольствовать медик. — Желательно, в стороне, чтобы раненого не тревожили...
— Ага, — кивнул Вальдес, — есть такое. Светло, просторно и даже тихо — когда меня нет.
В шальной башке вице-адмирала созревал простой и вместе с тем гениальный план. Бешеный слез со стола и растолкал задремавшего в кресле родича кесаря.
— Руперт, — сказал он тихо, — будьте морально готовы, адмирала цур зее следует перенести в другие апартаменты. Эти Луиджи выбирал без должного тщания.
— В другие? — сонно пробормотал Фельсенбург. — Это в какие?
— Это в мои, — ухмыльнулся Ротгер. — И не надо смотреть на меня такими глазами, так и быть, сам я ради такого дела устроюсь где-нибудь в другом месте.
Родич кесаря ошеломлённо смотрел на Бешеного, чьё гостеприимство дошло, похоже, до крайней стадии. Потом кивнул.
Стадия II
VERECUNDIA INUTILIS VIRO EGENTI
Стыдливость непригодна для нуждающегося (Эразм Роттердамский)
Кровать у Вальдеса была роскошная. Пожалуй, даже слишком роскошная для человека, не имеющего не только жены, но даже постоянной любовницы. А доказательством отсутствия в доме вице-адмирала таких женщин было то, с какой лёгкостью и непринуждённостью он предоставил в распоряжение своего гостя кровать, на которой можно было проводить парады.
Массивное ложе приличной высоты украшал роскошный балдахин. Лежала сия конструкция на четырёх деревянных столбах, вызывающих смутную ассоциацию с мачтами. Бархатные занавески, на которых угадывался цветочный рисунок, были собраны у этих столбов складками и привязаны пышными бантами. Бантики местами попадались и на самих занавесках, правда, некоторые едва держались.
Ледяной, придя в себя, долго созерцал это великолепие, пытаясь вспомнить, где находится. По всему выходило, что в плену, причём в доме Бешеного. Однако ещё вчера кровать, кажется, была поскромнее. И без бантиков.
Ясность внёс Руппи, рассказавший о ночном инциденте и о том, что Вальдес предоставил в распоряжение пленного свою спальню. Причём под тем предлогом, что из её окна открывается лучший вид.
— Передашь вице-адмиралу Вальдесу, что я благодарен ему за заботу, — вздохнул Кальдмеер. — Хотя вид из окна оценить всё равно не могу.
— Скоро сможете, — попытался подбодрить его Руппи.
— Что говорит врач?
— Пока ничего, — развёл руками адъютант. — Только то, что вам сейчас нужен покой...
— Значит, оценка «скоро» несколько преждевременна, — констатировал Олаф.
Что ж, пройдёт и это. Довольно странно размышлять о виде из окна после всего случившегося.
Но не более странно, чем Вальдес, готовый пожертвовать своей комнатой ради пленного врага.
Возможность прояснить эту странность у Кальдмеера появилась во второй половине дня. Обстоятельства располагали: Руппи, уверившийся в том, что обожаемому начальству лучше, отправился обедать, пока оное начальство валялось под действием какого-то снадобья. Снадобье глушило головную боль, делая её вполне терпимой, но вместе с тем ввергало в какую-то полудрёму. Это не было сном, однако думать о чём-то в таком состоянии было невозможно, и этим действие лекарства Олафу почти нравилось.
Полусон был прерван стуком в дверь. Сначала вкрадчивым, потом громче. Вслед за этим дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Бешеного.
— Спите? — осведомилась голова.
— Нет, — признался Олаф.
— Можно войти?
— Это же ваш дом. И даже ваша спальня...
— Спальню я вам временно уступил, — возразила голова Вальдеса. — И потому пытаюсь быть вежливым. Так можно мне войти? В смысле, целиком.
Ледяной невольно улыбнулся:
— Входите.
Дверь скрипнула и Вальдес, наконец, появился на пороге в полный рост. Но в каком виде! Фрошер, он, конечно, фрошер и есть, но с вице-адмирала вода текла ручьём.
— Вы свалились за борт? — поинтересовался Олаф, созерцая это безобразие.
Бешеный фыркнул, прикрыл за собой дверь и потряс головой. Во все стороны полетели мелкие брызги.
— На улице, вообще-то, дождь, — сообщил он. — Хотя вам здесь, наверное, не слышно.
— Не слышно, — подтвердил Кальдмеер.
— А там настоящий потоп, — поведал Вальдес и куда-то пошлёпал.
Олаф, собравшись с силами, приподнялся на локте, чтобы иметь возможность проследить его путь. Однако проклятый балдахин здорово мешал обзору.
