В тот день Летних Волн, получив приказ доставить срочные документы маршалу фок Варзов, Чарльз чувствовал беззаботную, лихую радость. Небо было прозрачно-голубым, летний воздух пьянил, и даже плотный грязновато-желтый пакет, сдавалось, излучал… что-то такое излучал.
Лица встречных офицеров казались веселыми и беззаботными – словно не было затянувшейся, выматывающей силы войны с дриксами. Валентин Придд – виданное дело! – улыбался уголком губ, а так живительно не похожий на старшего брата Арно откровенно демонстрировал белоснежные зубы.
- Что, "герой с сумрачным челом и тонкой, страдающей душой", привез очередную порцию увлекательного чтива?
Чарльз недоуменно покосился сначала на невзрачный пакет у себя в руке, потом на откровенно ржущего Арно. Нахмурился: странный, если не сказать подозрительный восторг от стопки приказов и карт.
А раньше он думал, что в подчинении у фок Варзова только один бесноватый.
- Где я могу найти генерала? – Чарльз решил игнорировать неуместное поведение Арно.
- В расположении штаба, - мгновенно отозвался Валентин. – Позвольте вас проводить?
- Благодарю, - Чарльз порадовался возможности поскорее отделаться от Арно. Похоже, все Савиньяки так или иначе умудрялись вызывать в нем глухое раздражение.
- Так нечестно, полковник Придд! – в спину им крикнул Арно. – Хотите первым ознакомиться с продолжением истории? Теперь вы просто обязаны продекламировать мне особо возвышенные пассажи. С выражением!
Если у Придда и было какое-то выражение, в данный момент его можно было охарактеризовать одним словом – усталое. Чарльз подавил желание расспросить Придда, о какой именно истории идет речь и чему так радуется самый младший Савиньяк. Главное - довезти письма от регента маршалу. Спрут несколько раз предлагал лично отдать пакет в руки маршалу и советовал Чарльзу отдохнуть и навестить кашевара, однако же тот отказывался уже из обыкновенного упрямства.
Фок Варзов встретил Давенпорта приветливо, расспросил о последних новостях, принял пакет. Все как обычно, так же? Но уже уходя Чарльз заметил, как маршал с непонятным блеском в глазах смотрит на полученные бумаги. На лице Придда, казалось, промелькнуло вполне человеческое выражение - зависть. Что-то явно ускользало от него, и это что-то Чарльза весьма беспокоило.
- Полковник! - незнакомый кавалерист окликнул Придда. - Мы можем надеяться?..
- Безусловно, - кивнул Валентин.
Кавалерист просиял.
- Валентин, - предельно вежливо сказал Чарльз, - что происходит?
- Абсолютно ничего примечательного, - не дрогнул Спрут. - Старый спор.
Ломиться в закрытые ворота Давенпорт не стал, сочтя это ниже своего достоинства. Хотя очень хотелось. Что же все-таки происходит? Неужели… Чарльз упорно гнал от себя эту мысль, но других вариантов просто не оставалось.
Нападение. Атака. Переломный миг войны – вот единственное, что могло заставить всех без исключения военных с подобной жадностью набрасываться на бумаги. Где-то там, среди личных писем, канцелярщины и отчетов о сражениях прятался он – план атаки. Нет, - поправил себя Чарльз, - план победы.
Хотелось рвануть в штаб, наплевав на устав и элементарные приличия, разыскать фок Варзов и спросить… Вопросы роились в голове, как мошкара в болотах, но в конечном счете все они сводились к одному-единственному слову:
- Когда?
Чарльз не был психом, получающим удовольствие от убийств, крови и жестокости. Он не был адреналинозависимым маньяком, живущим от одной смертельной угрозы до другой, не видел прелести в расставлении армий-пешек и холодном соперничестве с таким же игроком-полководцем.
Нет, правда была проще и неказистее. Чарльз видел: с Кэртианой, с Талигом что-то происходит. Если бы он был политиком, то заключал бы союзы, если бы разбирался в тонкостях юриспруденции – составлял договоры, если бы звезды открыли ему свои тайны, он поведал бы о них власть имущим. Но все, что умел Чарльз – воевать. И пусть этого было недостаточно, чтобы спасти мир, это давало ему цель, смысл существования. Давало право считать себя человеком и дворянином.
- Маршал, - начал он, чуть ли не вбегая в штабное помещение. И замолчал на полуслове, услышав чей-то смех, громкий, кашляющий, бесцеремонный.
- "Лайонель, я не могу, - жарко прошептал Шарль, прижав платок к глазам. – Я не могу быть с вами, но и без вас – еще более".
- А стихи, стихи где?
- Научитесь наслаждаться изысканной прозой, корнет, - отозвался Придд. – Я бы даже сказал, куртуазной.
- А я бы сказал, порнографической, - буркнул фок Варзов.
- В нашем случае это одно и то же.
Чарльз не чувствовал себя лишним – ему казалось, что мир необратимо сошел с ума. Салонные разговорчики, скабрезные, пошлые тексты – и где! Здесь, в штабе!
- "Шарль, мон амур, позвольте мне сделать выбор за вас, - проговорил Лайонель, расстегивая верхнюю пуговицу и шагая к жарко покрасневшему юноше".
- Господа, что здесь происходит? – Чарльз чувствовал, что происходящее каким-то образом бросает тень не только на непосредственных участников, но и на него самого.
- А вот и наш Шарль пожаловал, - пробормотал высокий тощий бергер с пшеничными ушами.
И стало тихо.
А потом чей-то по-юношески ломкий голос произнес:
- Вы только поглядите на него! С таким убийственным взглядом никакая шпага не нужна.
И в следующий миг воздух взорвался голосами.
Кажется, бутылка была третьей по счету. Или все-таки второй? Чарльз отхлебнул прямо из горла, уже не понимая, что пьет. Да и какая разница, потому что написанное на листке могло быть только пьяным бредом, значит он будет пить и пить.
"Мускулистые руки сжали трепещущего юношу в объятиях и прижали к раскаленному телу Лайонеля. Шарль дрожал и кусал розовеющие, как бутоны, губы, удерживая всхлипы тоски и желания. Блондин еще сильнее прижал тонкое тело, давая Шарлю почувствовать средоточие своего желания.
- Мы не можем, - прошептал юноша.
- Я могу все, - жарко выдохнул Лайонель в ушко возлюбленного. - Нет врага, который бы не склонился пред умом и мощью моими.
- Я ваш враг, сударь? - пролепетал Шарль.
- Нет, - Лайонель впился жарким поцелуем в трепетные губы. - Вы желанная добыча. Ради вас я сочинил стихотворение, равное поэзии великого Барботты. Внемлите!
Я превыше зависти многих,
Жалких, сирых, убогих и бедных,
Я как пень у бегущей дороги,
В исполнении клятв заповедных.
Смерть грозит мне пылающим жалом,
Холодя восковые запястья,
Гнет и гибель достали кинжалы
В завершении черных проклятий!
Ненавижу вас всех! Я сильнее!
Я умру, но вослед черной ночи
Проберутся тоскливые звери
Моих мыслей и алчущей плоти!"
- О мой Лайонель! - в серых глазах Шарля блеснули слезы. Он понял, о ком думал господин его дум, изливая душу в пылающих строках. - Я ваш!
Блондин подхватил гибкое тело юноши и положил жертву на ложе. Ненужные одежды были отшвырнуты, обнаженные тела сливались в экстазе, твердый, как пень, стержень Лайонеля раз за разом пронзал все существо Шарля.
