|
1. АлваДик - 1.
- Никогда! Никогда и ни за что больше! - Ричард почти бездумно повторял слова, яростно вцепившись пальцами в плети дикого винограда, оплетавшего стену. Он даже не заметил, как дождь, вначале едва моросивший, превратился в ливень.
И какой ызарг дернул его за руку? Мало ли, что было вчера? Они пили, и пили много, и это вполне могло быть простой случайностью, когда Алва подхватил покачнувшегося и едва не покатившегося с лестницы оруженосца, а потом вдруг рассмеялся и коротко поцеловал прямо в губы, на несколько долгих мгновений прижав к себе. Это могло быть очередной шуткой эра, а могло ему всего лишь приснится. Так нет же, захотелось проверить... Еще бы, сбылась самая безумная фантазия, самое тайное желание, за которое он иногда себя проклинал. Это надо же было такое выдумать! Впрочем, после "Дурной крови" и не такое в голову придет.
Алва сидел прямо на полу перед камином, спиной к нему, и играл на гитаре. Дикон долго глядел в огонь, собираясь с духом. А потом вдруг поднялся, единым движением отметя сомнения, и шагнул вперед. Опустился на колени, обнимая за плечи, и положил голову Рокэ на плечо.
А чего еще, собственно, он мог ожидать кроме колких насмешливых слов? Дурак, как есть дурак. Как теперь смотреть в глаза эру? И как же жалко звучит оправдание, что он был пьян.
- Ах, вот вы где.
Ричард обернулся, вздрогнув, и увидел Алву. Тот держал в руках маленького, совершенно мокрого котенка. Дик опустил голову и пробормотал:
- Простите, монсеньор.
- Ни за что не прощу, если вы немедленно не отлепитесь от стены и не пойдете в дом, - Рокэ набросил на юношу край своего плаща и продолжил, - еще одну промокшую кошку в своей постели я не потерплю.
2. АлваДик - 2.
Но ведь было же, было! И весна, и белые цветы, медленно осыпающиеся на каменные плиты. Он стоял прямо под склонившимися ветвями, и несколько лепестков запутались в смоляных волосах. И можно было протянуть руку, чтобы убрать их, попутно касаясь виска. Можно было очень многое: не опускать голову под пристальным взглядом и ловить мимолетные улыбки, идти следом и стоять рядом, как равный, просыпаться от поцелуев вязкими, душными ночами и сладко замирать, глядя, как сплетаются тени на полотне палатки. И было всего лишь одно нельзя: лгать. А он нарушил правило, и весна ушла, разлетелась дорожной пылью, превратившись в приторную горечь осени. Теперь всегда будет лишь осень, и красное с золотым - ее насмешка и вечное напоминание.
Осень скупа на цвета, и синего у нее ни за что не допросишься, небо навечно укрыли серые тучи. Но он еще видит сны, и в них оживает синева, расцветает южной ночью, пением птиц и искорками смеха в его глазах. Самых дорогих, самых родных глазах того, кого он предал. И кажется, что все стало как раньше, но стоит сделать шаг, и сон исчезает, сгорает, как мотылек в безжалостном огне свечи. Время сыплется, как песок сквозь пальцы, и сны приходят все реже. Еще немного, и от них ничего не останется, все затмит уже набившее оскомину золото осени. Красное течет по рукам, но это не кровь, это всего лишь сок каких-то ягод, названия которых он не знает. Впрочем, какая разница, кровь или сок? И то и другое никому не нужно. Кроме красно-золотого проклятья ему оставили серебристую сталь. Не для этого ли? Закрыть глаза и в последний раз прошептать, не надеясь на ответ:
- Монсеньор...
Кинжал вместе с осенней веткой выхватывают из рук. Он открывает глаза и отшатывается, не смея верить.
- Захочешь забрать - приходи - прощальная усмешка, и видение рассеивается.
Всего лишь морок. Только кинжала нет ни в ножнах, ни на земле. И на ладонях больше нет липкого красного сока.
3. АлваДик - 3.
Юноша сидит на причале, свесив ноги вниз. Штаны закатаны до колен, а снятый колет черного с синим цветов лежит рядом. Смотрит вслед уходящему кораблю, или просто замечтался? Порыв ветра ерошит выгоревшие на южном солнце волосы, шаловливо забирается под рубашку, заставляя передернуть плечами. Интересно, что будет, если тихонько подойти, и столкнуть его в воду? Год назад смело можно было бы ожидать вызова на дуэль. А сейчас? Нет, однозначно, это следует проверить. Несколько осторожных шагов, резкое движение и шумный плеск, русоволосая макушка на пару секунд скрывается под водой. Ричард выныривает, недовольно встряхивает мокрой головой, отплевывается, затем цепляется руками за доски причала и обиженно смотрит снизу вверх.
