1.
– Я что-то не понял, – голос Дика звучал жалобно и по-детски, – что нам надо делать?
Придд вообще не снизошел до герцога Окделла, Робер с интересом рассматривал картинки на стенах, временами краснея, а Ворон хмыкнул и зачем-то закатал рукава.
– Кажется, вот та вот надпись более чем очевидно говорит нам о нашем предназначении, – глаза проклятого Ворона смеялись!
Дик вновь посмотрел на выбитую на стене надпись, раскрашенную каким-то умником красным цветом: "Четверым суждено соединиться". Как соединиться одновременно с Алвой, Робером и не к ночи упомянутым Спрутом, Дик не представлял, зато, похоже, представлял почти всеведущий Ворон.
– Господа, – в голове Робера звучало что-то странное, то ли смех, то ли удивление, то ли все вместе и что-то еще, – правильно ли я понял, в чем заключается наша миссия, учитывая содержание картинок в этой башне?
Придд молчаливо пожал плечами, Алва одобрительно оглядел Робера.
– Определенно, Робер, я в вас не ошибся. Не все Люди Чести разучились думать и делать выводы, оставаясь твердыми и незыблемыми.
– Безусловно, это не относится к герцогу Окделлу, – ожил мерзкий Спрут, снимая камзол и рубаху. – Однако герцог Эпинэ прав. Мы не должны терять время, которого у нас все меньше и меньше.
– Лэйе Астрапе, так чего мы ждем?! – Робер последовал примеру Придда и стал быстро раздеваться.
– Эр Рокэ... – по привычке Дик недоумевающе уставился на чем-то довольного Ворона, – что они делают?
– Как что, Ричард? – миролюбиво ответил Рокэ, избавляясь от штанов. – Готовятся выполнить миссию по спасению этого безумного мира не менее безумным, однако не столь и отвратительным способом. Чего вы ждете?
Дик захлопал глазами и покраснел. Это же не то, о чем он подумал?!
– Вы... вы шутите! Так нельзя! Это бесчестно, постыдно и... и я не согласен!
Ворон поднял синие очи горе и тяжко вздохнул. Из одежды на нем оставался только фамильный медальон. Сзади переминались Робер и Придд, тоже лишь с медальонами.
– Холодно же, Дикон! – проворчал Робер, дуя на ладони.
Дик отчаянно замотал головой.
– Герцог Окделл привычно трусит, – обронила ледяная сволочь, приближаясь ближе к Роберу.
– Повелители Скал ничего не боятся! – взвился Ричард, испепеляя взглядом Придда.
– Тогда почему вы еще в одежде? – Придд подобрался почти вплотную к Роберу, с интересом разглядывающему Алву.
– Да я!.. – тут Дик замолчал, осознав, что его берут на слабо, как желторотого унара. – Я не желаю с вами разговаривать!
– А кто говорит о разговорах? – поморщился Спрут.
– Ладно, хватит игр, – голос Рокэ замораживал и обдавал ледяным ветром. – Герцог Ричард Окделл, вы как истинный эорий и талигоец должны сделать все ради блага Великой Талигойи и дела Раканов! А я, к вашему сведению, являюсь потомком Эридани! Вы обязаны спасти страну и выполнить заветы предков! Катарина бы вами гордилась!
Дик, завороженный неожиданно справедливыми и правильными словами потомка Эридани, приоткрыв рот, приближался к вдохновенно толкающему речь Рокэ, не замечая усмешки Придда и одновременно веселых и укоризненных глаз Робера.
– Ну раз Катари... – сдался Дик, стягивая рубаху.
– Не сомневайтесь, юноша, она оценит ваш подвиг, – пообещал Ворон, помогая Дику снимать остатки одежды.
2.
– Герцог, – Марсель изящно поклонился, с огромным удовольствием наблюдая вытянувшееся лицо южанина. – Рад вас снова видеть.
– Граф Ченизу, – надо отдать должное Эпинэ, он церемонно поклонился в ответ и прекратил пялиться на Марселя, как на выходца. Видимо сказывался опыт общения с господином в белых штанах. – Вы очень… изменились.
– Всего лишь снял маску, герцог, – улыбнулся Марсель. – Жизнь вообще полна иллюзий и обмана.
– Ваша фигура этому яркий пример, граф, – Эпинэ устало потер висок, и Марселю снова захотелось погладить Иноходца по волосам и уверить, что все теперь хорошо, Алва в Олларии, а уж Ворон найдет способ выбраться даже из Заката.