— Вам, наверное, лучше переодеться, — заметил адмирал цур зее.
— Не поверите, — отозвался Вальдес с другого конца комнаты, — но я именно это и собираюсь сделать.
— Здесь? — уточнил Кальдмеер.
— Здесь, — кивнул Бешеный, снова появляясь в поле его зрения.
— Прошу прощения, я забыл, что это ваша спальня.
— Моя. И кровать моя. Кстати, как она вам?
— Осваиваю понемногу, — улыбнулся Ледяной. — Скоро до середины доберусь.
Вальдес ухмыльнулся, сверкнув зубами:
— Однако, — заявил он, — пока вы у меня в гостях, это ваша комната и ваша кровать.
— И я крайне признателен вам за ваше гостеприимство.
— А причиной того, что я сейчас здесь, является исключительно моя всем известная безалаберность, за которую я извиняюсь, — продолжал Вальдес.
— В чём дело?
— В том, что сам-то я уйти могу куда угодно, но моя одежда осталась здесь. Это вовсе не значит, что я теперь буду наносить вам такие визиты каждый день, но сегодня, увы, иначе никак...
С этими словами он скинул мокрую насквозь куртку. Затем стащил рубаху, плюхнулся на табурет и принялся за сапоги. Ледяной с интересом следил за этим процессом. Полудрёмы, в которой он тонул несколько минут назад, как не бывало.
— Здесь будет немного сыро, — предупредил Вальдес, выпутываясь из штанов. — Я вас не смущаю пока?
— Вы — меня? Это же вы здесь раздеваетесь, а не наоборот.
— Отлично! — обрадовался Бешеный.
И вылез и подштанников.
Ледяного Олафа было трудно смутить. И стесняться в таком контексте было положено нагому Вальдесу, а не наоборот. Однако Бешеный спокойно и расслаблено запинал мокрые шмотки в угол и продефилировал через всю комнату куда-то, где отследить его перемещение было сложно.
Кальдмеер попытался повернуться и немедленно поплатился за своё любопытство: раненое плечо отозвалось на столь небрежное обращение резкой болью, в глазах потемнело. Адмирал цур зее, нечленораздельно выругавшись, завалился обратно.
— Вам нехорошо?
Открыв глаза, Ледяной с удивлением выяснил две вещи: во-первых, он умудрился на мгновение потерять сознание, а, во-вторых, Вальдес каким-то мистическим образом успел оказаться рядом. Сидел на краю кровати и внимательно вглядывался в его лицо. Одеться Бешеный, естественно, не потрудился.
— Всё в порядке.
— Вы уверены?
— Уверен, — сказал Олаф, пытаясь приподняться.
Его решительно остановили, придержав за здоровое плечо. Потом с восхитительной бесцеремонностью пощупали лоб.
— У вас ещё держится небольшой жар, — сообщил Вальдес. — Так что постарайтесь лежать спокойно.
Кальдмеер подумал, что от одних только прогулок Бешеного в чём мать родила и его прикосновений может бросить в жар, но промолчал.
— Пить хотите?
— Нет, спасибо. Вы ещё не замёрзли?
— Бергеры не мёрзнут, — сверкнул зубами Вальдес. — Тогда как марикьяре не бывает жарко.
— Так наденьте хотя бы подштанники...
— Вы не поверите! — заявил Бешеный. — Но я не могу их найти. Видимо, они от меня прячутся.
— О, — посочувствовал Кальдмеер. — С вами такое часто бывает?
— Случается иногда. Я уже везде искал, но их нет.
— И под кроватью искали? — продолжал Олаф поддерживать бредовый разговор. Высказывания Бешеного забавляли.
— Кровать я оставил напоследок. Хотя... — Вальдес ухмыльнулся. — Под матрасом, кажется, должны быть какие-то.
И, провожаемый недоумённым взглядом Ледяного, полез под матрас.
— Попались! — заявил он минутой позже, выуживая искомый предмет гардероба на свет.
— Интересно, как они туда попали? — не удержался Олаф. — Сами заползли?
— О! — Бешеный поднял вверх указательный палец. — Это была очень жаркая ночь!
— Вы же только что утверждали, что марикьяре не бывает жарко?
— Во-первых, я марикьяре только наполовину, а, во-вторых, она не в том смысле жаркая была, — ухмыльнулся Вальдес, натягивая многострадальные подштанники.
С прочей одеждой дело обстояло проще. Очевидно, она не была запрятана так далеко, потому что минут через пять Бешеный всё же привёл себя в порядок. Правда, он так и остался босиком.