- Юноша, вылезайте. Или вы решили изобразить из себя Повелителя Волн?
Дикон вдруг задорно улыбается и с силой дергает на себя оказавшийся в опасной близости сапог герцога Алвы. Более сильный, чем в первый раз, всплеск волн сопровождается победным смехом крайне довольного собой Ричарда.
Поцелуи солоны, но не от слез, как было когда-то давно, в самый первый раз, а от морской воды. В нос заливается вода, и воздуха не хватает отчаянно. Это упоительно и чуточку страшно.
- Ну, хватит, так и утонуть недолго. Вылезай... ну же.
И все-таки удивил. Даже не ответной мальчишеской выходкой, а невесть откуда взявшимся лихорадочным блеском в глазах, бесстрашной настойчивостью, место которой всегда занимали неуверенная послушность и смущение. Неужели взрослеет? Впрочем, об этом можно подумать позже. Серые глаза смотрят выжидающе, и не остается ничего, кроме как позвать тихонько:
- Дикон…
4. Бергерский ритуал. Написано на заявку Кинк-феста 2.21
- Ричард, будь тише. Это есть старинный бергерский ритуал. Его совершают те, кто приносить клятву верности и дружбы.
- А не могли ваши предки придумать что-нибудь попроще? Ну, кровь там смешать…
Тут в разговор вмешался Катершванц-младший:
- Наши предки быть мудрыми, они ничего не делать без толку.
- Оой! Полегче… А Арамона точно не хватится своей мази?
- Да нет, он сейчас целуется с бутылкой касера и до вечера ни о чем не вспоминает. А теперь давай ты.
- Аа.. как? Я ведь никогда…
- Ну что тут есть непонятно? Смотри.
- Что, прямо туда?
Близнецы дружно хохотнули.
- А куда ж еще?… Оо, ты есть страстный, как настоящий надорский вепрь.
- Вы что у себя в Торке, и с вепрями??
- Мой брат просто шутит…
Вечером Дикон с трудом добрался до своей комнаты и, морщась, сел на кровать. Взгляд его упал листок, лежащий на столе. Утром его здесь не было. Бумага, украшенная гербом графа Медузы, гласила:
Ричард!
Сегодня я был восхищен выражением вашей крепкой дружбы с братьями Катершванцами, и понял, что тоже хочу стать вашим другом.
P.S. Мазь у Арамоны обещаю взять лично.
Суза-Муза.
5. Бергерский ритуал - 2. Написано на заявку Кинк-феста 2.21
Послание Сузы-Музы живо заинтересовал Дикона. Во-первых, это был отличный шанс узнать, кто скрывается под маской таинственного мстителя. А во-вторых, если честно признаться самому себе… но только в темноте, забравшись под одеяло и крепко зажмурившись, то Дикону жутко хотелось повторить эти доселе неизведанные ощущения. В общем, он решил ответить графу Медузе своим герцогским согласием. Вопрос только, как сделать так, чтобы ответ попал по назначению? Ночь прошла в мучительных раздумьях. И лишь на рассвете в голову Ричарда пришла гениальная идея: нужно оставить письмо на столе! Если Суза-Муза пробрался в его комнату вчера, то наверняка сможет сделать это еще раз. Ричард нашарил на столе перо и чернильницу, в которой помимо давно усопших мух оказалось немного чернил, и торжественно вывел на обратной стороне записки: «Я согласен. Ричард». Весь день он чувствовал себя как на иголках от нетерпения, ну и еще от кое-чего. Наконец, скучные уроки завершились, и после ужина унаров отпустили отдыхать. Затаив дыхание, Дик вошел в комнату и приблизился к столу. На оставленной им бумаге появилось еще два слово: «Когда и где?». Суза-Муза быль здесь! Дикон медленно выдохнул и почесал в затылке. Впервые в жизни ему выпало назначать свидание. Ну, то есть, не совсем свидание, ну, почти. Дикон, ничтоже сумняшись, начертал: «Завтра в полночь, у меня».
Еще один день прошел в томительном ожидании. Оказавшись, наконец, в своей спальне, Ричард сел на кровать и уставился в окно. До полночи было еще часа три.
…Свеча давно погасла, и кто-то тряс его за плечо. Ричард вздрогнул, и хотел было закричать, но вспомнил, что это мог быть только один человек.
- Эй, ты уснул что ли? – таинственным шепотом произнес Суза-Муза.
