Он стоит, вжавшись спиной в стену, а матушка грозно наступает на него:
- Как ты мог? Как ты вообще позволил этому мерзавцу приблизиться к тебе?
Молчит. Помнит, что лучше не возражать Мирабелле Окделльской. Это всем известно.
- Да как ты позволил ему дотрагиваться до тебя?
Молчит. Только сжал губы, чтобы не вырвалось сдерживаемые гневные слова, да лицо побелело.
- Ты поступил, как последний… как последний… как старший Придд, а ты знаешь, чем он кончил? Тоже мне – любовь до смерти…
- Хватит! – отчаянный крик, рвущийся, кажется, из глубин души. – Не было любви!
Его бросает в краску, руки сжимаются в кулаки.
- Ричард!
- Не было!!! Никогда не было!!! – он кричит, и кажется, что от этого вот-вот содрогнутся и рухнут каменные своды серого Надорского замка. Матушка в недоумении отступает назад, запинается обо что-то, но удерживается на ногах, а Ричард, словно не замечая этого, твёрдым шагом уходит из гостиной в отвоёванные покои в Гербовой башне, садится к столу, поглаживает кончиками пальцев чёрное перо, торчащее из серебряной чернильницы, и задумчиво повторяет про себя: «Не было любви…»
Не было… А что же было?
Было отчаяние от собственной ненужности – и Первый маршал, давший шанс не быть признанным выбракованным.
Была нагноившаяся рана – и уверенные, недрогнувшие руки, спасшие его.
Был проигранный перстень, дуэль с семерыми – и монсеньор, вытаскивавший его из этих проблем.
Было вино.
Была гитара и долгие вечера у камина.
Была война, стрельба из пушки по чужим знамёнам и бешеная скачка – ветер в лицо…
Это то, что могли видеть и непосвящённые. И все знают, что Алва ныне в Багерлее, а Повелитель Скал – на свободе. Всё справедливо: Ворон – отродье предателя, а Окделлы – люди Чести. Не должен человек Чести сидеть в Багерлее, а Ворон – разгуливать на свободе. Альдо справедлив.
Ричард скрипит зубами. Нет, не справедлив Альдо! Всё ложь, и Альдо – лгун, и он, Дикон, сам себе враг. А всё потому, что не было любви.
Не было любви – потому что сначала было удивление, затем – признательность, за ней – почти что поклонение, а потом…
А потом была любовь, но неправильная, жестокая, любовь-калека… Были жаркие ночи, дыхание на коже, поцелуи, и Дик захлёбывался в страсти. Страсть была – не было любви.
А однажды Ричард проснулся тёмной и душной ночью от тихого, но такого знакомого и любимого голоса:
- Тино… Тинхен…
Даже произнесённое во сне, имя дышало такой нежностью, что Дик поразился - Алва ли это?
Ричард зло смеётся, не замечая, как перо в его руке превращается в обломки.
Сколько раз он думал о Вороне – и тут же вспоминал это нежное «Тинхен…», слетевшее с губ Алвы. Если бы Джастин был жив, Ричард даже не стал бы вызывать его на дуэль – убил бы кинжалом в грудь. Пусть потом был бы суд, Багерлее – всё бы пережил, лишь бы чужая кровь смыла воспоминание об этих тихих звуках… «Тино…»
А потом к власти пришёл Альдо. Он правил безоглядно, не думая о том, что дальше дня пути от Раканы, ему было безразлично, где Ворон.
И вот тогда Ричард посоветовал вызвать Алву под угрозой казни Франциска. Он знал, что это сработает.
Значит, он своими руками отправил Ворона в Багерлее.
А уж от Багерлее до Заката не так и далеко...
Ричард снова хохочет – зло и безумно, роняет голову на руки.
Над Надором и над Багерлее кружится ветер, легко и уверенно касаясь серых камней – но лишь касаясь…
Потому что не было любви… |