— До встречи, господин Кальдмеер, — раскланялся вице-адмирал, уходя. — Отдыхайте, выздоравливайте. За этой кучей, — он кивнул на груду мокрой одежды, — я сейчас кого-нибудь пришлю.
— До свидания, — попрощался Олаф.
— Я, может быть, ещё зайду, — предупредил Бешеный. — Не сегодня, так завтра. Если вам, конечно, не слишком неприятно моё общество.
— Наоборот, — улыбнулся Кальдмеер, — я буду ждать.
— Ну, тогда мы точно увидимся!
Стадия III
HANNIBAL ANTE PORTAS!
Ганнибал у ворот (Ливий)
Пара дней прошла в относительном спокойствии. Вальдес стебался над Луиджи и наносил дружеские визиты его пленникам, о которых Джильди, похоже, забыл. Кальдмеер понемногу оправлялся после ранения и воевал со своим адъютантом, которого крайне удручал тот факт, что любимое начальство почти ничего не ест. К врачебным предписаниям Руппи относился со всей серьёзностью, и Бешеный, ставший случайным свидетелем одной из таких сцен, проникся к упрямству адмирала цур зее большим уважением.
На третий день приключилась грандиозная офицерская попойка — разминка перед Зимним Изломом. Фельпцы, непривычные к ударным дозам ведьмовки, заполированной кэналлийским, остались спать на столе лицом в десерте. Вице-адмирал, более стойкий к действию крепкого алкоголя в таком сочетании, домой всё же отправился. Правда, путь его был весьма тернист и зигзагообразен, но входную дверь Бешеный всё же нашёл. Почти даже с первого раза.
Другой бы завалился спать на коврике, радуясь, что вообще попал домой, но вице-адмирал Талига не мог себе этого позволить. Он героически добрался до собственной спальни, зачем-то тщательно разделся — то есть совсем тщательно. То есть просто совсем. После чего заполз под одеяло и, наконец, отрубился.
Разумеется, по пути до кровати залитый ведьмовкой мозг не мог сделать поправку на недавние изменения в диспозиции.
Каково же было изумление Ледяного Олафа, когда поутру он обнаружил, что сбоку к нему льнёт нечто тёплое. Вернее, льнёт — не то слово. Нечто прижималось колючей щекой, обнимало Кальдмеера одной рукой, и вдобавок дополнительно фиксировало ногой, окончательно лишая возможности незаметно выбраться из цепких объятий. Собственническая позиция словно заявляла: «мой и никому не отдам!».
— Вальдес?!
Бешеный вместо ответа только пробормотал что-то во сне, источая ядрёный аромат перегара, и крепче вцепился в адмирала. Олаф решительно потряс его за плечо.
— Вальдес, проснитесь!
— Отвянь, — сонно пробурчал Бешеный, не открывая глаз. — Дай поспать...
Ледяной так и замер.
«Отвянь»?
Когда это они успели перейти на «ты»?..
Вернее, когда это они успели перейти на «ты» до такой степени, что голый Вальдес дрыхнет с ним в одной постели, да ещё и столь недвусмысленно прижимаясь? Эта недвусмысленность наводила на мысли, от приличия весьма далёкие. Даже одетым Бешеный вызывал довольно странную реакцию, а тут — обнажённый и в постели рядом, делай с ним, что хочешь... Тут следовало бы устыдиться своих тайных желаний, но, похоже, стыдиться было уже поздно.
Кальдмеер напряг память, безуспешно пытаясь понять, что предшествовало пробуждению в такой компании. Не помогло. В памяти не отпечаталось ничего особенного, но ведь Бешеный мог появиться уже после того, как были погашены свечи. А с наступлением темноты Олаф ровным счётом ничего не помнил.
В то, что его могли, словно святую угодницу, оприходовать во сне, Ледяной не верил. А вот в то, что после контузии бывают проблемы с краткосрочной памятью — вполне.
Пожалуй, самое время было испугаться, до чего он дошёл на старости лет. Однако пугаться как-то не тянуло. Сопящий рядом Вальдес отвращения не вызывал, наоборот. Его даже будить не хотелось, но, судя по тому, как высоко уже поднялось солнце, в любой момент мог нагрянуть Руппи... с завтраком, будь он неладен... А Руппи такое зрелище могло шокировать.
И потом, следовало всё же выяснить подробности произошёдшего ночью и, чем скорее, тем лучше.
Олаф решительно пихнул Бешеного.
— Вальдес, да проснитесь же вы наконец!
— Не толкайся!.. — пробормотал Вальдес.
Видимо, на «ты» они всё же перешли?
