За окном выла, стонала и бесновалась метель. Было это сумасшедшей погодой в понимании Вальдеса, или завтра предстояло нечто ещё более звучное, Ледяной не задумывался. Он, как это ни странно, вообще ни о чём не задумывался, хотя стоило бы. Разговор с Ноймариненом давал достаточную пищу для размышлений, но... Адмирал цур зее просто смотрел на пляшущие в камине языки пламени.
Огромная медвежья шкура у камина скалила обломанные клыки. За решёткой огонь лизал поленья и с треском разламывал их, выбрасывай фонтанчики мелких искр. На пламя можно смотреть бесконечно, но человеческая жизнь коротка, и в ней ничего вечного не бывает...
Дверь распахнули без стука – пинком.
— Прошу прощения, стучать было нечем, — извинился Вальдес, демонстрируя, что руки у него действительно заняты. Кувшином и кружками.
— А дверь открыть было чем?
— Стучать в дверь ногой — грубость, — пояснил Бешеный. — Открывание же двери коленом — суровая жизненная необходимость. Разница, что называется, налицо.
Он водрузил свою ношу на стол. Кувшин источал чувствовавшийся за несколько шагов аромат пряностей.
— И что послужило причиной «суровой необходимости»? — улыбнулся Кальдмеер, кивая на кружки.
— А ты не собираешься последовать совету регента?
— Какому из них? Если ты о кесаре, то, разумеется, собираюсь, как только представится такая возможность, а, если...
Вальдес досадливо отмахнулся:
— Тебе сегодня проела мозг политика, а она похуже любого рея. Я о совете более насущного характера.
— Каком?.. Извини, забыл.
— Красное вино и прогулки. Ноймаринен достаточно стар, чтобы можно было доверять ему в этом плане. Гуляет в такую погоду он пусть сам, если захочет, а вот вино — другое дело.
— Глинтвейн, — уточнил Олаф.
— У этого напитка была тяжелая жизнь, — скроил Ротгер жалостливую мину. — Ещё полчаса назад он был вином, но пряности это исправили.
Горячая, дымящаяся бордовая жидкость широкой струёй пролилась в кружку, комнату наполнил аромат гвоздики. Кровь того же цвета и тоже дымится на холоде, только вот гвоздикой она не пахнет.
Бешеный передал Олафу вино, взял вторую кружку, лукаво подмигнул и уселся на медвежью шкуру у камина, протянув ноги к огню.
— Ты меня покидаешь? — удивился Кальдмеер.
— Моя марикьярская половина соскучилась по теплу и свету, — заявил Вальдес, устраиваясь на потёртом меху. — А бергерская просто не может устоять перед соблазном попрать своим задом северного соседа.
— То есть зад у тебя принадлежит к половине бергерской? — уточнил Олаф.
— Тебя это смущает?
— Нет, но наводит на странные мысли.
— Думать иногда вредно, а с больной головой думать вредно практически всегда, — поведал Ротгер. — Выкинь мысли подальше и иди сюда, к мохнатому другу. Он, вроде, не блохастый.
Он пригубил дымящееся вино, и Ледяной, спохватившись, последовал его примеру. Ароматный напиток не обжигал, но согревал.
— Ну? — поторопил Вальдес. — Шкура большая, поместишься.
Сопротивление было бесполезно. Олаф вздохнул:
— Будем считать, что я тоже замёрз, — констатировал он, перебираясь поближе к Бешеному.
Шкура и в самом деле была мягкая и тёплая. Вальдес, немедленно прижавшийся сбоку, тоже был тёплый, хоть и не такой мягкий. От пламени веяло жаром, весело трещали дрова в камине.
— Тебе без меня холодно, — заявил Ротгер. — А теперь представь, во что ты превратишься, когда окажешься по ту сторону границы? Заледенеешь окончательно...
— Это неизбежно в любом случае.
— Неизбежно, но ведь и не срочно! Тебе нельзя возвращаться, по крайней мере, сейчас.
— Это необходимо, Ротгер. Иначе никак. Это мой долг, и я его выполню.