- Я… ну да, в общем…
В комнате царила абсолютно непроглядная тьма, и разглядеть лицо ночного гостя не представлялось возможным. Но ничего, имя можно спросить и после.
- Герцог Окделл, хватит притворяться скалой! Давайте уж…
- Ээ.. что?
- Ну как что, штаны снимай.
Примерно минуту тишина нарушалась только шуршанием снимаемой одежды. Одежда кончилась довольно быстро, и руки стало решительно некуда деть.
Ричард поднял глаза на Сузу-Музу:
- А мы прям сразу?
Суза фыркнул:
- Ну, если герцог так желает прелюдий…
Резко подался вперед и впился в губы Дика, одновременно обнимая за плечи. Ричард решил не упасть лицом в грязь, и тоже обнял своего гостя, опрокинув его на кровать. Положение сверху окончательно заставило его перехватить инициативу. Поддавшись внезапно охватившей его страсти, Дик укусил любовника за мочку уха, провел языком по шее, и перевернул его на живот, рукой раздвигая стройные бедра…
Но тут же услышал возмущенный протест:
Эй, даже не думай! Там мазь арамоновская на столе.
Следующие десять минут дали Ричарду возможность почувствовать себя опытным соблазнителем. Приглушенные стоны Сузы-Музы еще больше подстегивали желание, они казались до жути знакомыми, но мозг сейчас был не способен к такому сложному сравнительному анализу. Наконец, Дикон рухнул на постель, задыхаясь в ослепительной вспышке наслаждения. Суза осторожно выполз из-под навалившегося на него юного Вепря, совершил некие манипуляции с порядком опустевшей банкой мази и вернулся к постели. Ричард за это непродолжительное время уже умудрился заснуть и сладко посапывал. Будить его явно не имело никакого смысла, поэтому граф Медуза только поудобнее расположил его на кровати и принялся за дело.
Утром Ричард обнаружил себя заботливо укрытым одеялом и лежащим на кровати не поперек, а вдоль. А на память о прошедшей ночи на подушке прямо перед его носом лежал довольно длинный светлый волос...
6. Гайифская забава
Написано в подарок Джайе
- Просыпайтесь, юноша, солнце уже высоко!
Дик с трудом разлепил глаза, едва сдержав стон, и несчастнейшим взглядом воззрился на своего эра. Тот выглядел так, будто сладко спал всю ночь, а не пил в компании собственного оруженосца почти до рассвета.
- Я жду вас внизу – Алва вышел, а Ричард мучительно возвел глаза к потолку.
Голова раскалывалась, и меньше всего хотелось подниматься и идти не куда-нибудь, а на тренировку. Умывшись ледяной водой и проклиная все на свете, Дикон поплелся вниз.
Рокэ, действительно, ждал его во дворе, но шпаг у него в руках не наблюдалось. Вместо них Дик увидел странную металлическую конструкцию устрашающего вида, стоящую на земле.
- Тренировки сегодня не будет. Вернее, будет, но несколько иного рода. Родственники из Багряных земель прислали мне подарок, - Ворон указал рукой на неизвестную конструкцию и продолжил, - это новое гайифское изобретение, называется велосипед.
- А для чего он нужен? – осторожно спросил Ричард, косясь на железяку.
- На нем ездят, как на лошади – пояснил Алва, и его голос показался Дику излишне веселым.
Его самые нехорошие опасения подтвердились, когда Рокэ тоном, не терпящим возражений, произнес:
- А теперь вы будете учиться этому искусству.
***
На следующее утро Ричард получил записку, которая гласила, что Ее Величество будет ожидать его в аббатстве Святой Октавии в полдень.
- Ах, Ричард, мне так одиноко во дворце. Спасибо, что ты согласился прийти сюда – привычно начала Катарина вместо приветствия.
- Катари, разве я мог не прийти? Это такая честь для меня – Дик усадил Катарину на скамейку, а сам встал рядом.
- Дикон, мы ведь не на приеме, и ты вовсе не обязан стоят перед своей королевой, садись.
- Я постою – Ричард болезненно поморщился и помотал головой, и добавил – эр Рокэ вчера все утро учил меня кататься на велосипеде.
- Кататься на чем? – Катари удивленно посмотрела на него и на всякий случай сжала платок.
- Велосипед – ну это такая гайифская забава. Очень здорово, только потом все болит немного – радостно ответил Дикон.
