– Я слишком устала, – Катари передернула плечами, закутываясь в шаль, и Робер с мимолетной болью в сердце заметил, что кузина осунулась еще сильнее и стала совсем тоненькой. – Мне просто хочется покоя.
– Конечно, – Робер кивнул, мысленно кляня себя. В конце концов, это он был виноват в том, что творит Альдо, в том, что он позволяет творить своему когда-то другу, а теперь… врагу? Голова болела с утра, и сейчас тупая надоедливая боль вгрызалась в виски, словно ызарг в падаль. Робер забыл, когда спал больше трех часов и когда ел хотя бы два раза в день. Дела, проблемы, необходимость играть в заговорщика, выслушивать планы Альдо, ворчание Карваля, жалобы горожан, жалобы солдат, лживые речи придворных – все это было просто невыносимо, и только вечера у Марианны скрашивали его жизнь. До случая с покушением.
– Ты плохо выглядишь, Робер, – голос Катари вырвал Иноходца из задумчивости, больше похожей на болезненную полудрему.
– Я тоже устал, – как бы ему хотелось открыть Катари свои планы! Но он не мог подвергать кузину еще большему риску.
– Ты болен.
– Отнюдь, – резкая боль в затылке делала это утверждение фальшивым.
Катари пристально посмотрела на него, чуть нахмурившись. Сейчас она не выглядела столь хрупкой, а в глубине синих глаз таилось что-то, чему Робер еще не мог дать название. Затем они молча гуляли по парку, не решаясь нарушить уютную тишину.
– Мне пора, – Робер по-братски коснулся губами лба Катари, чувствуя, что его сердце сжимается от неожиданно нахлынувшей нежности. В конечном итоге, у него почти никого не осталось, кроме кузины. Ни матери, ни отца, ни братьев, ни кузенов. Он будет оберегать Катари, сколько сможет, пока у него еще есть хоть какие-то силы.
– Робер, – кузина сжала тонкими и оказавшимися на удивление сильными пальцами его ладонь и быстро прошептала, – мне не стоит говорить тебе этого, всего лишь женские глупости. Ты боевой офицер, а не придворная дама, но иногда, когда мне становится совсем плохо и никого не хочется видеть, я позволяю себе сказаться слабее, чем я есть. Я понимаю, что тебе не к лицу женская слабость, однако порою стоит позаботиться о себе. Ради тебя, ради меня, если такая жалкая неудачница, как я, что-то значит для тебя, ради Талига.
Робер помотал головой, прогоняя туман, и попытался вдуматься в слова Катарины.
– Что ты имеешь в виду?
Кузина застенчиво улыбнулась.
– Простите, – появившаяся откуда-то дама в жутком розовом платье делала вид, что ей не интересно услышать их разговор. – Прибыл Его Величество Альдо с визитом.
Катарина вздрогнула и сжалась, словно котенок на ветру.
– Его Величество… Конечно, я приму его, несмотря на слабость, мой долг – быть внимательной к королю, – почти прошептала кузина, прикладывая руку ко лбу. Затем она покачнулась и, подмигнув оторопевшему Роберу, упала в обморок.
Альдо к Катарине так и не попал, проворчав про "бабское упорство и глупость".
***
Робер допил бокал, не ощущая вкуса напитка, шадди это или вино, и поборол в себе желание поспать пару часов. Через полчаса ему надо было встретиться с Альдо и Айнсмеллером, а затем лично разобрать десяток жалоб горожан на действия мародеров, гордо именующих себя войсками Великой Талигойи. И еще Катарина, ее совет и последовавший за ним обморок. Очень кстати последовавший. Правильно ли он понял?.. Робер подошел к зеркалу и всмотрелся в отражение. Когда-то он считал себя неотразимым для дам, когда-то, до Мэллит. Сейчас ему стало не до заботы о внешности со всеми бедами, переворотами, клятвами на крови, покушениями и интригами. Если верить отражению, то перед Робером стоял выходец: бледный, впалые щеки, круги под глазами, морщины, слишком ранние для тридцатилетнего, седая прядь надо лбом довершала печальную картину. Робер некоторое время смотрел на себя, прикидывая и сомневаясь, затем тряхнул головой и улыбнулся. Возможно, средство кузины и вправду ему пригодится.
Альдо был чем-то откровенно рассержен, а Айнсмеллер доволен, словно объевшийся ызарг. Робер приготовился к очередной порции упреков, советов и требований, утихшая головная боль снова разыгралась, как и боль в руке, а в желудке вдруг позорно заурчало, напоминая, что сегодня Робер не обедал.
– Робер! Ты просто ужасно выглядишь, – Альдо недовольно нахмурился. – Ты должен больше заботиться о себе.
– Ты прав, – Иноходец прикрыл глаза ладонями. – Но прежде всего надо позаботиться о порядке в городе.
Айнсмеллер, подленько улыбаясь, проворковал:
– Об этом и речь. Ваши люди нарушают закон и мешают установлению порядка в Ракане.
– О чем вы? – от одного вида вешателя Роберу хотелось пойти отмываться.
– Ваш Карваль приказал повесить четверых моих людей и отпустить бунтовщиков, подстрекающих к погромам! И это люди Первого Маршала! – Айнсмеллер скорбно уставился в потолок, словно увидел там святого Алана воочию.
– Я ничего об этом не знаю, однако имею основания считать, что Никола не стал бы вешать невиновных. Скорее всего, ваши так называемые солдаты грабили жителей, которые просто пытались защитить себя и свое имущество! – вспылил Робер, не испытывающий желания тратить время на дурака и мерзавца. Головная боль ударила с новой силой, мир покачнулся. Робер тоже.
– Тебе нехорошо? – Альдо вполне искренне беспокоился, Айнсмеллер торжествовал, предвкушая то, как Альдо будет ему выговаривать. Как все они надоели! Катари была права… А ведь и вправду!
– Альдо, – хриплым шепотом выдавил Робер, вспоминая кузину. – Я хочу только, чтобы…
Окончание, звучащее как "ты прекратил изображать из себя идиота, выпустил Алву из тюрьмы, выгнал Айнсмеллера и уехал подальше, пока тебя не убили" произнесено не было. Робер покачнулся, прикрыл глаза и упал, успешно изображая обморок. Спиной ударился и остался лежать, с наслаждением слушая, как Альдо зовет врача. Пусть Айнсмеллер теперь кусает локти, а Робер отдохнет немного и пойдет разбираться с действительно важными проблемами. Средство кузины сработало. |