- О Джюль, - в полубеспамятстве простонал юноша.
- Джюль! - отозвался Лайонель, изливаясь в податливое тело".
Чарльз подавился вином и возопил:
- Какой еще Джюль?!
Срочно требовалась еще бутылка и даже не кэнналийского, а тюрегвизе.
- Вы упустили самое главное, Чарльз, - меланхолично отозвался Придд.
Фок Варзов задумчиво кивнул.
Арно Савиньяк невоспитанно расхохотался.
Чарльз почувствовал, как в нем снова вскипает бешенство, приглушенное было ударной дозой алкоголя. Он не мог отделаться от ощущения, что все здесь присутствующие, эти теньенты, корнеты, капитаны, полковники и даже один маршал, все они просто смеются над ним.
- Кто такой Джюль? – раздельно, четко проговаривая каждый слог, повторил Чарльз.
- Наш общий знакомый… - начал Арно, но его перебил Спрут:
- Лирический герой. Наравне с мужественным блондином Лайонелем и порывистым, чувствительным Шарлем. Вершина любовного треугольника.
- Что здесь происходит?! – по-детски обижено взвыл Чарльз.
- То, что спровоцировали вы сами, - отозвался фок Варзов. В уголках его глаз затаились смешинки, но тон был абсолютно серьезным.
- Я?!
- Хотите ознакомиться? – если бы Чарльз не знал, что Придд на такое не способен, он бы решил, что тот просто-напросто сжалился над ним. – Думаю, чтиво будет в высшей степени увлекательным и полезным, пусть и сомнительным с литературной точки зрения.
Чарльз выхватил протянутый Приддом приказ. На первый взгляд ничего необычного: плотная желтоватая бумага, блекло-голубые чернила, назначение Мани на должность с испытательным сроком и окладом…
- Переверните, - посоветовал фок Варзов.
Чарльз перевернул.
Вместе с потрепанным листом перевернулся весь его мир.
"Юноша стоял у окна, и весеннее солнце окатывало стройную фигуру. Сильные руки Лайонеля подкрались сзади и стиснули плечи Шарля.
- Мон амур, я так жаждал нашей встречи, - жарко проворковал блондин.
- Нет, сударь! - русые кудри мазнули щеки Лайонеля, и Шарль вырвался, попытался вырваться на встречу окну и свободе, однако же блондин крепко держал добычу.
- Шарль, мон шер, вы не можете отказать мне, - миг, и вместо пылающего страстью любовника возникла ледяная статуя с горящими черными глазами.
- Лайонель, вы так жестоки, - закусил губу Шарль. - Я знаю, что мое тело принадлежит вам, но сердце мое - другому.
Лайонель нахмурился.
- И кто же тот, кто не дает мне воцариться в вашем сердце?
- Я не могу выдать имя истинной любви пред ликом плотской, - прошептал русоволосый, бессильно опираясь на стену. - Вы купили мое тело, а не душу.
Лайонель прильнул стальными мускулами к телу Шарля, и тот ощутил желание.
- Пока мне хватит и тела, я возьму вас сейчас прямо на столе среди чернил и гиацинтов, и вы будете стонать и извиваться в пылающей страсти. Но прежде я прочту вам стихи!
И Лайонель обжигающе зашептал в покрасневшее ушко.
Я один! Я свободен, как ворон,
Как синица и как морискилла,
Пень подрублен, осыпан и черен,
Эта жизнь мне совсем опостыла!
Пропадите вы пропадом, все!
Все! Пропадите в пучине несчастий,
И подобно крикливой лисе
Рвите горло зубами проклятий!
Шарль почувствовал, как в нем вздыбливаются восторг и желание. Джюль... На мгновение наслаждения он позволит слабой тленной плоти одержать победу над измученным и высушенным сердцем.
- Да, Лайонель, берите меня!"
Чарльз дочитал и сел. Кажется, надо будет потом благодарить генерала Ариго, вовремя подставившего ему стул, иначе капитан позорно повалился бы на пол. Офицеры притихли, прониклись то ли состоянием Чарльза, то ли стихами.
- Я пойду, - не вставая, выдавил Давенпорт.
- Куда? - уточнил откуда-то появившийся генерал Ойген Райнштайнер.
- К Бруно, - лаконично ответил Чарльз, по-прежнему не двигаясь.
- Вас так поразили эти вирши, что вы решили покинуть пределы Талига и встать под знамена кесаря? - Придд, вот уж точно Зараза, был невозмутим, как полк бергеров.
- Нет, я намереваюсь героически погибнуть именем Талига и во имя его, - Чарльз наконец поднялся. Пол слегка повело. Тюрегвизе было лишним.
Окружающие обменялись взглядами и не засмеялись, нет, они заржали. Давенпорт понял, что его последний бой начнется прямо здесь и сейчас. Райнштайнер, очевидно, пришел к такому же выводу.
- Господа, - генерал говорил сурово, как эсператист перед закатными тварями, - капитан Давенпорт столь удивлен этими, с вашего позволения, творениями, что временно не способен разумно выразить свое мнение на данную тему. Безусловно, будь капитан неким образом связан с обозначенной прозой и поэзией, он мог бы совершить поспешные и опасные для всех, включая капитана, действия, однако же связи как таковой нет, потому капитану Давенпорту нужно всего лишь время, чтобы обрести дар речи.
Чарльз потерял нить разглагольствований бергера давно, но суть уловил.
- Д-да, - кивнул он, вцепляясь в спасительный стул. - Я просто поражен... удивительным языком автора. И очень хотел бы прочесть историю целиком. Как и побеседовать с ее сочинителем.
О том, что беседа должна происходить в Нохе, Чарльз умолчал.
- Боюсь, Давенпорт, - хмыкнул Ариго, - автор пожелал остаться неизвестным.
- А начало наверняка есть у полковника Придда, - фыркнул Арно.
- Вы мне льстите, - то ли Придд слегка поклонился, то ли Чарльза основательно повело от алкоголя. Разбираться, впрочем, не было ни времени, ни желания.
- Полковник, не жмитесь, - рассмеялся Ариго. – Не поверю, чтобы вы – и не оставили себе это, с позволения сказать, произведение искусства.
- И оставил бы, - с совершенно понятной, человеческой досадой отозвался Придд, - но наш, гхм, автор выбирает на удивление оригинальное поле для воплощения своих литературных фантазий. Боюсь, мне было бы затруднительно забрать себе карту бергмаркской границы, присланную Ноймариненом.
- И поэтому пришлось ограничиться копией?
- Которая, увы, не передает всего размаха.
- Господа, смелее! Неужели ни у кого не сохранилось копии?
- Кое-что я помню наизусть, - захихикал Арно.
- Да уж, забудешь такое!
- Настоящее искусство живет в сердцах и душах, - на автомате выдал Чарльз.
- Слог вы определенно уловили, - одобрил Ариго.
- Так это не единственный кусок?! – от ужаса Чарльз сразу перешел к делу.
- О, ну что вы, - Райнштайнер был как всегда обстоятелен. – Судя по разбивке на главы, автор замахнулся как минимум на роман, если не сагу.
Чарльз решил, что тоже был бы не прочь замахнуться, от всей души замахнуться чем-нибудь тяжелым на автора. Как только он думал о том, сколько людей видели этот…эти… это, хотелось то ли повеситься самому, то ли вызвать дуэль их всех. И убить, чтобы никому не проболтались. Останавливало лишь понимание, что драться придется против всей армии Талига.
- Мне надо идти, - бросил он, поднимаясь со стула.