7. Как Ротгер Вальдес решил стать моряком
Написано в подарок Марбл
Когда Ротгер Вальдес был совсем-совсем маленьким, огромной проблемой для его матушки было отмыть Ротгера, когда он являлся домой после очередного уличного сражения. Еще большей проблемой было отстирать его одежду. Однажды, в очередной раз с трудом разгибаясь после двухчасовой стирки, госпожа Вальдес пожаловалась своему мужу на излишнюю активность и непоседливость их сына. Господин Вальдес сначала снял с гвоздя фамильный ремень, потом подумал и повесил его обратно. Вместо этого он взял в руки нож и небольшое полено и вырезал из него несколько уточек, вернее гусей. Затем он нашел непослушное чадо, которое в это время обсыхало возле камина, и сказал:
- Ротгер, своим поведением ты заслужил наказание. Ты не выйдешь гулять до тех пор, пока не придумаешь способ утопить вот этих гусей в тазу с водой.
Господин Вальдес удалился, очень довольный собой. По его мнению, подобная задача должна была увлечь четырехлетнего Ротгера на очень продолжительное время и дать его родителям передышку. Он был немало удивлен, когда через час увидел счастливую улыбку от уха до уха на лице сына и деревяшки, все до единой, лежащие на дне таза. А следующая фраза любимого чада заставила его громко рассмеяться:
- Папенька, а можно еще гусей? Мне понравилось!
Вот с тех пор Ротгер Вальдес и потерял всякий интерес к битвам на суше и окончательно решил стать моряком.
Когда господин Вальдес вышел из комнаты, Ротгер выпутался из огромного пушистого пледа и подобрался поближе к тазу с гусями. Сначала он попытался решить задачу в лоб, то есть, утопить птичек при помощи рук. Но окаянные упорно всплывали и тонуть не хотели. Тогда Ротгер взял клей, намазал им гусей и приклеил ко дну таза. Это тоже не помогло, потому что в воде клей тут же растворился. Юный Вальдес начинал злиться. Он не любил бросать на полпути то, что у него не получалось. Нужно было что-то придумать. Что-то такое... этакое. И тут Ротгер увидел матушкины бусы, свешивающиеся с каминной полки. Бусы там лежали всегда, потому что были ужасно тяжелыми, и матушка никогда их не надевала. Ротгер шустро подцепил их, и аккуратно разорвал нитку. Потом нашел в корзине для рукоделия, что стояла тут же, клубок и принялся за работу.
Через десять минут на шее каждого гуся красовалось "ожерелье" из пары крупных бусин, выточенных из аквамарина и агата. С таким украшением деревяшки плавать больше не могли и безропотно пошли ко дну. Ротгер был в восторге от собственно идеи. А еще ему очень хотелось утопить таким же методом что-нибудь более крупное.
8. О чем поешь ты, ветер?
Это – твоя песня. Я слышу в ней твое смятение, отчаяние, твою боль. Кажется, что ощущаю ее кончиками пальцев. Но нет, это всего лишь дрожат гитарные струны. Как давно это было? Не помню, но кажется ,что только вчера. Холодный ветер развеял песочный замок твоей наивной юношеской любви. Не верил, не верил до конца, что так бывает, что из годами взращиваемой ненависти будто назло все возникнет любовь. Это не могло и не должно было случиться. Глупый и слишком доверчивый мальчишка со своей нелепой Честью… Из всех решений ты выбрал самое безумное. Потому что не смог ни убить, ни признаться. Короткая записка и алое кольцо ,в котором уже не было яда. «Простите, эр, так будет лучше». Для кого лучше? Не будет теперь этих вечеров, когда ты так боялся оказаться лишним и каждый раз робко мялся у двери, дурачок.. пил со мной «Дурную кровь» и мгновенно пьянел от нее. В твоих глазах появлялось расслабленно-мечтательное выражение, а я пел тебе. И порой мне казалось, что ты догадываешься о смысле этих песен. Иногда ты засыпал прямо в кресле, тогда я относил тебя в твою комнату. По дороге ты имел обыкновение что-то бормотать и щекотно дышать мне в шею. А утром, зачем-то стремясь разбить сладкий морок вечера, я будил тебя и без всякой жалости (как тебе казалось) гонял по двору, осыпал насмешками.
Теперь этого нет. Осталась только песня. Почему именно эта? Не знаю. Но, закрывая глаза, я вижу твою сонную улыбку, отблески огня на нежной коже… и снова и снова перебираю струны, пытаясь задержать видение.