— Ротгер, очнись!
— Не хочу, — заявил Бешеный, и продолжил сопеть.
С врагами, которые становятся даже не друзьями, а чем-то большим, пусть и незаметно, не церемонятся. На этот раз Вальдес схлопотал весьма ощутимый тычок локтем.
— За что?! — возопил он, открывая глаза. Вернее, открывая их настолько, насколько открывались — то есть наполовину.
— Мы успели перейти на «ты»? — немедленно задал Кальдмеер наиболее живо интересовавший его вопрос.
И удивился, почему этот вопрос не звучал как «Мы что, провели ночь вместе?».
— Не помню, — Бешеный разомкнул объятия и откатился в строну. — Я был пьян и ничего не помню... Зачем ты меня разбудил, а? У меня теперь голова болит!
— Ничего, у меня тоже, — хмыкнул Ледяной, попутно отмечая, что Вальдеса ничуть не удивило пробуждение в одной с ним постели. Значит, что-то этот негодяй всё же помнил!
— Может, мы вместе пили? — оживился Бешеный.
— Скорее уж на вас тоже рей грохнулся...
— Минутку, мы же перешли на «ты»?
— Вы этого не помните, я тоже.
— Однако факт-то есть! И то, что никто не помнит, как это было, вовсе не значит, что этого не было. Отсутствие доказательств события не отменяет!
Вальдес потёр виски и страдальчески воззрился на Ледяного. Тот всерьёз задумался, как следует отнестись к последнему заявлению в рамках нынешней ситуации.
— То есть, что было ночью вы... ты не помнишь? — уточнил он.
— Не-а, — беззаботно поведал Вальдес. — Помню, что явился домой со званого вечера, на котором было море выпивки и от силы пара островков закуски. И всё.
— И ты ничего... особенного не чувствуешь?
— У меня болит голова и немного — задница. Вот, думаю, как они между собой связаны.
Положение прояснялось с пугающей неотвратимостью. Как между собой согласуются утреннее похмелье и ощущение вроде описанного Бешеным, Кальдмеер примерно представлял. А вот как следует отнестись к такой ситуации? С юмором? С восторгом? С ужасом, в крайнем случае?..
Он решил отнестись со смирением.
— Боюсь, из этого неминуемо следует вывод, что ночью здесь произошло нечто, чего ни ты, ни я не помним, — констатировал он.
Говорить Вальдесу «ты» было как-то до странности легко и естественно.
— Видимо, оно и произошло, — пожал плечами Бешеный. — Ну и что с того, что ты ничего не помнишь? Память тянет вниз, она не даёт взлететь и, в конце концов, только мешает.
— Романтик.
— Можно и так сказать, — в чёрных глазах сверкнули голубые искры. — Но признайся: тебе же, судя по всему, это нравится?..
— Оденься лучше, — поспешил Кальдмеер сменить тему. — Я не хочу, чтобы Руппи увидел такую картину. Это может произвести на него слишком сильное впечатление.
— Не маленький уже... — пробурчал Вальдес. И вдруг замер, прислушавшись.
В коридоре послышались отдалённые шаги...
— Атас! — выкрикнул Бешеный.
Он, моментально забыв про похмелье, одним прыжком перелетел через половину кровати, бросился к двери и запер её изнутри. Олаф сел на кровати, прислонившись к подушкам, и с интересом наблюдал, с какой скоростью может одеваться вспугнутый Вальдес. Скорость была, без лишних слов, бешеная.
Дверь дёрнулась, естественно, не открылась, и послышался удивлённый голос Руперта. Вальдес сделал очень большие глаза и показал на дверь, параллельно пытаясь одной рукой застегнуть штаны.
— Всё в порядке, Руппи, — отозвался Ледяной, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, глядя на Вальдеса.
— Сейчас открою! — крикнул Бешеный.
За дверью, видимо, на секунду опешили.
— Вальдес, это вы?
— Я, разумеется, а вы на кого подумали? — фыркнул вице-адмирал.
— А что вы там делаете? — продолжал допытываться Руппи. — За запертой дверью...
— Ну, естественно, я жестоко истязаю пленного адмирала цур зее, а как же иначе? Если прислушаетесь, может, даже расслышите стоны...
Загибавшийся от беззвучного смеха Олаф показал Вальдесу кулак.
— Это не смешно, — сказал из-за двери Руппи.
— Кому как, — Бешеный справился с сапогами и, наконец, отпер дверь.
— Возвращаю вам вашего адмирала, — заявил он, лучезарно улыбаясь. — Господин Кальдмеер, до скорых встреч!