Кто-то сочувственно похлопал его по плечу, пожелал удачи, и только Придд быстро, как-то воровато всунул Чарльзу в руку аккуратно сложенный вчетверо листок. Мысленно Чарльз застонал.
Впрочем, уже после первого прочитанного предложения он оценил весь такт Спрута, позволившего ему ознакомиться с текстом в одиночку.
"Их встреча была неизбежна, как ежевечерний восход кровавой луны над мрачными водами Полночного моря, величественный и пугающий. Колесо судьбы катилось по их телам, перемалывало их в мелкую крошку, собирало свою кровавую жатву.
- Кто вы и что здесь делаете? – презрительно поджав губы, поинтересовался Лайонель. Высокий, тонкокостный юноша с копной непослушных русых волос и трогательным, загнанным взглядом прозрачных серых глаз сразу привлек его внимание. И Лайонель казнил себя за это, себя – и виновника пожара, мгновенно полыхнувшего в сердце. Неправильно, недостойно было с жадностью ласкать этого мальчишку взглядом, раздевать его глазами, мечтать о том, как возьмет это податливое тело прямо в здесь, на старом кривоногом столе. Лайонель понимал, что это не любовь, что он пытается заменить этим юношей настоящего властителя своих дум. Пусть так! Судьба жестоко растоптала его чувства, лишила всякой надежды, а теперь подкинула утешительный приз.
Что ж, возможно, он поможет хотя бы на миг отвлечься от воспоминаний о Джюле…
Вставший перед мысленным взором образ – величественный и прекрасный – в который раз полностью завладел вниманием Лайонеля, и потому он не расслышал первые слова, сказанные простым и безыскусным, как воинский устав, юношей.
- Мой маршал, - звонкий, как песня морискиллы, голос прорвался сквозь редуты мыслей Лайонеля, - я... Я здесь случайно!
О да! Блондин вернулся из царства прекрасных грез и обратил взор к чудесному созданию. Такому и впрямь не место среди порочных клубов закатного дыма и липких, как немытые руки, взглядов пустых лиц. Война и смерть - это мир! А в прогорклой от порока и вожделения Лаоррии, столице забытой Создателем и прикормленной Леворуким Алиги, все погрязло в тлене угасания и разврата. Как и особняк графа Гирико, где праздные шуты обрастают свиными рылами и предаются разврату прямо на алатском шелке багряных скатертей. Мерзость, похоть и порок - сюда совершенно случайно забрел истекающий кровью сердца Лайонель, чей мозг потонул в образе Джюля. И не зря, перст рока вел его!
- Мон шер, - проворковал блондин и маршал, ощущая, как его естество требует немедленных военных действий по взятию. - Случайности - это вера глупцов, нас свели здесь судьба и рок.
Юноша распахнул серые, как туманная дымка над рассветным ручьем, очи и жадно вперился взглядом в Лайонеля. Длинные, как опахало морисски, ресницы дрогнули и рассыпались вороньими перьями возгорающей страсти. Однако же прежде чем Лайонель успел сказать хоть слово, жирный маркиз Бэферни схватил сероглазого чаровника за локоть и вытащил на середину смрадной залы.
- Господа! - про квакал маркиз, - всего хватает у вас в сей славный вечер. Вино, любовь! Все ваше, как весна принадлежит первой зелени на пнях! Я же будучи не просто гостем питающимся привел любезнейшему хозяину приз, достойный многого. Воззрите! Сей юноша проигрался мне в карты, он проиграл все, и теперь я его властелин. Я же готов уступить эту чарующую невинность за достойную сумму.
Взорвался хохотом зал, и раздались грубые и похотливые крики. Сто золотых! Двести! Триста! Русокудрый юноша прикусывал губы, а в серых глазах скапливалась предательская влага.
- Тысяча золотых, - негромко произнес Лайонель, и затих зал, а маркиз, сально улыбнувшись, крикнул:
- Продано!
Юноша затрепетал. Сердце блондина тоже. Джюль, прости, вечерняя звезда моего небосклона! Серая комета прорезала дыру в сукне моей слабой плоти. Лайонель торжествующе прорек:
Алым золотом красит восход,
Черным смрадом пылает закат,
Кто ушел навсегда в небосвод,
Кто как крыса скребется назад.
Я навстречу погибели мчу,
Тороплюсь, поспешаю, бегу,
Умереть невозможно хочу,
Как полночная тень на снегу.
Зал взорвался аплодисментами. Даже тупоголовые столичные ежаны оценили слог. Лайонель сверкнул золотом зубов и повел за собой покорившуюся добычу. Прости, Джюль, прости, любовь моя."
Давенпорт достал припрятанную на черный день бутылку "Вдовьих слез" и от души приложился, хотя ранее решил больше не пить. Потом вытащил из сундучка подаренное светлокосой гаунау на удачу зеркальце и вгляделся в несколько расплывающееся отражение. Ну не Алва и не Савиньяк, но и не пугало раканское. Чарльз попытался распахнуть"серые, как туманная дымка над рассветным ручьем, очи". Зрелище вышло то еще. Мутно-серые в красных прожилках от недосыпания и пьянства глаза навыкате под описание не подходили. Чарльз улыбнулся, как последний гайфский болван, и испугался сам себя: от перекошенной покрасневшей рожи с двухдневной щетиной отшатнулись бы и Лауэншельд, и даже фок Варзов. Чарльз захлопал ресницами, "опахала морисски" оказались хоть и густыми, но короткими, и не собирались "рассыпаться вороньими перьями". Чарльз потупился. В лице проявилась некая придурковатость, ни тени трепетности обнаружено не было. Давенпорт ругнулся, сделал еще один обильный глоток и отправился спать, надеясь, что кошмары ему снится не станут. Завтра следует потрясти Валентина, наверняка, найдутся еще списки этого... шедевра.
Мир взорвался боем. Конский топот, человеческая ругань, мелкий ненастный дождь - это было так знакомо и так правильно. В настоящих сражениях нет места пафосу, красоте или возвышенности – только долг, усталость и понимание, что кроме тебя – некому.
В настоящих сражениях полк не идет ровным строем и солнце не сверкает на кончиках сабель. Люди издерганы, животные устают, и дерешься не с чудовищами, не с хитрыми полководцами, а против таких же, как ты, усталых, измученных, защищающих свою правду и свою страну солдат.
- В наступление!
Чарльз приготовился выступать вперед, как неожиданно кто-то хлопнул его по плечу.
- Вы не можете, - сказал Сэц-Алан , - вы не готовы.
- Нет времени, - попытался отмахнуться Чарльз, но его собеседник до боли, до скорых синяков вцепился пальцами в плечо.
- Вам не место на поле боя, - теперь чужой голос гремел, летел в небеса, отражался от них и возвращался оглушающим грохотом, - Вы позорите свой мундир.
Чарльз опустил взгляд и уставился на темно-красное, словно живое пятно на темной ткани.
- Мертвым здесь не место, - провозгласил Сэц-Алан, - возвращайтесь и завейте свой парик, подкрасьте ресницы. Больше вы ни на что не годны.
Чарльз вздрогнул и проснулся. Голова раскалывалась, мысли путались, тело казалось деревянным.
Урок на будущее, - подумал он, - никогда не ложись спать пьяным.
Кошмар отступал неохотно. Чарльз словно наяву видел серьезный, презрительный взгляд Сэц-Алана, слышал спокойный, чуть глуховатый голос.
Что же он сказал напоследок? Слова ускользали, таяли, не желали складываться в осмысленную фразу:
"Мой оскал беспощаден и вечен,
Мне нет дела до мнения прочих".