9. Про Вальдеса - 1
Когда Ротгер Вальдес был совсем-совсем маленьким, огромной проблемой для его матушки было отмыть Ротгера, когда он являлся домой после очередного уличного сражения. Еще большей проблемой было отстирать его одежду. Однажды, в очередной раз с трудом разгибаясь после двухчасовой стирки, госпожа Вальдес пожаловалась своему мужу на излишнюю активность и непоседливость их сына. Господин Вальдес сначала снял с гвоздя фамильный ремень, потом подумал и повесил его обратно. Вместо этого он взял в руки нож и небольшое полено и вырезал из него несколько уточек, вернее гусей. Затем он нашел непослушное чадо, которое в это время обсыхало возле камина, и сказал:
- Ротгер, своим поведением ты заслужил наказание. Ты не выйдешь гулять до тех пор, пока не придумаешь способ утопить вот этих гусей в тазу с водой.
Господин Вальдес удалился, очень довольный собой. По его мнению, подобная задача должна была увлечь четырехлетнего Ротгера на очень продолжительное время и дать его родителям передышку. Он был немало удивлен, когда через час увидел счастливую улыбку от уха до уха на лице сына и деревяшки, все до единой, лежащие на дне таза. А следующая фраза любимого чада заставила его громко рассмеяться:
- Папенька, а можно еще гусей? Мне понравилось!
Вот с тех пор Ротгер Вальдес и потерял всякий интерес к битвам на суше и окончательно решил стать моряком.
10. Про Вальдеса - 2
Когда господин Вальдес вышел из комнаты, Ротгер выпутался из огромного пушистого пледа и подобрался поближе к тазу с гусями. Сначала он попытался решить задачу в лоб, то есть, утопить птичек при помощи рук. Но окаянные упорно всплывали и тонуть не хотели. Тогда Ротгер взял клей, намазал им гусей и приклеил ко дну таза. Это тоже не помогло, потому что в воде клей тут же растворился. Юный Вальдес начинал злиться. Он не любил бросать на полпути то, что у него не получалось. Нужно было что-то придумать. Что-то такое... этакое. И тут Ротгер увидел матушкины бусы, свешивающиеся с каминной полки. Бусы там лежали всегда, потому что были ужасно тяжелыми, и матушка никогда их не надевала. Ротгер шустро подцепил их, и аккуратно разорвал нитку. Потом нашел в корзине для рукоделия, что стояла тут же, клубок и принялся за работу.
Через десять минут на шее каждого гуся красовалось "ожерелье" из пары крупных бусин, выточенных из аквамарина и агата. С таким украшением деревяшки плавать больше не могли и безропотно пошли ко дну. Ротгер был в восторге от собственно идеи. А еще ему очень хотелось утопить таким же методом что-нибудь более крупное.
11. Черничный сок на губах
- А еще в Придде растет такая ягода, черника…
- Я знаю, у нас в Надоре она тоже есть. Когда мы с Айрис были детьми, летом мы часто убегали в лес и собирали ягоды. Тогда они казались необыкновенно вкусными – Ричард мечтательно улыбнулся, и положил голову на скрещенные руки. Стол был натерт до блеска, и Дик, увидев на его поверхности свое отражение, подмигнул ему.
В Фельпе не растет черника и совсем нет настоящих, густых лесов. Зато здесь есть море и много-много чаек, кружащих над берегом. Дикон поднял лицо и посмотрел на Рокэ, ожидая продолжения рассказа, но тот, кажется, передумал и задумчиво рассматривал лежащее на ладони кольцо.
- Эр Рокэ, почему вы не выбросили его? – голос предательски дрогнул, против воли упав до шепота, и Ричард скривился, проклиная собственную слабость.
- Решил оставить на память – Алва усмехнулся, пряча кольцо, и отпил вина из высокого бокала. В уголке губ осталась маленькая капля, темная, как черничный сок.
Дик поднялся со своего места и подошел к Ворону. Наклонился и осторожно слизнул капельку с его губ. На мгновение показалось, что у вина свежий, чуть сладковатый привкус черники. Рокэ улыбнулся и, взяв лицо юноши в ладони, сам поцеловал его – крепко, хмельно. Ричард закрыл глаза и доверчиво потянулся навстречу, мысленно улыбаясь: он, наконец, нашел нужное определение – у поцелуев Рокэ Алвы был черничный вкус.
12. Ты - единственный, кто в меня верит
Тихо. Так тихо, что слышно, как где-то в углу мыши неторопливо и упорно прогрызают пол. В тишине тонут мысли, и только одна-единственная картина стоит перед глазами: страшное, уродливое пятно, расползающееся по груди того, кто еще мгновение назад был другом и королем. Ричард поднялся с постели, зажег свечу и подошел к окну, прижимаясь лбом к холодному стеклу. И в ужасе отшатнулся, увидев напротив себя бледное лицо. Альдо! Он хотел крикнуть, но слова застряли в горле. Но он же… или... выходец..? Но выходцы приходят к своим убийцам, а он не убивал, он хотел помочь, закрыть собой! Тогда почему он здесь? Мертвые губы шевельнулись, складываясь в усмешку-оскал, и произнесли, отвечая на незаданный вопрос:
- Потому что ты – единственный, кто в меня верит. А они не видят. Как не видели и при жизни! – хриплый голос взвивается на высокую ноту, так, что у юноши волосы встали дыбом, - Даже он не верит! А ведь он был мне единственным другом, до конца. Только ты, жалкое ничтожество, тряпка, чурбан безмозглый! Почему? это несправедливо! Ты даже отпустить меня не сумеешь.