И выскользнул наружу. Дверь за ним захлопнулась. Фельсенбург удивлённо посмотрел на Олафа:
— Э-э... Я что-то пропустил?..
Тот лишь вздохнул:
— Врачебные процедуры, Руппи. Не обращай внимания.
Стадия IV
BIS REPETITA PLACENT
Дважды повторенное нравится (Гораций)
Горели вполсилы свечи, с которых давно не снимали нагар, гудел в трубах ветер. Руперт дремал в кресле с какой-то книгой на коленях. Было не так уж поздно — часов десять от силы. Однако Фельсенбургу книга успела наскучить, а Олафу и читать не полагалось. Так что Ледяной вглядывался в полумрак, в котором угадывались очертания монументального балдахина, и эмпирическим путём постигал все прелести бессонницы.
Стук в дверь был знакомым, как и то, что он не предварялся звуком шагов в коридоре. Кальдмеер уже знал эту манеру стучать и подкрадываться совершенно бесшумно. Он внезапно поймал себя на мысли, что ждал этого. Ежедневные визиты Вальдеса успели стать чем-то вроде ритуала, и это отношение к ним не мог изменить даже тот факт, что нынче утром Олаф обнаружил Бешеного в своей постели.
— Войдите...
Руппи проснулся и уронил книгу на пол.
В полумраке на пороге нарисовалась фигура Бешеного. Тот ловко прикрыл дверь ногой, вышел на свет и продемонстрировал дриксенцам запылённую бутыль.
— Добрый вечер! Господин Кальдмеер, как самочувствие?
— Спасибо, лучше.
— А я тут с гостинцем...
Он пинком подогнал к постели табурет, водрузил бутылку на него, потом жестом фокусника вытащил из-за спины три стакана.
— Вино? — удивился Ледяной.
— Вино, — кивнул Вальдес. — Я не говорил?.. Врач, должно быть, проникся состраданием к господину Фельсенбургу, безуспешно пытавшемуся вас накормить, и разрешил вам немного вина. В лекарственных дозах. Ну, знаете, в ложке — лекарство, в чашке — яд...
— Надеюсь, из этого не следует, что вы собираетесь поить меня вином с ложки?
Бешеный с готовностью заржал.
— Идея хороша, но ложки я, увы, не захватил. Так что вам, господин Кальдмеер, полагается стакан.
— Благодарю.
— Руперт, вы же не откажетесь составить компанию двум адмиралам?
Молодой человек поднял книгу, бросил её в кресло и вопросительно посмотрел на Олафа. Тот сел на постели поудобнее, кивнул:
— Присоединяйся, Руппи.
— С удовольствием.
Вальдес ловко откупорил бутылку и разлил вино по стаканам. Далеко не поровну, однако Ледяной и не претендовал.
— Ввиду несовпадения интересов, первый тост предлагаю поднять за море, — заявил Бешеный. — А дальше как пойдёт... Руперт, может, снимите уже со свечей нагар? Они сейчас попадают.
— Ага, — машинально кивнул молодой человек, нашаривая щипцы.
Пока он возился со свечами, Вальдес передал адмиралу цур зее вино. Ледяной был готов поклясться, что задержал пальцы на стакане он не случайно. Загадочная улыбка только укрепила его в этих подозрениях.
Всё было. Всё уже было, и с этим следовало смириться... наверное.
Первый тост был за море, а дальше пошло. Руппи всё норовил задремать в обнимку с подлокотником, и ему это, наконец, удалось. Вальдес, заметивший это, не замедлил его растолкать.
— Знаете, что, дорогой родич кесаря, — сказал он вкрадчиво, — думаю, вам пора занять более удобный для сна предмет меблировки. Например, кровать. Вы добросовестно не спали несколько ночей, пора с этим делом завязывать.
— Да... — сонно кивнул Фельсенбург. — Я, наверное, пойду лягу...
Олаф, однако, поймал его тревожный взгляд.
— Руппи, — вздохнул он, — иди, отдыхай. Ничего со мной не случится.
— Слышите? — хмыкнул Вальдес. — Ваш адмирал в надёжных руках. Я его не обижу. Я вообще мирный! Не так ли, господин Кальдмеер?..
Что-то намекающее было в этой ухмылке. Что-то, о чём Руппи, не совсем ещё испорченный флотом, не догадывался, и слава Создателю. Понимать это ему было незачем.
Бедняга чуть не впилился в косяк, но в двери всё же попал. Вальдес на цыпочках прокрался следом и аккуратно задвинул щеколду.
— А теперь, — заявил он, — думаю, можно приступить к обсуждению животрепещущих вопросов!