Он уже определенно где-то слышал эти слова.
Ну конечно же!– хлопнул себя по лбу Чарльз.
Как он не догадался раньше! Кто еще в ставке регента способен на подобные ужасающие вирши и еще более ужасающую прозу?
Небо за окном было хмурым и низким, солнце еще не взошло, но Чарльзу не было до этого ни малейшего дела. Он планировал немедленно оседлать коня, как можно скорее вернуться обратно в распоряжение Ноймаринена и по душам кое с кем поговорить.
Листок с рукописью про Шарля и Лайонеля жег кожу даже сквозь толстую, кусачую ткань мундира, обещая непростой, долгожданный, злой разговор. Неуклюжее, разлапистое пятно на его репутации перехватило контроль, наполнило мысли темным, душным гневом, заставляло снова и снова подгонять коня. Напряжение требовало выхода.
- Стойте, капитан.
Откуда на его пути появился Лионель Савиньяк Чарльз не мог понять.
- Мой маршал?! - пришлось вздыбить коня, спасая сумасшедшего. - Откуда вы?..
- Чарльз, - усмешка вышла очень... леворуковская. Савиньяк подошел с Чарльзу и буквально стянул его с лошади. - Я скучал.
Дар речи Давенпорт потерял, видимо, на всю оставшуюся жизнь. Вместе со способностью мыслить здраво. Особенно когда окончательно решившийся рассудка Савиньяк сгреб Чарльза железной хваткой и смачно поцеловал.
- Ы-ы-ы, - выдавил барахтающийся в поистине стальных руках капитан, уклоняясь от поцелуев.
- А теперь, - в черных глазах загорелись недобрые огоньки, - предадимся страсти в пыльной траве бескрайних равнин.
Чарльза уложили носом в колючую грязную траву, несмотря на отчаянное сопротивление.
- Но сначала я прочту вам стихи. В гнете голода гор, поднимаясь на пиками черными, я глотал свои слезы и ваши стенания вздорные...
- Не-е-е-е-ет!!! - ужасающая рифма оказалось последней каплей. Чарльз заорал и проснулся.
Еще один урок на будущее, уныло сделал вывод капитан: пить вообще вредно и не надо.
Холодная вода несколько примирила Чарльза с миром. Полведра холодной воды на голову, и мысли прояснились. Значит, Жиль Понси. Если бы не война, то Давенпорт уже просил бы генерала Ариго отпустить его на несколько дней по неотложному делу, однако дриксам вряд ли было дело до ужасающих рассказов недоделанного талигского Дидериха и пострадавшего от кошмарного воображения драгунского капитана. После войны они сочтутся, о да. Маршал Ли научил, что терпение - добродетель. Маршал Ли... Чарльз ухмыльнулся. В конце концов, Лайонель заслуживает внимания от своего прообраза. Осталось найти недостающие куски. Придд свой отдал. Что же, отправимся к генералу Райнштайнеру. Если кто и в курсе происходящего, то этот бергер.
К его чести, Райнштайнер не стал ни делать вид, что не понимает Чарльза, ни цитировать вирши, вгоняя капитана в краску. Он лишь сухо уточнил, уверен ли Чарльз, что это мудрое решение, и не проще ли не обращать внимания, и, получив отрицательный ответ, достал загодя подготовленную – специально для гостя – списку одной из глав литературного шедевра.
Разворачивая лист, Чарльз со смутной тоской вспомнил знаменитую лионелевскую рамку – вот уж достойный опус, чтобы блистать среди розовых лебедей, ландышей и сердец.
- "Мое сердце ваше навеки, - словно отозвался на его мысли Лайонель.
- Вы знаете, что нам никогда не быть вместе, - Джюль повел плечом и отвернулся от собеседника. Вся его фигура выражала печаль и мужественное смирение, - как не быть вместе небу и земле, пылающему горному закату и нежному весеннему утру, летящему на крыльях смерти ворону и тихой горлице.
- Ради вас, о Джюль, - голос Лайонеля дрожал и срывался, - я готов броситься в пучину войны, пойти хоть на край света!
- Вы только напрасно погибнете. Мой удел – битвы и одиночество, как ваш – балы и постельные утехи.
- Вы говорите о Шарле? Может ли быть, что это ревность? Напрасно! Он не более чем неудачная замена, попытка скрасить вечное одиночество, на которое вы обрекли меня своей жестокостью. Но о насмешка судьбы! Каждый раз, целуя его, прижимая его податливое тело к стене, зарываясь пальцами в его волосы, я вижу Ваше лицо.
- Этот разговор пуст и бессмысленен. Наши пути никогда не пересекутся. Забудьте обо мне и будьте счастливы в своей обыденной жизни, - Джюль коротко кивнул и стремительно вышел из комнаты. Разговор вымотал его, опустошил, но он был слишком благороден и честен, чтобы играть чужими сердцами. Сколько таких бесед уже состоялось, сколько еще впереди? Злая насмешка судьбы – привлекать страсти, как яростный огонь привлекает мотыльков. Но его крест слишком тяжел, чтобы разделить с кем-то, и остается только идти вперед, оставляя позади тех, кто быстро утешится в чужих объятиях. Ради них, ради всего мира. Только одиночество и ответственность – его вечные спутники".
Чарльз окончательно запутался. Кто такой этот Джюль?
Срочно нужно было либо выпить, либо раздобыть оставшиеся куски текста – быть может, они прольют свет на все эти загадки. Вспомнив ночные кошмары, Чарльз с сожалением вздохнул, отказался от мыслей о выпивке и пошел искать Арно – вот уж кто никак не мог упустить шанс раздобыть хоть какой-то компромат на брата.
"Вихрь страдания уносил Шарля в водоворот тоски. Письмо, даже не письмо, а записка от Джюля. Какая высокая радость! Какое невыразимое горе! Джюль отверг его. Джюль предпочел гордое и возвышенное одиночество земной любви. О гордое сердце! О мужественная натура! Шарль всхлипнул. Ему так хотелось быть с возлюбленным, обнимать стройное тело с гладкими контурами конечностей, вдыхать терпкий и нежный мужской аромат. Отдаваться и брать. Его жизнь кончена. Ничего не осталось, кроме боли и жалкого предательского тела, сдавшегося на милость Лайонеля. О Лайонель... Холодная маска не могла скрыть хрупкую страдающую душу. Светлокудрого военного также гнело и тосковало нечто, гнетущее и сосущее изнутри. А тело брало свое в истоме похотливой страсти. Только вчера блондин взял его прямо на полу своего кабинета и подарил блаженство. Но что такое удовольствие тела пред пустотой внутри? Шарль прижал к сердцу строки милой руки, а затем кинул бумагу в огонь свечи, сжигая и себя.
- Мон шер, вы плакали? - Лайонель, как обычно, появлялся внезапно, как змей.
- Нет, - тихо ответил русоволосый. Что теперь слова? Все кончено.
- Тогда возрадуемся, - руки блондина ухватили бока Шарля и возвысили его над полом. - Предадимся страсти на столе, мон амур, или у стены?
- Где желаете, - опустил длинные ресницы Шарль. - Но знайте, Лайонель, это будет в последний раз.
- Отчего же?
- Я... больше не могу так! Обманывать вас и себя! Я могу дать вам только свое тело!
- Чего мне еще хотеть? - промурлыкал, как кот Леворукого, блондин, мягко опуская Шарля на стол. - Я покупал тело.