Между ними стекло, и выходец не войдет в дом, пока его не позовут по имени. Но кажется, что вот сейчас он протянет руки и схватит за горло. Убежать бы, да ноги приросли к полу, словно превратились в камень, а страшный, визгливый, как у бабы, голос, разрывает на части голову.
На рассвете Ричард Окделл открыл глаза и понял, что лежит на полу. Поднялся и, случайно увидев свое отражение в зеркале, вскрикнул: надо любом появилась совершенно седая прядь.
13. Черника
Сегодня на столе кроме вина большая ваза из расписного алатского фарфора, а в ней – тяжелые грозди темного винограда. Ягоды синие, с бледным налетом, а сок у них темно-красный, совсем как у черники, что в изобилии водится в Северном Надоре. Интересно, почему из винограда делают вино, а из черники – нет? А еще очень сильно, просто до невозможности, хочется спать…
Рокэ отложил гитару и искоса посмотрел на явно задремавшего Ричарда. Негромко произнес:
- Герцог Окделл! А не пора ли вам отправиться к себе?
В ответ раздалось сонное:
- А вот у нас в Надоре очень много черники, она вкусная.
Алва удивленно повернулся к юноше и, тихо рассмеявшись, покачал головой. Потом встал, скептически окинул спящего Ричарда взглядом и, снова усмехнувшись, поднял его на руки.
И далась же ему эта черника, всю дорогу до спальни бормотал. А впрочем…
Через несколько дней в комнату Ричарда постучал Хуан и сообщил, что соберано зовет его. Открыв дверь кабинета, Дик неуверенно остановился на пороге и хмуро уставился в пол. Но, прежде, чем опустить голову, он бросил короткий, торопливый взгляд на Алву, сидящего за столом с неизменным бокалом в руках, и тихонько выдохнул. Кажется, ему опять всего лишь скучно пить в одиночестве.
- Эр Рокэ, вы хотели меня видеть?
- Да. Юноша, составьте мне компанию.
Дикон поднял глаза, и Ворон приглашающим жестом указал на свободное кресло. Ричард сел и с любопытством взглянул на стол, на котором снова красовалась изысканная ваза на тонкой ножке. Только сегодня в ней была черника! Дик перевел изумленный взгляд на Алву и внезапно смутился – тот с интересом наблюдал за своим оруженосцем, улыбаясь уголком губ.
- Юноша, не так давно вы столь красочно рассказывали про свою любовь к этой ягоде, что мне стало интересно, что же за диковина растет в Надорских лесах, - помолчал и спросил, - а что, у вас принято только любоваться на нее?
Дикон смутился еще больше и торопливо взял одну ягоду из вазы. А потом еще одну. И еще. Посмотрел на Алву и негромко произнес:
- Спасибо.
Рокэ рассмеялся весело и как-то совершенно необидно и тоже зачерпнул горсточку ягод, затем отпил из своего бокала и взял в руки гитару, все еще улыбаясь.
- Ричард, отвлекитесь на мгновение от своего занятия и налейте мне вина.
Дик, спохватившись, поднялся и наполнил бокал эра, потом покосился на вазу с черникой, у которой уже показалось дно, и вздохнул.
- Юноша, вы решили сменить цвета?
- Что? – Дикон непонимающе уставился на Ворона.
- У вас губы лиловые, в точности, как колет герцога Придда.
Еще ни разу Алва не разговаривал со своим оруженосцем в таком легкомысленно-шутливом тоне, и Дик, растерянно пожав плечами, ответил:
- От черники так всегда бывает – и осекся, поймав взгляд Рокэ. Старательно облизал и сжал губы, понимая, что это не поможет, и вдруг почувствовал, что краснеет.
Мягко очерченные, потемневшие от черники, а сейчас еще и припухшие, словно от поцелуев. Герцог Окделл, вы даже представить не можете, какие соблазнительные у вас губы.