Он плеснул себе ещё вина и с восхитительной бесцеремонностью забрался на кровать с ногами.
— Я так и понял, что ты пришёл сегодня не просто так, — отметил Олаф.
— Ага, — Ротгер кивнул. — Видишь ли, моя бергерская половина, анализируя события, которых не помнит, пришла к выводу, что прошлой ночью нечто всё-таки должно было произойти. Тогда как половина марикьярская тонко намекает: судя по тому, что я не был с позором изгнан из постели и не сбежал в ужасе, произошедшее нас обоих вполне устроило...
— Ни одна из твоих половин не может знать этого наверняка, поскольку пьяны были обе.
— Вот! — Бешеный назидательно поднял вверх указательный палец. — Это и навело меня на мысль о необходимости, хм...
— Продолжения? — подсказал Кальдмеер.
— Я бы назвал это повторным опытом. С меньшим количеством выпивки.
Когда все сражения проиграны и все корабли потеряны, остаётся только одно.
— Я согласен лишь при условии, что ты предварительно в подробностях запишешь все события этого вечера. Сам я этого сделать не могу, а мучиться поутру вопросом «Что вчера было?» не желаю.
Вальдес секунду молчал, потом расплылся в улыбке:
— Я не верю своему счастью! Что, прямо вот так, сразу? А долгие уговоры? А убеждения, что всё будет хорошо?
— Ты же сам сказал, — усмехнулся Ледяной, — из всего случившегося логично следует, что результат нас вполне устроил.
— Тут важен не результат, а процесс! — заявил Ротгер, отставляя стакан.
— Хорошо. И с чего же, по твоему мнению, следует начать процесс?
В глазах Вальдеса сверкнули уже знакомые голубые искры. Он пододвинулся ближе, одну руку положил Олафу на плечо, а другой провёл по волосам, словно отгоняя навязчивую головную боль. Во всяком случае, нытьё в висках после этого заметно пошло на убыль.
— С чего начать... — протянул Бешеный, изучая лицо Олафа. Словно любуясь. — А, в самом деле, с чего?
Да, картина, должно быть, мелькнула у Кальдмеера шальная мысль. Сидят, значит, два адмирала, один реем контуженый, другой по жизни, и размышляют, на какой бы ноте удобнее было предаться гайифскому греху... Добро б ещё размышляли, в какой позе это сделать.
Вопрос Вальдеса, впрочем, оказался скорее риторическим.
— Ну, может быть, с этого? — предложил он, ласково привлекая Ледяного к себе.
Поцелуй вышел жарким и одновременно нежным. А потом откуда-то издалека донёсся звон серебряных колокольчиков, и Олафу неожиданно стало легко и спокойно. Словно не было ни сражения, ни плена, не было ничего и никогда. Только этот бесконечный, слепящий миг...
— Итак, Олле, — Бешеный маняще улыбался, искры в чёрных глазах не гасли, и это было прекрасно, — какую позицию ты предпочитаешь в это время суток?..
Как оказалось, скорость, с которой мог одеться вспугнутый Вальдес, не шла ни в какое сравнение со скоростью, с которой он из одежды вылезал.
Была ночь, догорали свечи и звенели, не умолкая, всё те же колокольчики. А потом...
— Руппи?!
Если что-то ещё могло шокировать Ледяного после всего случившегося, то этим чем-то, несомненно, было появление его адъютанта. Руперт стоял, прислонившись к витой колонне, и очень внимательно смотрел на сцепившихся, словно при абордаже, адмиралов. Ни тени смущения или удивления, только неподдельный интерес. Олафу резко сделалось очень жарко.
— Я запирал дверь, — шепнул Бешеный ему на ухо.
— Но...
— Тебе кажется, — ухо снова обдало горячим дыханием, а потом Вальдес ещё и мочку губами прихватил для полноты картины, паразит. Олаф судорожно втянул воздух сквозь сжатые зубы и понял, что попался.
Он зажмурился на секунду, потом снова открыл глаза. Руппи никуда не делся, только наклонил голову к плечу. Всё-таки он тут был!
— Ротгер!
— М-м?
— Мы здесь не одни.
— Положим, — в ласках наступила мимолётная пауза. — Тебя это беспокоит?..
— Руппи...
— Его здесь нет.
— Оглянись.
Вальдес нехотя оторвался от своего занятия и обернулся.
— А-а, — протянул он, — я же говорил, что его тут нет...
Ледяной, не веря своим ушам, ещё раз взглянул на прислонившегося к колонне адъютанта. Руппи по-прежнему там был. Однако он был не один.