– Виконт Валме, а не граф. Батюшка передумал и забрал назад свое проклятие, вернув мне имя и кое-что более материальное.
– Или он и не отбирал ничего, – Эпинэ пристально разглядывал Марселя.
– Я не ошибся в вас, герцог, – радостно улыбнулся бывший шпион кэнналийца. – Возможно, нам стоит продолжить поучительную для нас обоих беседу в более удобной обстановке. Заодно я познакомлю вас с Котиком. Полагаю, господин регент Талига будет не против пребывания во дворце одной милой собачки.
– Я принимаю ваше предложение, – Эпинэ чуть улыбнулся. – Возможно, вы поведаете мне способ быстрого похудения.
– Вам он определенно не нужен, – Марсель уже предвкушал конструктивный диалог и много в высшей степени полезной и интересной информации от бывшего Первого Маршала несостоявшейся возрожденной Талигойи.
– Никакое знание не бывает лишним, – серьезно ответил Иноходец.
Поздно вечером Рокэ Алва, третий час занимавшийся бумагами и от этого слегка озверевший, вышел прогуляться по дворцу и учуял запах прекрасного кэнналийского, мешавшийся с ароматом касеры. Дивные запахи шли из кабинета экстерриора, сейчас отсутствующего, да и представить себе Рафиано, напивающегося в одиночку, Алва не мог, потому немедленно решил проверить.
– Так-так, господа, – хмыкнул Ворон, обозревая открывшуюся картину. – Вы празднуете или напиваетесь с горя?
– Это сложный вопрос, Рокэ! – Валме радостно улыбнулся пришедшему. – Представляешь, Робер сговорился с Лионелем и решил свергнуть ТаРакана, а я думал, он очередной борец за эту…Великую Тагилойю..Талигойю!
– А Марсель вовсе не придворный шут и идиот, – не менее радостно подхватил Эпинэ.
– Вы обрели друг друга и обмываете дружбу вином, – сделал вывод Ворон.
– Присоединяйтесь, Рокэ, – Иноходец широким жестом указал то ли на пол, то ли на колени к Валме.
– Пока еще есть вино, – кивнул Валме.
– Молодежь, – усмехнулся Алва. – Только у глупцов и слабаков кончается вино.
– Но не у кэнналийцев? – подмигнул Марсель.
Алва рассмеялся. Этот вечер их, а что будет днем, днем и разберутся. Сегодня можно, потому что вскоре завтра может и не наступить.
3.
Робер потянулся и уткнулся носом в подушку. Увидеть бывшего Первого Маршала Талигойи в таком неподобающе расслабленном состоянии никто не мог, а посему Робер просто наслаждался жизнью. Что ни говори, но и в Багерлее можно нормально жить, все лучше, чем притворяться в окружении стервятников, называющих себя подданными Альдо. Но теперь Алва вернулся, Катари – регент, так что Робер мог позволить себе немного отдохнуть. По крайней мере, здесь его никто точно не будет донимать проблемами, своими, государственными и вселенского масштаба. Да и от Дика с Алвой лучше сейчас подальше держаться. А через пару дней можно уехать обратно в Эпинэ.
– Монсеньор, к вам посетитель, – донесся неуверенный голос из-за двери.
– Не принимаю, – буркнул Робер.
– Это герцог Алва, – в голосе стражника звучала обреченность. Робер вздохнул.
– Пусть заходит.
Рокэ Алва выглядел, как всегда, великолепно, одного его присутствия хватило, чтобы уютная камера стала казаться меньше, грязнее и нелепее.
– Чем обязан? – довольно сухо поприветствовал пришедшего Робер.
– Как ваше здоровье, Эпинэ? – жизнерадостно спросил Алва, садясь на свободный стул. – Кошмары не мучают?
– Поскольку в них нет вас с Диком, то нет, не мучают, – огрызнулся Робер.
– Вам надо бы посетить Гайифу, – усмехнулся Рокэ, изящным жестом поправляя прядь волос, упавшую на глаза.
– Зачем? – Робер склонил голову на бок. – Чтобы получить новые знания, скорее необходимые вам, чем мне? Лучше отправьте туда Дикона.
– Обязательно, – Алва сыто улыбнулся, – но не ранее, чем пойму, что голова этого во всех смыслах неповторимого юноши способна наконец работать нормально, а не порождать чудовищ.