14. Лучше бы этого не было
Ричард хмуро посмотрел в спину едущему впереди Валентину. За все время пути они едва ли сказали друг другу десяток слов, большая часть которых была оскорблениями. Кажется, он окончательно уверился, что назад пути не будет, после дуэли, когда холодное отчуждение вдруг прорвалось вспышкой жгучей ненависти. Возможно, не будь этого поединка, все еще можно было бы исправить. Трон вернулся к истинному королю, и Талиг стал Талигойей, но иногда Дик малодушно думал, что лучше бы этого не было. Оруженосцу Первого Маршала было гораздо легче находить общий язык с ледяными Спрутом, чем цивильному коменданту Раканы.
Валентину Придду совершенно не нужно было оглядываться, чтобы узнать, каким взглядом смотрит на него Ричард Окделл, и от этого взгляда мучительно хотелось передернуть плечами. Совершенно некстати в памяти всплыли поначалу неумелые, но отчаянные поцелуи и признания, забавлявшие своей пылкостью. С точки зрения Валентина они были чересчур пылкими, но почему-то будили в глубине души нечто такое, от чего хотелось, глядя в серебристо-серые глаза, мягко провести ладонью по растрепанным волосам, или вытворить какую-нибудь несусветную глупость. Герцог Придд поморщился, словно от укуса назойливого насекомого, и подумал, что сейчас было бы гораздо проще, если бы ничего этого не было тогда.
До кольца Эрнани оставался еще день пути.
15. Пой мне еще…
Лунный лучик запутался в черных, как смоль, волосах и потерянной искрой скользит по мягким волнам. Дрогнули ресницы, нет, только показалось. Спи, Рокэ, а я буду охранять твой сон от дурных сновидений, я знаю, как. Нужно опустить шторы, прогоняя из комнаты стеклянно-льдистый свет. Согреть дыханием жесткие губы, потом коснуться виска, приблизиться к уху и беззвучно нашептать, как заклинание, самые сокровенные слова.
Что-то бормочет ветер, и шелестят листвой старые деревья. Нет, нельзя! Юноша осторожно встает и закрывает окно. Пол холодит босые ступни, и он с наслаждением возвращается в теплую постель, вглядывается в лицо спящего и улыбается.
Если прикрыть глаза и напрячь слух, то можно различить, как где-то, то ли в неведомых землях за Полночным морем, то ли в самом сердце гулко и пронзительно звенит серебряная струна. Это твоя гитара, Рокэ, твой голос, твоя улыбка, твой взгляд, что ярче самых ярких звезд. Это песня, что снится мне каждую ночь. По утрам я силюсь вспомнить ее слова, но не могу. Рокэ, мне страшно, что однажды все закончится, развеется утренним туманом над рекой, и я очнусь один в стылой постели.
Скоро рассветет, и на траву ляжет роса. Я знаю, как влажные травинки сминаются под тяжестью спины и щекочут кожу, а небо и земля меняются местами. Я знаю, как огонь танцует на вечернем хрустале бокалов, а взгляды говорят больше, чем слова. Наступит вечер, ты снова возьмешь гитару в руки, и я буду чутко вслушиваться в незнакомую речь, пытаясь постичь смысл песни. Пой мне, Рокэ, только пой, и я перестану бояться. Пой, и счастье протянется сверкающим мостом через небо. Лишь позволь мне поверить, что в твоей песне говорится о любви.
Юноша прижимается к мужчине и тихонько вздыхает. Пусть сбудется то, о чем он просит.
16. Рядом с первым
Руперт стискивает зубы, глядя смертельно бледного адмирала. Он выживет, обязательно выживет, иначе он, фок Фельсенбург, лично оторвет голову фрошерскому коновалу.
- Уйдите, молодой человек, раненому нужен покой – Бешеный бесцеремонно отстраняет его и сам наклоняется над лежащим без сознания Кальдмеером.
Руперт хмурится еще больше, но молчит и поворачивается к двери. В конце концов, он здесь даже не в гостях – в плену, а если бы не Вальдес, адмирал цур зее мог бы сейчас быть мертв.
Ричард опускает голову и кладет на стол золотое кольцо с красным камнем.
- Что это, юноша? Быть может, вы выиграли это кольцо в кости, и пришли похвастаться своей удачей?
Дик отрицательно мотает головой и с трудом выдавливает слова:
- Мне его дал эр Август.
Руперту не спится. Нет, он не мечтает, даже раньше не смел мечтать ни о чем подобном. Он все понял, лишь однажды поймав взгляд сверкающих черным огнем глаз Ротгера Вальдеса. Руперт фок Фельсенбург всего лишь адъютант, готовый исполнить любой приказ, и большего быть не может.
