1. Искренность.
Линию за линией – твердо, но плавно. Штрих за штрихом – легко, но до напряжения в пальцах. Рисовать его – так же сложно и противоречиво, как и быть им. Быть по-настоящему, откинув маску и притворное безразличие. Безразличие к грядущему, к той судьбе, на которую волею небес обрекают его самые близкие люди.
Ринальди Ракан уже успел потерять все – и внезапно обрести мимолетную надежду. Диамни, зажавший в дрожащих – то ли от холода, то ли от нервов – пальцах грифель, не может отвести от него взгляда. Художник не знает, куда уведет его прохлада теней от густых и длинных опахал-ресниц. Утопая в бархате драгоценных глаз, сгорая от одной мысли об обжигающем пламени алеющих губ, он машинально растушевывал линии, смягчал или, наоборот, заострял контуры, добавлял лучики и искорки, перерезал кожу мельчайшими царапинками...
Диамни не знает, как из-под полуприкрытых век за ним наблюдает тот, которого завтра и на свете-то может не быть. Тот, который не чувствует ничего, кроме обиды и... нежности? Да, наверное. Художник, поверивший ему, сумевший отбросить предрассудки и увидеть то искреннее, что не заметили собственные братья. Не наделенный ни неземной красотой, ни непревзойденным умом, ни вселенским богатством. Стоил ли он того, чтобы попробовать бросить вызов уже практически победившей судьбе?
Вернуться к опостылевшей жизни?
О да. Он – стоил. Несомненно.
Ринальди Ракан прикрыл глаза и чуть заметно улыбнулся, когда и перед мысленным его взором возникла улыбка, преображающая простое лицо молодого художника, превращая его в Вестника Надежды или Ангела Завтрашнего Дня. Или как там вся эта чепуха зовется?..
2. Неизбежность.
Если бы только между нами не было этой решетки...
Капкан Судьбы, да?
Люди глупы, если называют судьбой проклятое железо. Судьба – это два горящих демоническим огнем зеленых глаза, которые смотрят на меня сквозь прутья. На меня – или в? Мой эпиарх... мой эпиарх, как бы я хотел оказаться на твоем месте!
Ринальди похож на ягуара, попавшего в западню... Дикий гордый зверь, которому место на воле. Зверь, который не должен погибнуть по прихоти гордецов и властоимцев. Если бы я только мог... Если бы я только знал как... Но все, что я могу – передать карту и оружие. Не дать ему умереть загнанной в угол дичью. И верить в лучшее.
Мой эпиарх... за два дня можно переосмыслить все, в чем был уверен многие годы. Стоит только дать волю сердцу – и все приобретает истинные грани и формы. Если бы неделю назад мне сказали, что я буду стоять в нескольких шагах от тебя и мучаться оттого, что не могу быть ближе – я бы никогда не поверил. Ни за что.
Нет, меня не пугает перспектива обратиться в камень. Если перед этим я успею коснуться тебя – я согласен. Но... но, хоть я и не хочу в этом сознаваться, я надеюсь на то, что ты выберешься. На то, что мы снова встретися – и между нами не будет преград. А если этому суждено случиться – я буду гораздо нужнее тебе в обличьи из плоти и крови, нежели в холодном мраморе.
Но боги, как же горят твои глаза! Как отливают и отсвечивают, как обжигают краски, от природы созданные холодными! Осмелюсь ли я когда-нибудь нарисовать что-либо подобное?.. вряд ли. Этого не передать на холсте. Он так или иначе мертв, а ты – жив, и ты будешь жить всегда, даже после того, как умрет последний человек, помнящий твое имя...
Последнее прикосновение сквозь прутья. Тонкое на тонком. Горячее и обреченное на холодном и надеющемся. Мне кажется, что я уношу сегодня с собой частичку тебя, Ринальди Ракан. Ничего, скоро мы снова встретимся, и я... не верну ее тебе.