– Что вам от меня надо? – Робер решил говорить начистоту.
– Я слышал, вы просили Катарину отпустить вас в Эпинэ. Неужели вас так отвращает моя персона? Или вашего друга Ричарда?
– Иногда неведение лучше знания, – Робер начинал чувствовать себя идиотом. Негодовать на полного какого-то скрытого веселья, силы и жизни Рокэ у него не было сил. Да и на Дика он не злился. Разве не он хотел, чтобы Дик осознал свои заблуждения и помирился с бывшим господином? Правда, не таким образом.
– Вы с молодым человеком в белых штанах натворили немало, так что уехать вам должна мешать совесть, – Алва пристально смотрел на Робера, словно проникая в его голову.
– Не надо манипулировать моей совестью, – проворчал Робер. – Все, что от меня зависело, я делал.
– Все ли?
– Вы решили выполнять обязанности моей совести? – фыркнул Робер.
– И абсолютно бескорыстно! – с наигранным пафосом воскликнул Алва.
– Не подозревал Первого Маршала Талига в бескорыстии, – отбил Робер и улыбнулся.
– Так вы остаетесь, – Алва не то чтобы спрашивал, он утверждал.
– В Олларии – да. Но из Баргерлее в ближайшие дни не выйду. Врач давно говорил, что мне нужен покой.
– Как хотите. В таком случае я вас покину, – Алва насмешливо поклонился, но, остановившись у двери, обернулся и сказал напоследок: – Кстати, выгляните в окно, там вас ждет наглядное доказательство того, что я ценю ваши заслуги перед страной и мной лично.
Робер проводил глазами Алву и, испытывая смутные подозрения, подошел к окну. Некоторое время он молча смотрел, затем открыл дверь и позвал стражника:
– Быстро принесите мне доски, молоток и гвозди! Чтобы через минуту были здесь!
Хорошо, что Алва ушел, иначе Робер бы не удержался и попытался опробовать молоток на слишком умной голове главной опоры Талига, потому что кошмар за окном был, несомненно, его идеей. Ничего, сейчас Робер заколотит окно и не будет видеть трехметровое золотое чудище, представляющее Эпинэ с суровым выражением, простертой вдаль рукой со шляпой и сидящем на грузном коняге с развевающейся гривой. Робер про себя поклялся, что когда он вновь сделает Эпинэ процветающим и богатым краем, то отомстит Рокэ и отольет статую Первого Маршала с кошачьим хвостом и мечом Раканов наперевес. А пока он будет отдыхать в Багерлее до тех пор, пока его статую не распилят на куски. Во всем нужно искать свои положительные стороны.
4.
Дик вертел в руках записку и в сотый раз читал быстыре строки: "Сначала признайся Ворону в любви, а потом отрави его". От записки явно пахло духами Катари, да и почерк был почерком королевы. Дик нахмурился, потер лоб, походил по комнате, посидел, снова походил. Зачем травить Алву он понимал, а вот зачем признаваться в любви – нет. Однако слово Катари – закон.
Вот только признаваться в любви Дик как-то не умел. Книг про всякие амурные приключения он не читал, девственником не был, но Марианне в любви и не думал признаваться, а больше-то опыта у него и нет. Надо быстро признаться, а потом отравить. А то страшно.
Дик остановился у двери, вздохнул, постучал и замер. Дверь распахнулась, и на пороге появился Алва.
– Юноша? – В сапфировых глазах мелькнула светлая искра. – Что стряслось? Вы спрятали в моем доме еще парочку святых?
Каких святых, хотел спросить Дик, но как-то у него из головы вылетели многие мысли, осталась только одна – признаться. И Дик, все же знакомый с балладами, рухнул на колени, между прочим, больно ударившись.
- Эр Рокэ!Я вам признаюсь!
Ворон хмыкнул:
- В чем? Вы наконец-то послушались Штанцлера и решили меня отравить?
Дик вздрогнул, план рушился, а в охваченном паникой и сомнениями мозгу билась одна мысль. Сначала – любовь, потом – отравить.
– Да, эр Рокэ! – выпалил Дик. – Только сначала мы займемся любовью.
Брови Ворона поползли вверх. Дик пытался сообразить, что он сказал.
– Только без вашей Катари, – вынес вердикт Алва, после придирчивого осмотра оруженосца. И утянул за собой.