Ричард хмурится и вздрагивает во сне, ему наверняка снится кошмар. Рокэ легонько дует ему в лицо, и, когда юноша открывает глаза, спрашивает:
- Ну, что такое?
Дик несколько секунд мнется, потом шепотом произносит:
- Ничего - и тянется за поцелуем.
17. День рождения
В Олларии унылая и блеклая весна. Впрочем, то, что происходит сейчас за окном, трудно назвать весной. Оруженосец спит, уютно свернувшись калачиком под одеялом. Странно, ты почему-то ожидал увидеть одеяло на полу или в самом углу кровати, сбитым в комок. Не потому ли, что сам так спал? Впрочем, Надорский климат вряд ли располагает к подобным привычкам.
В стекло мерно стучат капли, вода струится с карниза. В дождь хорошо спится, не правда ли? Дождь навевает разноцветные сны. Юноша, а расскажите, что вам снится в собственный день рождения? Только не спрашивайте, откуда мне это известно.
Даже во сне брови забавно нахмурены. Увольте, подобного выражения лица мне достаточно и днем! Вот так… Упрямая складочка разглаживается. Юноша, право, жаль, что у вас нет привычки улыбаться во сне – было бы очень интересно узнать, какая у вас улыбка. Ах, как неловко – поворачиваясь, задеть локтем стул. Но юношеский сон крепок.
Шелест дождя скрадывает звуки шагов и закрывающейся двери. Согласитесь, это будет хорошим подарком – не гнать вас на тренировку в такую погоду.
Ричард открывает глаза и удивленно касается пальцами щеки.
18. Доверие
В маленькой, скудно обставленной комнате холодно. Сквозняк, что вовсе неудивительно. В гостинице на окраине Олларии не слишком заботятся об удобстве постояльцев. Впрочем, это было бы совсем неважно, если бы можно было скользнуть обратно под одеяло, прижаться щекой к сухой, горячей спине… Валентин нахмурился, отворачиваясь. Аккуратно застегнул колет, оправил манжеты. Бросил еще один короткий взгляд на спящего любовника и вышел за дверь.
На улице оказалось не так холодно, как он ожидал. Валентин запрокинул голову, вглядываясь в темное, почти черное небо и неожиданно для себя улыбнулся. Любовники. От слова любовь. Кто бы мог подумать, что граф Васспард и герцог Окделл будут тайком встречаться в дешевой комнате подальше от людных мест, чтобы провести вместе несколько минут, часов, реже – всю ночь. Кто бы мог подумать, что у герцога Окделла такие властные губы и чувственные пальцы. Кто бы мог подумать, что рядом с ним наследник Приддов будет чувствовать себя так… легко? спокойно? счастливо? Это было ново и странно – говорить и не бояться сказать лишнее слово, не бояться проявлять истинные чувства, не натыкаясь при этом на ледяную маску равнодушия. Это было так восхитительно, что порой Валентину казалось, что он живет только в часы этих редких встреч.
Налетевший пронизывающий почти до костей порыв ветра растрепал волосы и заставил прибавить шаг, но не смог стереть с лица Валентина Придда рассеянную улыбку.
19. Война
Небо затянуто тучами, из-за них совсем не видно звезд. Тишину нарушает только далекий голос какой-то птицы. Почему-то снова отдаются болью в висках слова, сказанные вами месяц назад. Целую вечность назад. А вы до сих пор мне снитесь, граф Савиньяк. Лионель. Можно, я буду называть вас так хотя бы мысленно?
Вы – там, в столице, а я – здесь, в продуваемом всеми ветрами лагере. Значит, так тому и быть. И нужно бы забыть, да не выходит, не выходит, не получается. Может, оно и к лучшему? Я помню каждую мимолетную встречу, каждую вашу случайную, ничего не значащую улыбку, и эти воспоминания согревают меня, словно маленькое солнце. Так глупо, но, просыпаясь каждое утро, я надеюсь узнать, что вы здесь. Просто я хочу вас увидеть еще один раз, хотя бы раз.
А ведь тогдая подумал, что умру сию же секунду, просто провалюсь сквозь землю. Но вот я, живу, и даже улыбаюсь. Улыбаюсь, когда думаю о вас, граф. Еще одна нелепость, но я не могу поверить, что все кончено. Надежду очень трудно убить, знаете?
- Граф Савиньяк, вы уверены в своем решении? При дворе вы могли бы сделать куда более интересную карьеру.
- Понимаю, Ваше Высокопреосвященство, но как-то неприятно оставаться капитаном, когда младший брат уже выбился в маршалы.
- Что ж, тогда мне остается только пожелать вам удачи на военном поприще. |