Рино из темного угла наблюдал за медленно удаляющимся Диамни, прижимая к губам пальцы, которыми касался руки художника. Его кошачьи глаза улыбались, а пружинистое тело готовилось к непременной схватке. Придется выжить, чтобы снова встретиться с этим творчествующим воришкой. Уж если не вернет то, что забрал – так взамен хотя бы портрет приличный напишет...
Хмыкнув, Ринальди отвернулся и смело шагнул в неизвестность.
3. Целостность.
Я уже третий день не могу найти покоя ни на минуту. Даже работа не дарит былого забвения. Все звери получаются кошками, все кошки – ягуарами, все ягуары – зеленоглазыми и до боли знакомыми. Эскиз за эскизом уносят бурные воды, которые, возможно, на исходе моего ожидания так же будут нести бездыханное тело Ринальди.
Нет.
Этого никогда не будет. Он жив, я знаю это. Я чувствую. Я верю, я жду в конце концов! Эпиарх не обманет возлагаемых на него надежд. Только не Ринальди Ракан. Только не Рино.
На лице ребенка рука сама рисует пронзительные и по-детски непонимающие предательства глаза. Такие уместные и такие... знакомые. Я видел их – и во время суда, и в той башне, и у решетки... Почему люди не видят того, что так ясно видит моя душа? Почему они не хотят понять, что это всего лишь подлое и гнусное предательство самолюбивого правителя и блудливой напуганной женщины?
Я иду к реке – сам не знаю, зачем. Меня просто ведет вперед ощущение удивительной целостности. Покоя. Умиротворения. Возможно, пока я ждал, меня укусила ядовитая змея, и это уже одинокая и обнаженная душа покидает место, на несколько дней заменившее мне дом. Но нет – я ощущаю, как холодная вода касается ступней и защелкивает прозрачные кандалы на щиколотках. А я все иду и иду. Меня что-то зовет.
Рино... израненный, побитый – но все же живой! Замерзщий, побледневший – но настоящий! Здесь, сейчас, рядом со мной. Выбрался. Сумел. Справился. Рино, Рино, Ринальди, мой Эпиарх... Каждая мысль – поцелуй. И слава Абвениям, что ты без сознания и ничего не почувствуешь. И ничего не вспомнишь. Ринальди Ракан, да, безродный нищий художник целует твои замерзшие губы и шепчет какие-то глупости. И, кажется, вдобавок еще и плачет.
С трудом мне удается взять себя в руки. Плащ! Вино! И... пришедший в себя Рино. Что ж... по крайней мере, все не слишком уж серьезно...
Нет, конечно, Диамни не мог понять, что Ринальди начал подниматься в тот момент, когда художник задумал оторваться от посиневших губ эпиарха. Рино поднимался хотя бы ради того, чтобы дольше не разрывать прикосновения. А потом, решив, что непременно потребует у юноши компенсацию за свою безучастность, на время претворился деревом – ничего не было, ни в чем не замешан. Надо же выдерживать фамильный характер раканов!
Но долг с художника он обязательно возьмет...
4. Подлость.
Рыжая женщина знала, на чем настаивать и куда надавить, чтобы вышло больнее. Верить ей или нет? Диамни улыбнулся во сне, и в душе как-то потеплело. Что ж, хотя бы это не ложь. Художник действительно спит, он жив и скорее всего проживет еще много-много счастливых лет. Найдет себе жену или любовницу, в крайнем случае – любовника. Будет рисовать мятежных демонов, ужасных чудовищ и могучих королей...
Несколько минут назад Рино и сам не заметил, как оказался обнаженным. Как ада подошла к нему слишком близко. Он был поглощен мыслями, совершенно ее не касающимися. А она превратила весь его хрупкий мир в какой-то безумный водоворот на грани фарса. И их сплетающиеся тела, кожа, скользящая по чужой коже, губы, касающиеся мягких – чересчур – изгибов, все это было неправильно, возмутительно, ненужно... все это было именно так, как быть не должно никогда и ни за что. Несколько минут назад... А, может, несколько часов? Дней? Лет? Время остановилось. Возможно, это просто горячечный бред. Или события прошедших дней – дурной пьяный сон, и сейчас он проснется – а рядом с собой увидит красивую любовницу с горящими закатным пламенем губами...