- Тогда берите, - прошептал Шарль, обнажая шею кусачим поцелуям. Его жизнь кончена. Сердце мертво. Тело растоптано. Смерть лишь ждет его.
Тихо жало змеи,
Что кусает, как меч,
Все заботы твои,
Лучше алая сечь.
Я погибну, как день
Погибает в ночи,
Пей отраву предательства
И от подлости рычи, -
шептал проникновенную поэзию Лайонель, проникая в нутро бледного Шарля."
- Ли бы в жизни так не сказал! - о читающем через его плечо Арно Чарльз позабыл, сдавшись перед ужасом на несчастной не краснеющей карте Придды с пометками фок Варзов. Создатель! Даже маршал это читал. Понси не жить. Если надо Давенпорт станет выходцем, но тупоголовому недовеннену от расплаты не уйти.
- Маршал Савиньяк всегда говорит по существу, - пробормотал Чарльз, думая, как выпросить у Арно писанину.
- Хотите бумажку, капитан? - в черных глазах плясали по меньшей мере закатные твари. - Отдам при одном условии.
- Каком?
- Вы отошлете Ли список сего творения, - и самый младший Савиньяк заржал не хуже своего Кана.
- Не сомневайтесь, - мрачно усмехнулся Давенпорт. - Я слишком уважаю маршала, чтобы лишить его удовольствия оценить высокий слог и своеобразие авторской мысли.
- А что касается продолжения удивительной саги, то, готов поспорить на еще одну шляпу, что генерал Ариго может вам помочь. Только...
- Безусловно, - Чарльз церемонно поклонился, пряча в карман бумагу, - маршалу Савиньяку будет предоставлена вся полнота информации по данной теме.
Ариго так Ариго. Чарльз вряд ли удивится, если придется идти к самому фок Варзов,
- Чем обязан, капитан? – бесцветно спросил Ариго. Усталый, какой-то потухший и ко всему равнодушный - видно было, что до гостя ему нет ни малейшего дела.
На миг Чарльз почувствовал неловкость: этому немолодому мужчине с чуть опухшим – не иначе как после вчерашней попойки – лицом стоило бы поспать хотя бы пару часов, а не ходить кругами вокруг стола, заваленного мятыми исписанными листами бумаги поверх карты приграничья.
- Я на минутку, - Чарльз с неудовольствием отметил, как предательски неуверенно звучал его голос. Если докучаешь занятому человеку – потрудись сделать все максимально быстро и безболезненно для обеих сторон. – Я слышал, что у вас есть кусок… некоего литературного опуса, снискавшего популярность в определенных армейских кругах.
Генерал, наконец, поднял голову, мазанул взглядом по Чарльзу.
- В столь юном возрасте узнать, что слово разит вернее сабли. Прискорбно
- Я хотел бы сделать копию, - последние слова генерала прозвучали слишком уж лично, и Чарльз поспешил вернуть разговор в деловое русло.
- Конечно, только не забудьте вернуть оригинал. Хочу сохранить для истории, - Ариго кивнул в сторону особенно высокой стопки листов, попиравшей все архитектурные каноны, и потерял к собеседнику всякий интерес.
По закону подлости, искомый лист обнаружился в самом низу. Чарльз сразу же впился взглядом в строчки убористого, почти каллиграфического почерка:
"Если бы он только мог, Шарль излил бы, воспел свои страдания и томления в стихах, рифмой укротил горечь утраты и обрел бессмертие в литературе. Но увы, ему не тягаться в таланте и мастерстве не только с самим Понси, но даже с Барботтой. Его трагедия столь же коротка и недолговечна, как человеческая жизнь, и так же обречена на забвение. Но почему не проходит боль в груди! Почему глупое сердце продолжает взывать к Джюлю, а тело – к Лайонелю! Прошел уже целый день после расставания со сладкоголосым блондином, и целая вечность с тех пор, как Шарль последний раз видел демонически прекрасного Джюля. Это время, проведенное наедине с собой, в труху выжгло все его чувства, разожгло погребальный костер там, где еще недавно билось пылкое сердце, словно холодный льдистый иней заморозило некогда живой серый взгляд.
Тело жило, но изнутри Шарль был мертв. Неприкаянный, он бесцельно бродил холодными пустынными улицами, скользил взглядом по вывескам, в пыль стирал каблуки.
Он не сразу услышал наглые, подвыпившие голоса:
- Кто это нам попался? Красотка, ночи в Лаоррии опасны. Но тебе повезло повстречаться с нами. Иди сюда, позволь жарким объятиям согреть твое соблазнительное тело.
- Что вам от меня нужно?
- Ого, а красотка-то с яйцами, - похабно захохотал главарь. – Ничего, ночь настолько холодна, что подойдешь и ты.
Медленно до Шарля начало доходить, в какую ужасную ситуацию он попал. Один против шайки подвыпивших бандитов – он был обречен. Хрупкое тело надломилось. В изнеможении прислонившись к стене, Шарль мог только хватать ртом воздух. Отчаявшийся, запутавшийся, повстречавшийся с участью, что страшнее смерти, даже сейчас он был настолько труслив, нерешителен и не достоин сочувствия, что не мог решить, к кому взывать о помощи: к Джюлю или Лайонелю.
- Спасите, - помертвевшими губами прошептал он.
И спасение пришло".
Маршал фок Варзов грыз ядовито-зеленое яблоко и выжидательно смотрел на Чарльза. Давенпорт почувствовал, что краснеет. Если бы маршал, как Ариго, разбирал кипы бумаг, изучал карты или хотя бы чистил свое оружие, то капитан чувствовал бы себя гораздо меньшим болваном. Идти к самому Старику за куском низкопробной чуши было стыдно. Стыдно, но так мучительно необходимо. Чарльз бы скорее позволил разрезать себя на куски живьем, чем признался, что ему интересно прочитать, что обнаглевший Понси дальше придумал своим извращенным сознанием, потому в ответ на простое маршальское "Слушаю вас, капитан" обозначенный капитан краснел и изучал свои сапоги. Наконец фок Варзов прикончил яблоко, хмыкнул и протянул Чарльзу исписанный лист.
- Держите, капитан, вы ведь за этим пришли?
- Мой маршал, - выдавил Давенпорт, искренне желая провалиться хоть в Закат, хоть в Дриксен, - я... просто... мне надо...
Проблеяв бессмыслицу, Чарльз ощутил себя полным Шарлем, разозлился и четко ответил:
- Да, я хотел бы иметь в моем распоряжении отрывок рассказа неизвестного автора, с творчеством которого ознакомился вчера.
- Это копия, - кивнул маршал на лист. - Забирайте в полное владение.
- Спасибо, - Чарльз смущенно спрятал щедрый дар в карман.
Фок Варзов внезапно улыбнулся.
- Надеюсь, вы не придаете этой писанине большого значения?
- Нет!
- Вот и правильно, - маршал взял новое яблоко. - Помню, когда я еще служил теньентом, в полку были очень популярны побасенки про нас с Рудольфом и про нашу неземную любовь. Особенным успехом пользовалась та, в которой Рудольф дарит мне платок с инициалами Р.Н., платок крадет Манрик и подбрасывает Алваро Алве, обвиняя меня в связи с соберано. Рудольф сходит с ума от ревности, убивает Алву и душит меня. После моей трагической смерти все проясняется и Манрик тоже отправляется к Леворукому. Вся Торка хохотала неделю. Потом выяснилось, что побасенки писала одна отвергнутая дама. Даму отверг весь полк, так что ее можно было понять. Да что там я, спросите у своего отца, Чарльз. Энтони должен вам рассказать про ту самую посвященную ему поэму, в которой он узнает, что Жермон Ариго пьет человеческую кровь и светится на солнце...