Кардинал потянулся в кресле, проклиная старость и ноющие кости. Скоро ему уходить, но порядок он навести успеет, а заодно обезопасить род сумасшедших Окделлов и сделать подарок Алве. И все же ему было интересно, почему Катари согласилась написать записку.
5.
Если что полезного и перенял Дик Окделл от своего монсеньора, так это вкус к хорошему вину. Хотя третья бутылка "Черной крови" за два часа явно была излишней. Определенно. Ведь иначе Дику не привиделся бы его эр, бодро входящий в унылую гостиничную комнату, садящийся в кресло, словно он здесь хозяин, и говорящий чудовищный бред:
– Юноша, как вы относитесь к свободной любви?
Дик отхлебнул еще вина и мутно уставился на галлюцинацию.
– Я могу гарантировать вам, что драгоценная Катарина будет в безопасности, люди Чести останутся живы в большинстве, я даже вашего дорогого эра Августа пощажу. К тому же я обладаю многими несомненными достоинствами.
Дик пригорюнился.
– Ну право, Ричард. Я буду тебе отличной парой, а после пары дуэлей никто не будет трепать языками про нас.
Дик поперхнулся и пожалел себя. Белая горячка в его годы!..
– Соглашайтесь. Я даже забуду про отравление.
– Но почему?.. – спросил у галлюцинации Дик, решив проверить, на каких чудовищ способен его нетрезвый разум.
Рокэ возвел очи горе:
– Катарина, ваша сестрица, прелестная, но слишком прилипчивая дочка незабвенного Арамоны, фельпские принцессы...И это только пока известные мне мои невесты. А я старый, в сущности, человек и хочу покоя.
6.
Робер честно пытался сначала уехать, а потом сбежать в Эпинэ, но как-то трудно скрыться от человека, с которым установилась неразрывная ментальная связь. Впрочем, от Ворона и без всяких связей еще никто не уходил. Свою жалкую попытку приговорить себя же к Багерлее за участие в государственном перевороте Робер вспоминал со стыдом, особенно момент, когда Рокэ без зазрени совести буквально вытащил его из камеры и передал братьям Савиньякам на, как выразился Ворон, вправление мозгов. Эмиль и Лионель пошли самым простым путем – они пили, беспробудно нажирались неделю, а потом, когда Робер достаточно отошел от савиньяковских методов душевного оздоровления, то обнаружил, что Рокэ плотно принялся за вправление мозгов уже Дику, к счастью, не савиньяковскими методами. Впрочем, когда Робер узнал, как именно Рокэ наставлял на путь истинный Дикона, то порадовался, что братья не последовали примеру Ворона. За годы скитаний и войн Робер обрел широкий кругозор и умение не судить, потому новость о том, что Рокэ и Дик теперь вместе, он воспринял довольно спокойно. В отличие от его кузины, закатившей такую истерику, что Иноходец впервые испугался. Впрочем, Дик тоже не казался слишком счастливым, и когда Робер прижал его к стенке и напрямую спросил, что не так, то покрасневший Дик ответил горячечной скороговоркой, что он предал память Альдо, дело Раканов, Талигойю, свою семью ради Алвы, но по-другому не может, и Робер ясно понял, что мальчишка снова губит сам себя. Потому что Дик Окделл не умел жить просто так, любить без оглядки, радоваться без страха. В них во всех что-то сломалось. В нем – когда пуля нашла Агдемара, в Дике – когда Рокэ пригубил отравленный напиток. А еще была пропитанная вином и кровью Дора и остекленевшие глаза Моро, балаганный суд, "виновен" и оскверненная могила Октавии. Когда Робер отказал себе в праве на счастье – он знал хорошо, но когда Дик успел принять такое решение, Иноходец не заметил. И все, что мог сделать Робер, это обнять мальчика, который вдруг тихо заплакал, и держать его, пытаясь забрать хоть часть боли и усталости. Если это зовется искупление, то Робер готов взять часть ноши на себя. А потом пришел Ворон, которому ничего не надо было объяснять, и увел Дика, а Робер смотрел вслед и представлял себе рыжее поле, синее небо, одинокий бег огненного коня, над которым кружит ласточка, и бесконечный горизонт. Вечером они снова пили с Савиньяками, которые тоже понимали и принимали и несли свою ношу, а Рокэ пел на кэнналийском, словно ветер в горьких травах. Дика Ворон отправил в Надор, восстанавливать и обновлять, и серые скалы казались краем света.