Может, не было ничего этого – суда, недоверия, лабиринта, водопада, ады, сменившего недоверие на близость Диамни... Не было Диамни? Его слов, его помощи, его верности? Его тонких пальцев сквозь решетки, его теплых губ на одеревеневшем теле? Бред! Все это было!Все это есть... Так же, как и необходимость выбирать. И он знает, чего жаждет вся его сущность, знает, как ответит этой неизвестно откуда взявшейся рыжей, но...
Но несколько слов – и выбирать не из чего. Последняя нить, удерживавшая его на земле, оборвалась.
Диамни не простит ему смерти своего названного отца. А если и простит – то не скоро. А если и не поймет, что виной всему Ринальди – то сам Рино не сможет жить с подобным грузом на сердце. Нет уж... Лучше уж он будет до конца времен на стенах Этерны биться во искупление того, что натворил против собственной воли. Лучше уж он исчезнет, а Диамни все забудет.
А если солгала проклятая ведьма – гореть ей в пламени Этерны. А он никогда не забудет, потому что сердце сильнее памяти. Ринальди Ракан будет связан с юношей по имени Диамни, что бы ни пыталась с этим сделать красивая до отвращения ада.
И он пошел с ней.
А Диамни открыл глаза, и знал, что сон его – это быль. Он видел Этерну, прекрасную, вечную, цветущую. Он видел ее бессмертных воинов и прекрасных колдуний. Он видел мятущихся, видел умиротворенных, веселых и рыдающих. Он видел пиры и сражения, видел смерть и перерождение.
А еще он видел, как уходил навстречу пламени Этерны ее новый страж. И в нем он безошибочно узнал Ринальди Ракана. А это означало, что надеждам не суждено было сбыться. Лучше бы он все-таки стал камнем...
5. Верность.
Ада говорила и говорила, и Рино понимал, что если все действительно так – то ему нет другого пути, кроме как вслед за ней, на закат. Но что-то больно кольнуло в груди. Кольнуло и не дало потерять бдительность.
Пришли на ум старые легенды и предания. Нет, это не кровь Эридани разбудила изначальных тварей. Он не первый из тех, кто должен был расстаться с жизнью в лабиринтах. И тогда твари тоже выбирались в город. Хотя крови Раканов не проливалось ни капли. Значит, это ложь... Ложь!
Мастер Лэнтиро Сольега погиб? Нет, Ринальди почувствовал фальшь в этом источающем мед голоске. Ада просто хочет заманить его, потому что он ей нужен, потому что он ей пришелся по душе. Кто знает, когда еще ей встретится подходящая кандидатура? Подходящая больше, чем Ринальди Ракан?
- Ты все еще хочешь вернуться? – вопрошает она, и губы ее кривит издевательская улыбка. Женщина, будь ты хоть тысячу раз вечной, эпиарх из рода Раканов никогда не отдаст тебе своего сердца. Для этого есть куда более подходящая кандидатура...
- Хочу. Хочу, потому что ты лжешь. Хочу, потому что хотя бы один брат меня ждет. Хочу, потому что ты ничуть не лучше какой-либо другой женщины. Хочу, потому что не собираюсь бросать Диамни. Если ты и права, если Сольега и умер – каково будет ему теперь остаться совсем одному? Нет, ада. Этерна обойдется и без меня. Найди себе другого воина. И другого любовника.
Рыжая презрительно фыркнула и исчезла так же мимолетно, как и появилась. А Ринальди оставалось только жить, жить дальше – по возможности, счастливо. Для этого у него было все, в чем он нуждался. Ну, до поры до времени, разумеется.
Рино легко и изящно опустился на землю возле Диамни. Проклятая ведьма сожгла одежду, а в одном плаще было страсть как холодно. Покрепче прижавшись к художнику, Ракан провалился в сон, даже не заметив, что во сне очень по-хозяйски обнял спящего рядом молодого человека. У него в жизни все налаживалось. Кому надо он отомстил, кого надо прогнал и к кому надо приткнулся. Оставалось только замурлыкать для полноты идиллической картины...