Вот тут Чарльз осознал, что он до скрежета зубовного не хочет знать ничего про как настоящую, так и придуманную личную жизнь маршала, Ноймаринена, генерала Ариго и отца.
- Мой маршал, благодарю за все! - проревел Чарльз и выскочил из кабинета, не дожидаясь разрешения. Всему есть свой предел.
Уже у себя, выпив полбутылки красного и отдышавшись, Давенпорт слегка дрожащими руками развернул бумагу. Повезло! Кусок маршала продолжал кусок генерала.
"- Шарль, мон амур, мон шер, как вы? - правда ли стальной голос чуть дрожал, или измученный Шарль выдавал столь желаемое за правду?
- Лайонель... - пролепетал юноша, страшась распахнуть ясные очи.
- Я свой персоной, - легкий, как крыло голубки поцелуй оросил сухие губы Шарля. - Я убил всех ваших обидчиков. Никто не смеет покушаться на то, что принадлежит мне!
В который же раз юноша умер в сей день? Когда златовласый герой орланом врезался в стаю ызаргов, уже срывающих с Шарля одежду, юноша на краткий миг ощутил то, что ранее чувствовал только к неотразимому Джюлю. О, как он ошибался! Лайонель лишь защищал принадлежащее ему бренное и унылое тело, но не душу, раненную и истекающую кровью. Все предали его, все. Одинокая слеза покатилась по упругим щекам юноши.
- Вы плачете? Неужель от того, что испугались? - мускулистые руки прижали содрогающееся в рыданиях тело к себе.
- Ах, уйдите, - шепнул Шарль.
- Только с вами! - и те же руки легко, как недоношенное дитя, подняли юношу в воздух. - Я буду нести вас.
Шарль продолжал плакать. Джюль бы понял причину его слез! О Джюль с его тонкой душой поэта и огромным сердцем! Лайонель видит в нем лишь жалкую игрушку для утоления страсти.
- Шарль, - снова те же руки утопили измученного юношу в мягком болоте перины. - Лишь увидев, как подлые и похотливые твари накинулись на вас, горя огнем злобы и вожделения, я понял, что вы не только прекрасное тело, но и чуткая и ранимая душа. Я могу раскрыть вам старую боль. Я люблю Джюля!
Русокудрый юноша разметался на мягкости одеяла и простонал в ответ:
- Я тоже!"
Чарльз упал со стула.
Первая мысль, которую он смог сформулировать, была краткой и по-армейски четкой:
- Пиздец!
Еще два стакана красного залпом помогли расширить ее до:
- Убью скотину!
Увы, скотины рядом по-прежнему не наблюдалось, поэтому Чарльз утешил себя поисками новой бутылки. О данном с утра обещании не пить он уже не вспоминал – реальность, увы, вносила в мечты свои коррективы.
- День добрый. Пьете? – с плохо скрываемой надеждой поинтересовался Чарльз у Арно Савиньяка и двух теньентов.
- Искусство крепко шарахнуло вас по голове, капитан, - любезно отозвался Арно, но стакан протянул.
- Ничего, - с неожиданной издевкой пообещал Чарльз, - я еще погляжу на вашу реакцию, когда такая писанина будет посвящена вам.
- С чего вы взяли? – Арно забеспокоился. – Что я удостоюсь подобной чести? Если бы обо мне хотели написать, обо мне уже написали бы.
- Не льстите себе, Арно, - покровительственно добил собеседника Чарльз, - наш словоплет не интересуется мелкими рыбешками. Дорастите сначала до капитана, а там поглядим.
С этими словами Чарльз осушил стакан до дна и отправился искать новую компанию. Душа его пела и жаждала мести. Всем тем, кто вчера, позавчера и Леворукий знает сколько дней подряд смеялся над ним. Еще пара бутылок, - решил он, - и во мне вполне могут проснуться поэтические таланты.
Впрочем, судьба не дала капитану пасть в пучины рифм, ронделей и сонетов.
- Вас-то я и искал,- сообщила она голосом Придда. – Не то чтобы это меня касалось, но в штаб только что прибыл Понси.
- Убью скотину, - радостно отозвалось сердце Чарльза.
Реквизировав у ошалевшего от такой наглости Спрута бутылку светлого, кажется, полусладкого, Чарльз вытащил пробку зубами и жадно присосался к горлышку. Мысли прояснились, он кинул уже пустую бутылку в кучу мусора и зашагал к командной ставке.
- Мне нужно с вами поговорить, - с порога сообщил Чарльз высокой долговязой фигуре. Маршала и остальных присутствовавших он просто проигнорировал.
- Нам не о чем говорить, - Понси дрогнул и попытался спрятаться за маршалом. Выглядело это донельзя комично.
- Я придерживаюсь другого мнения.
- Я спешу, у меня нет времени и желания, - казалось, еще немного, и от страха Понси заберется под знаменитый маршальский стол.
- Корнет, не откажите капитану в просьбе, - ухмыльнулся Ариго.
- Это просто невежливо.
- Что сказал бы Барботта! – добил Понси фок Варзов.
- О! У него есть совершенно потрясающие строки, посвященные…
- Кажется, капитан просил вас составить ему компанию, - покачал головой Ариго.
- Наедине, - согласно кивнул Чарльз.
- Только, пожалуйста, оружие оставьте здесь, - мягко попросил фок Варзов.
- Конечно, - Чарльз легко отстегнул ножны. Плох тот солдат, кто не владеет навыками кулачного боя.
- И вы, Жиль, тоже, - напомнил фок Варзов.
- Прошу нас извинить, господа, - Чарльз пропустил Понси вперед – исключительно чтобы не дать тому сбежать – и теперь бдительно поглядывал на своего спутника. Краем уха он услышал громкий, по-строевому четкий топот сапог, но не обратил на это ни малейшего внимания. Все мысли его были заняты Понси.
- Сударь... - физиономия у недобитого еще в детстве по недосмотру родителей бумагомараки цветом напоминала знаменитый марагонский сыр, только сыр все равно был вкусным, а от Понси тошнило. Широкий дуб надежно прятал их с корнетом от посторонних взглядов. Чарльз мстительно улыбнулся. Понси совсем скис. И внезапно пошел в контратаку.
- Сударь! Вы не понимаете! Это вы, с вашим чувствительным сердцем и проницательным разумом! - писака привычно орал, размахивая руками в опасной близости от лица Давенпорта. - Я же все сразу прочел в ваших взглядах, в ваших словах, обращенных к маршалу Савиньяку! Этот огонь, эта страсть, эта мука!
Чарльз заморгал, осознавая услышанное. Такого он не ожидал.
- А за холодной внешностью маршала я разглядел пылкую и яростную натуру! Как он изучал вас жадным взглядом, как снимал одежду с вашего тела!..
С этим пора кончать, с леденящей ясностью решил Чарльз. Рев Понси разносился на сотни бье кругом, и это было недопустимо. Одно дело ужасающие рассказики, вызывающие здоровый хохот в армии, другое дело порочащие Савиньяка намеки от того, кто лично встречался с маршалом Ли и с Чарльзом одновременно. Всегда найдется дурак, который поверит. Да еще и свою песню сложит. Однако же убивать Понси расхотелось. Если противника выставить смешным, нелепым и глупым, то победа даже надежнее, чем просто клинок в сердце. Чарльз придвинулся к вопиющему поэту вплотную и дыша, как тягловая лошадь после посева, зашептал:
- Как я мог сомневаться в вашей проницательности и чуткости, сударь.