— Долг перед кем, Олле?
— Прежде всего — перед мёртвыми. Морякам с «Ноордкроне» не знать покоя, пока Бермессер не отправится на плаху.
— А если дело обернётся так, что на плахе вместо него кажешься ты, что тогда?
— Такое возможно, но в сложившейся ситуации кесарь выберет ту правду, которая ему удобнее.
— Я не могу тебя отпустить, — глухо сказал Бешеный. Куда только подевалась шальная улыбка? — Не могу. Иначе случится что-то омерзительное.
— Это не тебе решать, Ротгер.
— Но я могу ещё влиять на решение!
Олаф покачал головой:
— Не можешь. Всё уже решено — за тебя и за меня. Регент сделал ход...
Вальдес вздохнул и замолчал. Повисла пауза, только пламя в камине лизало почерневшие дрова.
— Пей вино, остынет...
Убаюкивающий треск поленьев клонил в сон. Олаф машинально поднёс к губам уже ополовиненную кружку, допил. По всему телу разливалось приятное тепло, глаза сами собой закрывались, несмотря на все старания удержать на месте отяжелевшие веки.
— ...обмен пленными и тем более выкуп — процесс затяжной, несмотря на кажущуюся его простоту, тебе ли не знать, — разглагольствовал, жестикулируя бокалом, Вальдес, словно не замечая, как благодарный слушатель постепенно перетекает с его плеча на его же колени. — Пока запросы регента совпадут с желаниями Бруно, пока они ещё поторгуются для проформы, пока родичи Фельсенбурга соберут выкуп, а собирать им много... Можно что-то придумать. Ну, в самом деле, зачем тебе в Эйнрехт?..
Он сделал паузу и посмотрел на Ледяного, безмятежно развалившегося на шкуре, устроив голову у него на коленях.
— Олле, ты меня слышишь?
— Ага... — сонно побормотал Кальдмеер.
— Тогда почему молчишь?
— Всё уже сказано. Я должен быть в Эйнрехте — и буду.
Вальдес прищурился:
— Должен? Ты сам туда рвёшься, не так ли?
— Я бы не назвал это рвением. Скорее, необходимостью.
—Дорвёшься до плахи — будет тебе необходимость! Я готов понять стремление сдохнуть за отечество, но что за жажда сложить голову уже после того, как за отечество сдохнуть не получилось? А головой ты рискуешь, и ещё как — кто-то должен ответить за поражение, а мой разлюбезный Вернер тут не ответчик. Что с него возьмёшь? Если с него голову снять, он не много потеряет, разве что шляпу носить будет не на чем. Очень тебе надо лезть под суд? Знаешь, есть идея. Мы с Луиджи тебя сейчас свяжем, запихнём в карету и увезём обратно в Хексберг. Эдак до осени. Разбирательство пройдёт без твоего участия, Фельсенбург даст показания, Бермессера казнят, страсти улягутся, и вот тогда ты сможешь спокойно вернуться на родину. Талиг от этого ничего не потеряет, Дриксен тем более... Как тебе план?
Ответа не последовало — пригревшийся на коленях полукровки марикьяре Ледяной сладко дремал. Спящий адмирал не хмурился и не леденил взглядом, а чуть кривил губы, беззащитно улыбаясь потухающему пламени.
Вальдес удивлённо посмотрел сперва на него, затем на опустевшую кружку, словно соизмеряя количество выпитого с произведённым эффектом. Потом ухмыльнулся:
— Олле, мне оставить тебя спать здесь, на коврике у камина? Или самому улечься рядом, чтобы это не так странно выглядело?..
Ответить на это задремавший адмирал цур зее не мог, однако блуждающая улыбка на губах с успехом заменяла ненужные слова. Ротгер хмыкнул. Он смотрел на рыжие языки пламени в камине, допивал остывший глинтвейн и думал... Вернее, пытался.
Ну как, скажите на милость, убедить упрямца, который сумел найти и использовать самый обезоруживающий из всех возможных контраргументов? |