7. Похмелье. Написано на заявку Хот-феста.
- Рокэ… Рокэ, - Марсель, не раскрывая глаз, протянул руку и потряс лежащего рядом. Определенно, это должен был быть Рокэ Алва, ведь ночью пили они именно с господином первым маршалом Талига, Марсель помнил точно. Собственно, больше ничего он не помнил.
- Чего изволите, эрэа? – галантно раздалось в ответ, и тяжелая рука прямо-таки нагло упала на талию притихшего Марселя.
- Рокэ?! – разлепил глаза Валме, морщась от бесстыдно яркого света. Ворон безмятежно изволил почивать. Видимо, воспитание не пропить, уважительно решил Марсель. Однако же стало обидно: дамой виконт Валме не являлся, даже с похмелья. Особенно с чужого.
- Просыпайтесь, герцог! – звуки, вылетавшие изо рта Марселя, больше походили на карканье, чем на вопль справедливого укора. – Кто рано встает, тому Создатель подает.
- Никогда не верил эсператистским выдумкам, - Рокэ лениво окинул взглядом возмущенного Марселя.
- Теологические споры с утра… - простонал Валме, утыкаясь лбом в подушку. – Ты не Ворон, ты – зверь! И что было вчера?
- Мы пили на брудершафт, потом за дружбу, за здоровье меня, тебя, Ноймаринена, фельпских моряков, адуанов, Котика, Марианны, вашего батюшки, прекрасных дам и за то, чтобы молодой человек в белых штанах не скучал в Закате, - ухмыльнулся Алва, потрясая Марселя своей памятью.
- А потом? – виконт дипломатично не стал уточнять, что ему крайне интересно, как они оказались в одной постели и почему одеяла не было, как и половины одежды.
- Легли спать.
- И все? – в Марселе проснулась вальмоновская обстоятельность, помноженная на вальмоновскую подозрительность.
- Все, - Ворон демонстративно зевнул. – Ты же разбудил меня на рассвете и прервал столь приятный сон, в котором даже не обнаружилось Эпинэ. Конец света ожидается все же не сегодня, посему я вернусь к прерванному.
- Эпинэ? – определенно, у него похмельные галлюцинации, решил Марсель. Ворон же проигнорировал вопрос, изящно потянулся и закрыл глаза, явно показывая, что он намерен спать и далее.
- Ну хоть не Окделл, - смирился Марсель, укладывая гудящую голову на подушку и вспоминая, что не успел возмутиться тем, что его приняли за даму. Хотя могли и за птице-рыбо-дуру, так что все не так и плохо. Марсель прикрыл слишком тяжелые веки, давая себе слово больше так не пить. Стряхивать руку Ворона со своей талии он не стал. В конце концов, не виноват же он, что стал несколько рассеянным с похмелья?
8. Для Ollyy.
Марсель Валме не без основания считал себя исключительным человеком и особо одаренной личностью (эти три слова сам Марсель представлял себе украшенными изящными завитушками и написанными на золоченой бумаге). И дело было даже не в несомненном уме наследника Вальмонов или его поэтическом таланте, а в уникальном умении без подсказки различать близнецов Савиньяков. Марсель не понимал, как можно путать Эмиля и Лионеля. Это как ошибиться, выбирая, где корица, а где полынь.
Способностью своей Марсель быстро научился пользоваться: у Лионеля можно было иногда списать (одолжить – Марсель предпочитал такую формулировку) задание, а с Эмилем – подложить вредному учителю конского навоза под дверь. С Лионелем можно было обсудить последние поэтические веяния, а с Эмилем – местных красоток, с подробным разбором преимуществ блондинок перед рыжими. С Лионелем можно было говорить о политике, а с Эмилем – обо всем на свете. А главное, как однажды понял Марсель, с Лионелем можно было бы отправиться воевать с Дриксен и не бояться проиграть, а с Эмилем можно было просыпаться по утрам в одной постели, чувствуя, как первый утренний холод отступает перед теплом младшего старшего Савиньяка. Это каждый раз приводило благородного и благодарного наследника славного рода Вальмонов в благодушное настроение, и он решал, что дриксенцы еще могут пожить спокойно.
После чего Марсель требовал свой утренний поцелуй. И очень часто – с интересным и поучительным продолжением.