Два Руперта фок Фельсенбурга с интересом созерцали обескураженного адмирала цур зее.
Олаф почувствовал, что сходит с ума. Два Руппи — это было явно слишком много. А ведь он и половины стакана не выпил, от силы треть... Или после хорошей контузии и этого довольно?
— Не обращай на них внимания, — улыбнулся Бешеный во всю пасть.
— Ты тоже их видишь?
— Конечно. Ну, стоят себе и стоят. Пусть смотрят, им же интересно.
Кальдмеер ошарашено моргал. Два Руппи у колонны понимающе улыбались. Ещё два устроились у соседнего столба, один растянулся на противоположном конце огромной кровати. На фоне окна угадывались три силуэта, сидевших, обнявшись, на подоконнике. Последний Руппи восседал на ручке кресла.
— Спокойно, Олле, — Вальдес провёл двумя пальцами по отмеченной шрамом щеке Ледяного. — Всё в порядке. Девочки будут только смотреть; впрочем, если ты хочешь, чтобы они присоединились...
— Девочки?!
— Обычно я их так называю, — беззаботно сообщил Бешеный, — но, как правило, они больше похожи на девочек. Если тебя это напрягает, закрой глаза и доверься мне.
Звенел серебристый смех и колокольчики...
Эта ночь, определённо, даже в понимании марикьяре была жаркой.
Эпилог
FORTES NON MODO FORTUNA ADJUVAT, UT EST IN VETERE PROVERBIO, SED MULTO MAGIS RATIO
Смелым помогает не только судьба, как учит старая поговорка, но в гораздо большей степени разум (Цицерон)
CAVENDI NULLA EST DIMITTENDA OCCASIO
Следует быть осторожным в любом случае (Публилий Сир)
Ротгер сидел на подоконнике и в задумчивости теребил перо. Стоявшая на самом краю чернильница рисковала оказаться на полу при малейшем неосторожном движении, но Бешеного такие мелочи смутить не могли.
— Вдохновения мне! — потребовал вице-адмирал, водя обратным концом пера по девственно чистому листу бумаги. — И побольше, побольше...
Подоконник угрожающе заскрипел. Вальдеса он выдерживал, но на солидную фигуру тётушки Юлианы рассчитан явно не был.
— Ротгер, ты опять за своё! Курт столько раз говорил тебе, что надо быть серьёзнее, а ты как будто не слышишь. Как был мальчишкой, так и остался. Посмотри на себя. Ну, что это за безобразие? Все приличные люди в твоём возрасте давно женаты, обзавелись детьми, создали крепкую, счастливую семью...
— ...построили жену и вырастили пузо, ага, знаю, — машинально отозвался Бешеный, но тут же, спохватившись, отмахнулся: — Не мешай!
Тётушка слезла с подоконника, величественно проплыла через всю комнату и уселась на стол.
— Я не знаю, расстраиваться мне или радоваться тому, что ты до сих пор не женился. Ты такое безалаберное существо! Разве ты сможешь составить счастье приличной девушки?.. Но ты бы хоть о себе подумал, Ротгер. Что с тобой будет на старости лет? Кто, в конце концов, подаст тебе стакан воды на смертном одре?!
— Песня устарела, — пробурчал Вальдес. — Такие как я либо тонут, либо бывают повешены, если только сами не вешаются от общения с родственниками. В первом случае воды предостаточно, во втором необходимости в ней не возникает. Придумай что-нибудь новое...
— Ротгер! — Юлиана Вейзель заломила руки. — Ты ни к чему не подходишь серьёзно! Но так и знай, если ты всё-таки решишь исправиться, захочешь завести семью...
— ...собаку, кошку, морискиллу...
— Не перебивай! Если ты всё же захочешь исправиться, завести семью, мы с Куртом всегда готовы тебе помочь. Я найду тебе подходящую партию, благо, твоё высокое положение в обществе, даже при всей твоей безответственности...
Бешеный запустил в тётушку горшком с засохшей фиалкой.
— Я тут, может, впервые в жизни пытаюсь составить план захвата, — произнёс он страдальческим тоном. — Я вдохновения просил! А ты...
— Ротгер, если у тебя трудности, мы с Куртом всегда тебе поможем, тебе нужно только попросить! — на противоположном конце подоконника появилась вторая тётушка.
Вальдес немедленно запустил в неё другим горшком.
— Две тётушки на мою голову — это слишком!
— Ротгер, ты безалаберное существо! Ты думаешь совершенно не о том, о чём нужно! — загудели обе тётушки в голос.