Чарльз схватил мгновенно замолчавшего Понси за грудки и притянул к себе, одновременно откидываясь на ствол, удачно расположенный позади капитана. Недовеннен рухнул на Чарльза и испуганно замер. Улыбка Давенпорта сияла ярче тысячи солнц.
- Только даже вы при всем вашем уме не поняли, что вся моя страсть, все мое естество стремится не к маршалу Савиньяку, а к более достойному, - тут Чарльз сделал многозначительную паузу. - К вам.
Понси глупо открыл рот и попытался отстраниться. Чарльз держал крепко.
- Мои помыслы только о вас с нашей первой встречи. Я полагал свои надежды беспочвенными, пока не прочел ваши творения. Тогда я понял, наши чувства взаимны. И вот вы здесь. Вы примчались ко мне на крыльях любви! Я ваш. Берите меня, берите прямо здесь! Мой Джюль!
И Чарльз героически полез целоваться. Этого корнет не выдержал. Взвизгнув совсем по-женски, он с нечеловеческой силой рванулся из давенпортовской хватки и со скоростью, достойной лучшего мориска, помчался к лагерю. Из-за дуба раздался громовой хохот. Чарльз, из всех сил сдерживая смех, развернулся и вышел из-за ствола, чтобы лицезреть весь цвет Западной Армии, в лице маршала, нескольких генералов, еще более многочисленных полковников и капитанов - даже у Придда на лице была нормальная улыбка - буквально корчившихся в приступе веселья.
- Быть вам маршалом, - наконец выдавил Ариго, утирая слезы.
- А если бы корнет Понси ответил согласием на ваше любезное предложение? - вежливо уточнил вновь серьезный Валентин, оправдывая прозвище.
- Ну для начала мне пришлось бы избавиться от всех свидетелей, - осклабился Чарльз. Триумф и вино кружили голову.
- И все-таки, капитан? Вы не ответили на вопрос, – настойчиво повторил Придд. Спустя пару секунд к нему присоединились другие голоса.
Чарльз вздохнул, снова поймал кураж, преувеличенно манерно захлопал ресницами и нахально заявил:
- Только сегодня и только сейчас. Смотрите внимательно, повторять не буду.
А потом шагнул к ошалевшему от такой наглости Валентину, крепко схватил за отвороты мундира и выдохнул ему прямо в лицо:
- Приятно слышать, что лично вы считаете меня неотразимым, Ва-лен-тин.
К чести последнего, тот не издал ни единого звука. Глаза его на миг расширились, придав не потерявшему юношеской округлости лицу определенное сходство с гербовым приддовским животным. Спрут отшатнулся, скривился, снова выпрямился и церемонно доложил:
- Снимаю свой вопрос.
- Валентин!
- Придд, ну не будь скотиной!
- Вот же Зараза!
Чувствуя себя победителем и по меньшей мере властелином мира, Чарльз отсалютовал всем собравшимся очередной конфискованной у какого-то теньента бутылкой и удалился.
Только отойдя на достаточно большое расстояние, он все же сжалился, обернулся и крикнул:
- Правильная закуска – залог тщательно спланированной любовной жизни. Ешьте побольше мяса с чесноком, господа.
Сначала Чарльз собирался вернуться к себе, но потом решил, что его комнатушка – недостаточно просторное место, чтобы вместить капитана с охватившим его литературным вдохновением. Храбро завалившись в штаб – все равно весь командный состав прохлаждался на улице – и пьянея от вина и собственной наглости, Чарльз сгреб со стола бумажный хлам, яблочные огрызки и даже карту, водрузил в центр первый попавшийся чистый лист и замер над ним.
"Тьма окутывала их, - размашисто вывел он, - бескрайняя и холодная.
Признание, сделанное в спальне Лайонеля, не сблизило, а еще больше отдалило их друг от друга.
Теперь, даже прижатый к стене жарким военным телом, Шарль думал лишь о том, что на его месте безжалостный блондин видит другого. Он кусает чужие губы, торопливо срывает одежду с чужого тела, ловит чужие стоны. Это было ужасно и непереносимо! Но еще ужаснее было то, что тело Шарля продолжало снова и снова отдаваться в сладкий плен, сдаваться на милость победителя.
- Мон шер, - ворковал ему на ухо коварный блондин.
- Сколь вы безжалостны и жестоки! – отзывался Шарль.
- Что случилось? Что наполняет слезами эти прекрасные серые глаза?
- Вы, Лайонель, вы.
- Разве я не нежен с вами?
- Нежны.
- Разве не выполняю каждое желание вашего тела?
- Выполняете.
- Так в чем же дело?
- В том, что все это не для меня, - Шарль отвернулся, уставился взглядом в стену. – Вам нужен не я. А он. Джюль.
- Ну же, Шарль, посмотри на меня. Посмотри мне прямо в глаза, - Лайонель умолял, - Ты сам не представляешь, насколько не прав. Ты завладел всеми моими мыслями и желаниями, - Лайонель невзначай потерся о Шарля, демонстрируя весомое доказательство одного из таких желаний.
- Это все ложь, злая и жестокая!
- Что я могу сделать, чтобы ты поверил мне, любовь моя?! Одно только слово из твоих прекрасных уст – и я выпрыгну из окна, добуду тебе все звезды с неба!
- Лучше тщательнее планируйте свои военные кампании, - привычно высказал давние претензии Чарльз, но вовремя опомнился, густо исчеркал написанное чернилами и вывел:
- Если вы сами не знаете, как убедить в своей любви, то это говорит лишь о том, что ее нет. Все кончено. Мой долг вам выплачен сполна. Я возвращаюсь, и мы не увидимся более".
Чарльз удовлетворенно поставив точку. Он всегда был честным малым и искренне полагал, что удовольствием следует делиться, желательно без промедления, потому быстро передислоцировался к себе (всякая наглость должна быть разумной - учил вещий Савиньяк, а фок Варзов за уроненные на пол яблоки мог и расстрелять, пожалуй), собрал все честно добытые куски творения Понси, присовокупил свой, запечатал, подписал "маршалу Савиньяку лично в руки" и отправил в Придду с гонцом.
Жизнь была прекрасна, даже стоящая уже не у порога, а в доме война не слишком омрачала безмятежное торжество Чарльза. Понси спешно убрался к Ноймаринену, спасая то ли жизнь, то ли честь, а Происшествие Под Дубом затмило даже пресловутый выстрел и прыжок. Давенпорта зазывали и поили с приятной регулярностью, а посрамление Понси обрастало фантастическими подробностями. Но самым приятным было представлять лицо Савиньяка, читающего этот ужас. Безмятежное настроение Чарльза длилось до ответного маршальского послания, которого, откровенно говоря, капитан не ожидал. И сейчас он с величайшей осторожностью сломал печать, убеждая себя, что травить каким-нибудь редким морисским ядом, растворенным в чернилах, незначительного Давенпорта знаменитый и победоносный Лионель Савиньяк не станет. В конце концов, это слишком мелко для Лионеля! Чарльз мысленно попрощался с отцом и принялся читать.