А путать Эмиля и Лионеля – это удел скудных разумом, - полагал Марсель, вещая об этом благородным (и не очень) слушателям и благоразумно умалчивая о том единственном разе, когда, употребив слишком много касеры, он обознался и получил скорбные отметины на лице. Но это совсем другая история.
9. Для Ollyy.
Сидеть и ждать Алву в придорожном трактире три дня подряд оказалось крайне утомительным. Марселю не было свойственно желание заниматься делами постоянно, он умел и любил отдыхать, но ожидание непонятно чего: от приезда Алвы с Марианной подмышкой до конца света вот прямо сейчас, - изводило. Марсель пил, сочинял стихотворения для всех прекрасных дам, оставивших след в его памяти, и тосковал по Котику. Кто еще, как не верный волкодав, поймет сложную человеческую душу, посмотрит преданными глазами и попросит косточку? Веселая белокурая служаночка смогла удовлетворить – пусть и к обоюдной выгоде – только физиологические потребности. На третий день вместо романса к Франческе вышла ода Котику в частности и всем варастийским волкодавам в целом.
- И если многоуважаемый Первый Маршал не вернется сегодня же вечером, то я возьму в дом первое животное, которое встречу на улице, и пусть только Алва попробует возразить! – возвестил Марсель сопящей рядом Аделаиде, игнорируя тот факт, что он находился не дома. И что служанка крепко спала.
Алва, вероятно абсолютно из вредности, не явился пред светлые очи Марселя вечером того же дня, и уже обозленный виконт честно вышел на улицу, в душе надеясь, что они будут пустынны. Не хотелось представлять, что он может встретить сбежавшую из хлева корову, поскольку в таком случае варианты дальнейшего развития событий вызывали хохот, сдобренный ужасом.
- Рокэ, это наша новая спутница – Серафима. Не правда ли у нее очень умные глаза? А уж какое молоко она дарит своим счастливым владельцам!
- Вы нашли мне замену Моро? – приподнятая бровь.
- Увы, седло этой красавице не идет.
- Однако, любезный виконт, доить ее будете вы.
Марсель потряс головой, прогоняя смутные видения будущего, и огляделся. Тихо. Ни одной живой души кругом. Виконт облегченно вздонул, решив, что двух часов шатания по улицам достаточно, и направил стопы к гостинице, вину, рифмам и жареной курице с каштанами. Увы, Марсель забыл, что в предизломное время все может случиться, потому когда под его ноги бросилось нечто большое, твердое и округлое, он выхватил пистолет и приготовился дорого отдать свою, а лучше дешево забрать чужую жизнь. Однако нападавшее отскочило в сторону и застыло, явно ожидая. Чего? Марсель сощурился, в зыбком свете фонарей рассматривая существо, и все больше приходил к убеждению, что видит свинью. Но без головы. Но свинью. Свинью без головы. Почему-то в голове оформилась одна четкая мысль: свинья лучше, чем корова. А обещания, особенно данные на Изломе, необходимо исполнять.
Алва явился вечером следующего дня, привычно уже сумрачный, усталый и все-таки определенно довольный.
- Иногда, именно человеческая глупость приносит самые ценные плоды! – веско начала Алва и осекся, увидев третьего обитателя комнаты. – Где он?
В голос у Кэнналийского Ворона вдруг зазвучала тоска.
- Кто? – недоуменно огляделся Марсель.
- Окделл. Ричард Окделл, немилостью Создателя мой бывший оруженосец и ходячее несчастье себе и другим.
- Рокэ, - вкрадчиво произнес Марсель, помня, что с сумасшедшими следует разговаривать мягко, - в этой комнате только двое человек: я и ты.
- Тогда что здесь делает Невепрь?
- Кто?
- Фамильное животное Окделлов, - с определенным недовольством пояснил Алва.
- Я его на улице подобрал, - Марсель осознал…неумность своего объяснения.
У Алвы явно задергался уголок рта.
- Однако видеть Невепря могут только принадлежащие к Дому Скал. Марсель?..
- Но-но! Попрошу без оскорблений! – экспрессивно взмахнул руками Валме. – А ты?
- А я особый случай, - Алва вздохнул и налил себе вина. – Чем дальше, тем любопытственней.
Марсель подумал. И кивнул.
- На самом деле, Рокэ, меня волнует только один вопрос. Как я объясню присутствие его Котику?
Алва поперхнулся.
Где-то в Олларии завыл охваченный недобрым предчувствием один небезызвестный волкодав. |