Одинокий вздрогнул и проснулся. Этот сон никогда не оставлял его. Он знал, что этого никогда не было, что несколько кругов назад все закончилось совсем не так – иначе он бы не был сейчас здесь. Память его ему изменила, он не знал ни имени своего, ни того юношу, который постоянно являлся ему в снах. Память изменила, сердце осталось верным.
На колени к нему запрыгнула кошка с большими зелеными глазами. Такими же, как и у самого одинокого. Она уютно свернулась калачиком и замурлыкала, потерлась мордой о его ладонь. Она понимала. И он понимал.
Но изменить уже ничего не мог.
6. Вечность.
Сестра рыжей ады была неподалеку, когда Диамни проснулся. Она видела все, что сделала ее сестрица. Она знала, что та солгала. Покачав головой, золотоволосая женщина пошла следом за художником. Конечно же, молодой человек ее не видел. Не видели ее и все остальные.
Диамни что-то мучало. Что-то было совсем не так, как должно было быть. Кровь стучала в его висках, в груди что-то трепетало. Грифель валился из рук, все образы вытеснил один – Рино, уходящий на свет пламени прекрасной Этерны. И белогрудая женщина, обнимающая его за плечи. По-хозяйски, как старая любовница...
Ночь мягко и тихо опустилась на Кэртиану, но сон к Диамни не шел. Ворочаясь с боку на бок, он вспоминал ночи, полные ожидания. Но, самое странное, он не понимал, как и когда он нашел фамильный меч Раканов. Река, даже самая бурная, вряд ли смогла бы принести на своих волнах тяжелое, дорого отделанное оружие. Так что? Как же это могло быть?
Неожиданно он услышал женский смех. Золотоволосая красавица стояла у окна, и свет луны, падавший на нее, делал ее силуэт призрачным и загадочным. Она казалась ожившей старинной легендой, полузабытой, но от этого не менее загадочной.
- Здравствуй, Диамни. Я ада. Я хочу помочь тебе, - она подошла ближе и прикоснулась прохладными мягкими губами к его лбу.
- Помочь? Но как? И... зачем?
Ада рассмеялась и взмахнула рукой. В тот же миг Диамни провалился в тяжелый, больше похожий на лихорадку, сон. А во сне художник увидел все то, что должен был забыть раз и навсегда. Теперь он знал, что произошло на самом деле. Знал даже больше – ада показала ему то, что происходило перед тем, как Рино присоединился к стражам Этерны. Он не знал только одного – что теперь делать? Он понимал, что Ринальди обманули, в очередной раз предали. Только теперь его не было рядом. И уже, похоже, не будет...
На следующую ночь ада снова пришла к художнику, только теперь Диамни ее ждал.
- Я хочу помочь тебе, потому что мне скучно и я не слишком люблю свою сестрицу, - хищно улыбнулась женщина. Молодой человек согласно кивнул. Ему было плевать на причины, по которым действовала золотоволосая красавица. Ему было необходимо ее вмешательство. Ада улыбнулась и взяла художника за руку...
Одинокий медленно брел по пустым улицам. Прошло много лет, а он все никак не мог найти. Ничего. Ни единого следа. И он по-прежнему не помнил. Вот только что-то привело его в старую, оставленную и полуразрушенную Гальтару. В окрестностях ее все еще текла бурная река. Одинокий опустился на землю, наблюдая за тем, как стремительно несутся ее воды.
Ищущий подошел к нему и сел рядом. Улыбка, осветившая его обычное на первый взгляд лицо, сделала его поистине прекрасным. Одинокий завороженно вглядывался в его черты. Такие знакомые и такие близкие.
- Память предала нас обоих, страж, названный Одиноким. Но мое сердце, так же, как и твое, отказалось забыть.
- Кто ты?
- Я – страж, названный Ищущим. Я искал тебя. И я тебя наконец-то нашел. Я люблю тебя, Рино.
- Я всегда любил тебя, Диамни.
Золотоволосая ада весело расхохоталась. |