— Вместо того чтобы жениться и жить счастливо, как все нормальные люди ты думаешь о каком-то пленном дриксенском адмирале!
— Это неприемлемо, Ротгер! Что ты в нём нашёл? Он ведь даже не красив. И этот ужасный шрам на щеке!
— Вот шрам меня особенно заводит, — фыркнул Бешеный.
— Ротгер, этот человек слишком стар для тебя!
— В самый раз.
— У вас никогда не будет детей!
— И я нахожу это прекрасным!
— Ротгер, — уже третья тётушка опустила руку на плечо безалаберного племянника, — ты совершенно не тем занят!
— Я оставляю план кампании, — отмахнулся Вальдес. — Стадия первая: мысль о возможности факта. Стадия вторая: подготовка к факту. Стадия третья: сам факт. Стадия четвёртая: осознание факта и желание продолжения...
— Ротгер, ты совершенно непоследователен!
— Наоборот, я очень последователен... — начал, было, Бешеный, но тут его осенило: — Точно! Стадии третью и четвёртую меняем местами, так будет проще!
Он обмакнул порядком измочаленное перо в чернильницу и принялся строчить.
— Ротгер, ты крайне непоследователен! — смеялись тётушки.
— На редкость, — согласился Вальдес.
Осмотрел состоящий из четырёх пунктов план, смял и зашвырнул в камин.
* * *
FORTUNA FINGIT LATRATQUE, UT LUBET
Судьба то ласкает, то кусает, как ей заблагорассудится (Плавт)
На огромной кровати, поверх смятого одеяла, на разбросанных подушках вольготно раскинулись два тела.
— А вообще, — рассказывал Вальдес, — сие роскошное ложе, как и его дивное убранство — подарок моей бесценной тётушки... Ты же не думал, что я питаю страсть к бантикам?.. В один чудесный день тетушка вдруг поверила в неотвратимость моей скорой женитьбы. Тогда они с дядюшкой презентовали этот четырёхмачтовый кошмар, поскольку полагали, видимо, что я провожу ночи в матросском гамаке. От невесты мне удалось отделаться, от кровати — нет...
Он потянулся, словно пытался объять необъятный предмет обстановки, затем самодовольно продолжил:
— С тех пор тётушка с упорством, достойным лучшего применения, пытается меня женить. Ей, видишь ли, хочется занять оставшееся место на этой кровати какой-нибудь достойной и благообразной девицей. Госпоже Вейзель претит неоприходованное пространство... А я, как почтительный племянник, не могу избавиться от её подарка.
— И бантиков?
— Бантики я отрываю по одному и вру тётушке, что это они сами отваливаются. Не слишком часто, чтобы не очень её расстраивать.
— Подумать только, Ротгер, и кого ты пустил на этот алтарь брака... с бантиками? Пленного врага...
— Любимого человека, Олле.
— Я счастлив, но что скажет твоя тётушка?
— Ну, в худшем случае — попытается меня на тебе женить, дабы узаконить твоё место на кровати... — зевнул Бешеный. — В самом деле, такое значительное пространство явно не предназначено для одного.
— Да, в одиночку тут слишком просторно.
— Может, мне остаться с тобой? Чтобы тебе не было одиноко на такой большой и пустой кровати...
— Боюсь, на Руппи это произведёт слишком сильное впечатление.
— Он уже взрослый.
— Тем не менее. Если боишься, как бы я здесь не заблудился, можешь дать мне компас.
— Олле, времяпрепровождение в постели с компасом дурно влияет на здоровье, врач не одобрит. И потом, я лучше компаса!
— Не сомневаюсь в этом, но девятерых Рупертов я запомню надолго.
Вальдес фыркнул, подполз поближе и поцеловал Кальдмеера в висок.
— Радуйся, что это были всего лишь девочки!
— Я рад, — заверил его Олаф.
— Это правильно.
— А ещё я рад, что Руппи этого всё-таки не видел... Куда ты так смотришь?
— Дверь... — протянул Бешеный. — Я совершенно точно её запирал...
Он резко сел, собираясь, видимо, пойти исправить положение, но не успел. Дверь распахнулась, и на пороге как остановились, так и замерли, словно окаменев, Луиджи и Руппи.
Они молча созерцали стеклянными глазами картину, не оставляющую сомнений в том, что именно здесь происходило.
— Что уставились, господа? — поинтересовался Вальдес совершенно будничным тоном. — Как будто голых адмиралов не видели!
Луиджи прислонился к косяку.
Похоже, он уже не был до конца уверен, ради кого с большей готовностью пошёл бы на всё: ради Алвы или Вальдеса. |