"Капитан Давенпорт, не скрою, я был удивлен и даже обрадован вашим письмом, в котором вы столь любезно поделились со мной образчиком изысканного слога, поразившего воображение всех, от юных корнетов до умудренных опытом генералов, с коими как с боевыми товарищами я не мог не разделить наслаждение от сего литературного опуса. Трагическая история неразделенной любви в обыденном исполнении вызывает лишь жеманные вздохи горничных и немолодых кухарок, но в образчике, присланном вами, нет приевшегося выспренного и пустого стиля, столь распространенного среди салонных поэтов и бездарных писателей. Особенно порадовали меня герои, в которых многие увидели не только выдуманных персонажей, но и живых людей со своими чувствами и страстями. Я сожалею, что автор решил скрыть свое имя, таким образом, лишив себя заслуженной славы и моей личной благодарности. Впрочем, слог кажется мне знакомым, речь героев тоже, а совет о более тщательном планировании военных кампаний Лайонелю свидетельствует, что автор тонкий знаток военного дела, добившийся славы на данном поприще. Я столь увлекся перипетиями отношений троих героев, что решил поделиться с моим братом Эмилем, так как, безусловно, Арно уже читал, и моей драгоценной матушкой Арлеттой Савиньяк, которая давно числится среди знатоков словесных хитросплетений. В благодарность я шлю вам последний, по досадному упущению отсутствующий у вас, капитан, отрывок этого творения.
Лионель Савиньяк".
Чарльз с отвращением уставился на бумагу. Савиньяку не нужен никакой морисский яд, он сам ядовитая гадина. Давенпорт тяжко вздохнул, признавая поражение и стараясь не представлять, как он, если, конечно, останется жив, будет смотреть в глаза Арлетте и Эмилю Савиньякам и доброй половине талигской армии. Оставался вышеупомянутый последний кусок. Что же, хуже уже не будет.
"Шарля разбудил шорох. Он вздрогнул, распахнул подернутые серой дымкой туманные глаза и с замиранием сердца узнал склонившегося к нему Лайонеля. Блондин светился в свете рассвета, а в черных глазах розовело от восходящего солнца.
- Что? - юноша пугливо закутался в одеяло, словно бренная ткань могла уберечь от пылающего жара, испускаемого блондином. Лайонель изящно присел на кровать и хрипло начал читать стихи:
Порубив острой сталью корову,
Я нашел, что в истоках залива,
Где течет восковая порода,
Поспевает плешивая слива.
Я сорвал тогда дрогнувшей кистью
Крючковатую хилую ветку,
Оборвав обгрызенные листья,
Обнажая кровавую метку.
Я принес ее к вашим коленам,
И сложил в смертоносном захвате,
Бывший пень стал горелым поленом,
Угорев в убивающей страсти.
Внемли, юноша скорбный и робкий!
Распахни серо-стылые очи,
Из желудка почившей коровы,
Выползают проклятия ночи.
Ты все понял, печальный любовник,
Я взвываю, как волк и ворона,
Изопьем винной мысли шиповник
У подножья скелетного трона!
Шарль подался вперед, приоткрыв пухлые губы и распахнув ресницы. Очи его стали огромными, как озера Гальбрэ, и такими же глубокими. Он все понял! Все, что хотел сказать ему Лайонель в своем стихотворении. Неужели? Неужели суровый блондин впрямь полюбил его, серую посредственность, блеклую тень великолепного Джюля? Ужель он, пребывая в желании доказать силу своей любви, готов отречься от былого чувства самым страшным и прекрасным способом? Ради него? Ради Шарля? Сердце русоволосого стучало в груди, как бешеный мориск копытами по степям Сагранны. Увы! Стихосложение не относилось к немногочисленным талантам Шарля. Что ж, он поступит иначе! Юноша отбросил ненужное одеяло, обнажив прозрачно-бледную кожу на угловатом теле, и прижался к прочному военному телу, опрокидывая Лайонеля на спину и укладываясь вверху, как пододеяльник ложится на одеяло. Розовый свет обливал их в торжестве горчащей и пагубной любви. Мужественные руки блондина охватили все самое ценное и погрузили в пучины наслаждения.
- Шарль, душа моя, я же вижу, что ты не счастлив.
- У меня есть ты. Могу ли я желать большего?
- Можешь. Именно потому, что я всегда буду стараться удивлять и радовать тебя, предугадывать и исполнять любое желание.
- Чего же я желаю?
Блондин вздохнул, покрепче обнял Шарля, заглянул прямо в бездонные серые глаза и смело проговорил:
- Закопать в землю наше прошлое.
- Ты читаешь мое сердце, как раскрытую книгу, - простонал Шарль в ответ.
- Но готов ли ты? Есть вещи, которые надо сделать самому.
- Тенью, - прошептал шатен, - даже сейчас он тенью стоит между нами. И так будет всегда.
- Лишь до тех пор, пока мы позволяем. Готов ли ты? Готов ли во имя нашей любви пойти на ужаснейшее из преступлений? Запятнать свои руки, свои совесть и душу?
- Ради тебя, Лайонель, я готов на что угодно.
- Тогда одевайся! Этой ночью мы исполним задуманное.
- Но что именно?
- Джюль, - проговорил Лайонель так, будто это все объясняло.
- Джюль, - повторил он через три часа.
- Зачем вы позвали меня сюда, на кладбище? – губы Джюля горько скривились, - ужель просить моего благословения? В таком случае, господа, оно у вас есть. А теперь я ухожу – меня ждет моя единственная возлюбленная, единственная спутница. Война.
- Простите нас. Простите за то, за что сами себя мы простить не сможем, - проговорил Лайонель, сжимая в побелевших пальцах лопату. А потом замахнулся и опустил зловеще сверкнувшее в холодном лунном свете лезвие Джюлю прямо на голову.
Ни слова, ни всхлипа не сорвалось с узких губ, лишь кровь и кусочки плоти фонтаном оросили Шарля, заляпали ему костюм, брызнули прямо на лицо.
- Вы навеки останетесь в нас, - проговорил Шарль, облизывая губы и сглатывая. А потом провел окровавленной рукой по губам Лайонеля, словно скрепляя обещание.
Через пару минут все было кончено. Они стояли, все перемазанные в крови, на земле, липкой от кишок и мяса, и не могли глаз оторвать друг от друга.
- Шарль, мон амур… - прошептал Лайонель.
- Не надо стихов, - отозвался Шарль и добавил, поражаясь собственной храбрости, - теперь, когда его больше нет, возьмите же меня прямо на… среди… прямо тут.
И даже луна выглянула из-за облаков, пораженная бесстыдным очарованием открывшегося ей зрелища. То была сила, что двигала небесные светила. Сила любви".
Чарльз сидел, хватая ртом воздух. Он не знал, смеяться ему или бежать в уборную.
Как всегда, мироздание все решило за него.
- Давенпорт, живо к Старику! – сообщил Арно, заскочив в комнату. И, не удержавшись, похвастался, - Ли приехал.
Чарльзу хотелось побиться головой о стену или, на худой конец, об стол. Но у него достало сил махнуть рукой Арно – мол, спасибо, скоро буду.
Уже поднявшись, он заметил, что до сих пор что-то сжимает в руке. Так и есть, то самое злополучное послание маршала Савиньяка. Чарльз машинально кинул его на стол и только тогда заметил, что на обратной стороне было приписано что-то еще.
"И не думайте, капитан, будто я не заметил, что стиль изложения последнего присланного куска изменился. Вскоре мы с вами непременно об этом поговорим. И заверяю вас, не только в разрезе планирования военных кампаний".
Чарльз ухмыльнулся.
Ему тоже было что сказать – за то время, что состоял при маршале офицером для особых поручений, он успел выучить не только почерк Лионеля, но и его манеру формулировать мысли и особенно склонность начинать несколько предложений подряд с одного и того же слова. |