У пожилой кухарки Розы никогда не было ни мужа, ни детей. Зато вдосталь было племянников и внуков. Что не удивительно – каждый, кто хоть раз встречал ее, уже через пять минут звал ее не иначе, как тетушкой или бабушкой. Даже соберано Алваро, у которого Роза прислуживала с далекой молодости, нет-нет, да и называл ее «своей старушкой». А разве она возражала? Никогда.
Дверь тихонько скрипнула – женщина отметила, что надо непременно смазать петли, пока дор не заметил – и в жарко натопленную кухню неслышно вошел «младшенький». Старуха усмехнулась, но ничего не сказала. Зачем? Сам заговорит, не ребенок уже – ишь, какой вымахал! Она ему едва до плеча дотягивает! Видать, от старости иссохла – девчонкой-то той еще дылдой была... Да, давненько это было, и, наверное, скоро уже придут за ней кошки. Кто будет рядом в эту минуту? Эх, да лучше уж одной – ни к чему плакать по ушедшим, если можно смеяться с теми, кто еще рядом. Только время зря тратить, а жизнь – она и так короткая.
- Здравствуй, бабушка Роза, - тихо вздохнул в углу понурый юноша, который в последнее время забросил и все свои ребячьи шалости, и даже всех своих друзей. Он как будто что-то для себя решил и то и дело старался остаться один на один с самим собой. Сказать, что кухарке это не нравилось – значило бы не сказать ровным счетом ничего. Рокэ был ее любимцем, хоть и не честно в ее положении было выделять кого-то одного. Но, что ни говори, он оставался ребенком дольше своих братьев. Он дольше всех их хранил искренность и душевную чистоту – и потому внезапная перемена отзывалась глухой болью в добром сердце старухи.
- Здравствуй, мальчик. Сделать тебе шадди или, может быть, подогреть вина со специями?
- Бабушка Роза, я тебя чем-то обидел? – испуганно и удивленно распахнул глаза Росио. Старуха сипло рассмеялась и, позвякивая время от времени сковородками и кастрюлями, углубилась в готовку. За спиной ее зашуршало – и вот уже молодой дор стоял рядом с ней, то и дело лез под руку, мешался и что-то бормотал себе под нос. Не выдержав, Роза, наконец, поглядела на младшенького.
- Не дело ты делаешь, дор Рокэ, совсем не дело! Ну, что тебе в голову-то втемяшилось? Ходишь снулый, как огурец засохший, ей-ей, вот сам посмотри – весь зеленый, скукоженный и в пупырышку! Ну, чего у тебя стреслось-то, рассказывай давай!
- Ой, бабушка! – юноша махнул рукой и отчаянно сжал губы в тонкую полоску. Его мать, которую Роза до сих пор ласково называла «дорита», пытаясь переспорить супруга, всякий раз делала так же. – Не буду я ничего говорить, страшно это. Да только знаю я, что всем от меня одни беды, веришь мне?
- Это с чего это ты такое надумал-то, глупый? С чего ты взял? – кухарка нахмурилась и утерла краем старого серого фартука покрасневшее от жары и покрывшееся мелкими бусинками пота лицо. – Ну, в самом-то деле, Создатель, ну, что за блажь такая?
- Не блажь это, Роза! У нас на всем роду проклятье!
- Ну, давай, ты еще скажи, что соберано Алваро всем и каждому пакости всякие приносят! Чем, скажи пожалуйста, он навредил твоей матушке? По-моему, у нее от него одни только дети, а не беды! Хотя, если каждый из вас будет так чудить – то, пожалуй, доля истины в этом наличествует. Или вот возьми, к примеру, меня. Какую такую беду ты мне принес? Тарелку разбил? Так это не страшно, в доме этих стекляшек алатских столько, что можно хоть всем кеналлийцам по парочке подарить – и все равно куча останется.
- Ты не понимаешь, бабушка...
- Все я понимаю! Да только ты послушай меня, мальчик, и запомни, что я тебе скажу. Не ищи одиночества – когда придет время, оно тебя само разыщет, как ни прячься. – старуха тяжело опустилась на обшарпанную табуретку и поглядела в окно, выходящее на густо-бирюзовое, усыпанное кораблями, корабликами, лодками, лодочками и лодчонками море. На мгновение ей показалось, что мелькнул яркий желтый парус, какой она сама подшивала для одного разбойника уже, кажется, целую тысячу лет назад... – Уж я-то знаю, что это такое. Думаешь, не любила никогда? Всегда была такая старая, сморщенная и толстая? И косы у меня были седые? Что ты... была не хуже других девчонка, только длинная очень – выше тебя. Это сейчас согнулась вся... да, прошли мои дни...
- Бабушка Роза, ну, при чем же тут любовь? – Росио немного смутился, глядя на погрустневшую старуху. И он действительно не понимал, о чем она говорит.
- Да при том. Если ты решишь, что всем сплошь только беды приносишь – ты ж никогда никого к себе не подпустишь. Ни друга, ни... а, что я тебя убеждаю! Сама такая же была, гордая, о людях волновалась. А раз пришла к нам гадалка – и говорит: «А ты, деточка, так на всю жизнь одна и останешься, а если нет – несчастье будет тебе». Я, глупая, и поверила ей. Отпустила своего Хорхе в море, так и не сказала ему ничего... Он и не вернулся – зачем ему возвращаться было, если его на суше никто, кроме этакой скорбной ледышки не ждет? Разбился. А я знаешь, что поняла? Что нельзя так с теми, кто тебя любит. Будь ты хоть сто тысяч раз проклят, ты не имеешь права молчать.
- А как же проклятье? А если они погибнут от моих слов? Как тогда? – юноша весь будто бы обратился в слух. Кухарка улыбнулась и, протянув руку, потрепала его по чернявой макушке. Оставалось сказать последнее – а дальше он выкарабкается, куда ж он денется-то?
- Тогда – никак. Да только одно дело – умирать, зная, что ты не один был и сердце не обмануло. И совсем другое – не зная ничего или догадываясь, что не прав, что ничего хорошего не будет. Такие люди, которые за всю свою теплоту душевную только холод получают, возвращаются редко – их на закат тянет, погреть косточки у костерка, с кошками пообщаться да их хозяину пожаловаться. Запомни, мой мальчик – если твое сердечко откликнется когда, ты не спеши убегать, куда глаза глядят. Ты говори лучше, если есть, что сказать, да авось все наладится. Запомнишь?
- Да, бабушка...
- А теперь – марш на улицу! Вон, дружок твой, Рамон, уже битый час тебя дожидается! – Роза с улыбкой глядела в спину убегающего любимца. Да, она может умирать со спокойной совестью – когда будет нужно, он вспомнит, что рассказывала старая женщина жарким летним днем в полутемной кухне...
***
- Вечер добрый, соберано! – Марсель отвесил Рокэ шутливый поклон. Да, с их первой встречи многое переменилось, и прежде всего – они сами. Валме возмужал, Алва в некотором роде «ополовинел». И по-прежнему все вокруг удивлялись, как виконту удалось подобраться настолько близко к первому маршалу. Но жизнь есть жизнь – и уж если она кого-то связывает, значит, так надо. – Звал? Надоело в одиночестве строить планы по покорению закатных тварей?
- Внезапно захотел тебя видеть, - мужчина пожал плечами. – и поговорить с тобой.
- Что-то серьезное? – Марсель посерьезнел, но в глазах его по-прежнему плясали искры. Как и всегда, в общем-то.
- Смотря с какой стороны посмотреть... Просто у меня, кажется, есть, что тебе сказать. |